CC BY
19100 КультУРиая жизнь Юга России "
М 1 (26), 2008
3. Антология балкарской поэзии. Нальчик, 1959. С. 85.
4. Там же. С. 191.
5. Къули Къайсът. Жазылгьанларыны юч томлу жыйымдыгъы. 1 т. (_Кулиев Кайсът. Собрание сочинений: в 3 т. Т. 1.) Нальчик, 1960. С. 599.
Л.Х. ТАНКИЕВА
ПОЭТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ СКАЗОЧНОГО ЭПОСА ИНГУШЕЙ
(СКАЗКИ О ЖИВОТНЫХ)
Вопросы поэтики, бытования различных жанров ингушского фольклора, характеристика сказочников, анализ их репертуара и многие другие до сих пор не рассмотрены ингушскими фольклористами и должны стать предметом специального исследования. В данной статье рассматриваются поэтические особенности ингушских сказок.
Известно, что из всего сказочного эпоса самыми древними являются сказки о животных, в которых отражены древнейшие рассказы и предания мифологического характера, непосредственно связанные с поверьями о животных и обожествлением их. От постепенного ниспровержения ореола святости могучего зверя сказка переходит к его изображению, причем облик его еще не воспринимается как человеческая аллегория, но уже смешон и лишен прежних почестей. И, наконец, современное состояние сказки таково, что образ животного воспринимается в ней как аллегорическое изображение человека. Это то, что порождено классовым обществом. Как метко отметил известный фольклорист В. П. Аникин, «Сказки о животных - народная бытовая энциклопедия, которая собрала вместе все пороки тех людей, чья жизнь, быт, нравы и привычки были чужды человеку труда. Эти пороки сказка выставила на всеобщее обозрение и смех» (1). С этим связаны и поэтические особенности ингушских сказок о животных, которые просты и лаконичны. Н. Г. Чернышевский подчеркивал, что у народов энергичных, совершавших великие события в истории, народная поэзия достигает совершенства не только в содержании, но и в самой форме; каково ее содержание, такова и форма (проста, безыскусна, благородна, энергична).
Сказки о животных не велики по размеру, но многообразны по сюжетам и образам. Происхождение их от древних охотничьих, пастушеских рассказов, которые содержали мифологическое представление о природе, определяет их яркую образность. Их персонажи точно отражают некоторые существенные повадки зверей: сказочный медведь, как и реальный, груб, неуклюж, волк хищен, коварен, лиса осторожна, петух горделив. Сказка тонко сочетает изображение истинных повадок зверей с социальным аллегоризмом. Так, к примеру, в ингушской сказке «Борзи, цогали, з1ийи («Волк, лиса и еж») (2) еж поедает найденное его «друзьями» сердце какого-то животного, пока волк и лиса определяют, чей род знатнее. Это настолько правдиво отражает родо-
вое, кастовое деление при феодальном обществе, что мы имеем основание саму условность сказки признать за реальность. В. П. Аникин прав, когда утверждает: «Психологическая и социальная правда при условности изображения людей в виде животных столь неотразима, что позволяет говорить о глубоком проникновении народного творчества в реальный мир социальных отражений и порядков» (3).
Ингушские сказки о животных отличаются очень простым композиционным построением, Вместе с тем они целенаправленны. В них нет ничего запутанного и осложняющего основную мысль. Часто встречается прием многократного повторения одного и того же действия, например, описывается встреча животных: сначала один зверь встречается с другим, затем эти двое
- с третьим, трое - с четвертым, потом четыре зверя - с пятым и т. д. Такова, к примеру, сказка «Борг1али, циски, ж1алии, вири» («Петух, кошка, собака и осел») (4).
Многократность действия обычно связана с повторением словесных формул. Петух встречает кота и спрашивает: «Почему ты здесь?» Кот рассказывает о своей несчастной судьбе, петух о своей, и вместе они идут дальше. Повстречалась им собака и тоже жалуется на свою злосчастную судьбу. Такие повторения рассказов о себе отмечаются и в следующих встречах, которые ведут и к повторению диалогов. Так, например, в сказке «Къаьна борз хьажий ц1а яхар» («Как старый волк ходил в Мекку») (там же, с. 45). Волк, якобы, возвращаясь из Мекки, встречает лошадь, и она ему говорит: «Борз-хьажа, хьажол къоабала хилда хьа!» («Волк-хаджа, пусть будет благословенно твое хождение в Мекку!»). «Мои предки не были хаджами, и из меня не выйдет хаджа»,
- отвечает волк. Этот же диалог повторяется при встрече с быком и ослом. То же пожелание и тот же ответ.
В другой ингушской сказке «Волк, лиса и медведь», рассказанной нам ингушской сказочницей Зугу Оздоевой (Назрань, ЧИАССР, 1964), лиса трижды отлучается от «друзей», в три приема
№1 (26), 2008 "Культурная жизнь Юга России" ^
съедает масло, и каждый раз в сказке - один и тот же диалог, одни и те же словесные формулы.
Многие сказки построены на нарочитом подчеркивании нарастания действия. Их обычно называют цепевидными (кумулятивными). Каждое повторение характеризуется нарастанием действия. Например, мышка идет к падишаху сватать дочь. Он посылает ее к огню: «Огонь сильнее меня». Затем тот посылает к воде, вода - к солнцу, солнце - к тучам, тучи - к ветру, ветер - к кусту, и, наконец, куст посылает к мышам («Дахка дахкан-га бахаб» - «Мышка выходит за мышку») (там же, с. 31). Такого типа сказки особенно нравятся детям. Они захватывают их воображение, дают возможность понять, что все в мире взаимосвязано и взаимообусловлено.
В сказке о животных сам подбор фраз, порядок слов в предложении и изменения в нем рассчитаны на то, чтобы вызвать у слушателей определенные эмоции.
Для углубления эмоционального воздействия в сказку иногда вводятся песни и плачи. Выбор их непроизволен. Все это тесно связано с их сюжетом. В качестве примера можно привести причитание лягушки из сказки, которая так и называется «Сказка-плач» («Фаьлг-белхам») (5). В ней лягушонок не послушался матери, стал прыгать у ног быков, пришедших на водопой, и был ими задавлен. Лягушка-мать причитает:
Ай яла хьа, ва яларг,
Аьлча а ца кхийтта, хьа яла со.
Кур хьувзабеш, буц юачо,
Пхаьна саьрго букъ буачо,
Ц1ог хьувзадеш кхо телачо,
Муша дукъо фоарт юачо
Т1 аьна-т 1 ап т 1 атехача,
Херскотилг ма дийрий са!
(Чтоб я умерла, чтоб умерла.
Чтоб умерла я, такая негодная.
Тот, который ест траву, вертя головой,
Тот, которому седло вечно трет спину,
Тот, который, вертя хвостом, опорожняется.
Тот, которому веревка разъедает шею,
Задавил своей лапищей мой росточек!)
Такие приемы усиливают «игровой» характер сказок о животных и способствуют лучшему их запоминанию.
В ингушских сказках о животных нет традиционных присказок и концовок. Они обычно начинаются с завязки. «Заболел старый лев, и стали его навещать звери». Или: «Пошли вместе на охоту лиса, медведь, волк, лев и убили оленя». Иногда сказка начинается с формулы «Жили-были»: «ба-хаш-текъаш хиннаб борг1али котами» («жили-были петух и курица»). Чаще сказки начинаются словом «однажды».
В сказках о животных важная роль принадлежит диалогу. Если судить по ингушским сказкам, то примерно 30% их состоит почти целиком из диалогов. Это дало возможность известному ингушскому сказочнику Цурову Орцхо, от которого сказка «Цогали борг1али» («Лисица и петух») и была записана в 1963 году в селе
Джейрах ЧИАССР, не рассказывать, а буквально разыгрывать ее в лицах. Он изменял голос, жестикулировал, ужимками подделывался то под петуха-хвастуна, то под лису-хитрунью. Словом, перед нами был актер, выросший на народном творчестве.
В сказочном диалоге все богатство языка - живая народная разговорная речь. Тут полностью применимы слова В. Г. Белинского: «В народной речи есть своя свежесть, энергия, живописность, а в народных песнях и даже в сказках - своя свежесть и поэзия, и не только не должно их презирать, но еще и должно их собирать как живые факты истории языка, характера народа» (6).
Речь персонажей в сказке передает и психологическое состояние говорящего. Приведем такой пример из ингушской сказки «Борг1али цогали» («Петух и лиса»). Лиса разговаривает с петухом, сидящим высоко на дереве. Его не достать. Но лисе очень хочется петушиного мяса, и она, как в крыловской басне, льстит: «Ди дика хилда хьа, ц1е ч1угал, хьа оаз хаза деда доаг1а-кх со. Малайк яр еце цу хьачул хозаг1а оаз мишта хур-гья!» («Добрый день, красный гребешок, я услышала твой голос и не могла пройти мимо. Только ангел может быть обладателем столь прекрасного голоса!»). Обманутый лестью и попавший в зубы лисицы петух смог только выкрикнуть: «Маьржа - я1!» (междометие, выражающее отчаяние, сожаление). Но петух все-таки вырывается, и лиса уходит голодной. Она ворчит, ругается и в сердцах проклинает петуха.
Сказки о животных насыщены богатым бытовым материалом. Перед слушателями возникает горский край со своими девственными лесами, высокими горами, быстрыми реками, головокружительными пропастями и широкими полями. Показаны в сказке и чисто горские обычаи сватовства, оплакивания покойников и другие институты обычного права ингушей. Все это придает повествованию национальный колорит. Сказка любит географическую конкретность. Она точно указывает место действия: «Дом зайца стоял на краю дремучего леса, у подножья высокой горы, на берегу бурлящего Терека» (сказка «Дог майра пхьагал» - «Храбрый заяц») (7). В другой сказке разбойники сидят вокруг очага, и слушатель понимает, что это горский очаг. Звери прогоняют разбойников, устраиваются на ночлег, и снова понятно, что это - обстановка горской сакли: кот лег у очага, собака под лестницей, осел у двери (сказка «Петух, кошка, собака и осел») (8).
В сказках используются также пословицы и поговорки, образные сравнения, всевозможные эпитеты. Следует отметить, что последние часто состоят из сложных прилагательных или сложных слов. В русском переводе трудно, а подчас и невозможно передать выразительность ингушского оригинала. Только приблизительно можно сказать, что нарицательное имя козла - «можно» передает эпитет «бородач», словосочетание «ц1е ч1угал» - «красный гребешок» (речь идет о петухе), а «хьайза мосилг» - «кудрявая шкурка» (о ягненке). Поговорки и пословицы применяются
102 "КулътУРная жизнь Юга России "
М 1 (26), 2008
чаще всего для того, чтобы сформулировать мораль сказки. Таковы в сказках фразы: «Котамо шийна хьакха урс ше лахад» («Курица сама отыскала для себя нож»), «Гургал д1аоллача кхаьчача ехай, йоах, дахкий кхел» («Когда спросили, кто повесит коту звонок на шею, мыши замолчали»), «Дахка дахканга бахаб» («Мышка вышла за мышку»), «Дов хьанад, «къарс» хьанга лелх» («Кто должен драться, а чья голова трещит»).
Красочные сравнения в ингушской сказке о животных помогают более точно и полно запечатлеть смысл, подробности картин и образов, передаваемых сказкой. Вот одно из таких сравнений: «1аьржа доаг1ача хин бирсача юхьиго санна, тата а деш, готлуш, в1ашкакхоачаш лат-таш хиннай 61 ехала хьувза юкъ» («Горящая змея извивалась, шумя, как быстрый, страшный поток весенней воды»), В другой сказке волк говорит лисе: «Посмотри, горят ли у меня глаза?» -«Ц1ера товнаш санна сийрда-м доаг» («Горят так ярко, словно угли»). «А хвост у меня крутится?» - «Миха хьайра мо-м даьра кхест» («Крутится, как ветряная мельница»). «Мое г1атгайий са?» («А волос у меня встал?») - «Даьра г1аттай, листа хьу санна-м» («Встал, как густой лес», - ответила лиса). Еще один пример. Петух поздно вечером далеко от селенья встречает кота и спрашивает: «1а фу леладу, г1аж кхоссал юкъ мара ца юсаш, малх чубиза ма боаллий?» («Ты почему здесь, ведь солнце так низко, что можно достать палкой?»)
Все эти средства поэтической образности в сказочном повествовании делают народную сказку яркой, красочной, запоминающейся, за что ее особенно и любят дети.
Необходимо отметить огромное воспитательное значение сказок о животных, поэтому с большим успехом они используются педагогами в начальной школе. Сказки всех жанров есть в учебниках, но преобладающее место в них занимают сказки о животных. Многие ингушские писатели переводили на родной язык и издавали русские и зарубежные сказки и стихотворные переложения народных сказок.
Воспитание детей на материалах устно-поэтического народного творчества является одной из важнейших проблем, которая должна быть решена трудом педагогов, писателей, фольклористов.
Литература
1. Аникин В. П. Русская народная сказка. М., 1959. С. 83.
2. Ингушские сказки о животных (инг.). Грозный, 1961. С. 72.
3. Аникин В. П. Русская народная сказка... С. 85.
4. Ингушские сказки о животных... С. 75.
5. Книга для чтения в 3 кл. Грозный, 1967. С. 56.
6. Белинский В. Г. Полное собрание сочинений. Т. 8. М.; Л., 1954. С. 47.
7. Ингушские сказки о животных... С. 92.
8. Антология ингушского фольклора. Т. 3. Нальчик, 2004. С. 53.
Н. М. ЧУЯ КО В А
ОСОБЕННОСТИ БЫТОВАНИЯ И ИСПОЛНЕНИЯ САТИРИКО-ЮМОРИСТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ АДЫГОВ
Общественные функции, бытование и исполнение сатирико-юмористических произведений адыгов претерпели определенные изменения, связанные с переменами в общественно-политической, социально-экономической и культурной жизни народа. Известно, что из-за отсутствия письменности единственным средством передачи богатейшего трудового и воспитательного опыта, исторического прошлого народа были произведения устной словесности, в том числе и сатирико-юмористические.
Адыги придавали большое значение сохранению, приумножению и передаче произведений устной словесности подрастающим поколениям. В этом важнейшем деле ведущую роль сыграли сказители, острословы, ашуги, певцы, джэгуак1о (джегуако). Вот как оценивал один из джэгуак1о свое предназначение: «Одним своим словом я из труса делаю храбреца, защитника народа, вора превращаю в честного человека, на мои глаза не смеет показаться мошенник, я противник всего бесчестного, нехорошего» (1).
Местами исполнения сатирико-юмористичес-ких произведений у адыгов были хачещи (гости-
ные), шихафы (взаимопомощь), которые устраивались довольно часто (строительство дома, посадка и прополка кукурузы, уборка урожая и т. д.). Они исполнялись также в домах, где осуществлялись чапщ (ночные бдения), в местах выгона и встречи домашних животных, на посиделках, а некоторые жанры реализовывались на похоронах.
Для озвучивания того или иного произведения необходим был повод, например, просьба одного из присутствующих. В фольклоре адыгов имелись произведения, жанр которых предполагал участие двух и более человек (это состязания острословов в сочинительстве, загадывании и отга-
