CC BY
26
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ КАК НАУКА. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА. ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ
НАПРАВЛЕНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ В СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
2011.03.001. ГОТТШАЛЛ Дж. ЛИТЕРАТУРА, ЕСТЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И ОБНОВЛЕНИЕ ГУМАНИТАРНОГО ЗНАНИЯ. GOTTSCHALL J. Literature, science, and a new humanities. - N.Y.: Palgrave Macmillan, 2008. - XVI, 217 p.
Книга Дж. Готтшалла (Колледж Вашингтона и Джефферсона, США) - призыв к обновлению литературоведения, вызванный ощущением, что господствующие в американской гуманитарной науке деконструктивистские, культурологические, гендерные подходы исчерпали себя. Тезис, что литературоведам необходимо пересмотреть свою методологию, завоевывает все большую популярность среди ученых - приверженцев новых научных подходов, в первую очередь когнитивного и эмпирического направлений. На этот раз аналогичные идеи высказал представитель дарвинистского литературоведения, основанного на принципах эволюционной психологии и эстетики, связывающих культурные феномены с эволюцией и особенностями человека как биологического вида.
Хотя непосредственной причиной дискредитации американского литературоведения в глазах общественности Дж. Готт-шалл считает преобладание в этой дисциплине «освободительной»
(liberationist) научной парадигмы1, фундаментальный источник кризиса, по его мнению, лежит значительно глубже. Аналогичное беспокойство относительно положения дел в литературоведении имело место в 1920-е годы. Более того, оно отмечалось и в последней четверти XIX в., когда английская филология возникла как дисциплина. В целом болезни этой науки и попытки их вылечить -ровесники ее самой. «По-моему, возникновение этого кризиса и неизменность его основных признаков восходят к одной причине: литературоведы очень редко достигали успеха в том, чтобы накопить надежное и долговечное знание» (с. 7). Если ученый-естественник стремится ответить на поставленный перед ним вопрос все более и более объективным образом, то у гуманитария имеется лишь набор аргументов в пользу своего мнения, которое необязательно должно быть принято другими исследователями, имеющими свой набор контраргументов. Но именно возможность накопления объективных, признаваемых всеми участниками научного процесса, не подверженных влиянию интеллектуальной моды знаний Дж. Готтшалл считает общезначимым обоснованием самого существования науки.
Основным результатом научной деятельности, по мнению автора книги, должно быть «сужение пространства возможностей» (shrinking possibilities space), т.е. постепенное сужение круга допустимых ответов на тот или иной вопрос об окружающей действительности, что осуществляется посредством строгой проверки высказанных гипотез на их соответствие реальности. Это -центральный момент научной деятельности, но именно он нехарактерен для современной гуманитарной методологии. В основе «освободительной» эпистемологии лежит убеждение, что истинного ответа на множество базовых теоретико-литературных вопросов
1 Ее отличительные черты:
1. Глубокая приверженность стремлению достичь радикальных или прогрессивных политических целей посредством научной деятельности.
2. Приверженность теориям «о роли среды» - преимущественно социокультурному конструктивизму - и отрицание биологического «эссенциализма».
3. Эпистемология, основанная на антифундаментализме, т.е. на теории, отрицающей существование любого постулата или принципа в качестве основы научного знания и изыскания (с. 6).
существовать не может, есть только более или менее убедительные в риторическом плане версии.
Пересмотреть легитимность этого подхода и перейти к общей с учеными-естественниками эпистемологии и призывает Дж. Готт-шалл. Он видит три ключевых аспекта подобного перехода: общая с другими науками (по крайней мере в наиболее фундаментальных основах) теория окружающей действительности, научный метод, беспристрастное отношение к объекту исследования. Каждому из них посвящена отдельная глава теоретической части книги.
По мнению Дж. Готтшалла, теория истинно научного литературоведения должна быть согласна (consilient) с теориями, лежащими в основе других наук, - в слабой или сильной форме, т.е. либо не противоречить им напрямую, либо использовать в своих целях данные, полученные в рамках других дисциплин. Гуманитарное знание всегда говорило о человеческом сознании, поведении, смысле его высказываний, поэтому, очевидно, оно должно опираться на надежную теорию человеческой природы. До последнего времени для этого использовались различные варианты жесткого социального конструктивизма, согласно которым социальный фактор в формировании человека доминирует над биологическим. Однако такие воззрения не выдерживают критики со стороны современной науки: они опровергнуты данными биологии, генетики поведения, психологии развития, кросскультурной психологии, когнитивной науки, эндокринологии, антропологии, нейрологии. Поэтому, как полагает автор, фундаментом нового литературоведения должна стать эволюционная психология, учитывающая биологический фактор и наряду с ним влияние окружающей среды (как природной, так и социальной).
На пути принятия гуманитариями этой концепции стоят два объективных препятствия. Во-первых, это вполне законные сомнения в научном статусе данной дисциплины. Знание в эволюционной психологии имеет форму «исторических нарративов», поскольку эволюция видов - процесс долговременный и речь идет о формировании базисных характеристик человеческой психики, имевшем место много веков назад. Эволюционные гипотезы не могут быть фальсифицированы, как утверждают их критики, и поэтому должны иметь статус «всего лишь историй». Однако, напоминает Дж. Готт-шалл, далеко не все естественные науки имеют дело с повторяю-
щимися и легко наблюдаемыми феноменами: палеонтология, геология, космология сталкиваются со сходными проблемами, и многие аспекты фундаментальной физики также невозможно изучать экспериментально. Между тем у эволюционной психологии имеется и реальный объект наблюдения, позволяющий проверять высказанные гипотезы, - сохранившиеся до нашего времени примитивные народы, ведущие примерно тот же образ жизни, что и наши предки.
Второе препятствие - это политические следствия биологического детерминизма, противоречащие социальным и прогрессист-ским установкам современных гуманитариев. Использование извращенных вариантов дарвиновской теории в нацистской Германии привело к тому, что дарвинистские трактовки человеческого поведения и психологии в 1952 г. были объявлены ЮНЕСКО морально, научно и политически некорректными. Однако отнести эти упреки к современной эволюционной психологии было бы неправильным, в этой дисциплине принят постулат о биосоциальной основе человеческой адаптации, в которой физическое и социокультурное окружение играют не меньшую роль, чем генетика. Кроме того, напоминает автор, теории противоположного характера, отдающие первенство социальным факторам, в странах коммунистического блока использовались примерно в тех же целях, что и биологический детерминизм нацистами. Поэтому не следует обвинять теорию в катастрофических последствиях, вызванных ее извращенным истолкованием и применением. В любом случае «сейчас уже стало совершенно очевидно, что выбор между биологическим и культурным детерминизмом - это ложный выбор» (с. 32). «Современные эволюционистские подходы к человеческому сознанию и поведению подчеркивают совершенно равные роль и влияние генетики и окружающей среды (т.е. социума и культуры), стремясь отразить этот синтез факторов» в исследованиях (с. 33). Речь должна идти о взаимном влиянии биологии и культуры, и современные представители эволюционной эстетики и литературоведения это понимают1.
Весьма важным моментом стало для Дж. Готтшалла и то, что эволюционная теория не является одним из так называемых «боль-
1 Richardson P., Boyd R. Not by genes alone: How culture transformed human evolution. - Chicago, 2005.
ших нарративов», призванным «заменить социологические и лингвистические императивы Лакана, Жака Деррида и Фуко биологическим императивом Дарвина» (с. 36). «Согласованная» (consilient) научная теория - это один из вариантов старомодного плюрализма, поскольку вполне допускает «слабую форму» согласованности, т.е. отсутствие противоречий с общенаучной картиной мира.
Другой важнейшей проблемой в современном литературоведении является его методология. Ее слабость заключается в том, что она не позволяет проверить литературоведческую теорию (ин-терпретативную или поэтологическую) на истинность. Автор убежден, что качественные методы, используемые литературоведами, в отличие от количественных, характерных для естественных наук, ведут к систематическим погрешностям в отборе примеров, преимущественно подтверждающих тезис исследователя (selection and confirmation bias). Это, возможно, и есть главная причина, почему в литературоведении выжили базовые теоретические конструкции, от которых давно отказались естественные науки (например, психоанализ). Даже те исследователи литературы, которые осознают слабость качественных методов анализа, пользуются ими, поскольку считают их единственно возможными для изучения литературы. Действительно, в этой дисциплине существуют огромные области, которые никоим образом не могут стать объектом настоящего научного анализа. Тем не менее «в литературных исследованиях есть и другие сферы, обширные и важные, в которых научные методы могут играть важную роль» (с. 47). В других социальных науках количественные методы получили распространение не сразу, но привели к серьезным достижениям. По мнению Дж. Готтшалла, «если сообщество литературоведов обратится - осторожно и в ограниченных масштабах - к количественной методологии, оно ощутит те же преимущества, что имели место в других гуманитарных областях. Литературоведы откроют важные, но ранее неизвестные и непредвиденные вещи, а некоторые из наших наиболее привычных допущений будут опровергнуты или потребуют серьезного пересмотра» (с. 50).
На пути у внедрения количественных методов в литературоведческий анализ есть два препятствия. Во-первых, многие ученые убеждены, что объект их исследования просто не может быть переведен в численные показатели. Во-вторых, даже если это возможно
в принципе, «количественный анализ игнорирует тонкую текстуру индивидуальных персонажей и текстов, а именно она является предметом литературоведческого исследования. Статистические обобщения ведут к резкому уменьшению сложности и нюансов, но они - основная пища литературного анализа» (с. 50).
Аналогичные возражения высказывались и представителями социальных и биологических наук при введении в практику количественного анализа. Развитие данных дисциплин показало, что эти опасения не оправдались. Между тем их объекты исследования (человек, его психика, физиология, структура общества и т.п.) ничуть не проще художественной литературы. Другое дело, что ни в одной из этих наук не произошло полной и безоговорочной «кван-тификации» методов, количественные процедуры сочетаются и взаимодействуют с качественными, нередко усиливая их. При этом, как подчеркивает автор, менее всего он хотел бы создать у читателя впечатление, что количественные методы принципиальным образом превосходят качественные, и те и другие нужны для поиска ответов на определенные виды вопросов.
В последние десятилетия круг проблем, наиболее актуальных в литературоведении, заметно изменился. Хотя, конечно, «беллетристическая» критика (субъективная, опирающаяся на персональные вкусовые предпочтения и т.п.) еще существует, литературоведы стали преимущественно задаваться вопросами относительно конкретных фактов реальной действительности. Эта новая проблематика требует и новой методологии. Одним из наиболее очевидных способов «квантификации» литературы является контент-анализ, развитая и проработанная методология, используемая в социальных науках и лингвистике. Но это не единственная возможность, что подтверждается научной практикой. На рубеже ХХ-ХХ1 вв. многие известные литературоведы обратились к различным количественным методам. В первую очередь следует назвать исследования в области стило-метрии: например, книгу Б. Викерса1, обосновавшего коллективное авторство некоторых пьес Шекспира; работу Р. Янко, в которой на основе статистического анализа гомеровских языковых форм да-
1 Vickers B. Shakespeare, co-author: A historical study of five collaborative plays. - Oxford, 2002.
ются более точные датировки древнего эпоса1. Недавно группа исследователей из Кембриджа внесла серьезный вклад в изучение чосеровской рукописной традиции, проследив эволюцию манускриптов методами, применяемыми в биологической генетике2. К. Мартиндейл использовал статистические данные для анализа исторических законов развития литературы, в частности английской поэзии. В его работах ставится под сомнение представление о том, что стилевые и аналогичные изменения происходят в связи с крупными социально-политическими сдвигами. Напротив, он подтверждает восходящую к русским формалистам теорию, что в основе литературной эволюции лежит потребность «сделать по-новому», а история литературы в достаточной степени автономна по отношению к общей истории3. Э. Рабкин опроверг известное историко-литературное положение о якобы имевшем место всплеске «женской фантастики» в 1960-е годы, а также протестировал гипотезу о «дарвинистском» характере эволюции жанра4. Д. Майалл и его соавторы внесли серьезный вклад в изучение реального читателя5, Ф. Моретти6 и У. Сент-
1 Janko R. Homer, Hesiod and the hymns. - Cambridge, 1982.
The phylogeny of the «Canterbury Tales» / Barbrook A.C., Howe C.J., Blake N., Robinson P. // Nature. - L., 1998. - Vol. 394, N 6696. - P. 839; Windram H., Howe C., Spencer M. The identification of exemplar change in the Wife of Bath's prologue using the maximum chi-square method // Literary and linguistic computing. -Oxford, 2005. - Vol. 20, N 2. - P. 189-204.
Martindale C. The clockwork muse: The predictability of artistic change. -New York, 1990; Martindale C. Empirical questions deserve empirical answers // Philosophy and literature. - Baltimore, 1996. - Vol. 20, N 2. - P. 347-361.
4 Rabkin E. Science fiction and the future of criticism // PMLA. - N.Y., 2004. -Vol. 119, N 3. - P. 457-473.
5 Miall D. Literary reading: Empirical and theoretical studies. - N.Y., 2006. Реф. см. в: Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7. Литературоведение: РЖ / РАН. ИНИОН. - М., 2009. - № 1. -2009.01.003; автор реферата - Е.В. Лозинская.
6 Moretti F. Graphs, maps, and trees: Abstract models for a literary history. -N.Y., 2005. Изложение концепции см. в: «Дистантное чтение» Ф. Моретти и абстрактные модели в литературоведении. (Обзор) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 7. Литературоведение: РЖ / РАН. ИНИОН. - М., 2006. - № 4. - 2006.04.003; автор - Е.В. Лозинская.
Клэр1, опираясь на историю книги, обосновали интересные теоретические аспекты истории литературы.
Однако самым важным изменением, к которому призывает автор книги, должно стать изменение в отношении исследователя к своему занятию. Дж. Готтшалл солидаризуется в этом с теми критиками прошлых веков, которые призывали к беспристрастному подходу. Современные литературоведы, приверженцы освободительной парадигмы, подвергают сомнению и возможность, и желательность подобной беспристрастности, будучи в высшей степени ангажированы в социальном и политическом смысле. Как считает Дж. Готтшалл, плохо даже не то, что они ангажированы, а то, что все они ангажированы одинаково, что приводит к систематическим искажениям научного знания. Конечно, возможность абсолютно объективного и ценностно-нейтрального подхода - не более, чем благое пожелание. Но не следует исходить из того, что трудности в достижении объективного взгляда на вещи позволяют просто отказаться от стремления к нему.
Вместе с тем Дж. Готтшалл не призывает устранить политическое содержание из литературоведческих работ. «В литературных произведениях находит отражение действительно важная политическая динамика, заслуживающая анализа; и новый историзм, культурные исследования, феминизм и другие подходы заслуживают благодарности за то, что выявили ее» (с. 74). Но изучение политической динамики не равнозначно политической деятельности, и Дж. Готтшалл призывает обратиться к опыту современных социальных наук, чтобы понять, как можно беспристрастно изучать предметы, к которым мы сами весьма пристрастно относимся. Ключевую роль здесь играет методология, ограничивающая искажающую роль предубеждений исследователя.
Изменения, к которым призывает автор книги, требуют серьезных моральных и материальных ресурсов: изменений в исследовательской позиции, в программах обучения студентов, распространение реальных междисциплинарных подходов, а не их имитации, столь популярной сегодня. Ключевой вопрос: нельзя ли обойтись как-нибудь без этого? По мнению Дж. Готтшалла, если
1 St. Clair W. The reading nation in the Romantic period. - Cambridge, 2007.
изучение литературы является чем-то важным, если литературоведение вносит свой индивидуальный вклад в общечеловеческое знание о мире, то все необходимые затраты имеют смысл. Проблема в том, что литературоведы сами не воспринимают свое занятие как нечто, имеющее значение для человечества. Когда речь идет о чем-то важном (например, помогает ли конкретное лекарство от рака, имел ли место Холокост или это изобретение пропаганды), все, включая литературоведов, считают необходимым, чтобы ответ на подобный вопрос соответствовал истинному положению вещей. Но в изучении литературы почему-то считается допустимым не ставить вопрос об истинности того или иного утверждения вообще, как будто это не имеет никакого реального значения. Дж. Готтшалл считает это своего рода «болезнью» научной дисциплины, которая должна быть преодолена сознательными усилиями, направленными на то, чтобы возродить представление о важности изучаемых предметов.
Вопрос об истинности высказываний, конечно, не касается субъективных эстетических оценок, импрессионистической критики и т. п. Но современные критики все реже обращаются к этому роду деятельности, напротив, они задаются вполне эмпирическими вопросами, которые потенциально имеют серьезные и широкие последствия. «Эволюция литературоведческих проблем за последние сорок лет шла от дисциплинированной сосредоточенности "новых критиков" на внутренней динамике "текста как такового" и в сторону глубокого погружения в разноголосые социальные, политические и экономические контексты, в которых тексты производятся и потребляются» (с. 78). Как бы ни оценивать эти изменения, они уже случились. Поэтому литературоведение, по мнению Дж. Готтшалла, приобрело статус дисциплины, которая «имеет значение», влияет на окружающий мир, и должно вернуть важность вопросам истинности суждений, и, следовательно, методам их проверки и анализа.
Вторая часть книги содержит несколько примеров того, как Дж. Готтшалл представляет себе один из вариантов научного литературоведческого исследования. В основе всех глав лежит контент-анализ выборки из собраний сказок различных регионов мира. Целью исследований во всех случаях является проверка какого-либо тезиса или комплекса тезисов, выдвинутых самим Дж. Готтшаллом
и его соавторами или же представляющих распространенное в литературоведении общее место.
Так, в четвертой главе проверяется наличие универсальных характеристик женских образов в мировом сказочном фольклоре. Если принципиальное сходство образов сказочных героев было установлено в работе Дж. Кэмпбелла1 и впоследствии неоднократно подтверждалось в работах других известных фольклористов, то аналогичных исследований образов героинь просто не существует. Более того, литературоведение последних десятилетий заимствовало из гендерных исследований идею, что образы женщин полностью определяются частными культурными стереотипами. Если это утверждение справедливо, тогда следует ожидать, что каких-либо универсальных характеристик у героинь мирового фольклора обнаружить не удастся. Исследователи отобрали для подсчетов сборники сказок, принадлежащие 48 культурам всех обитаемых континентов, а из них - наиболее длинные и содержательные произведения. Контент-анализ проводился вручную. Кодировщики читали выбранные сказки и заполняли бланки, отвечая на вопросы относительно главных героев и антагонистов: пол, предполагаемый возраст, акцент на физической привлекательности, мотивация в выборе брачного партнера, активность или пассивность персонажа, используемые модели альтруистического поведения и т.п. Затем были проведены статистические подсчеты - как для выборки в целом, так и для отдельных ее частей, выделенных по признакам географического региона, уровня развития, половой принадлежности составителя сборника и кодировщика. Результаты показали существование статистических универсалий в изображении фольклорных героинь (привычных для читателя европейских сказок: молодость, красота, большая пассивность по сравнению с мужчинами, альтруистическое поведение, направленное на семью и т.п.). Таким образом, теория о том, что особенности женских образов в европейских сказках определяются спецификой этой культуры, не получила подтверждения.
В пятой главе рассматривается феминистская теория об отражении в гендерных моделях социально сконструированной, а не
1 Campbell J. The hero with a thousand faces. - Oxford, 1936.
биологической разницы между полами. Это также не получило эмпирического подтверждения на материале сказок: сходные гендер-ные модели наблюдаются в самых разнообразных и не имевших между собой контакта культурах. Однако некоторые черты, которые теоретики феминизма считают социальным конструктом, характерным только для западноевропейской культуры, действительно, наиболее ярко выражены в сказках этого региона. В шестой главе Дж. Готтшалл показывает, что так называемый «миф о красоте» (о том, что женской красоте уделяется больше внимания, чем мужской) является не мифом, порожденным спецификой европейской цивилизации, а существующей на самом деле универсалией, характерной для большинства регионов мира. В седьмой главе аналогичному рассмотрению подвергается концепция «романтической любви», которая, согласно некоторым представлениям, специфична для западноевропейской культуры (и была создана в творчестве средневековых трубадуров), но по другим - является универсальной человеческой эмоцией. Дж. Готтшалл и его коллеги обнаружили, что чувства, подпадающие под определение «романтической любви» в понимании европейских психологов, описываются в подавляющем большинстве корпусов фольклорных сказок. При этом наибольшее число упоминаний о любви содержат не европейские, а собрания сказок, созданных в Японии, Индии и индейцами северо-западного побережья Америки.
Во всех главах большое внимание уделяется методологическим вопросам: обсуждению используемых способов кодирования, соотношению измеряемых параметров с проверяемыми гипотезами и т. п. Но не менее важен для автора общетеоретический тезис, получающий эмпирическое подтверждение, пусть и по отношению к небольшой части фактов: о биологической основе культурных феноменов. «Пересмотрев подход к производству знаний, исследователи-гуманитарии могут присоединиться к самому старому и все еще самому важному научному поиску: лучше понять человеческую природу и ее место во вселенной» (с. 176).
Е.В. Лозинская
