CC BY
30
КОММУНИКАТИВНЫЕ АСПЕКТЫ ИНФОРМАЦИОННОГО ПРОСТРАНСТВА
Gabriel Mardare Université «Vasile Alecsandri», de Bacau, Roumanie
Guerre et Presse
Essai sur la gestion de l'information de masse en France au cours de la Première Guerre Mondiale
Seconde partie
La Patrie et son Armée - Histoires d'un amour capricieux
1. Raisons et (contre)Vérités
Pour faire la guerre, il faut bien faire confiance à son armée, d'abord parce qu'elle est censée défendre le pays, ensuite parce qu'on y envoie ses fils pour y être formés en vertu des obligations prévues par la loi. Or la conscription - où la France fait figure de précurseur en matière législative -ne fut jamais très populaire, malgré la mythologie qui nimbe la l'histoire de la Révolution française. Ainsi, sur les 1.200.000 hommes appelés en 1794, on compte quelque 60/100 de déserteurs et ceux qui devront affronter les insurgés de Vendée seront - du moins pour leurs adversaires - des « héros de 500 livres », des vagabonds recrutés contre récompense.
En effet, la construction d'une armée de masse (la seule qui puisse s'adapter aux « grandes guerres » -qui ne comptaient plus sur des victoires locales mais sur la reddition complète de l'ennemi, voire sur l'occupation plus ou moins durable de son territoire) a dû parcourir un chemin long et contradictoire, que nous n'allons pas présenter, vu qu'il est retracé dans plusieurs sources accessibles sur la toile web(1).
Ce qui frappe l'imaginaire, c'est l'impact du modèle germanique à deux moments décisifs de l'histoire nationale :
- La conscription apparue sous la Révolution s'inspire du règlement militaire instauré par le roi de Prusse Frédéric-Guillaume 1er ;
- La loi de 1905, qui instaure le service militaire obligatoire après un siècle d'hésitations et de formules de compromis (dont le tirage au sort et un système de dispenses qui crée des inégalités) -calque le modèle allemand.
Il fallait faire accepter une obligation plutôt désagréable pour une population ancrée à son sol (les Français ont connu le plus faible taux d'immigration parmi les Européens au cours des siècles (2)) et un peu désabusée suite à l'aventure napoléonienne, qui a terni l'image de l'armée en Espagne
(ce que les chefs d'œuvres de Goya ont bien fixé dans la mémoire collective) et a fini par la catastrophe de l'expédition en Russie, où la « valeur du soldat » a été mise à mal (par le climat mais également par la méconnaissance de l'adversaire, qui sut imposer ses règles de combat).
Un mythe reposant deux piliers sera mis à contribution:
- La valeur formatrice du service militaire pour l'individu mâle, le service militaire remplaçant les rites de passage des sociétés dites « primitives » (3) ; on ne devenait « homme » (capable d'assumer le rôle de chef de famille) qu'après avoir rempli cette tâche ;
- Le rôle essentiel de cette activité pour « l'intégration de l'ensemble des populations vivant sur le sol français » (4).
Or ces énoncés sont en décalage avec les théories modernes concernant l'éducation de l'individu et la cohésion sociale. Premièrement, ce genre de rite marque en fait un déclin de l'imaginaire social, un retour à un modèle humain archaïque et la reconnaissance de l'échec de la modernisation entreprise au cours du Moyen âge et de la Renaissance. Il favorise (voire est à même d'engendrer) des pratiques écrasant l'individu au profit d'un groupe mené par des personnalités plus fortes (dont le bizutage). Le second pilier met en question le mythe de la « République Une et Indivisible », dans la mesure où la vénérable institution doit utiliser des modèles issus d'un régime autoritaire et compte sur la guerre pour pallier à l'éducation en famille et à l'école.
On peut donc se demander quelle est la part de vérité des arguments favorables à la conscription, qu'un professionnel de la guerre (le général de Gaulle lui-même) allait contester en préconisant la création d'une armée de métier en 1934. Il n'en reste pas moins que, lorsqu'il eut la possibilité de démarrer des procédures pour la supprimer, il eut ses propos:
« Vous savez l'armée, ça a quand même du bon, ça enseigne aux jeunes à lire, à écrire, à compter, là où l'école a échoué. Entre temps les jeunes ont mûri, ça leur donne une seconde chance, ça leur apprend à vivre ensemble, à respecter une discipline »(5) (je souligne).
A ce moment-là, la France était en déroute car l'échafaudage de son empire venait de s'écrouler d'abord en Asie, ensuite en Afrique : et contester l'utilité de la conscription eût été suicidaire pour le moral de la Nation (comment justifier les milliers de morts parmi les jeunes recrues envoyées loin de leur terre natale et la barbarie de certains « actes de guerre » dans le combat mené contre les « terroristes » ?).
A la veille de la Première Guerre Mondiale, on pouvait tenir le même discours, mais la raison était toute autre : la Nation avait besoin d'un réservoir d'hommes. Une étude plus poussée devrait vérifier si le discours de l'époque le reconnaissait aussi franchement qu'aujourd'hui (où l'on admet que le fait de disposer de masses de soldats poussait les généraux à des conduites irresponsables) (6).
Ce que l'on peut constater en revanche, c'est que le massacre des masses pour atteindre des objectifs militaires ne posait aucun problème quand il s'agissait des populations d'un autre pays, futil allié. En rappelant l'optimisme des Français en 1914, l'historien nationaliste Jacques Bainville notait, en 1925 : «On savait les Allemands forts et nombreux. Mais la Russie, réservoir d'hommes, quelle compensation» (7). Le syntagme que nous avons souligné drape bien une analyse plutôt cynique, surtout au moment où le bilan de « la Grande Guerre » était connu et où les bouleversements produits dans le pays mentionné avait épuisé une partie du « réservoir ».
Peut-on parler de mensonge dans le cas du mythe du service militaire obligatoire ? Un historien de cet art de la politique de tous les temps nous offre une clé de lecture un peu plus nuancée. En effet, on peut penser que la raison morale couvre la raison pratique de cette action qui consiste à réquisitionner des êtres humains. Il s'agit bel et bien d'un oubli, or celui-ci
« est une des formes du non-être. Entre ce qui n'a pas existé, ce qui ne peut être et ce qui a été, avant d'être envoyé au néant, le mensonge trouve sa place. Il est d'abord une forme de refus d'expliquer la réalité telle qu'elle est, une tentative de dissimulation »(9).
Les deux « vertus » de l'Armée (républicaine et démocratique, car on ne se lasse pas de critiquer ce qui se passe dans les autres régimes) cachent
des réalités et ouvrent la voie à un type particulier de mensonge, dont Miquet situe les origines à la Révolution de 1789 : « le mensonge sur soi-même, qu'on pourrait appeler le mentir-soi » :
Celui-ci se cristallise quand le discours qui fonde l'action révolutionnaire se trouve mis en cause par le comportement adopté. Il ne s'agit pas obligatoirement d'un mensonge volontaire, d'un mensonge stratégique destiné à couvrir une politique inavouable. Bien au contraire, ce mensonge apparaît quand l'acteur historique communique sur des valeurs acceptées comme universelles, mais qu'il n'est pas capable de mettre en pratique.
Mensonge pieux, aurait-on dit en pensant au culte républicain. Or le Verbe s'avère insuffisant pour le propager dans un pays à forte tradition juridique, où les mots ont du poids. C'est alors que l'image vient à son secours pour donner corps cette demi-vérité qui concerne la relation entre l'Armée et la Patrie, à savoir l'amour inconditionnel.
Il faut dire que cela rentre un peu dans l'horizon culturel français : Jacques de Bourbon Busset (L'amour durable) pense que toute relation conjugale profonde doit comporter par respect de l'autre ce type de mensonge officieux : celui-ci loin de constituer une injure à l'autre, lui épargne au contraire les conséquences non signifiantes d'une baisse momentanée de ses propres sentiments; c'est pour lui l'expression de cette baisse, quand elle ne traduit pas une réalité durable et profonde, qui serait au contraire mensongère. Or le personnage n'est pas issue d'une famille quelconque : il est descendant des barons de Busset (branche aînée non dynaste des capétiens, issue des ducs de Bourbon et se mit au service de la France (il fut diplomate avant et après la Seconde Guerre Mondiale et se retira des activités professionnelles lorsque son pays entrait dans une grave crise politique, suite à la Guerre d'Indochine et au début de la guerre d'Algérie).
2. L'histoire exemplaire de deux fils de Marianne, le colonel Marchand et de son fidèle compagnon le conscrit Camille
Le poète Alfred de Vigny, militaire de carrière durant une quinzaine d'années, nous sert à recadrer un peu ces rapports. Dans le chapitre justificatif des Souvenirs de servitude militaire il parle d'une
« race d'hommes toujours dédaignée ou honorée outre mesure, selon que les nations la trouvent utile ou nécessaire » (11).
Il est peu probable que les contingents appelés en première ligne aient compté un grand nombre
de lecteurs de ce noble désenchanté par le régime des casernes du régime monarchique mais il est certain que la Troisième République avait du mal à recruter : édifiée sur les ruines d'un empire instauré suite aux incohérences des régimes qui ont suivi la Révolution de 1848, elle devait se contenter des conscriptions basées sur le tirage à sort, ce qui fait douter de l'enthousiasme des jeunes hommes ayant tiré le mauvais numéro. Si la loi de 1870 supprime le remplacement d'un appelé (probablement contre une récompense fournie par la famille de l'intéressé), il n'en reste pas moins - pour les jeunes appelés - le sentiment d'une inégalité, fut-elle devant le hasard, qui sera abolie en 1905.
Mais derrière cet aspect - qui ne concerne un individu qu'une fois dans la vie - il y a le problème de l'identité de la Patrie. Voilà ce que nous dit un auteur pratiquant ce qu'il appelle l'histoire vagabonde (12).
La France entre 1800 et 1900 a changé six fois de régime, usé trois familles régnantes et pratiqué huit constitutions. Elle a vu s'installer la démocratie libérale, la laïcité de l'Etat, et le capitalisme industriel moderne. Elle a guerroyé un peu partout, subi trois invasions sur son territoire, perdu et reconquis des provinces, et bâti un empire colonial (13).
Il précisera sa pensée :
« On n'oubliera pas qu'il s'agissait de bien d'autre chose que d'expériences constitutionnelles particulièrement compliquées : c'était en vérité les épisodes d'une véritable guerre civile (morale et, à l'occasion, matérielle) entre les tenants des régimes » (14).
A la fin du XIXe cette relation s'était compliquée, suite à l'affaire Dreyfus (que les nationalistes français auront du mal à digérer(15) mais aussi à l'aventure du général Boulanger (dix ans plus tôt), qui eût pu finir en coup d'Etat si le personnage eût été plus téméraire.
Le peuple avait bien besoin qu'on le rassure par rapport à ce corps de la société et l'imagerie bon marché, tirée à des milliers d'exemplaires, fut mise à contribution. Cette pratique de la communication de masse rentre dans la logique des « luttes de signes et de symboles » qui avaient, nous dit Agulhon, « une importance que nos contemporains ont souvent peine à imaginer » :
Bref, un siècle de batailles d'idées dans lequel, entre autres formes de propagande frappantes, accentuées, destinées à un public simple et neuf, le didacticisme figuratif et monumental a été intensément employé(16).
C'est dans ce contexte que l'auteur français formule un postulat de la recherche de l'historien :
l'histoire des imageries politiques vaut d'être faite « parce qu'elle ne se situe pas nécessairement aux marges de la 'grande' histoire ». Loin d'être un indice de l'inculture ou de l'archaïsme d'une population, « l'intensité de l'attachement aux images et aux signes » serait inséparable de « la combat-tivité déployée dans ceux des conflits qui animent une société à une époque donnée » (17).
Notre brève analyse se rapportera à deux cas : une image destinée à stimuler le recrutement volontaire à l'époque de la conscription aléatoire (1872-1905) et « l'histoire exemplaire » d'un officier issu du peuple, destinée à susciter des vocations pour les effectifs de l'armée coloniale.
La lecture que nous proposons s'inspire de la démarche de l'historien vagabonde que nous venons de citer et qui fut, entre autres, co-auteur d'un livre concernant les visages de la République (18). Il y a, en effet, un lien - que la propagande républicaine de l'époque aurait jugé indestructible -entre le conscrit immortalisé dans une peinture sur bois datée 1871 (19) et le colonel Marchand, dont l'histoire illustrée fut publié par l'Imagerie Pelle-rin, Epinal (20) : ils sont à la fois fils du Peuple (au sens révolutionnaire du terme, celui que toute propagande électorale exploite) et de Marianne, la République.
Or si le premier est difficile à contester, même pour l'élite monarchiste du XIXe siècle (à moins qu'on le ne réduise à « populace »), l'image de la seconde est plus problématique, comme on peut le constater dans la collection publiée par Agulhon et Bonte (voir note 18). Léon Daudet, fer de lance de la propagande royaliste, écrivait en 1935, en se rappelant le moment de la fondation de l'Action Française (1908) :
« J'étais arrivé à cette conclusion qu'il n'ya pas de bonne République » (21).
Formule neutre si on la compare à ce qu'il écrit dans l'Introduction de ses mémoires :
« En ce qui me concerne, la République m'a assassiné un innocent et bel enfant de quatorze ans et demi ; aussi n'ai-je plus qu'une pensée : la tuer à mon tour, la Gueuse, avant de disparaître et avant qu'elle ait tué ma Patrie bien aimée » (22).
La mort de l'enfant n'a pourtant pas précédé son option politique (23) et cette dernière ne l'empêchera pas d'admirer Proust et Picasso, artistes peu conformes par rapport aux goûts des tradition-nalistes (24).
La volonté d'un Léon Daudet de « tuer la République » relèverait, en termes de psychanalyse bon marché, d'un penchant matricide (symétrique au parricide commis lors de l'exécution de
Louis XVI) si l'auteur n'avait pas introduit l'autre femme, la véritable mère, la Patrie. Or ceci nous fait penser qu'il veut liquider la marâtre, cette remplaçante de la Mère auprès du Peuple.
Les caricatures servant la propagande des milieux contre-révolutionnaires à la fin du XIXe siècle nous donnent une image plutôt désagréable de Marianne (25). Un site destiné aux « professionnels de l'édition, de la presse et de la culture » se fait un malin plaisir à réunir une riche collection de ces produits, dont certains sont simplement polémiques tandis que la majeure partie frisent le grotesque, avec un zest de pornographie (http://www. caricadoc.com), ce qui soulève des problèmes de représentation de cette image politique.
En effet, remplaçant la figure paternelle du monarque, Marianne n'est pas devenu tout à fait la Mère : s'il est difficile de voir pourquoi l'attachement à cette représentation a duré et surtout quel rapport « ce succès peut bien entretenir avec la nature féminine de l'image, en d'autre termes avec la sexualité » (Agulhon, 1988, 316), on ne peut pas ignorer que les bas coups portés par la caricature concernent la morphologie corporelle, qu'il s'agisse de la femme maigre, anguleuse, agitée ou bien de la vieille alourdie par l'âge (Agulhon et Bonte, 72).
On peut donc se demander quels rapports entretiennent l'image de deux catégories de soldats issus du peuple (le conscrit et l'officier) avec ces représentations contradictoires de la Patrie de leur époque. Avant d'aborder les produits visuels, il convient de préciser le cadre spatio-temporel et les limites de l'identification :
- Le Colonel Marchand (né en 1863) est un personnage que l'histoire a retenu en raison de l'affaire Fachoda, lorsque le succès militaire initial du groupe expéditionnaire est réduit à néant par la réconciliation franco-britannique (26) ; il démissionna de l'armée en 1904, en plein gloire, suite à une ténébreuse opération visant à contrôler l'Armée par certains cercles radicaux (certains disent maçonniques), connue sous le nom « l'affaire des fiches », encore obscure de nos jours (27); l'affiche qui représente ses exploits date probablement de 1903 ;
- Le conscrit Camille fait partie de la petite histoire du cercle de sa famille, voire de son village ; comme l'âge de la conscription était de 20, on peut supposer qu'il était né vers 1850.
Il est certains que la rencontre de ces deux personnages n'est qu'un jeu spéculatif : en 1898, Marchand avait 35 ans et Camille aurait atteint 48, âge improbable pour le service dans l'armée
coloniale, à moins que le conscrit n'eût choisi lui-même la carrière des armes. Ce qui nous intéresse, c'est comment ces deux figures de la France (républicaine au moment de leur maturité) se complètent dans l'imaginaire belliqueux du Coq Gaulois à l'époque précédant la Première Guerre Mondiale. Car, il ne faut pas oublier, le discours de la presse ne saurait jamais se passer du soubassement des symboles politiques : au XIXe siècle, la fonction militaire du territoire se réduit à quelques villes frontières spécialisées et disparaît de la plupart des cités (Agulhon, 1982 : 103) mais en 1830 on assiste à « l'érection du coq en symbole national à la place des fleurs de lys » (Ibid., 107). Les jeunes Camille et Jean-Baptiste baignent dans les courants de ces transformations du répertoire des représentations de l'héroïsme.
3. Des vecteurs et des images
Il y a une disproportion entre les deux figures par rapport à leur force vectorielle : on peut d'ailleurs se demander si une peinture pouvait exercer le rôle que lui assigne le commentateur Ivan Jablonka (28). Il faudrait en effet que l'on trouve des attestations de la multiplication de l'image en tirages importants visant les jeunes gens et leurs familles. On peut, en revanche, supposer, que le « syndrome Camille » pouvait être entretenu par d'autres moyens, dont la fête précédant le départ des appelés :
Pendant cette fête, les « classards » achètent képis, clairons, cocardes, insignes et autres brassards. Au bourg puis au village, les futurs soldats mangent, boivent, chantent et font mille farces aux filles, aux commerçants et aux bourgeois qu'ils croisent. Un bal est donné le dimanche suivant. Le charivari des conscrits revêt plusieurs significations : c'est à la fois une fête civico-militaire, un rite de passage et une fête de jeunesse où l'on noue des solidarités nouvelles hors de sa classe sociale.
Mais dès que l'on sort du système des classes, on refait, subrepticement, la race - au sens évoqué par Alfred de Vigny dans ses mémoires de militaire. L'histoire illustrée du Colonel Marchand pousse très loin cette mue symbolique : par son effort, le fils d'un pauvre menuisier habitant un bled quelconque accède à un statut qui va au-delà de toute division de la société.
- Obligé de quitter Fachoda (à causes des « tristes nécessités de la politique », nous dit pudiquement le texte du document) « il reçoit l'honneur de toute l'armée anglaise » ; si l'on s'en tient strictement aux faits, il s'agissait des effectifs
présents sur place (un corps expéditionnaire plus important que celui commandé par le capitaine Marchand lui-même), symboliquement, on rentre dans une logique narcissique (le regard des Anglais sert de miroir pour le coq gaulois retiré du combat contre son gré) ;
- Comme cet épisode peut sembler insuffisant, on y ajoute la rencontre avec « Ménélick, Empereur d'Abyssinie » ; cette fois-ci, en pure tradition orientale, les présents accompagnent les honneurs.
Par ces deux piliers, on assiste à la création d'un personnage qui - à force d'être reconnu par des étrangers dans sa gloire - mérite bien la reconnaissance de la Nation : accueil enthousiaste au Cercle Militaire (reconnaissance des Pairs), Prix de l'Institut (reconnaissance de la valeur de son expédition cartographique) - qu'il dirige à La Ligue Navale pour la Défense des Côtes, réception enthousiaste dans son village suivie, comme il se doit, des honneurs de l'Ecole de Saint-Cyr et conclue par la revue du 14 Juillet, où « il défile en tête de l'armée de Paris, au milieu de l'amour de tout un peuple ». Le dernier fait est le point d'orgue de l'édifice symbolique : il consacre la reconnaissance républicaine car la fête n'était pas du goût des tueurs de Marianne.
Le dossier pédagogique de la DP 6053 ajoute un élément à même d'éclairer un aspect de la personnalité de Marchand : le soldat issu du peuple a refusé de prendre le tête d'un coup d'Etat et « déçut ceux qui l'avaient porté au pinacle et pensaient l'utiliser pour leurs desseins politiques ».
Or la lecture du document se révèle ambi-gue : s'il est conçu et diffusé pour le « porter au pinacle », l'énoncé « Il est l'espoir de la France » rentre dans la logique des cercles antidreyfusards, qui mettaient en séquence, lors des manifestations du 14 Juillet 1899, à Rennes, deux slogans : A bas les juifs et Vive l'Armée (30) : il signifiait tout simplement « voilà notre Sauveur, celui qui va nous débarrasser des... » (je supprime la liste possible pour l'époque). Après coup, on peut y voir la reconnaissance pour ne pas avoir cédé à la tentation du pouvoir.
Après sa démission, il épouse Raymonde de Serre de Saint-Roman, dont le nom ne fait pas vraiment « peuple ».
En fin de conte, le récit qui se termine sur la planche imprimée à Epinal par le défilé républicain continue sur un palier de l'aristocratie assumant des charges de notables locaux après avoir échoué l'entrée dans la politique nationale. Pour les gens du « menu peuple », il y avait donc un
seconde lecture possible du message placé sous la figure du militaire : l'Armée est ton espoir.
4. En guise de conclusion
Nous remettrons pour l'épisode prochain le traitement visuel des figures des guerriers. En effet, le passage de la plume du dessinateur à l'objectif des caméras photographiques changera complètement le rapport entre la personne et son aspect physique d'une part et sa force symbolique : l'artiste pouvait apporter des corrections au faciès et présenter le héros au-delà d'un homme dont l'aspect au quotidien n'était pas conforme à des normes esthétiques, le photographe doit chercher des héros dont « la gueule » ne rebute pas le regard des lecteurs de journaux.
Notes et commentaires
(1) Voir pour l'histoire de la conscription http://www.herodote.net/5_septembre_1798-eve-nement-17980905.php
(2) Entre 1820 et 1970, le nombre de Français venus s'installer aux Etats-Unis fut de quelque 700.000, contre plus de 7.000.000 Allemands (v. Fierro-Domenech, 276).
(3) http://www.histoire-image.org/site/etude_ comp/etude_comp_detail.php?i=13
(4) « Grâce au service militaire et au combat au coude à coude dans les tranchées, des jeunes d'horizons très différents et ne parlant pas la même langue maternelle ont appris à se reconnaître les uns et les autres et à s'estimer » peut-on lire sur un site de vulgarisation de l'histoire (www.herodote. net).
(5)Conversation avec Alain Peyrefitte citée dans l'article d'Alain larcan, Un livre capital : « Vers l'armée de métier (Espoir n°137, 2003) reproduit sur le site http://www.charles-de-gaulle. org., consulté le 4 novembre 2014.
(6) Voir l'article publié sur www.herodote.net.
(8) Histoire de France, édition de 1959, Paris, Librairie Arthème Fayard. Nous soulignons.
(9) Pierre Miquel, Les mensonges de l'Histoire Paris, 2002/2007, Editions Perrin, 22.
(10) Il s'agit en effet du Livre Premier de Servitude et grandeur militaire, ouvrage publié en 1835, huit ans après sa démission de l'armée.
(11) Vigny, Servitude et grandeur militaire, Paris, éditeur J.M. Dent et Fils, collection Gallia, sans mention d'année, p. 3.
(12) Maurice Agulhon, Histoire vagabonde, Paris, Gallimard, 1988. Tome I : Ethnologie et politique dans la France contemporaine ; tome
II : Idéologie et politique dans la France du XIXe siècle.
(13) Agulhon, tome I, 10-11.
(14) Ibid., 107. L'auteur y récapitule tous les régimes avec leurs enjeux.
(15) V. Bainville, qui évoque une tentative de coup d'Etat organisée par la Ligue des Patriotes (Histoire de France, 538).
(16) Agulhon, tome I, 107.
(17) Ibid., 313.
(18) Maurice Agulhon, Pierre Bonte, Marianne Les visages de la République, Paris, Découvertes Gallimard, 1992.
Titre : Le conscrit Camille. Auteur : CAMILLE Date de création : 1871
Dimensions : Hauteur 41.1 cm - Largeur 21.8 cm Technique et autres indications : peinture à l'huile sur bois
Lieu de Conservation : MuCEM (Marseille) ; site web
Contact copyright : Agence photographique de la Réunion des musées nationaux. 254/256 rue de Bercy 75577 Paris CEDEX 12. Courriel : photo@ rmn.fr ; site web
Référence de l'image : 99CE18295/55. 139. 3
(20) Il n'ya pas d'indication de l'année sur la copie du document, reproduite par le bimestriel français « Documentation photographique » dans on numéro consacré à l'Europe et le Monde à la veille de 1914 (6053- Juin 1981, image 19). Editeur de la publication : Secrétariat Général du Gouvernement, 29-31, quai Voltaire, 75340, Paris. Le bimestriel est destiné à l'exploitation pédagogique et comporte des fiches documentaire, un dossier photographique et un autre composé de diapositives, média incontournable à l'époque pour les classes d'histoire et géographie.
(21) Léon Daudet, Vers le Roi, Paris, Editions Bernard Grasset, 1935, 13.
(22) Ibid, 10.
(23) Le jeune Philippe Daudet meurt en 1923 dans des circonstances rocambolesques, et les actuels adeptes du mouvement monarchistes évitent d'accepter la thèse du père (complot anarcho-ré-publicain). Voir, pour plus de détail, www.ac-tionfrancaise.net/craf/?L-affaire-Philippe-Daudet.
(24) Il faut se rappeler que le couronnement de Proust par le Prix Goncourt en 1919 pour A
l'ombre des jeunes filles en fleur se fait au détriment d'un roman inspiré par la Grande Guerre, les Croix de bois, de Raymond Dorgelès et que Léon Daudet y eut son rôle.
(25) Agulhon&Bonte, 69-77. « La famille des Mariannes enlaidies est immense car la troisième République est, au long de son histoire (Commune, affaire Dreyfus, guerre de 1914-1918, séparation de l'Eglise et de l'Etat) sévèrement blâmée ou désapprouvée. Elle réussit à se faire traiter de révolutionnaire par les conservateurs et les catholiques, et de bourgeoise par le monde ouvrier »-constatent les auteurs cités (v. 71).
(26) Bainville la mentionne dans son histoire, en 1925 (v. 1959 : 540).
(27) V. http://fr.wikipedia.org/wiki/Affaire_ des_fiches_%28France%29, avec toute la circonspection qui s'impose pour ce genre de sources. Difficile à obtenir, le livre de Bruno Besnier, L'affaire des fiches : un système d'état (19001914 paru à La Roche-sur-Yon : Institut catholique d'études supérieures, 2005 - pourrait nous éclairer avec des documents de l'époque. Bainville note sèchement : « La politique s'introduisait dans l'armée elle-même, tenue jusque-là hors des discordes civiles. La délation des « fiches » s'organisa contre les officiers qui allaient à la messe. En même temps, les propagandes les plus démagogiques s'exerçaient librement, même celle qui attaquait l'idée de patrie » (1959 : 541).
(28) « L'image du Conscrit Camille, pimpant et gaillard, courant sous les drapeaux, vise à inciter les garçons des classes populaires à accomplir leur devoir. La simplicité, la verve populiste et nationale de cette peinture font de Camille la figure d'une sorte de « vaudeville militaro-agrarien ». V. supra, note (1).
(29) Jablonka, v. supra.
(30) Pour une analyse plus circonstanciée portant sur cette fête voir Jean-Pierre Blois, Histoire des 14 Juillet, Rennes, Editions Ouest-France, 1991. Pour l'année 1899 (moment du retour de Marchand en France), voir p. 221.
Dans le prochain épisode
Au bout de la plume : Verbe et Images des premiers mois de la Grande Guerre.
Габриэль Мардаре Университет «Василе Александри», Бакэу, Румыния
ВОЙНА И ПРЕССА
Статья о масс-медиа и информационном менеджменте во Франции во время Первой мировой войны
Вторая часть Родина и ее Армия - истории о капризной любви
Статья посвящена анализу ряда визуальных образов, репрезентирующих военную тему в французской прессе. Автор сосредоточен на плакатах с Камилем-призывником, карикатурах на Марьяну как образ Республики, а также на культурно-историческом контексте выстраивания отношений между властью и народом во время призывов в армию. Армия в прессе предстает как сакрализованный объект, выступающий единственной альтернативой гражданскому развалу. В статье рассматриваются различные нюансы символических значений избранных для анализа образов.
Ключевые слова: призыв на военную службу, история Франции, история войны, масс-медиа, визуальный символизм.
1. Причины и (контр) истины Для того, чтобы успешно вести войну, надо быть в отношениях доверия со своей армией, прежде всего, потому что армия защищает свою страну, и страна посылает своих сынов на свою же защиту в соответствии со строгими рамками закона. Или призыв на военную службу - здесь Франция была пионером в законодательном поле - никогда не был очень популярен, несмотря на всяческие мифы, которые нимбом окружают чело Великой французской революции. Таким образом, из 1,2 млн мужчин, призванных в 1794 году, насчитывается около 60/100 дезертиров и тех, кто столкнется в Вандее с повстанцами - по крайней мере, их противников - «герои за 500 фунтов», бродяги, нанятые за деньги.
Действительно, создание массовой армии (а только такая армия может приспособиться к «большим войнам» - рассчитанным не на местные победы, но полную капитуляцию противника, или даже на долговременную оккупацию его территории) было долгим и противоречивым, и мы не будем повторять его историю, поскольку ее нетрудно обнаружить в сетевых источниках (1).
Что поражает воображение, так это влияние немецкой модели с двумя решающими в национальной истории моментами:
- воинский призыв во время революции осуществлялся по военным правилам, установ-
ленным прусским королем Фридрихом-Вильгельмом Первым;
- закон 1905 года, который устанавливает обязательную военную службу после столетия колебаний и компромиссных формулировок (в том числе и системы льгот, создающих неравенство) - следует немецкой модели.
Пришлось принять довольно неприятные для населения обязательства на оседлость (французы имели самые низкие темпы иммиграции среди европейцев на протяжении веков (2)) и немного разочаровывающий после наполеоновских приключений, которые запятнали имидж армии в Испании (что Гойя увековечил своими шедеврами в коллективной памяти) порядок и - в конечном итоге - катастрофы похода на Россию, где «значимость солдата» была полностью обесценена (не только климатом, но и отсутствием знаний о противнике, который знал, как навязать свои правила боя).
Миф стоял на двух столпах:
- Воспитательное значение военной службы для мужской идентичности, военная служба как замена обрядов вхождения в общество, так называемых «примитивов» (3); мужчина не может иным способом стать «мужем» (способным взять на себя роль главы семьи), как только после выполнения военной службы;
- существенную роль этой деятельности для «интеграции всех людей, живущих на фран-
цузской земле» (4).
Но эти заявления не в ладах с современными теориями формирования индивидуальной и социальной сплоченности. Во-первых, этот вид обряда маркирует снижение социального воображения, возвращение к архаичной модели человека и признание провала проекта модернизации, проведенной в средние века и в эпоху Возрождения. Это способствует (или может генерировать) практически отказ от индивидуального начала в пользу группы во главе с сильными личностями (в том числе дедовщины). Второй столп ставит под сомнение миф о «Республике единой и неделимой», поскольку уважаемый социальный институт должен использовать модели авторитарного правления и воспринимает войну как замену образования в семье и школе.
Так можно спросить, что это мера истины в спорах о призыве, которые профессиональный военный (сам генерал де Голль) будет оспаривать, пропагандируя создание профессиональной армии в 1934 году. Не остается ничего другого, как привести его слова:
«Вы знаете армию, она по-прежнему хорошо учит молодых людей читать, писать, считать, что школе никак не удавалось. Между тем молодые становятся зрелыми, армия дает им второй шанс, она учит их жить вместе, уважать дисциплину» (5) (курсив автора статьи).
В то время, Франция была разгромлена, потому что империя рухнула - первоначально в Азии, затем в Африке - и бросить вызов полезности и важности призыва на военную службу было бы самоубийством для морального духа нации (как оправдать тысячи смертей молодых новобранцев, отправленных родиной для неких варварских «военных действий» в борьбе против «террористов»?).
Накануне Первой мировой войны дискурс был примерно таким же, но причина была другой: нация нуждалась в запасе мужчин. Дальнейшие исследования должны проверить, является ли дискурс той эпохи таким же искренним, как сегодня (когда принято говорить, что факт наличия массы солдат провоцирует безответственное поведение) (6).
Однако очевидно, что уничтожение массы людей для достижения военных целей не вызывало возмущения, если речь шла о населении другой страны, даже союзника. Ссылаясь на оптимизм французов в 1914 году, националист историк Жак Банвий отметил в 1925 году:
«Известно, что немцы сильны и многочисленны. Но Россия, с ее запасом людей, какая компенсация» (7).Фраза, которую мы выделили, хорошо демонстрирует цинизм, особенно, когда результаты «большой войны» стали известны и упомянутые страны использовали часть «запаса».
Можем ли мы говорить о лежащем в основании такого дискурса мифе о воинской обязанности? Историк этого искусства политики все время дает нам немного больше нюансов как ключей к чтению. Действительно, можно подумать, что моральные причины отступают перед практическим результатом по реквизированию человека. Это действительно что-то вроде забвения, или
«...это не-бытие форм. Между тем, что не существует, чего не может быть, и тем, что было, перед отправкой в небытие, и располагается это не-бытие. Это, прежде всего, форма отказа от объяснения реальности как она есть, попытка ухода от действительности» (9).
Две «добродетели» армии (республиканские и демократические, потому что критика того, что происходит в других режимах, не остановима) скрывают реальность и открывают дорогу очень конкретному типу лжи, которую Мике называет источником революции 1789 года: «апеллируя к себе самому, можно было бы назвать ложь-себе»:
Все кристаллизуется, когда дискурс основывается на революционных действиях, оспаривая общепринятое поведение. Это не обязательно преднамеренная ложь, ложь стратегическая, прикрывающая позорную политику. Наоборот, эта ложь появляется, когда исторический деятель обращается к ценностям, воспринимаемым в качестве универсальных, но не в состоянии применить их на практике.
Ложь во спасение - так можно назвать это, размышляя о культе республики. Но Слова недостаточно, чтобы вести пропаганду в стране с сильной правовой традицией, где слова имеют вес. И тогда образы приходит на помощь Слову, чтобы воплотить эту полуправду об отношениях между армией и нацией как отношениях безусловной любви.
Надо сказать, что здесь важен французский культурный горизонт: Жак де Бурбон Бюссе («Крепкая любовь») думает, что любые основательные отношения должны быть связаны с уважением такой официозной лжи: здесь оскорбление другого имеет благородную цель спасения, а кратковременное отступление от
принципов чести незначимо; это для Бюссе как раз и есть выражение этого отступления, не отражающего реальность последовательно и глубоко, противореча действительности. Но этот персонаж вовсе не «какой-нибудь» фамилии: он потомок баронов Бюссе (старшая ветвь династии Капетингов, потомок герцогов Бурбонов, перешедший на службу Франции (он был дипломатом до и после Второй мировой войны и оставил профессиональную деятельность, когда страна вступила в серьезный политический кризис после Вьетнамской войны и начала войны в Алжире).
2. Примерная история двух сыновей Ма-рьяны, полковника Маршана и его верного спутника Камиля-новобранца
Поэт Альфред де Виньи, военная карьера которого продолжалась в течение пятнадцати лет, поможет нам иначе взглянуть на ситуацию войны. В главе, посвященной «Памяти военной службы» он говорит, чт о
«... раса мужчин всегда презираема или чтима безмерно, в зависимости от того, что полезно или необходимо стране» (11).
Маловероятно, что эта раса, именуемая первой линией, могла бы насчитать большое число благородных читателей, разочарованных в режиме казарменной монархии, но Альфред де Виньи уверен, что Третья республика была плохим рекрутчиком: построенная на руинах империи и наследующая ее противоречия, очевидные после революции 1848 года, она вынуждена была вести призыв, ставящий под сомнение энтузиазм молодых людей, которые просто выглядели неудачниками, вытянувшими неправильный номер.
Хотя закон 1870 года отменяет принцип замены призыва для молодого человека денежной компенсацией, уплачиваемой его семьей, тем не менее несомненно, что многие - по крайней мере молодые призывники - ощущали, что система несправедлива, поскольку призыв на военную службу больше походил на лотерею. Эта система была отменена в 1905 году.
Но за этим аспектом - который касается человека только один раз в жизни - есть проблема идентичности страны. Вот что нам говорит писатель, занятый исследованием того, что он называет «бродячей историей» (12):
«Франция между 1800 и 1900 годами шесть раз меняла политический режим, сменила три правящие фамилии и ввела практически восемь конституций. Для нее было важно решить
проблему установления либеральной демократии, секуляризировать государство, обустроить современный промышленный капитализм. Она вела войны везде, пережила три вражеских вторжения на свою территорию, теряла и обретала провинции и строила колониальную империю» (13).
Можно уточнить эту мысль: «Не надо забывать, что это было совершенно иным, более сложным опытом, чем конституционность: это действительно эпизоды реальной гражданской войны (моральной, а иногда и физической) между сторонниками режимов» (14).
В конце девятнадцатого столетия эти отношения осложняются - после дела Дрейфуса (французские националисты здесь проявили себя с самой слабой стороны (15), но также и авантюр генерала Буланже (десять лет спустя), что могло бы завершиться государственным переворотом, если бы этот персонаж был еще более безрассудным.
Людям необходима уверенность в столь важном институте общества, как армия, и дешевые образы тиражируются тысячами экземпляров, привнося эту уверенность в массы. Эта практика массовой коммуникации определяется логикой «борьбы знаков и символов», которые, как указывает Агульон, «важны настолько, что нашим современникам даже трудно себе представить»:
«Короче говоря, век битв идей - среди других поразительных форм пропаганды - подчеркнуто использовал для простой и неискушенной общественности монументальную образную дидактику» (16).
Именно в этом контексте французский автор делает научно-исследовательское предположение: история политических образов существует потому, что «она не обязательно находится на краю "большой" Истории». Вовсе не свидетельствуя об отсутствии культуры или архаизме населения, «интенсивность привязанности к образам и знакам» неотделима от «боевого духа тех, кто в это время оказывается вовлечен в эти конфликты» (17).
Наш краткий анализ будет относиться к двум случаям: плакат, стимулирующий добровольный призыв в моменты обычного призыва (1872-1905) и «образцовый рассказ» одного офицера о людях, направленный на поощрение призыва для упрочения колониальной армии.
Прочтение, которое мы предлагаем, основано на подходе «бродячего историка», о кото-
ром мы уже упоминали и который был, в частности, соавтором книги об образах Республики (18). Существует, действительно, связь - Республиканская пропаганда того времени считала бы ее нерушимой - между призывником, увековеченным в росписи по дереву, датированной 1871 (19), полковником Маршаном, чья история была иллюстрирована рисунками Пелерина и Эпиналя (20): они оба сыны Народа (в революционном смысле, какой необходим любой предвыборной кампании) - и Марья-ной, Республикой.
Но если первый образ трудно оспорить, даже с точки зрения монархической элиты девятнадцатого века (как минимум, образ не сводится лишь к «черни»), изображение второго более проблематично, как это можно увидеть в коллекциях, опубликованных Агюльоном и Бонте (примечание 18). Леон Доде, острие роялистской пропаганды, писал в 1935 году, ссылаясь на период создания газеты Ляксьон Франсез (1908 г.):
«Я пришел к выводу, что это не слишком хорошо для Республики» (21).
Это нейтральная формулировка - если сравнивать с тем, что он написал в предисловии к своим мемуарам:
«Что касается меня, то Республика убила меня, невинного и красивого ребенка четырнадцати с половиной лет; у меня также есть одна мысль: убить, в свою очередь, Республику, прежде чем исчезнуть и прежде чем она убила моё возлюбленное Отечество» (22).
Смерть ребенка еще не предшествует его политическому выбору (23), и не помешала ему восхищаться Прустом и Пикассо, художниками куда как менее последовательными на вкус традиционалистов (24).
Желание Леона Доде «убить Республику» восходи - в рамках простенького психоанализа - к склонности к матереубийству (симметричному отцеубийству, совершенному во время казни Людовика XVI), если автор не представляет другую женщину, настоящую мать, родину. Именно это позволяет подумать, что он хочет уничтожить мачеху, заместившую людям настоящую Мать.
Карикатуры, поставленные на службу пропаганде в СМИ против революционеров в конце девятнадцатого века, дают нам довольно неприятный образ Марьяны (25). Сайт для «профессиональных издателей, деятелей средств массовой информации и культуры» предлагает вполне сомнительное удовольствие, объединяя
богатую коллекцию этих карикатур, некоторые из которых весьма полемичны, в то время как большинство - за границами гротеска, с оттенком порнографии (http://www.caricadoc.com), что осложняет восприятие этих политических образов.
Действительно, заменив фигуру отца - монарха, Марьяна не стала Матерью: трудно понять, почему привязанность к этому образу длится так долго: «успех вполне может обеспечиваться женской природой изображения, другими словами, сексуальностью» (Агюльон, 1988, 316), невозможно игнорировать, что карикатуры основаны на смаковании «морфологии тела»: худая женщина, нескладная, грубая или обремененная старостью (Агюльон и Бонте, 72).
Можно задаться вопросом, что же объединяет изображения таких разных типов: солдат-простолюдин (призывник и офицер) и противоречивые представления об образе родине своего времени. Прежде чем обсуждать визуальные образы, следует определить пространственно-временные рамки и пределы идентификации:
- полковник Маршан (родился в 1863 году) это историческое лицо, сохраненное в истории из-за дела Фашода, когда начальная военная удача экспедиционной группы сменилась разочарованием в связи с франко-британским примирением (26); он ушел в отставку из армии в 1904 году, в расцвете славы после некой тайной операции по контролю армии посредством некоторых радикальных кругов (некоторые уверены, что масонских), известный по «делу по денонсации» - многое из всего этого до сих пор скрыто от нас (27); плакат, представляющий его подвиги, вероятно, датируется 1903 годом;
- Камиль - призывник - является частью истории семейного круга или своей деревни; так как возраст призыва на военную службу был 20 лет, мы можем предположить, что он родился около 1850 года.
Нет сомнений, что встреча этих двух символов есть результат некой спекуляции: в 1898 году Маршану было 35 лет, а Камиль достиг 48, невероятный возраст для службы в колониальной армии, даже если не по призыву, а потому 'что сам выбрал военную карьеру. Нас интересует, как эти две символические французские фигуры (республиканские на момент распространения этих образов) являются взаимодополняющими в воинственном образе Coq Gaulois («галльского петуха») в период до Первой мировой войны. Ибо не надо забывать, что дискурс прессы никогда не формируется
в «нижней части» политических символов: в девятнадцатом веке военные функции территории уменьшается до нескольких специализированных приграничных городов и исчезают из большинства городов (Агюльон, 1982: 103), но в 1830 году был «восход образа петуха над национальным символом лилий» (там же, 107). Молодой Камиль и Жан-Батист просто тонут в нынешних трансформациях образов героизма.
3. Векторы и образы
Существует несоответствие между этими двумя образами, связанное с их вектором силы: можно также задать вопрос, может ли изображение выполнять роль, отведенную ей комментатором Иваном Яблонькой (28). Было бы действительно удивительно, нашли аттестации умножения изображения тиражей, ориентированные на молодых людей и их семей. Мы можем, однако, предположить, что «синдром Камиля» может быть сохранен с помощью других средств, в том числе пира перед уходом в армию:
«Во время этого праздника «новобранцы» покупают шапки, стеклярус, розетки, значки и разные декоративные повязки. В селе и деревне будущие солдаты едят, пьют, поют и заигрывают с девушками из купеческих и мещанских семей. В воскресенье дается бал. Шумные празднества призывников имеют несколько значений: это и гражданско-военный ритуал, и обряд, и молодежный фестиваль, где возникает новая солидарность, выходящая за пределы одного социального класса».
Но как только мы выходим из классовой системы, снова начинается тайная борьба между выходцами из разных слоев - в том смысле, что предложил Альфред де Виньи в своих военных воспоминаниях. Иллюстрированная история полковника Маршана основательно показывает это символическое преобразование: он, сын бедного плотника, готов истекая кровью добиваться статуса, который способствовал бы преодолению классового разделения.
- Вынужденный покинуть Фашода (по причинам «печальной политической необходимости», - жеманно сообщает текст документа), он «чествуется всей английской армией»; но если мы будем строго придерживаться фактов, это было, скорее, выражением внутреннего потенциала (так как отряд экспедиции был куда больше, чем собственно было сил под командованием самого капитана Маршана), симво-
лически мы усматриваем здесь нарциссиче-скую логику (взгляд английских солдат служит зеркалом для галльского петуха, покидающего поле боя против собственной воли);
- так как этого эпизода может оказаться недостаточно, то мы добавляем встречу с «Мене-ликом, императором Абиссинии»; на этот раз в чисто восточной традиции почестей, сопровождающих эту встречу.
Для этих двух эпизодов важно создание персонажа, который - посредством признается другими его славы - заслуживает признания нации: восторженный прием в Серкль Милитэр (признание военных), премия института (признание ценности его картографической экспедиции) - он возглавляет в Лигу моряков по защите Побережья, восторженный прием в его деревне с последующими почестями в школе Сен-Сир и в заключение статьи от 14 июля, где «он марширует во главе армии в Париже, окруженный любовью всего народа». Последнее обстоятельство - пик символизации: он сакра-лизует Республиканскую партию, признание которой не было по нраву убийцам Марьяны.
Одна из архивных записей в DP 6053 добавляет элемент, способный осветить важный аспект личности Маршана: солдат из народа отказался принять главу государственного переворота, поскольку «разочарован теми, кто преподносил его до небес и думал использовать его для своих политических целей».
Но, читая документ, можно обнаружить неоднозначность: если речь идет о «преподнесении до небес», то заявление «это надежда Франции» укладывается в логику кругов анти-дрейфуссаров, которые последовательно, во время демонстраций 14 июля 1899 года в Рен-не, отстаивают два лозунга: «Долой евреев» и «Да здравствует армия» (30): это означало просто «вот наш Спаситель, тот, кто избавит нас от...» (я сознательно преуменьшаю возможный перечень значений). Оглядываясь назад, мы можем видеть признание тех, кто не поддался искушению власти.
После отставки он женился на Раймонде де Серра-де-Сен Роман, чья фамилия на самом деле никак не «народная».
В конце этой истории, которая заканчивается в издании Эпиналя иллюстрацией, изображающей республиканский парад продолжается, попирая аристократию, символизирующую неспособность вести национальную политику. Для людей из «простых людей» вторым смыслом этого изображения было: армия ваша надежда.
4. В заключение
В следующей части статьи мы обратимся к изображениям воинов. Действительно, объектив фотокамеры полностью изменит отношения между человеком и его внешним видом, с одной стороны, и будет обладать символической властью: художник мог внести свои коррективы и представить настоящего героя обычным человеком, появление которого в повседневном облике не соответствует эстетическим стандартам, фотограф должен стремиться найти героев, отвечая горизонту ожидания читателей газет.
Список литературы
(1) См. об истории призыва http://www. herodote.net/5_septembre_1798-evenement-1798 0905.php.
(2) Между 1820 и 1970 количество французов, которые поселились в Соединенных Штатах, дошло до 700000 против более чем 7.000.000 немцев (см. Фьерро-Доменек, 276).
(3) http://www.histoire-image.org/site/etude_ comp/etude_comp_detail.php?i=13.
(4) «Благодаря военной службе и в сражениях плечом к плечу в окопах, молодые людей из разных слоев общества, не имеющие общего родного языка, учились и понимать, и ценить друг друга», - читаем на сайте, вульгаризирующем историю (www.herodote.net).
(5) Разговор с Аленом Пейрефитом цитируется по статье Алана Ларкана, см.: «Книжная столица: «Навстречу профессиональной армии» (Эспуар, № 137, 2003), электронный ресурс: HTTP: //www.charles-de-gaulle.org, дата обращения 4 ноября 2014.
(6) См. статью на www.herodote.net.
(8) История Франции, 1959, Париж, Либра-ри Артем Файяр. Курсив наш.
(9) Мигель Пьер. Ложь истории. Париж, 2002-2007, издательство Перрен, 22.
(10) Это действительно первая книга «Военная служба и военное величие», изданная в 1835 году, через восемь лет после его отставки из армии.
(11) Виньи А. Военная служба и военное величие. Париж, JM Dent & Sons, б. г., 3.
(12) Агюльон, История бродяги. Париж, Галимар, 1988. Том I: этнология и политика в современной Франции; Том II: Идеология и политика в девятнадцатом веке во Франции.
(13) Агюльон, том I, 10-11.
(14) Там же, 107. Автор полагает, что это режимы с их проблемами.
(15) См. Банвилль, попытка переворота, организованного Лигой патриотов (История Франции, 538).
(16) Агюльон, том I, 107.
(17) Там же, 313.
(18) Агюльон М., Бонте П., Марьяна: Лица Республики. Париж, Дискавери Галлимар, 1992.
(19) Вот информация, представленная в сети:
Название: Камиль-призывник. Автор: CAMILLE Дата создания: 1871
Размеры: Высота 41,1 см - Ширина 21,8 см Технические и другие признаки: Масло по дереву
Место сохранения: MuCEM (Марсель); сайт Связаться по авторским правам: Фотографическое Агентство Объединения национальных музеев. 254/256 Rue De Bercy 75577 Paris CEDEX 12 E-mail: photo@rmn.fr; сайт Номер предмета: 99CE18295 / 55. 139. 3
(20) Нет никаких указаний года издания документа, указанного в выходящей раз в два месяца французской "Фотографической документации" в одном номере по Европе и миру накануне 1914 (6053 - июнь 1981, изображение 19). Редактор издания: Генеральный секретариат правительства, 29-31, набережная Вольтера, 75340, Париж. Выпуск раз в два месяца предназначен для использования в образовательных целях и включает в себя документальные листы, фотографические записи и другие изображения, воспроизводимые в средствах массовой информации и отражающих историю и географию классов.
(21) Леон Доде к королю, Париж, Грассе, 1935,13.
(22) Там же, 10.
(23) Молодой Филипп Доде в 1923 году умер при невероятных обстоятельствах, когда последователи монархизма отказались поддержать его отца (так называемый анархо-респу-бликанский комплот). См. более подробную информацию: www.actюnfrancaise.net/craf/?L-а£Тане-РЫНрре^а^е1
(24) Следует помнить, что увенчание Пруста Гонкуровской премией в 1919 году за роман «Под сенью девушек в тени» было во многом результатом того, что Пруст был вдохновлен великой войной, деревянными крестами, Рай-мондой Донжеле и Леоном Доде.
(25) Агюльон, Бонте, 69-77. "Многие семьи таких Марьян были просто изуродованы Третьей республикой - самой длительной на протяжении всей истории (коммуна, дело Дрейфуса, война 1914-1918 годов, разделение церкви и государства), что стало причиной критики и недовольства. Республике удалось выстоять и оздоровиться за счет консервативной революционности и католической буржуазности рабочего класса», - отмечают упомянутые авторы (71).
(26) Банвиль упоминает в своей Истории в 1925 году (см 1959: 540).
(27) См. http://fr.wikipedia.org/wiki/Affaire_ des_fiches_%28France%29, со всей осторожностью, необходимой для такого рода источников. Книга Бруно Бенье «Дело о денонсации» (1900-1914) появилась в Ла-Рош-сюр-Йон Католического института высших исследований в 2005 - она может дать ясную картину источников. Банвиль отмечает сухо: «.политика была введена в самой армии, стоявшей далеко
от гражданского раздора». Дело о денонсации было организовано против офицеров, участвовавших в беспорядках. Между тем, наиболее демагогическая пропаганда была вполне свободной, даже касаясь тех, кто нападал на идею патриотизма» (1959: 541).
(28) Образы призывника Камиля и щеголеватого парня, работающего под флагами, направлены на поощрение юношей из рабочего класса выполнить свой долг. Очевидны простота, популизм, национальная живость этой картины. Камиль - персонаж своеобразного «военно-аграрного водевиля». См выше, примечание (1).
(29) Яблонька, см. выше.
(30) Более детальный анализ этого праздника см.: Жан-Пьер Блуа, История 14 июля Ренн, издания Ouest-France, 1991. 1899 год (время возврата Маршан во Францию), с. 221.
Следующая статья: на острие пера: слова и образы первых месяцев Великой войны.
О. С. Буркова
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЖУРНАЛИСТИКА И ЕЕ ВЛИЯНИЕ НА ТРАНСФОРМАЦИЮ ИМИДЖЕВЫХ ПОЛИТИЧЕСКИХ ТЕКСТОВ
В статье рассматриваются тенденции современной журналистики, В частности, объяснительная журналистика, которая детально объясняет актуальные вопросы современности, повестки дня с использованием современных средств коммуникации. Наряду с этим вопросом рассматривается причинно-следственная связь объяснительной журналистики и имиджевых политических текстов, которые при высокой популярности объяснительной журналистики трансформировались и стали объяснительными политическими имиджевыми текстами.
Ключевые слова: объяснительная журналистика, имиджевые тексты, медиатексты, социальная коммуникация, трансформация имиджевых политических текстов.
Журналистика и связи с общественностью тесно взаимодействуют на протяжении всего существования социальных коммуникаций. Тенденция мировых СМИ показывает, что обособленное функционирование имиджевых текстов от традиционной журналистики невозможно.
Безусловно, две сферы обладают отличными друг от друга характеристиками и целями, но нельзя исключить влияние одной сферы на другую. Так, в настоящее время мы наблюдаем расцвет объяснительной журналистики, которая нашла отражение в информационных
политических кампаниях и избирательных политических кампаниях.
Объяснительная журналистика - деятельность по созданию материалов, в основе которых лежит объяснение общественно значимых вопросов с использованием терминов, понятных целевой аудитории; отличается насыщенностью видео, аудио, графических зарисовок, фотоподборок.
В 1984 году было опубликовано эссе «Making Hard Facts Easy Reading» Джина Паттерсона, написанное для Washington Journalism Review. В том же 1984 году родился Эзра Кляйн, быв-
