CC BY
34
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ КАК НАУКА. ТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЫ. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
НАПРАВЛЕНИЯ И ТЕНДЕНЦИИ В СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ И ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ
2014.04.001. КЭРРОЛЛ Дж. ЧТЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРИРОДЫ: ЛИТЕРАТУРНЫЙ ДАРВИНИЗМ В ТЕОРИИ И ПРАКТИЧЕСКОМ ПРИМЕНЕНИИ.
CARROLL J. Reading human nature: Literary darwinism in theory and practice. - Albany: SUNY Press, 2011. - 352 p.
Ключевые слова: эволюционизм в социальных науках; дарвинизм в литературоведении; статистические методы в литературоведении; английская литература; человеческая природа.
Книгу профессора Миссурийского университета в Сент-Луисе Джозефа Кэрролла, представителя одного из наиболее дискуссионных направлений в филологических науках - литературного дарвинизма, открывает раздел, в котором собраны новые редакции его важнейших теоретико-литературных статей последнего десятилетия. Первая из них, «Эволюционная парадигма в литературоведении», став своего рода манифестом этого интеллектуального движения, в 2003 г. положила начало дискуссии о литературном дарвинизме в журнале «Стиль»1 и на электронном форуме
1 Evolutionary literary study: Special issue // Style. - DeKalb, 2008. - Vol. 42, N 2-3. - P. 103-411.
Национального гуманитарного центра Северной Каролины. Автор учел критические замечания участников диспута и представил в книге расширенный вариант текста.
Институционально литературный дарвинизм занимает странное положение в современной науке: с одной стороны, он до сих пор остается относительно маргинальным направлением, с другой -в его цели не входит приобретение репутации солидного академического подхода, еще одной литературоведческой «школы». По оценке самого Дж. Кэрролла, его сторонники ставят перед собой весьма амбициозную задачу - фундаментальным образом изменить парадигму литературных исследований и заместить все остальные критические методологии.
Из признанных литературоведческих направлений ближе всего к дарвинизму стоит когнитивная поэтика, хотя ее сторонники стремятся не столько изменить, сколько дополнить традиционные литературоведческие методы. Поэтому среди них весьма распространены попытки отмежеваться от дарвинистов. По мнению Дж. Кэрролла, они обречены на провал, поскольку сейчас стало очевидно, что эволюционная психология вобрала в себя аппарат психологии когнитивной, а литературоведы-дарвинисты являются де-факто когнитивистами.
Автор дает характеристику ключевым работам в области эволюционного литературоведения: монографиям и сборникам Б. Бойда, Дж. Готтшалла, Дж.С. Уилсона, Р. Стори, Э. Диссанаяки, Б. Кука, М. Нордлунда, Дж. Сондерс и др.1 Особый раздел пред-
1 Boyd B. On the origin of stories: Evolution, cognition, and fiction. - Cambridge; L., 2009. - 540 p.; Gottschall J. The rape of Troy: Evolution, violence, and the world of Homer. - Cambridge, 2008. - 223 p.; The literary animal: Evolution and the nature of narrative / Ed. by Gottschall J., Wilson D.S. - Evanston, 2005; Human nature: Fact and fiction / Ed. by Wells R.H., McFadden J. - L., 2006. - 200 p.; Storey R.F. Mimesis and the human animal: On the biogenetic foundations of literary representation. -Evanston, 1996. - 274 p.; Carroll J. Evolution and literary theory. - Columbia; L., 1995. -518 p.; Dissanayake E. Homo aestheticus: where art comes from and why. - N.Y.; Toronto, 1992. - 297 p.; Dissanayake E. Art and intimacy: How the arts began. - Seattle, 2000. - 265 p.; Gottschall J. Literature, science, and a new humanities. - N.Y., 2008. -217 p.; Cooke B. Human nature in utopia: Zamyatin's We. - Evanston, 2002. - 221 p.; Nordlund M. Shakespeare and the nature of love: Literature, culture, evolution. - Evans-ton, 2007. - 245 p.; Saunders J.P. Reading Edith Wharton through a Darwinian lens:
ставляет дискуссию об эволюционно обоснованных причинах появления искусства и литературы.
«Центральной категорией в эволюционной социальной науке и эволюционном литературоведении стало понятие "человеческая природа" - типичные для человека как вида характеристики, имеющие генетическое основание» (с. 4). С начала XXI в., когда наука оперировала лишь отдельными компонентами этого концепта, она смогла довольно далеко продвинуться на пути их синтеза в единую модель.
Дж. Кэрролл подчеркивает, что человеческая природа была в центре внимания поэтов и писателей с древнейших времен. Литература представляет собой по существу наиболее ясное и яркое воплощение того, что психологи-эволюционисты называют «обыденной психологией», т.е. бытовым и упрощенным, но от этого не менее верным представлением о сущности человека, имеющимся у него самого. Когда мы говорим: «это свойственно человеческой природе», - мы, как правило, подразумеваем основные биологические и социальные мотивы поведения: самосохранение, половое влечение, ревность, материнскую любовь, предпочтение ближних, чувство принадлежности к социальной группе, стремление к доминированию. Сюда же мы относим базовые формы социальной морали: неприятие зла, благодарность за доброту, честное исполнение обязательств, чувство справедливости в его простейших формах воздаяния и мести и т.п. Эти ключевые мотивы дополняются так называемой эго-психологией: приоритетом личных интересов, превалированием полезных для самого человека делюзий, склонностью к манипуляциям и обману, тщеславием, лицемерием и их позитивными противоположностями: честностью, благородством, самопожертвованием ради ближнего или общественного блага. Все эти очевидные характеристики человеческой сущности были «выведены из игры» различными изводами «постмодернистской» (в самом широком смысле) философии, включая феноменологию,
Evolutionary biological issues in her fiction. - Jefferson, 2009. - 241 p.; Barash D.P., Barash N.R. Madame Bovary's ovaries: A Darwinian look at literature. - N.Y., 2008. -384 p.; Austin M. Useful fictions: Evolution, anxiety, and the origins of literature. -Lincoln, 2010. - 171 p.; Wells R.H. Shakespeare's humanism. - Cambridge, 2005. -278 p.
марксизм, фрейдизм, деконструкцию и т.п., сосредоточившимися на семиотических аспектах человеческого существования. Пока литературные теоретики строили на этих основаниях грандиозные спекулятивные системы, эволюционисты искали научный фундамент и объяснение для свойств человеческой природы. Дж. Кэрролл дает краткий обзор современных взглядов на эту проблему, подчеркивая особую значимость участия человека в репродуктивном цикле, который включает в себя не только размножение, но и способность вырастить детей до состояния полноценных, физически, психически и социально здоровых взрослых особей.
Поскольку литературные тексты реализуют обыденные представления о человеческой природе, а их коммуникативные смыслы, не будучи основаны на каких-то предсуществующих знаковых системах в духе Лакана или Маркса, не требуют перевода на бытовой язык, возникает вопрос относительно роли критика. Зачем он нужен, если литературное произведение можно успешно истолковать в рамках «народной психологии»? Задачей дарвинистов Дж. Кэрролл считает «расширение, уточнение, исправление и контекстуа-лизацию обыденного понимания. В области "интерпретационной критики" необходимо показать место конкретного текста или их группы по отношению к ключевым аспектам человеческой природы. Критики-дарвинисты могут идентифицировать биологические силы, возбуждаемые или подавляемые конкретным произведением, и оценить, каким образом эти силы влияют на его смысл. Эти ин-терпретативные действия открывают для критика новые стороны эстетического восприятия и новые области компаративного анализа» (с. 30).
В главе затронуты также вопросы, возникавшие в процессе дискуссии с критиками дарвинистского направления: роль эмпирической методологии исследования, ее применимость в литературоведении, необходимость констекстуального изучения литературного текста, эволюционистские теории культуры, проблема проверки гипотез, связанных с адаптационной моделью развития человека, и др.
В этот же раздел включена глава, в которой Дж. Кэрролл рассказывает о том, как он пришел от вполне традиционной литературной критики к пониманию необходимости изучать литературу на основе эволюционной психологии, а также развернутая рецензия
на фундаментальную книгу американского философа Д. Даттона «Инстинкт искусства»1 и обзор дискуссий вокруг нее.
Завершается раздел статьей, в которой рассматриваются три варианта будущего литературного дарвинизма. Согласно первому сценарию, «большая часть литературных критиков сохранит негативное отношение к контактам с эволюционными гуманитарными науками. Литературные дарвинисты будут существовать отдельно от академического литературоведения, их будут по большей части игнорировать, не допуская их секции на конференции МЬЛ и не включая их работы в библиографии и обзоры» (с. 74). Отсутствие взаимодействия с основной массой критиков негативно скажется не только на самом дарвинизме, но и на литературоведении в целом, в котором сохранится господство постструктуралистских подходов.
Второй сценарий предполагает, что дарвинистов не будут игнорировать, но они станут очередной научной школой, еще одним «подходом» к изучению литературы -- наряду с марксистской, лакановской, феминистской, пост-колониальной парадигмами. Многие из литературоведов-эволюционистов считают подобное развитие событий наиболее вероятным и желательным. Но Дж. Кэрролл убежден в том, что дарвинизм плохо совместим с плюрализмом подходов. Политика сосуществования приведет к излишнему заострению и огрублению интерпретаций, которое свойственно и многим другим течениям, пытающимся функционировать в качестве «еще одного варианта литературной теории». В конечном счете он превратится в «вульгарный дарвинизм», не способный радикально преобразить литературоведение. Фундаментальное изменение литературных исследований, отход от противопоставления двух культур - гуманитарной и естественно-научной - возможны лишь в случае осуществления третьего варианта, когда «дарвинистское литературоведение в конечном счете сможет вобрать в себя и заменить собой все прочие формы изучения литературы, ассимилировать все существующие литературные концепции - традиционные категории стиля, жанра, тона, точки зрения, формальной структуры, содержательные категории социального конфликта,
1 Dutton D. The art instinct: Beauty, pleasure, & human evolution. - N.Y.; L., 2009. - 278 p.
гендерных ролей, семейной организации, взаимодействия с природным миром» (с. 84). Но это не будет их механическим объединением, литературный дарвинизм станет использовать их как эвристические «векторы» для создания новых концептуальных структур, перестройки понятийного аппарата в соответствии с новейшими тенденциями в развитии гуманитарных наук как целостной системы.
Второй раздел книги «Интерпретативная практика» содержит статьи, в которых принципы дарвинистского литературоведения применяются к интерпретации трех классических художественных произведений. Роман О. Уайльда «Портрет Дориана Грея» представляет определенную сложность для дарвинистской критики. Во-первых, он насыщен гомоэротическими мотивами и вследствие этого не поддается простой интерпретации в терминах поведения, направленного на репродуктивный успех. Во-вторых, ключевой конфликт романа основан на конкуренции двух вариантов понимания человеческой природы - первый восходит к эстетическим теориям У. Патера, второй является традиционной христианской концепцией души. Ни один из них в структурно-концептуальном отношении не соответствует квази-дарвинистскому пониманию человека, характерному для реалистического и натуралистического романа. Однако христианство и дарвинизм все-таки опираются на некоторые общие представления о человеческой морали и социальности, хотя оформляют их с использованием разных языковых средств и указывают на различные причины формирования человеческой природы. Поэтому, хотя Уайльд не развивает эти темы в терминах дарвинизма, его роман возможно интерпретировать в дарвинистской перспективе.
Дж. Кэрролл сравнивает психологический характер гомосексуальных и гетеросексуальных отношений, опираясь на работу Д. Симмонса1. В анализе конфликта между гомосексуальной эротикой и христианским этосом, как его понимал О. Уайльд, он использует дарвиновскую концепцию типичных для вида эволюци-онно обусловленных сексуальных различий и устанавливает соответствие гомоэротизма с мужской сексуальной психологией, а
1 Symons D. The evolution of human sexuality. - N.Y., 1979.
христианского этоса - с женской материнской фигурой. Уайльд видит связь гомосексуальной эротики и эстетизма, которые в его понимании противоречат длительной привязанности и жертвенной любви. Но отказ эстета от подобных эмоциональных связей вызывает в нем вину и страх, которые и окрашивают кульминацию романа. Поскольку Уайльд в известной степени идентифицируется с героем романа, не нашедший разрешения в романе конфликт между гомосексуальной эстетикой и христианским пафосом отражает глубокое противоречие, существующее в его душе.
Как показывает история литературной критики, «Грозовой перевал» Э. Бронте - довольно сложное для интерпретации произведение. Дж. Кэрролл стремится встроить в дарвинистскую парадигму имеющиеся в научной литературе противоречивые интерпретации текста, взгляды самой Бронте и ее внутренние импульсы, а также объяснить жанровую специфику отдельных компонентов романа. Фундаментом его интерпретации становится идея, что «жизнь представителя любого вида представляет собой репродуктивный цикл. Успешное родительство имеет своим результатом детей, способных во взрослом возрасте образовывать зрелые парные связи, становиться функциональными членами общества, заботиться о собственных детях» (с. 111). Существует нормативная структура человеческой жизни, т.е. успешное развитие социально и сексуально здорового взрослого. Сюжет «Грозового перевала» является свидетельством того, что Бронте разделяет со своей предполагаемой аудиторией нормативную модель человеческой жизни. Тем не менее у большинства читателей возникает ощущение, что эмоциональное воздействие романа может опираться не только на соответствующую норме развязку, но и на образы, реализующие эмоционально мощные импульсы, связанные с нарушениями социального и полового развития. И Хитклифф, и Кэтрин Эрншо воплощают собой разрушающую репродуктивный цикл патологию, ставшую результатом нарушений в детской фазе развития.
Бронте чувствует «гравитационные силы», исходящие от нормативной модели человеческой жизни. Но ее собственная эмоциональная энергия ищет освобождения от ограничений, накладываемых этой нормой. Наиболее сильные моменты романа - те, в которых сильные эмоции утверждаются как автономные и трансцендентные формы проявления силы. Для Кэтрин и Хитклиффа
смерть представляет собой духовную победу. Преображение яростной страсти в сверхъестественное действие позволяет им ускользнуть из мира социального взаимодействия и деторождения. Напротив, Гэртон и молодая Кэтрин Линтон в конечном счете благополучно встраиваются в тот мир, где женщины и мужчины успешно согласуют свои конкурирующие стремления, формируют пары и занимают положенные им места в репродуктивном цикле. Жанровая специфика текста сводится Дж. Кэрроллом к взаимодействию романтической комедии, коррелирующей с жизненной нормой, и элегически окрашенной трагедии, соответствующей линии Кэтрин Эрншо и Хитклиффа.
В статье о «Гамлете» автор стремится продемонстрировать, что эволюционная психология может углубить традиционную литературоведческую интерпретацию текста. Он развивает идеи выдающегося критика начала XX в. А.С. Брэдли относительно психического состояния главного героя, опираясь на новейшие исследования в области нейропсихологии депрессии. Дж. Кэрролл согласен с ним (и критиками-фрейдистами) в том, что существенным смысловым элементом трагедии является нарушенная эмоциональная связь Гамлета с его матерью. Однако он предлагает заменить ложную, на его взгляд, фрейдистскую концепцию эдипова комплекса на эволюционно обоснованную концепцию привязанности Дж. Боулби.
Шекспир создает мастерскую картину патологического душевного состояния (которое в нашей культуре лечится антидепрессантами и электрошоком). Интуитивные психологические прозрения Шекспира являются одним из свидетельств его гениальности и, наряду со словесным мастерством, определяют его принадлежность к общемировой классике. Дж. Кэрролл анализирует источники депрессии Гамлета в терминах современной психологии, подчеркивая вместе с тем, что трагедия Шекспира - это не описание клинического случая. Гамлет больше и глубже, чем его болезнь, он -личность. Для анализа его индивидуальности Дж. Кэрролл предлагает использовать «человеческие универсалии», компоненты так называемой пятифакторной модели личности (для народов германской языковой группы она включает экстраверсию, доброжелательность, осознанность, эмоциональную стабильность, открытость опыту и их противоположные корреляты). В результате исследова-
тель приходит к выводу, что Гамлет «символизирует восходящую к древности проблему адаптации - отчаянный поиск логики и здравого смысла в ситуации радикальной неопределенности» (с. 145), реализуя «трагический потенциал, заложенный в базовых чертах человеческой природы» (с. 147). Вместе с тем выражение этой проблемы является исторически и культурно обусловленным, характерным для нашего этапа психологического развития человека. «Возможно, когда-нибудь, через много сотен лет, мы больше не будем расценивать Гамлета как один из тех голосов, которые говорят нам о сокровенном, обнажают наши страхи, привлекают нашу горячую симпатию, выражают наш гнев, вызывают наш смех и задают недостижимый стандарт способностей к размышлению. Если это когда-нибудь случится, мы поймем, что на самом деле перешли на другой этап эволюции человеческого сознания» (с. 147).
Третий раздел книги включает две статьи, написанные Дж. Кэрроллом в соавторстве с другими учеными: литературоведом-эволюционистом Дж. Готтшаллом и двумя социологами Дж. Джонсоном и Д. Крюгером. Исследователи поставили перед собой несколько целей: дать пример конструирования модели человеческой природы (мотивы, эмоции, личностные черты, брачные предпочтения) на материале художественной литературы; использовать эту модель для анализа определенного корпуса литературных текстов и читательских реакций на них; разработать методологию литературоведческого исследования, опирающегося на количественные методы. Исходной посылкой для работы стало убеждение ученых в том, что «читатели эмоционально реагируют на персонажей романов таким же образом, как они реагируют на людей в повседневной жизни. Они им симпатизируют или испытывают неприязнь, восхищаются ими, боятся их, жалеют их, смеются над ними... Таким образом, авторы и читатели сотрудничают в симуляции опыта эмоциональной и оценочной реакции» (с. 153).
Конкретным предметом изучения стала «агонистическая» структура произведения - так авторы назвали систему персонажей, в которой выделены протагонист/ы, антагонист/ы и второстепенные действующие лица. Исследователи подготовили список, включающий около 2 тыс. персонажей из 201 произведения английской классической прозы XIX в. - от Дж. Остен до Э.М. Форстера. 519 участникам исследования, среди которых имелись как универси-
тетские специалисты по литературе XIX в., так и простые любители романов этого времени, был предъявлен опросник. Его можно было заполнить, отвечая на вопросы относительно любого или нескольких из перечисленных персонажей. Было получено 1470 заполненных анкет. Вопросы были разделены на три категории: компоненты идентичности выбранного персонажа (возраст, привлекательность, мотивы, черты характера и т.п.), отношение к нему читателя, его роль в «агонистической» структуре текста.
Авторы статьи анализируют результаты опроса математическими методами, и конкретные выводы относительно тех или иных аспектов системы персонажей складываются в парадоксальную картину. Реалистический роман XIX в. не рисует реальную структуру человеческого общества и не дает правдивую картину человеческой природы. «Он является одним из средств, используемых читателями для опосредованного участия в эгалитарном социальном этосе» (с. 174). Роман не отражает сущность человека, а «реализует человеческие импульсы, направленные на то, чтобы снизить чужое стремление к доминированию и подтвердить самоидентификацию в качестве члена социальной группы» (с. 175).
Вторая статья раздела написана на основании данных о романе Т. Гарди «Мэр Кэстербриджа». Как оказалось, его «агонисти-ческая структура» существенно отличается от викторианской прозы в целом, результатом чего, видимо, и стали сложности и разногласия в интерпретации произведения традиционной критикой. Авторы смогли выделить в реакциях читателей на персонажей «предсуществующие аффективные и концептуальные структуры», которые, возможно, влияли на толкование романа, и сконструировать интерпретативную модель, на их взгляд, более соответствующую целостному восприятию текста (с. 192).
В четвертой части книги опубликованы статьи, затрагивающие общегуманитарные вопросы: место «Происхождения видов» в интеллектуальной истории Запада1, обзор дискуссии о соотношении гуманитарных и естественных наук, история «Дарвинистской
1 Дж. Кэрролл также подготовил новое комментированное издание работы Ч. Дарвина.
революции» - взрывного роста интереса к эволюционистской проблематике в общественных дисциплинах.
Е.В. Лозинская
2014.04.002. ОБМЕН ЦЕННОСТЯМИ: ПОЭТИКА И КОГНИТИВНЫЕ НАУКИ: Специальный номер журнала «Поэтика сегодня». Exchange values: Poetics and cognitive science / [Ed.] Bruhn M.J. // Poetics today. - Durham: Duke univ. press, 2011. - Vol. 32, N 3-4. -P. 403-752.
Ключевые слова: когнитивное литературоведение; романтизм, воображение; Дж. Вико; константы человеческой культуры; имплицитный автор; поэтика эмоций; образность.
Журнал «Поэтика сегодня» регулярно предоставлял трибуну литературоведам когнитивного направления с момента зарождения этого научного течения. Основной темой нового цикла статей стало возможное взаимодействие когнитивных наук и литературоведения, много лет вызывающее горячие дискуссии - в первую очередь потому, что первые принадлежат к сфере естествознания, а второе -к гуманитарным дисциплинам.
Редактор-составитель сдвоенного тематического номера М. Брюн (Великобритания) напоминает о противопоставлении А. Ричардсоном интердисциплинарности и интердискурсивности1. Последняя представляет собой лишь спорадическое использование терминов, заимствованных из других направлений и наук, без учета дисциплинарной и методологической парадигмы, в которой они используются. Но истинная интердисциплинарность предполагает участие в диалоге с коллегами, получившими совершенно иное образование, имеющими совершенно иные цели и использующими совершенно иную методологию. Этот диалог может восприниматься как «опасный» с обеих сторон, поскольку таит в себе «угрозу» переосмысления фундаментальных аспектов обеих научных отраслей, но, в отличие от интердискурсивности, он может быть по-настоящему плодотворным.
1 Richardson A. The neural sublime: Cognitive theories and romantic texts. -Baltimore: Johns Hopkins univ. press, 2010. - P. 10.
