CC BY
103
4. Взаимодействие на стадии расследования и преступления (осуществляется непрерывное оперативно-розыскное сопровождение уголовного дела; все ОРМ — подчинены интересам решения задач уголовного судопроизводства; совместные планы расследования уточняются и корректируются).
5. Взаимодействие на основе отдельных письменных поручений в соответствии с п. 4 ч. 2 ст. 38 и ч.1 ст. 144 УПК (согласование содержания поручения, сроков выполнения; принятие к производству (ч. 3 ст. 7 п.2 ст. 14 ФЗ об ОРД), систематическое информирование о выполнении, согласование и уточнение задания; представление результатов о выполнении поручения (ч. 2 ст. 11 ФЗ об ОРД).
6. Взаимодействие в рамках созданной следователем следственной группы с привлечением к ее работе должностного лица, осуществляющего ОРД на основании ч. 2 ст. 163 УПК (работа под руководством следователя, добывание оперативно-розыскной информации, поддающейся проверке следственным путем).
7. Совместные следственные действия следователя и оперативного работника на основании предписания ч. 7 ст. 164 УПК, согласно которому следователь вправе привлечь к участию в следственном действии сотрудника органа, осуществляющего ОРД (участие этих лиц обязательно отмечается в протоколе).
8. Взаимодействие в специализированной следственно-оперативной группе (СОГ), созданной по отдельным категориям преступлений (бригады по раскрытию тяжких и особо тяжких преступлений; работа по серийным, и нераскрытым преступлениям прошлых лет, а так же по преступлениям, вызвавших особый общественный резонанс).
9. Взаимодействие в дежурной следственной оперативной группе (СОГ) (выезд на место происшествия; согласованная
Библиографический список
работа по обнаружению следов содеянного; возможная организация раскрытия «по горячим следам», оперативно-розыскные мероприятия по поручению следователя и т.п.).
10. Согласованная работа по раскрытию неочевидных преступлений на стадии предварительного расследования и после приостановления уголовного дела на основании п. 1 ч. 1 ст. 208 УПК — когда «лицо, подлежащее привлечению в качестве обвиняемого, не установлено (заведение дела оперативного учета; взаимное информирование о получении сведений, представляющих обоюдный интерес по установлению подозреваемого).
11. Взаимодействие следователя и оперативного работника на этапе возобновления приостановленного предварительного следствия в соответствии с ч. 1 ст. 211 УПК (когда оперативным путем получены результаты ОРД, которые устраняют основания приостановления уголовного дела по п. 1 ч. 1 ст. 208 УПК).
12. Взаимодействие при розыске подозреваемых и обвиняемых в соответствии со ст. 210 УПК (вынесение постановления об объявлении розыска; совместное изучение имеющейся информации по уголовному и оперативно-поисковому делам; совместная подготовка материалов на объявление местного, федерального и международного розыска; взаимное информирование о ходе розыскной работы).
13. Взаимодействие в процессе содержания подозреваемых под стражей в соответствии с ч.2 ст. 95 УПК (обоснование необходимости оперативной работы с подозреваемым и получение письменного разрешения следователя; согласованность оперативно-розыскных мероприятий и следственных действий по характеру, месту, времени; использование результатов ОРД в организации и тактике противодействия расследованию).
1. Маркушин, А.Г. Оперативно-розыскная деятельность в раскрытии и расследовании преступлений: монография. - Н. Новгород, 2010.
2. Фельдштейн, РС. Лекции по уголовному судопроизводству. - М., 1915.
3. Карпец, И.И. Проблемы преступности. - М., 1969.
4. Приказ Следственного комитета РФ от 15 января 2011 г. № 2 «Об организации предварительного расследования в следственном комитете Российской Федерации» (п. 1.4)
Bibliography
1. Markushin, A.G. Operativno-rozihsknaya deyateljnostj v raskrihtii i rassledovanii prestupleniyj: monografiya. - N. Novgorod, 2010.
2. Feljdshteyjn, R.S. Lekcii po ugolovnomu sudoproizvodstvu. - M., 1915.
3. Karpec, I.I. Problemih prestupnosti. - M., 1969.
4. Prikaz Sledstvennogo komiteta RF ot 15 yanvarya 2011 g. № 2 «Ob organizacii predvariteljnogo rassledovaniya v sledstvennom komitete
Rossiyjskoyj Federacii» (p. 1.4)
Статья сдана в печать 21.03.2012
УДК 343.1: (075.8)
Tolstolutsky V.Yu. THE REASONS FOR THE DEMAND FOR EIDETIC THINKING IN THE WORK OF THE INVESTIGATOR. The criminalistics history is investigated. Search of traces represents a type of activity. The first of historical forms of search activity is based on eydetichesky mental processes. The modern inspector uses eydetichesky thinking. Modern conditions define expediency of eydetichesky activity of the inspector.
Key words: criminalistics history, investigatory activity, search activity of the inspector, typification of activity of the inspector, justification in criminal trial.
В.Ю. Толстолуцкий, д-р мед. наук, проф. каф. уголовного процесса и криминалистики ФГБОУ ВПО «Нижегородский гос. университет им. Н.И. Лобачевского», г. Нижний Новгород, E-mail: [email protected]
ПРИЧИНЫ ВОСТРЕБОВАННОСТИ ЭЙДЕТИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СЛЕДОВАТЕЛЯ
Исследуется история криминалистики. Поиск следов представляет собой наиболее типичный вид деятельности. Первая из исторических форм поисковой деятельности основана на эйдетических психических процессах. Современный следователь использует эйдетическое мышление. Рассматриваются современные условия и причины, определяющие целесообразность эйдетической деятельности следователя.
Ключевые слова: эйдетизм, история криминалистики, следственная деятельность, поисковая деятельность следователя, типизация деятельности следователя, доказывание в уголовном процессе.
Одним из первых, кто первым описал эйдетизм, был сербский учёный В. Урбанчич (1907). Термин происходит от греческого слова «eidos», переводимого как образ, форма. В Толковом словаре иноязычных слов термин определяется следующим образом: «Разновидность образной памяти, заключающаяся в спо-
собности сохранять яркие образы предметов долгое время спустя после исчезновения их из поля зрения» [1].
Википедия трактует эйдетимзм как синоним фотографической памяти, которая удерживает и воспроизводит чрезвычайно живой образ воспринятого ранее предмета или явления. Под-
черкивается, что «В том или ином виде и степени эйдетизм присущ каждому человеку, особенно в детском или подростковом возрасте, однако в своих ярких проявлениях встречается довольно редко» [2]. Выдающийся отечественный психолог Л.С. Выготский считал, что «эйдетическая память является первичной, недифференцированной стадией единства восприятия и памяти, которые дифференцируются и развиваются в две отдельные функции. Эйдетическая память лежит в основе всякого образного, конкретного мышления» [3]. Проводя исторические параллели в ходе психологических исследований, автор обнаружил у примитивного человека особый эйдетический тип личности. Для примитива характерно качественное единство мышления, восприятия и памяти, при этом все функции построены по эйдетическому типу.
В данной публикации приведенное положение принимается за основу исследования особой формы мышления, которая обнаруживается в следственной практике. Под эйдетическим мышлением мы пониманием конкретное, образное мышление субъекта, основанное на единстве синкретического [2] восприятия и фотографической памяти. Такое мышление носит донаучный характер и не использует понятия, присущие современному рациональному мышлению.
Целью публикации является попытка показать, что наряду с развитыми формами мышления, в определенных условиях в силу объективных причин следователь вынужденно использует эйдетическое мышление, поскольку иными путями не может решить поставленные перед ним следственные задачи. Такая форма мышления свойственна ранним стадиям развития мыслительных процессов и свидетельствует об отсутствии криминалистических рекомендаций, адекватных поставленной задаче.
История криминалистики предоставляет яркие примеры ситуаций, в которых развитие «фотографической памяти» на лица было насущной потребностью в работе следствия. Вспомним Эжена Видока, который решал проблему криминалистической идентификации путем запоминания тысяч преступников. Уже после отставки Видока, как пишет Ю. Торвальд: «Инспекторы регулярно посещали тюрьмы и приказывали водить вокруг себя в тюремном дворе заключенных для того, чтобы, как некогда Видок, тренировать «фотографичесую память» на лица, запечатлевая их в своей памяти. Такой «парад» оставался самым распространенным методом опознавания ранее судимых преступников» [4, с. 21]. Приведенный исторический факт представляет собой не что иное, как тренировку эйдетической памяти.
Более современный пример ситуаций, в которых развитие «фотографической памяти» на лица было насущной потребностью в работе следствия, можно найти в учебном пособии по тактике следственных действия О.Я. Баева. Наряду с рекомендациями по производству ориентирующей и обзорной фотосъемки, составлением плана (схемы) места происшествия, автор раскрывает сущность статической стадии рабочего этапа осмотра места происшествия посредством цитирования романа братьев Вайнеров.
Без развернутых собственных комментариев О.Я. Баев приводит следующий текст: «Инспектор Тихонов из романа братьев Вайнеров «Визит к минотавру» следующим образом описывает свои действия на статической стадии осмотра места происшествия: «Я должен сейчас сразу и навсегда запомнить то, что пока есть, но может исчезнуть или измениться... Существует несколько неоспоримых, раз и навсегда установленных правил. Запомнить (а мы добавим: и зафиксировать в протоколе.
— О.Б.) время по часам — своим и на месте преступления, даже если они стоят. Это первое. Затем осмотр дверей, целы ли, заперты, закрыты, есть ли ключи. То же самое с окнами. Установить наличие света. Посмотреть, как обстоит с занавесями. Проверить наличие запахов: курева, пороха, горелого, духов, бензина, чеснока и т.д. Погода — это почти всегда важно. При всем этом ни в коем случае нельзя спешить с выводами — ответ на задачу всегда находится в конце, а не в начале» [5, с. 52-53].
Из приведенного текста можно сделать вывод о том, что фотографическое запоминание обстановки места преступления сохраняет свое значение и при наличии технических средств фотографической фиксации. Еще отметим не случайность того факта, что рекомендации О.Я. Баева по тренировке эйдетической памяти следователя носят замаскированный характер и приводятся в виде ссылки на произведение художественной литературы. Для разных типов деятельности следователя требуются различные по форме рекомендации. В данном случае видом
деятельности является следственный осмотр. В рамках этого вида деятельности одновременно реализуются два различных типа деятельности, которые соответствует разным культурноисторическим этапам развития следственного осмотра как вида деятельности.
В качестве еще одной предпосылки проводимого нами исследования, следует отметить, что мы исходим из утверждения факта существенной разнородности мыслительных процессов следователя, который применяет все доступные ему средства для достижения стоящих перед ним целей. В сознании следователя, с нашей точки зрения, совмещаются, казалось бы, не совместимые методы познания, - наряду с современными чувственно - рациональными методами, он использует весьма древние, присущие примитивному человеку подходы. Наряду с видами деятельности, следователь применяет исторически различные типы деятельности.
Отметим позицию Г.Н. Мудьюгна, который писал, что интуиция в большей степени развита у того следователя, который имеет больший опыт в расследовании преступлений. «Интуиция, - пишет Г.Н. Мудьюгн, - черпающая свое содержание в конкретных фактах, установленных по делу, а также в собственном и обобщенном опыте расследования преступлений, - очень ценное качество следователя, позволяющее ему конкретизировать свои версии и облекать их в осязательную, наглядную форму» [6]. Полагаем, что автор правильно пытается обратить внимание как на существование деятельности особого типа, так и на ее востребованность для практики.
В криминалистической литературе упоминается не только интуиция, но и исследуются методы рационального и чувственного познания. При этом отсутствуют публикации, в которых рассматриваются формы мышления, различные по своему историко-культурному положению на оси восходящего развития мышления человечества. Такой подход не совпадает с общепризнанным в криминалистике «по умолчанию» представление о том, что мышление субъекта уголовно-процессуального познания качественно однородно и одинаково хорошо вооружено понятийным аппаратом при выполнении различных видов деятельности. Наш опыт внедрения информационных технологий в следственную деятельность показывает, что степень оснащенности мышления следователя криминалистическими понятиями и техническими средствами весьма неоднородна и оценка степени их развитости должна быть обусловлена непосредственной связью с той деятельностью, которую они позволяют осуществлять. Не абстрактная следственная деятельность, а конкретны ее виды и типы - вот что должно стоять в центре внимания криминалистики. Таким образом, новизной нашего исследования является выделение типов деятельности, и вытекающие из этого историко-культурный анализ криминалистического мышления следователя.
Базовые положения историко-культурного анализа мышления заложены в публикациях отечественных психологов и состоят из следующих ключевых позиций. Прежде всего, когда рассматривается восприятие субъекта или его память, необходимо помнить, что они непосредственно обусловлены типом и видом той практической деятельности, которую обеспечивают. Так, А.Н. Леонтьев совершенно справедливо утверждал, что за восприятием лежит свернутая практика [7, с. 36], а мышление человека «является не чем иным, как дериватом деятельности практической» [7, с. 37]. Определяя свой научный подход к понятию личности субъекта, он указывает: «В его основу кладется категория предметной человеческой деятельности, анализ ее внутреннего строения: ее опосредования и порождаемых ею форм психического отражения» [7, с. 183]. В связи с чем, продолжая цитированную мысль, следует сделать вывод о том, что различные типы деятельности с необходимостью порождают различные формы психического отражения. При этом реальным базисом личности человека является совокупность его многообразных деятельностей: «Реальным базисом личности человека является совокупность его общественных по своей природе отношений к миру, но отношений, которые реализуются, а они реализуются его деятельностью, точнее, совокупностью его многообразных деятельностей» [7, с. 183]. Нами предлагается разделить тип и вид деятельности по следующим основаниям. Вид деятельности определяется ее материальным или материализованным объектом, а тип деятельности представляет собой культурно-историческую оценку итого или иного вида деятельности.
Для дальнейшего изложения важно отметить, что А.Н. Леонтьев считает единицами анализа именно деятельности субъекта: «Имеются в виду именно деятельности субъекта, которые и являются исходными «единицами» психологического анализа личности, а не действия, не операции, не психофизиологические функции или блоки этих функций, последние характеризуют деятельность, а не непосредственно личность» [7, с. 183]. Приведенные положения позволяют понять причины того, что личность следователя определяется системой различных выполняемых им деятельностей, причем каждая из них порождает, в зависимости от типа ее организации, совершенно различные психологические феномены. Поэтому в психике конкретного субъекта уголовно-процессуального познания, в частности, следователя, могут оказаться востребованными психические процессы, находящиеся на совершенно разных исторических этапах развития. На фоне единства следственной деятельности, при ее детальном рассмотрении оказывается, что ее составляют сосуществующие одновременно различные виды и типы деятельности, выполняемые конкретным следователем. Наблюдающееся различие в типах деятельности при одновременно выполняемых видах деятельностей, приводит к тому, что психические процессы одного и того же следователя оказываются разнородными, поскольку соответствуют разным историческим эпохам развития человечества.
Криминалистическое исследование психологических явлений позволяет обнаружить различные типы и виды деятельности следователя и подтвердить высказывание А.Н. Леонтьева о том, что в ряде случаев «за видимостью одной деятельности скрывается другая. Именно она-то непосредственно и входит в психологический облик личности, какой бы ни была осуществляющая ее совокупность конкретных действий. Последняя составляет как бы только оболочку этой другой деятельности, реализующей отношение человека к миру, - оболочку, которая зависит от условий...» [7, с. 185]. Применяя сформулированные выше положения к развитию науки криминалистики, мы ставим в центр внимания динамику типов различных деятельностей, организацию последних и порождающие ими психологические феномены.
Одним из примеров востребованности эйдетического мышления может послужить криминалистическое учение о следах, предложенное И.Ф. Крыловым. Для обозначения вида деятельности, автор использовал понятие «криминалистическое следо-ведение» [8, с. 4]. Он писал: «Свою «родословную» криминалистическое следоведение ведет от практики народных следопытов. Конечно, деятельность их носила чисто эмпирический характер, но, тем не менее, она явилась истоком, положившим начало развитию криминалистического учения о следах» [8, с. 4-5].
Для того, что бы рассмотреть типы деятельности, реализующие «следоведение», отметим весьма любопытные факты, приводимые И.Ф. Крыловым в качестве истоков, которые лежат в основе, по его мнению, криминалистического учения о следах. Образцами для подражания, согласно И.Ф. Крылову и Г. Гроссу, могут стать следующие достижения касты следопытов - «кхо-ях», которая занималась розыском преступников по следам. В одном случае, следопытом было поручено разыскать преступников, укравших платье. Они довольно быстро обнаружили вора и начали преследовать его по следам. Там, где потерпевший не мог усмотреть даже малейших признаков следов, кхои не просто видели следы, но свободно их «читали». «Вот, - говорили они, - здесь вор останавливался, но весьма ненадолго, у него в руках два узла...», - пишет И.Ф. Крылов [8, с. 5].
Нас прежде всего интересует уникальные качества следопытов, проживающих в различных частях земного шара. Для иллюстрации розыскного искусства австралийских следопытов
- «трэкеров», автор цитирует А.Л. Ященко: «Там, где европеец не увидит при самом тщательном рассматривании и следов каких-либо изменений на почве от шагов прошедшего человека или животного, австралийский трэкер идет как по нитке.» [8, с. 6]. Для этого ему достаточно чуть заметной впадины от каблука на каменистой почве, надломленного стебелька травы, едва видимого клочка пряжи от костюма.
Обратим внимание на термин «народные следопыты», которым И.Ф. Крылов обозначает круг описываемых лиц. Кхои представляют собой закрытую касту, существующую в Индии течение многих столетий. В течение столетий в рамках касты сохранялись не только поисковые приемы, но и традиции воспитания, обуславливающие особый менталитет людей, составляю-
щих касту. К аналогичному кругу лиц принадлежат австралийские трэкеры, а так же другие, упоминаемые И. Ф. Крыловым, народные следопыты. В их число автор включает известных в СССР искусных следопытов, например, гольда Дерсу-Узала и эвенка Попова, сопровождавших знаменитого путешественника В.К. Арсеньева. К народным следопытам И.Ф. Крылов относит Амангельды Амандурдыева, который за поиск нарушителей границы был награжден медалью «За боевые заслуги». О своем детстве и условиях, в которых развивались его уникальные способности следопыта, Амангельды рассказывал: «У отца была большая семья - семеро детей. Всех надо было прокормить. Нанялся в батраки к баю Реза-Кули. Верблюдов у него было больше 70. И каждого по кличке надо было помнить и у кого какой след. Бывало уведет бай в пески пять-шесть верблюдов, потом заставляет их искать. Помню, как-то пропал один верблюд. Реза-Кули спрашивает меня: «Какого верблюда нет?». Подумал, вспомнил, Марли, говорю, нет: след широкий, на правой ноге шрам. «Правильно, - похвалил бай. -Поди же поищи его» [цит. по: 8, с. 7-8]. В рассказе можно обнаружить совершенно аналогичные условиям жизни кхоем и трэ-керов условия жизни, в которых с детства тренировалась память следопыта. В приведенном тексте следует подчеркнуть не только факт особой тренировки памяти рассказчика в детском возрасте, но и те особые функции, которые память выполняла в деятельности следопыта.
Для более глубокого понимания особенностей памяти народных следопытов и иных их способностей, обеспечивающих «прочтение» следов, обратимся к работам психологов. Психолог Л.С. Выготский анализировал рассказы упомянутого И.Ф. Крыловым путешественника В.К. Арсеньева о гольде Дер-су-Узала. В связи с чем, весьма интересно сопоставить оценку одного и того же человека, произведенную криминалистом и психологом. Поскольку каждый ученый оценивает Дерсу-Узала с позиций собственной науки, то такое сопоставление, мы надеемся, позволяет обнаружить ряд психологических механизмов, которые определяют способности всех лиц, относимых И.Ф. Крыловым к числу народных следопытов.
Первым, что бросается в глаза, при оценке психологом личности Дерсу-Узала, это отнесение его к примитиву, представляющему собой самостоятельный тип личности. Л.С. Выготский отмечает, что примитивный человек всем своим складом личности, всем своим поведением глубоко отличается от человека культурного. Как и криминалисту, любому «наблюдателю, впервые сталкивающемуся с примитивным человеком, особенно в естественной обстановке, в его стране, бросается в глаза превосходство его над культурным человеком» [3, с. 74]. Многие путешественники прославляли необычайную остроту зрения нецивилизованного человека, необычайную остроту его слуха и обоняния, его огромную выносливость, инстинктивную хитрость, умение ориентироваться, знание окружающей среды, леса, пустыни, моря. Для нас особый интерес представляет следующее высказывание автора: «Наконец, все в один голос прославляли (и научные исследования это всецело подтвердили) так называемое «следопытство» примитива, т. е. умение его по малейшим следам восстанавливать очень сложные картины событий, обстановки и т. п. Арсеньев рассказывает про гольда, с которым он путешествовал по дебрям Уссурийского края. «Гольд положительно читал следы, как книгу, и в строгой последовательности восстанавливал все события». Это умение восстанавливать сложные картины прошедших событий по мельчайшим и незаметным для культурного человека следам создает огромное превосходство примитивного человека над культурным и огромную зависимость второго от первого в тех условиях, в которых оказываются путешественники» [3, с. 74].
В то же время, человек примитивный проявлял неумение произвести сколько-нибудь сложную операцию, требующую вычисления, размышления, и еще целый ряд минусов, которые тоже с первого взгляда поражают культурного человека при встрече с некультурным. Все это заставляло наблюдателей очень давно приравнивать примитива к ребенку. Л.С. Выготский отмечает: «Получается, таким образом, довольно сложная картина: с одной стороны, примитивный человек превосходит культурного в целом ряде отношений, с другой стороны, он уступает ему».
Научные исследования показали, что «Острота чувств у примитива, — говорит Турнвальд, — есть часто результат упражнения; у горожанина его недостаток очень часто является следствием неупражнения, связанного с образом жизни в замк-
нутых пространствах» [3, с. 77]. В большей степени различия связаны умением выделить существенные признаки среди многообразия и увидеть за ними происходящие явления. Исследователи отмечают, что «у примитивов часто поведение основывается вовсе не на прямом действии органов чувств, а на известном толковании определенных следов или явлений. Например, определенная рябь на воде при спокойной воде указывает опытному рыбаку на плывущую стаю рыб; облако пыли определенной высоты и формы указывает охотнику на стадо животных определенной породы и численности. В этих случаях мы имеем дело вовсе не с остротой того или иного органа чувств, а с воспитанной и выработанной в опыте способностью толкования следов» [3, с. 77]. Еще одной причиной превосходства примитивного человека в области зрения становится то, что европеец нуждается в большей ясности картины, для того чтобы составить суждение о ней, в то время как примитив привык толковать и отгадывать даже неясные зрительные образы [3, с. 77].
Резюмируя свои оценки, психологи приходят к выводу о том, что с физиологической точки зрения различий между примитивным человеком и культурным не существует: «Основными факторами в развитии психологии примитивного человека являются техника и общественная организация, возникающая на основе определенной ступени развития этой техники» [3, с. 79].
Для криминалистических исследований это вывод следует рассматривать следующим образом. Деятельность по установлению следов, их «прочтению» и оценке, определяется одним и тем же существенным фактором: отсутствием или наличием технических средств, предназначенных для достижения цели. В отсутствие технических средств (орудий труда) деятельность, предметом которой являются следы, вынужденно протекает по примитивному типу. Она представляет собой примитивную форму деятельности так называемого без орудийного типа.
При употреблении термина «примитивный человек», в криминалистическом исследовании, то есть применительно к современному следователю, весьма важно подчеркнуть, что внимание должно быть перенесено с типа личности человека на типы деятельности, которые он выполняет. В условиях отсутствия орудий, деятельность не может быть орудийной, а остается «примитивной», что и определяет тип ее организации. Однако, несмотря на «примитивность» она представляет собой не только необходимый, но и в ряде случаев, высоко эффективный, способ организации деятельности. Продолжая сформулированную нами мысль, отметим, что появление каждой новой деятельности начинается с этапа организации ее по примитивному типу. При этом появление средств деятельности, с одной стороны, позволяет вывести ее на культурный уровень, а с другой, не устраняет раз и навсегда тех условий, в которых эйдетический тип деятельности превосходит по своей эффективности более совершенные типы ее организации.
Возвращаясь к монографии И.Ф. Крылова, отметим, что автор в историческом очерке развития криминалистического учения о следах совершенно справедливо привел в самом начале монографии сведения о примитивном этапе данного вида деятельности. Примитивная организация деятельности народных следопытов обусловлена отсутствием у них тех технических средств, которые составили в последующем содержание самостоятельного раздела науки криминалистики - криминалистическая техника. Такой точки зрения придерживается и В.А. Образцов: «То, что криминалистика изучает и обеспечивает не все вообще виды следоведения (знаменитый Следопыт, охотясь на бизонов, тоже занимался следоведением), а лишь деятельность следоведов, профессионально борющихся с преступностью уголовно-правовыми средствами, и есть существенная отличительная черта данной области научного знания» [9, с. 7]. Безусловно, следует согласиться с правовой природой криминалистики и криминалистической деятельности. В тоже время, отметим, что автор не видит культурно-исторического различия между деятельностью литературного героя и лиц, «профессионально борющихся с преступностью уголовно-правовыми средствами».
Подчеркивая различие между точкой зрения В.А. Образцова и нашей, подчеркнем, что меньше всего хотелось бы, чтобы читатель отнес предмет нашего анализа к сугубо историческому экскурсу, а проблема типов криминалистической деятельности была сведена к критериям периодизации и вопросам становления науки криминалистики. Предметом нашего исследования является деятельность сегодняшних следователей. Ак-
туальность исследования определяется, во-первых, тем, что каждая новая деятельность проходит этап примитивной организации. Во-вторых, при передаче действия по использованию многих технико-криминалистических средств от следователя - специалистам, возникает особая ситуация, в которой, именно в результате произведенной передачи, следователь, если рассматривать его собственную деятельность, а не как руководителя следственно-оперативной группы, остается без технических средств. В связи с чем, после исключения из деятельности следователя руководство следственно-оперативной группой, собственная деятельность следователя протекает в условиях, аналогичных народным следопытам, а значит, становится организованной подобным образом. Использование следователем эйдетической деятельности, представляет собой не откат назад в прошлое, как может показаться, и не пробел в криминалистических средствах, а становится прямым результатом развития и усовершенствования средств криминалистики,
Одной из целей нашей статьи является попытка сформулировать парадоксальную на первый взгляд закономерность развития криминалистики: дифференциация и специализация отдельных видов криминалистической деятельности приводит к тому, что разные субъекты, включенные в следственно-оперативную группу, необходимым образом реализуют исторически разные типы одной и той же деятельности.
Давно известные следственные задачи, в силу совершенствования технико-криминалистических средств, подвергаются дифференциации, что приводит разделению ранее единой задачи на систему взаимосвязанных подзадач. Соответственно этому процессу, ранее единая криминалистическая деятельность теперь разделяется на два вида деятельности, качественно отличающихся друг от друга. Ставя на первое место положительный результат развития криминалистической науки, внимание уделяется вновь появившейся высоко специализированной деятельности, которая оснащена орудийными средствами. Орудийная высокоспециализированная в своих технических средствах деятельность достаточно быстро переходит в экспертную деятельность.
Второй тип деятельности остается в тени, поскольку по своей структуре представляет собой без орудийную деятельность и означает не что иное, как откат в самое начало зарождения науки криминалистики, к периоду работы со следами во времена народных следопытов. Указанная нами закономерность составляет фундаментальное явление, сопровождающее научнотехнический прогресс в любом виде деятельности.
В криминалистике используются понятия ориентирующей и доказательственной информации. В.Я. Колдин пишет: В зависимости от характера, способа и формы получения релевантной информации она может иметь характер доказательств или оринтирующей информации, способствующей получению доказательств» [10, с. 33].
В ходе расследования следователь вначале получает ориентирующую информацию, а затем, на ее основе, формирует доказательства. Без обнаружения материальных следов, невозможно превратить их в доказательства. Однако, следы имеют совершенно различное значение для народных следопытов и, например, следователя - криминалиста, или эксперта. Следует поддержать позицию О.Я. Баева, который по этому вопросу писал: «В результате совершения преступления доказательства в процессуальном смысле слова (судебные доказательства) как таковые сами по себе не возникают. Более того, не возникают даже следы в криминалистическом значении этого понятия» [5, с. 14]. Как нам кажется, позиция автора, изложенная задолго до создания действующего уголовно-процессуального кодекса, нашла свое концептуальное закрепление, в ст. 5 «Основные понятия, используемые в настоящее Кодексе». Криминалистическое значение понятия следов необходимо совпадает с уголовно-процессуальным, закрепленным в указанной статье УПК РФ, согласно которой неотложные следственные действия производятся «в целях обнаружения и фиксации следов преступления, а также доказательств.» [11].
Смысл понятия «след» заключается в факте существования причинно-следственных связей между изменениями, наступившими в материальных предметах, и преступной деятельностью. Продолжим прерванную цитату из пособия: «... не возникают даже следы в криминалистическом значении этого понятия. В результате преступления как акта взаимодействия как минимум двух объектов происходит процесс отражения, сущность
которого применительно к криминалистике подробно исследована РС. Белкиным и другими юристами». [5, с. 14]. Для народного следопыта «след» представляет собой в большей степени признак явления, неотъемлемое свойство последнего и его непосредственное проявление. Сам термин, «прочтение» следов, указывает на непосредственное восприятие народным следопытом самого явления.
Иное значение имеет понятие «след» в криминалистике. «Пока криминалистическая теория и практика, - пишет О.Я. Баев, - не осознают закономерного характера определенных актов отражения в результате совершения преступлений, не обоснуют их криминалистическую значимость и не предложат на этой основе средства (приемы, методы, методики, рекомендации) извлечения и переработки результатов этих актов отражения, они не будут носить криминалистического характера, не будут выступать как криминалистически значимая информация» [5, с. 14]. Папиллярные узоры только тогда получили в криминалистике статус следа, когда была обоснована их индивидуальность и неизменяемость.
Приведенные положения позволяют провести границу не между следом и доказательством, это водораздел уже достаточно хорошо изучен, а между двумя значениями следа, между различными типами деятельностей и соответствующим различным восприятиям материальных следов. Востребованность эйдетической деятельности следователя обусловлена тем, что она позволят исключить все опосредующие восприятие преступления звенья, которые зачастую как стена отделяют его от расследуемого преступления. Доказательства и следы представляют собой средство познания, а их использование обеспечивает опосредованный характер уголовно-процессуального познания. Используемый А.А. Давлетовым термин «двойное отражение» по своей сути указывает именно на опосредованный характер познания. Событие преступления, представляя собой материальное явление, отражается в следах, после чего, следы отражаются в сознании следователя. «Специфика ретроспективного познания заключается в том, - указывает автор, - что оно осуществляется на основе двойного отражения» [12, с. 28].
Не возражая по поводу тезиса автора, что двойное отражение определяет специфику ретроспективного познания, отметим, что за следами еще надо увидеть само преступление. Непосредственность такого восприятия событий прошлого и ставится отличительной чертой эйдетического деятельности следователя.
При наличии положительных сторон в осуществлении эйдетической деятельности следователя, существует опасность в том, что она, вместо того, что бы носить ориентировочный характер, замещает и подменяет доказательственную деятельность. Дело в том, что эйдетический тип деятельности обуславливает развитие соответствующих психических качеств субъекта, который ее совершает. Рассматривая ситуацию в психологическом плане, отметим, что у следователя возникает конкуренция двух типов психических процессов в силу того, что каждый из типов деятельности требует использования одних и тех же психических функций - восприятия, памяти и мышления, принципиально иным образом. Для примера, рассмотрим только функцию памяти.
Доказывание представляет собой деятельность, протекающую на основе рационального мышления и оперирования понятиями. Положительной стороной в этом случае становится то, что опыт «конденсируется» в понятиях, которые освобождают нас от необходимости сохранять огромную массу конкретных впечатлений. «Постоянное употребление логических механизмов, абстрактных понятий глубоко видоизменяет работу нашей памяти» - пишет Л.С. Выготский [3, с. 80].
Эйдетическая функция памяти может быть рассмотрена на примере памяти примитивного человека. Память играет в умственной жизни примитивного человека неизмеримо большую роль, чем у культурного. Л.С. Выготский пишет о том, что в деятельности этой памяти поражает «непереработанность материалов», сохраняемых памятью, последовательная фотографичность ее работы. То есть репродуктивная функция этой памяти значительно выше, чем у нас. Автор отмечает, что примитивная память, помимо того, что она верна и объективна, поражает еще своим комплексным характером: «Примитив в своей памяти вовсе не переходит с усилием от одного элемента к другому, потому что его память сохраняет ему целое явление как целое, а не части его» [3, с. 86]. Образность мышления представляет собой одну из основных сторон психических функций примитива, ба-
зирующихся на особенностях его памяти. Поскольку у примитивного человека нет письменности, он должен полагаться только на свою непосредственную память. Поэтому нередко сходную форму примитивной памяти мы находим у безграмотных людей [3, с. 82].
Возникает необычайное развитие конкретной памяти, которая воспроизводит с точностью малейшие детали прежних восприятий в таком же порядке, в каком они следовали. Топографическая память, т. е. запоминание местности, - наиболее часто наблюдаемая форма выдающейся памяти у примитивного человека. Топографическая память сохраняет до мельчайших деталей образ местности, что позволяет примитивному человеку находить дорогу с уверенностью, поражающей европейца. Л.С. Выготский пишет: «Эта память ... граничит с чудом. Индейцам Северной Америки достаточно быть один раз в местности, для того чтобы иметь совершенно точный образ ее, который никогда не стирается. Как бы ни был обширен и мало вырублен лес, они движутся по нему без замешательства, как только они сориентировались» [3, с. 81].
Психолог отмечает, что те же самые люди, «которые обладают этой выдающейся памятью, например, в Австралии или на севере Бразилии не могут сосчитать больше двух или трех. Малейшее абстрактное размышление настолько отпугивает их, что они объявляют себя сейчас же усталыми и отказываются» [3, с. 82]. Язык примитивного человека, поражает по сравнению с языками культурных народов своей живописностью, обилием конкретных подробностей и слов, своей образностью. Конкретность и отсутствие обобщенности - характерная черта памяти примитивного человека и его мышления.
Не только память субъекта уголовно-процессуального познания, но и особенности мышления оказываются обусловленными эйдетическим типов его деятельности. Особенности такого мышления проявляются в речи. Л.С. Выготский пишет: «Речь примитивного человека действительно напоминает бесконечно сложное по сравнению с нашим языком, точнейшее, пластическое и фотографическое описание какого-нибудь события с мельчайшими подробностями» [3, с. 95]. Такое мышление идентификационное, тогда как рациональное мышление - классификационное. К сожалению, усиленное развитие психических функций по эйдетическому типу существенно тормозит развитие абстрактного мышления.
Мышление следователя становится конкретным, картинным и образным, полно деталей и оперирует непосредственно воспроизведенными ситуациями, выхваченными из действительности. Материалом такого мышления служат своеобразные внутренние рисунки - образы. Мышление выражается в языке, поэтому и сам язык примитивного человека, пишет Л.С. Выготский, соответствует его памяти и мышлению: «Там, где европеец тратит одно-два слова, примитивный человек тратит иногда десять. Так, например, фраза «Человек убил кролика» на языке индейцев племени понка буквально передается так: «Человек он один живой стоящий убил нарочно пустить стрелу кролика его одного живого сидящего» [3, с. 97]. Такое подробное описание, отмечает автор, представляет и большое преимущество, и большой недостаток примитивного язык. Преимущество в том, что этот язык создает знак почти каждого конкретного предмета и позволяет с необычайной точностью проводить реконструкцию действительности. Коммуникация с другими субъектами, в ходе которой решается задача по передаче сведений о непосредственно воспринятом событии или местности, за счет максимальной точности реконструкции описываемого явления, оказывается высоко эффективной. Для того чтобы сообщить простую мысль, что человек убил кролика. Индеец должен со всеми подробностями нарисовать в мельчайших подробностях всю картину этого происшествия. Отрицательной стороной такой коммуникации становится о, что язык бесконечно загружает мышление деталями и подробностями, не перерабатывает приводимые сведения, воспроизводит их без сокращений, в той полноте, в которой они были в действительности.
Приведем в качестве примера эйдетического мышления выдержки из постановления о назначении повторной комиссионной судебно-медицинской экспертизы. Старший следователь прокуратуры (постановление вынесено в 2004 году) установил: «17 ноября 2003 года определением и.о. дознавателя ПДПС ГАИ (ФИО) было возбуждено дело об административном правонарушении по факту наезда водителем «Нисан» ... на пешехода ... имевшего место 15 ноября 2003 года в 17.30 часов у дома
№ ... по ул. ... г. Ижевска. 31 декабря и.о. дознавателя ... по результатам расследования указанного дела об административном правонарушении вынес постановление о прекращении производства по делу об административном правонарушении за истечением сроков привлечения к административной ответственности на основании п. 6 ст. 24. 5 КоАП РФ. Согласно заключения эксперта № ... от 23.. 12. 2003 года, объективных признаков телесных повреждений у гражданина . не установлено .. Указанное решение было обжаловано (потерпевшим). В своей жалобе высказал несогласие с решением о прекращении производства по делу об административном правонарушении в связи с тем, что по его мнению, . сфальсифицировал доказательства в том, что поставил запятые в протоколе опроса . - показания о расстоянии между автомобилями Ниссан и ВАЗ, а именно по первоначальным показаниям было 10-20 метров, в дальнейшем стало 1,0 - 2,0 метров. А так же указал на незаконные действия эксперта БСМЭ, которая, по его мнению, дала заведомо ложное заключение об отсутствии у него телесных повреждений, тогда как ему причинен вред здоровью средней тяжести. По жалобе ... в прокуратуре ... района г. Ижевска была проведена проверка в порядке ст. 144 - 154 УПК РФ, по результатам которой было принято решение об отказе в возбуждении уголовного дела. Решение об отказе .... было отменено заместителем прокурора ...».
Вместо краткой фабулы дела, судебно-медицинский эксперт получает перегруженную деталями историю развития событий в четком хронологическом порядке. Приведенный текст демонстрирует конкретность и наглядность мышления следователя. Пытаясь с избыточной полнотой изложить обстоятельства дела, он не указывает по какому из указанных в жалобе фактов была проведена проверка и принято решение об отказе в возбуждении уголовного дела. К проверяемым фактам, указанным в жалобе, могут быть отнесены: а) фальсификация доказательств должностным лицом (деяние, предусмотренное ст. 303 УК РФ); б) заведомо ложное заключение эксперта (деяние, предусмотренное ст. 307 УК РФ). Поскольку назначается повторная судеб-
Библиографический список
но-медицинская экспертиза, должна быть четко выражена позиция следователя относительно результатов первичной экспертизы, как минимум по двум вопросам: а) установлен или не установлен с его точки зрения вред, причиненный здоровью потерпевшего (либо отсутствие вреда, либо степень его тяжести); б) какой факт следует установить в ходе производства повторной экспертизы (поскольку именно отсутствие последнего служит основанием для назначения повторной экспертизы); либо установить степень вреда, причиненного здоровью потерпевшего при наезде (деяние, предусмотренное ст. 264 УК РФ); либо установить фактические сведения, для решения вопроса о заведомой ложности вывода эксперта, проводившего первичную экспертизу (деяние, предусмотренное ст. 307 УК РФ).
Мы не случайно привели пример назначения судебно-медицинской экспертизы. В этих исследованиях наиболее ярко проявляется парадокс, заключающийся в том, что на фоне все большего совершенствования судебно-медицинской науки и возможностей экспертной практики, происходит снижение эффективности использования специальных знаний в области судебной медицины. Сформулированные нами закономерности позволяют указать в качестве объективной современной тенденции эффект снижения отдачи от экспертных исследований, проводимых не только судебно-медицинскими экспертами, но и экспертами других специальностей.
Выделение типов следственной деятельности позволяет научно обосновать сферу применимости каждого типа деятельности. Открывается возможность целенаправленных криминалистических исследований каждого типа деятельности и разработки адекватных характеру ее организации криминалистических рекомендаций. Наконец, разработка теоретических основ, раскрывающих особенности каждого типа следственной деятельности, позволяет устранить необоснованную конкуренцию, возникающую в сознании следователя между различными психическими процессами, исключить использование эйдетических психических процессов при собирании, оценке и использованию доказательств в ходе раскрытия и расследования уголовных дел.
1. Крысин, Л.П. Толковый словарь иноязычных слов. - М., 2008 [Э/р]. - Р/д: Ь|йр:/^^ап. yandex.ru.
2. Википедия. Свободная энциклопедия [Э/р]. - Р/д: http://ru.wikipedia. огдАмкк
3. Выготский, Л.С. Этюды по истории поведения. Обезьяна. Примитив. Ребенок / Л.С. Выготский, А.Р Лурия. - М., 1993.
4. Торвальд, Ю. Век криминалистики. - М., 2009.
5. Баев, О.Я. Тактика следственных действия: учебное пособие. - Воронеж, 1995.
6. Васильев, А.Н. Планирование расследования преступлений / А.Н. Васильев, Г.Н. Мудьюгин, Н.А. Якубович. - М., 1957.
7. Леонтьев, А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. - М., 1977.
8. Крылов, И.Ф. Криминалистическое учение о следах. - Л., 1976.
9. Образцов, В.А. Криминалистика: курс лекций. - М., 1996.
10. Колдин, В.Я. Проблемы истины и факта в уголовном процессе России. Уголовно-процессуальные и криминалистические проблемы методологии и практики расследования экономических и иных преступлений. - Н.Новгород, 2008.
11. УПК РФ [Э/р]. - Р/д: http://iv2.garant.ru/SESSION/PILOT/main.htm.
12. Давлетов, А. А. Основы уголовно-процессуального познания. - Екатеринбург, 1997.
Bibliography
1. Krihsin, L.P Tolkovihyj slovarj inoyazihchnihkh slov. - M., 2008 [Eh/r]. - R/d: http://slovari. yandex.ru.
2. Vikipediya. Svobodnaya ehnciklopediya [Eh/r]. - R/d: http://ru.wikipedia. org/wiki.
3. Vihgotskiyj, L.S. Ehtyudih po istorii povedeniya. Obezjyana. Primitiv. Rebenok / L.S. Vihgotskiyj, A.R. Luriya. - M., 1993.
4. Torvaljd, Yu. Vek kriminalistiki. - M., 2009.
5. Baev, O.Ya. Taktika sledstvennihkh deyjstviya: uchebnoe posobie. - Voronezh, 1995.
6. Vasiljev, A.N. Planirovanie rassledovaniya prestupleniyj / A.N. Vasiljev, G.N. Mudjyugin, N.A. Yakubovich. - M., 1957.
7. Leontjev, A.N. Deyateljnostj. Soznanie. Lichnostj. - M., 1977.
8. Krihlov, I.F. Kriminalisticheskoe uchenie o sledakh. - L., 1976.
9. Obrazcov, V.A. Kriminalistika: kurs lekciyj. - M., 1996.
10. Koldin, V.Ya. Problemih istinih i fakta v ugolovnom processe Rossii. Ugolovno-processualjnihe i kriminalisticheskie problemih metodologii i praktiki rassledovaniya ehkonomicheskikh i inihkh prestupleniyj. - N.Novgorod, 2008.
11. UPK RF [Eh/r]. - R/d: http://iv2.garant.ru/SESSION/PILOT/main.htm.
12. Davletov, A. A. Osnovih ugolovno-processualjnogo poznaniya. - Ekaterinburg, 1997.
Статья поступила в редакцию 21.03.2012 г.
УДК 343
Gridchin A.B. CRIMINOLOGICAL MEASURES AGAINST CRIMES THAT INFRINGE ON THE DELIBERATE BANKRUPTCY OF ENTERPRISES WITH STATE SHARES. The article analyzes the quantitative and qualitative indicators of crimes that infringe on the deliberate bankruptcy of enterprises with state shares, the causes and conditions conducive to their implementation, the study of the individual offender and a package of measures to prevent these crimes.
Key words: fraud, willful failure, multi-level complex causal.
