CC BY
71
философиях имени больше идут в традициях имяславия: поэтому в «Философии имени» Лосева понятия «имя, «предмет», «вещь» чаще всего употреблены как синонимы.
Флоренский много внимания уделяет анализу собственного имени в литературе и фольклоре. Но у него прежде всего речь идет об имени собственном, а не о фамилии. В нашей же статье говорится прежде всего о фамилии, которая — часть имени собственного человека. Однако многие идеи Флоренского применимы к нашему аспекту. В частности, его идея о том, что « собственное имя ... охватывает полный круг энергий личности» , не только утверждает мысль об энергийном характере имени личности, имени излучающем самые разные энергии в историческое бытие. Имя известной исторической личности, действительно, еще при жизни начинает излучать разные виды энергии: философ, ученый -энергию мысли, художник - энергию красоты, чувства и переживания и т.д.
Необычайно убедительна и плодотворна еще одна идея Флоренского об именах как произведениях «из произведений культуры», имена, по его мнению, входят в состав «архетипов духа»5 . Этот культурологический аспект имени сегодня чрезвычайно важен. Из наших наблюдений над античными именами в философском творчестве Соловьева видно, что в пантеоне античных имен он на первое место поставил Сократа и Платона. Для него, религиозно ориентированного философа идеалиста, это было глубоко закономерным, как закономерно и использование им многих идей и принципов этих античных философов. В целом же из проделанной нами работы вытекает один общетеоретический вывод: любая эпоха любого народа в первую очередь и ярче всего представляется в именах. А имена влекут за собой идеи, теории, быт, культуру данной эпохи.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Соловьев Вл. Сон. В 2 т. М., 1990. (Вт. изд.). Это издание взято как объект исследования не только потому, что оно выпускалось большим тиражом (40 тыс. экз.), но и потому, что над его созданием работали такие опытнейшие специалисты как А,Ф. Лосев, А.В. Гулыга и другие. Это издание в полной мере может быть названо научным.
2. См.: Флоренский П. Имена. М.;Харьков, 1998. С.449-662; Лосев А.Ф. Философия имени// Из ранних произведений. М., 1990. С.13-192; Булгаков С. Философия имени. Париж, 1953.
3. Положительные отзывы о Соловьеве как «гениальном истолкователе Платона» см. Лосев А.Ф. Бытие. Имя. Космос. М., 1993, С.37, а о переводах Соловьевым диалогов Платона см.: Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., 1993. С.150, 284, 331-332.
4. Флоренский П. Имена. М.;Харьков, 1998. С.464.
5. Там же. С.500.
Рецензии
Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе.
М.: РГГУ, 2002. 685 с. ISBN 5-7281-0511-4. Тираж 1500 экз.
Книга нашего земляка Ю. Б. Орлицкого стала событием 15-й книжной ярмарки в Москве. «Стих и проза» - старинная «детская» проблема, наивный вопрос господина Журдена, безжалостно заминированное поле сложнейших теоретических идей. Книгу Ю. Б. Орлицкого смело можно считать подвигом - он взялся за неподъемное количество материала, которое кого угодно привело бы в отчаяние «вечными исключениями из правил», присовокупил к этому совершенно сверхъестественное знание теоретических подступов к проблеме, проявил удивительную и глубокую аналитическую интенцию - и вот перед нами решение этой запутанной системы уравнений, где «икс» и «игрек» упрямо не хотели «выражаться через друг друга». Заглавие книги Орлицкого выполнено в виде системы координат, так что математическая метафорика более чем уместна.
«Икс» - конечно, проза. На этой «горизонтальной оси» располагается мир текстов, плавно разворачивающих свое течение «слева направо». Ю. Б. Орлицкий показывает как проза неизменно «заражается» поэзией, вдыхает ее, как незаметно для самой себя' она метризуется, приобретает .строфическую организацию, графическое оформление,
сближающее ее с «игреком» - вертикалью поэзии. Впрочем, автор монографии тщательно анализирует саму динамику «опоэзивания» прозы - во времени и жанрах - и убеждается, что не так уж тут все и «непосредственно». Метризация (наиболее сложная, пожалуй, часть книги посвящена именно «случайным» и «неслучайным» метрическим «кускам» в составе прозаических текстов; даже в других частях книги, не связанных с метризацией, автор периодически указывает на закономерности этих явлений в литературе) становится специальным приемом, особо отрефлектированным в сознании писателей явлением, с которым они именно «работают» (например, старательно убирают «случайные» метры или сознательно нанизывают в прозаическом тексте целые пассажи, выдержанные в рамках двусложника или трехсложника). Постепенно • читатель вовлекается в поистине захватывающий рассказ о тактике и стратегии «внутрицеховой» борьбы: писатели действуют под «страхом влияния», как назвал это явление X. Блум, они стремятся «преодолеть зависимость» от старшего и сильного писателя-наставника, писателя-конкурента. Сугубо теоретический вопрос о стиховом начале в прозе оказывается чреват драматическими сюжетами взаимоотношений писателей и поэтов разных эпох - «золотого», «серебряного», «бронзового» века нашей литературы.
В той части книги, которая посвящена «обратному» влиянию прозы на поэзию, упорядочен огромный материал, связанный с теорией и практикой русского верлибра. «Японское» влияние в русской поэзии, взгляд на верлибр «как средство» и «как цель», логика и интуиция как разные «основания» этого вида поэзии - все это излагается в виде стройной и органичной истории не только поэтической формы, но прежде всего поэтического мировоззрения. Проза вмешивается в спонтанность поэтической вертикали, которая неизменно теряет однозначность дихотомии «верх» - «низ».
Наконец, в книге Ю. Б. Орлицкого рассмотрены примеры так называемой прозиметрии - включения в рамки одного текста и стихов, и прозы. Свободно обращаясь с историческим материалом и выбирая только.наиболее значимые примеры, автор показывает саму систему взаимоотношений стихотворного текста и его прозаической «рамы». Эта «мениппейная» техника оказывается не только «старинным» приемом, но и постоянно изменчивой системой, где акценты могут быть расставлены совершенно непредсказуемо.
В финальной части книги автор лишь указывает на широкий спектр проблем, связанных с главной. Мы несемся по книге со скоростью «одна страница - одна проблема», мелькают термины, имена, задаются вопросы... Вот заголовочно-финальный комплекс (тема, связанная с удетеронами - минимальными текстами) - кажется, что в состав книги включена самостоятельная монография, вернее, ее дайджест, конспект. Мелькает анализ заглавий поэтических сборников, мгновенные замечания о датах и вообще цифровых включениях в «оформительной» части текста... Вот проблема драматургического начала в прозе и поэзии - интереснейшие замечания и наблюдения, спешно «свернутые» до нескольких страниц. А вот и графический компонент текста (проблема визуальности литературы), о котором немного говорилось в первой главе, но здесь, в финале, вопрос неожиданно выступает в крайне актуальной форме - мы читаем (смотрим?) ряд примеров из самых недавних поэтических сборников...
Да, книге Ю. Б. Орлицкого явно не хватает именного указателя (хотя желателен был бы и предметный). Вряд ли по «заголовочно-финальному комплексу» книги «Стих и проза в русской литературе» (включая не совсем удачную аннотацию, акцентирующую «формальную» сторону исследования) можно догадаться, что здесь найдут для себя много полезного и необходимого специалисты по самым разным проблемам - современной поэзии, внутрилитературной борьбы, динамики поэтических форм, литературы любого периода русской культуры (в книге анализируются примеры от протопопа Аввакума до сборников А. Сен-Сенькова и Е. Сазиной). Что ж, пожелаем автору исправить эту ошибку в следующем -несомненно расширенном и дополненном - издании его труда.
М. Загидуллина
