CC BY
14
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
В.В. Успенский
Образовательные стремления Возрождения:
вступительная лекция к курсу истории образовательных теорий Возрождения
Опубликовано:
Христианское чтение. 1905. № 9. С. 253-266.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Образовательныя стремленія Возрожденія *).
fTPHI^AHIE средневѣковаго образованія и увлеченіе классической поэзіей и искусствомъ, какъ образовательнымъ матеріаломъ, выдвигали вопросъ объ отношеніи Возрожде-5 нія къ христіанской религіи. Выше я упоминалъ, что У христіанская религія въ теченіе Среднихъ вѣковъ была основною образовательною стихіей; другія образовательныя занятія служили ей. Теперь классическая древность и новые идеалы, съ которыми выступило Возрожденіе, вносили въ унаслѣдованное и освященное традиціей образовательное содержаніе чуждые мотивы. Необходимо было поставить двѣ образовательныя стихіи въ какое-либо соотношеніе.
Первые великіе носители идей Возрожденія—итальянскіе гуманисты, не хотѣли прйдти къ столкновенію съ христіанствомъ. Свои увлеченія античной литературой они старались подчинить господству христіанской вѣры и церковному ученію: они искали послѣднихъ цѣлей образовательной .дѣятельности въ христіанскомъ совершенствѣ, какъ будто совпадая въ этомъ съ Средними вѣками.
Въ первый разъ Боккачіо нашелъ нужнымъ представить спеціальное оправданіе «поэзіи» противъ возраженій схоластическихъ богослововъ. Въ ХГѴ* и XY книгахъ своей Genealogia deorum онъ указываетъ, что и классическіе поэты были theology—только не theologi sacri.
Но особенно Петрарка останавливался на выясненій взаимнаго отношенія классическихъ писателей и христіанской рёЯи-
*) Окончаніе. См. августъ. I библиотекл
I атд. №
гіи. Онъ ярко формулировалъ точку зрѣнія, принятую въ равнѣйшемъ итальянскомъ гуманизмѣ. Цицероновскіе періоды и Вергиліевы гекзаметры производили на него чарующее впечатлѣніе,—и отказаться отъ нихъ ему казалось то же самое, что самому себѣ «выщипать правящія перья свбего духа». Когда одинъ умирающій монахъ въ 1360 году обратился къ Боккачіо съ предсказаніемъ близкой смерти и увѣщевалъ его бросить ученыя занятія, и когда Боккачіо, встревоженный предсказаніемъ, просилъ совѣта у Петрарки,—послѣдній написалъ Боккачіо, прося «не смѣшивать невѣжественной набожности съ просвѣщеннымъ благочестіемъ». «Для чего,—говоритъ въ другомъ мѣстѣ Петрарка,—для чего бросать мнѣ то, къ чему былъ привязанъ самъ Августинъ? Если бы это было не такъ, то никогда бы онъ не соединилъ своихъ книгъ о Градѣ Божіемъ—не говоря уже о другихъ—такимъ количествомъ цемента изъ древнихъ поэтовъ и философовъ, и никогда не украсилъ бы такимъ обиліемъ красокъ отъ ораторовъ и историковъ. Августинъ откровенно сознается, что нашелъ много христіанскаго въ твореніяхъ платониковъ, и что, чудесно преображенный Цицероновымъ Гортензіемъ, онъ былъ избавленъ отъ обольщающихъ надеждъ и безполезнаго сектантскаго несогласія и обращенъ къ исключительному изученію истины. Такой великій церковноучитель не краснѣетъ, что допустилъ руководить себя Цицерону, хотя этотъ послѣдній преслѣдовалъ совершенно иную цѣль. Такъ зачѣмъ же я стану краснѣть? Не слѣдуетъ пренебрегать никакимъ руководителемъ, лишь бы онъ указывалъ намъ путь ко спасенію».
Но и Цицеронъ, и Вергилій, и всѣ классическіе писатели— только руководители въ «истинной мудрости». Самая же мудрость-—наша «главная цѣль»—только Христосъ, въ Которомъ открыты высшія тайны вѣдѣнія. «Пусть посягнетъ на это кто-либо,—будь это даже самъ Платонъ, Аристотель, Барронъ или Цицеронъ,—то отъ насъ не встрѣтитъ ничего, кромѣ непоколебимой твердости и презрѣнія. Никакая хитрая аргументація, никакая прелесть рѣчи, никакой авторитетъ великихъ именъ не должны обольщать насъ... Будемъ философствовать изъ любви къ мудрости. Истинная же мудрость — Христосъ. Чтобы истинно философствовать, мы должны прежде всего любить и почитать Его. Будемъ прежде всего христіанами. Будемъ читать философовъ, поэтовъ, историковъ, но такъ, чтобы уши нашего сердца всегда были открыты предъ еван-
геліемъ Христа, чрезъ которое мы только и можемъ сдѣлаться учеными и счастливыми, и безъ котораго дѣлаемся тѣмъ менѣе учеными и тѣмъ болѣе жалкими, чѣмъ болѣе мы учимся. На одно только евангеліе можетъ положиться человѣческое усердіе, какъ на единственный несокрушимый фундаментъ всякой истинной науки» 1).
Однако же у первыхъ гуманистовъ наблюдается въ высшей степени странное смѣшеніе языческихъ и христіанскихъ понятій, образовъ, словъ. Напримѣръ, Боккачіо называетъ великую субботу днемъ «празднованія славнаго возвращенія сына Юпитера изъ ограбленнаго царства Плутона». Даже Дантъ однажды обращается къ «великому Зевсу, за насъ распятому на крестѣ». Но всего интереснѣе изъ раннѣйшаго итальянскаго Возрожденія сцена вѣнчанія въ римскомъ капитоліи лавровымъ вѣнкомъ Петрарки, перваго poeta laureatus
Христосъ и боги Олимпа, храмъ Св. Петра и капитолій, церковная месса и языческое жертвоприношеніе, епископы и служители языческаго культа, молитва у алтаря и вакханалія,— все это перепуталось во всенародномъ праздникѣ торжественнаго вѣнчанія, который притомъ и отпразднованъ-то былъ въ Свѣтлое Христово Воскресеніе 8 апрѣля 1341 года.
Изъ этого празднованія мы можемъ заключать, что Петрарка собственно логизировалъ, когда въ приведенномъ выше смыслѣ освѣщалъ взаимное отношеніе христіанской религіи и античной древности. Можетъ быть, онъ искренно хотѣлъ того, чтобы было органическое единство между этими стихіями. Но фактически этого единства не получалось. Онъ жилъ идеями и образами античной древности, которые закрывали для него христіанское содержаніе.
Въ позднѣйшемъ итальянскомъ Возрожденіи это смѣшеніе язычества и христіанства выродилось прямо-таки въ каррика-ТУРУ-
Совершенно то же самое, что въ литературѣ, повторяется во всѣхъ областяхъ искусства. Художники съ любовью берутъ религіозные сюжеты. Но исполненіе этихъ сюжетовъ, самая психологія творчества совсѣмъ иныя, чѣмъ въ традиціонной религіи, которой художники хотѣли бы служить въ краскахъ и мраморѣ. Ну что общаго съ средневѣковой мистикой имѣетъ, * 2
') Raumer, ibid. SS. 23—4.
2) Ibid., SS. 19—20.
напримѣръ, «Страшный Судъ» Микель-Анджело, особенно его Христосъ, въ видѣ Геркулеса, въ Сикстинской капеллѣ? Сошлюсь еще на церковное зодчество, которое, быть можетъ, какъ никакая другая область искусства, близка къ религіи, такъ какъ, полное символовъ, намековъ, тайны, оно хочетъ напечатлѣть слѣды Божества, создать вмѣстилище для Невмѣсти-маго. Грандіознымъ памятникомъ церковнаго зодчества Возрожденія является храмъ Св. Петра въ Римѣ 1 2). Посѣтившіе этотъ храмъ передаютъ, что впечатлѣніе отъ него получается такое же, какъ отъ Ніагарскаго водопада. Но это не мѣсто Для обитанія Бога. Вы видите здѣсь опьяненіе величіемъ человѣка, вѣрой въ его «благородство», но вы не чувствуете Его присутствія, по крайней мѣрѣ, не чувствуете такъ, какъ въ то время, когда прикасаетесь къ мистикѣ готическихъ соборовъ, когда вдыхаете пламенную вѣру и устремленіе къ Небу, которыя создали эти храмы.
Интересно взглянуть, какъ былъ рѣшенъ вопросъ объ отношеніи двухъ образовательныхъ стихій въ центрѣ тогдашняго христіанскаго міра—въ Римѣ. Я остановлюсь на двухъ папахъ: Львѣ X и Сикстѣ Y, такъ какъ они являются особенно типичными представителями двухъ различныхъ періодовъ изъ исторіи папства.
Въ XY вѣкѣ Возрожденіе, взлелѣянное во Флоренціи 2), переходитъ въ Римъ. Если ранѣе, въ теченіе XIY вѣка, Римъ былъ, по выраженію Грегоровіуса, «погребенной въ пыли грамотой, на которой написаны права на всесвѣтное владычество», то теперь онъ становится центромъ гуманистическаго движенія. Гуманистическіе папы, занимавшіе Престолъ Св. Петра въ XY и въ первой половинѣ XYI вѣка, «создали второй вѣкъ Августа, превратили снова Римъ въ сокровищницу науки и искусства, сосредоточили въ немъ, подъ покровительствомъ своего всесвѣтнаго авторитета, новую культуру и придали ей великія римскія формы» 3).
*) Папа Юлій II велѣлъ снести половину древней базилики Св. Петра н заложилъ новую церковь, которая, по планамъ Браманте, должна была воспроизвести подобіе Пантеона, во всю его величину, на колоссальныхъ колоннахъ. Не смотря на всѣ послѣдующія измѣненія въ иервоначаль-, ныхъ планахъ, окончательная постройка остается вѣрной замыслу Браманте.
2) Voigt, ibid., SS. 287—8 flg. «
3) Грегоровіусъ, Исторія городаРима въ Средніе вѣка. Рус-ск. перев., СІІБ., 1886. VI, стр. 3 слѣд. 367—8 слѣд.
Папа Левъ X былъ классическимъ представителемъ этого гуманистическаго направленія папства. Онъ выросъ среди образовательныхъ элементовъ Возрожденія и жилъ, наслаждаясь полнотой его стремленій и творчества. Его комнаты, галлереи, капеллы были наполнены образами высшей человѣческой красоты и непорочности кисти Рафаеля. Къ его двору стекались извѣстнѣйшіе артисты, музыканты, импровизаторы, поэты, художники, ученые. Художественныя занятія, научныя бесѣды, церковные и свѣтскіе праздники, игры, театры, соколиная и иная охота, рыбная ловля и другія деревенскія удовольствія наполняли время папы, когда онъ былъ со своимъ дворомъ въ Римѣ и его окрестностяхъ. Папа Левъ X носилъ высшій духовный санъ, но жилъ, чувствовалъ и мыслилъ совершенно какъ свѣтскій гуманистъ. Римъ интересовалъ его больше не тѣмъ, что тамъ метрополія христіанства, къ которой устремлялись взоры вѣрующихъ въ теченіе столь многихъ вѣковъ. Левъ X благоговѣлъ предъ «божественными искрами» античнаго духа, предъ остатками античной культуры. Онъ прямо съ религіознымъ чувствомъ смотрѣлъ на развалины древняго Рима, храня то, «что только и осталось отъ древней матери славы и величія Италіи». И Ватиканъ былъ больше дорогъ ему произведеніями античнаго искусства, Аполлона Бельведерскаго, Лаокоона, чѣмъ тѣмъ, что тамъ гробница Св. Петра и высшее святилище христіанской религіи. «Собственно о христіанскомъ настроеніи и убѣжденіи при этой обстановкѣ,—говоритъ Ранке,—не могло быть и рѣчи. Скорѣе обнаруживалось прямо противное этому... Въ Римѣ считалось въ обществѣ признакомъ хорошаго тона противорѣчить христіанству. П. Ант. Бандино говоритъ, что «того не считали образованнымъ человѣкомъ, кто не держался ложныхъ мнѣній 0 христіанствѣ». При дворѣ о догматахъ католической церкви, о текстахъ Свящ. Писанія говорили только шутя; тайны вѣры были въ презрѣніи» 1). Священники совершали евхаристію, но сами же смѣялись надъ этимъ и богохульствовали, отрицая таинство. Философскія школы вели споры о томъ, можно ли считать душу безсмертной, или же она смертна. Петръ Бом-понаццо, извѣстный философъ того времени, отвергалъ безсмертіе и выражался’ такъ, что «если законодатель постано-
J) Leopold von Ranke, D. römischen Päpste in d. letzten vier Jahrhunderten. 8. Aufl. Leipz. 1885. I Bd. SS. 48—49. 311. 315 flg:
вилъ, что душа безсмертна, онъ сдѣлалъ это, не заботясь объ истинѣ». Другіе держались убѣжденія, что между душою человѣка и животныхъ нѣтъ никакой разницы, и развивали утонченный матеріализмъ 1). .
Такимъ образомъ, въ гуманистическомъ папскомъ Римѣ, какъ мы это видимъ на примѣрѣ Льва X, вовсе не было соединенія христіанской религіи и свѣтскаго направленія, опиравшагося на античную древность. Христіанство было вытолкнуто античнымъ направленіемъ. Послѣднимъ собственно жили, христіанская же религія только примѣшивалась.
Та же несоединенность двухъ образовательныхъ стихій наблюдается—только съ другой стороны—и позднѣе, при папѣ Сикстѣ У.
Дѣятельность Сикста У относится ко времени возрожденія католичества. Онъ былъ избранъ на папскій престолъ въ 1585 году, то есть въ то время, когда .уже развился орденъ іезуитовъ, и были учреждены другія монашескія конгрегаціи; когда дѣйствовала инквизиція; когда состоялся Тридентскій соборъ, и были произведены внутреннія реформы католической церкви. Папа Сикстъ У, живя въ античномъ и гуманистическомъ Римѣ, не выносилъ открытаго язычества. Онъ едва рѣшился терпѣть въ Ватиканѣ Аполлона Бельведерскаго и Лаокоона. Про него, по словамъ кардинала Санта Северина, распространилась молва, что онъ «преисполненъ желанія раз-^ рушить римскія древности». Эта молва побудила нѣсколькихъ знатныхъ римлянъ явиться къ названному кардиналу съ просьбой «употребить свое вліяніе и отклонить его святѣйшество отъ столь опрометчиваго рѣшенія». Напа Сикстъ У думалъ доставить торжество христіанской религіи надъ язычествомъ. Но какъ онъ осуществлялъ этотъ свой замыселъ! Онъ разрушилъ до основанія Septizonium Севера, но перенесъ нѣкоторыя колонны въ храмъ св. Петра. Минервѣ, которая украшала капитолій, папа далъ въ руки, вмѣсто копья, крестъ, чтобы статуя означала христіанскій Римъ. На древнихъ колоннахъ Траяна и Антонина Сикстъ У поставилъ статуи: на одной—апостола Петра, на другой—Павла. Предъ храмомъ св. Петра былъ воздвигнутъ обелискъ, который съ неимовѣрными трудностями перенесли сюда съ основанія, гдѣ онъ пролежалъ болѣе 1500 лѣтъ. Внутрь обелиска, по приказанію
папы, былъ вдѣланъ кусокъ отъ «подлиннаго креста Христова», а на верху его поставленъ крестъ. Сикстъ У гордился тѣмъ, что привелъ въ исполненіе это величайшее и труднѣйшее дѣло, какое доступно человѣческому уму, «исторгнувъ монументъ отъ императоровъ Августа и Тиберія, чтобы посвятить его Святому Кресту»... Въ то же время папа неустанно достраивалъ памятникъ Возрожденія въ Римѣ—храмъ Св. Петра, которому недоставало еще купола *).
Какъ мы видимъ, при папѣ Сикстѣ У соединеніе христіанской религіи и античнаго направленія было такое же внѣшнее и механическое, какъ и при Львѣ X. Оно сводилось къ тому, что античное и подражающее античному содержаніе одѣвалось въ одежды христіанскихъ символовъ, залицовыва-лось,—если такъ можно выразиться,—элементами христіанской религіи.
Вопросъ объ отношеніи Возрожденія въ христіанской религіи болѣе глубоко и серіозно былъ поставленъ въ Германіи, когда тамъ началось религіозное движеніе, вызванное Лютеромъ.
Реформація въ первые годы дѣятельности Лютера стѣснила образовательныя стремленія Возрожденія, отодвинувъ на задній планъ изученіе классической древности. Въ 1516 году Эразмъ съ восторгомъ писалъ, что, «повидимому, наступаетъ золотой вѣкъ». «Не слишкомъ привязанный къ жизни», Эразмъ желалъ бы теперь помолодѣть. Богъ такъ устроилъ сердца князей, что они только и думаютъ о мирѣ и единеніи. Эразмъ высказываетъ надежду, что не только добрые нравы и благочестіе, по и изящныя науки вновь оживутъ и будутъ развиваться все съ большимъ и большимъ блескомъ. Но не прошлб и 15 лѣтъ, какъ эти золотыя надежды смѣнились жалобами на «время, испорченное и извращенное выше всякой мѣры». «Немного лѣтъ тому назадъ,—писалъ въ 1538 году Юстъ Іона,— въ Германіи были многочисленныя высшія школы. Въ то время, когда религіозное ученіе предлагалосъ какъ мертвое ученіе, онѣ были полны жизни и имѣли многочисленныхъ посѣтителей. Кромѣ того, безчисленные монастыри представляли собою то же своего рода школы. Напротивъ, съ тѣхъ поръ, какъ евангеліе прошло по міру, многіе университеты почти совершенно замерли, такъ что теперь, когда выяснился истинный методъ преподавать и изучать богословіе, научныя' занятія
считаются чуть-ли не преступленіемъ и позоромъ» 4). Надъ поэзіей и краснорѣчіемъ, надъ всей античной древностью стали глумиться даже съ университетскихъ каѳедръ. Въ отношеніи къ гуманному образованію въ обществѣ стало развиваться или равнодушіе, или фанатическая нетерпимость. «Гдѣ только ни появляется лютеранство, всюду науки гибнутъ»,— жаловался Эразмъ въ 1528 году * 2).
Самъ Лютеръ не могъ говорить объ Аристотелѣ безъ ненависти и проклятій. Въ письмѣ къ Лангу отъ 1516 года
*) Paulsen. Geschichte d. gelehrten Unterrichts. Bd. I. SS. 194—195 v. 143—145.
2) Paulsen, ibid. Bd. I, SS- 194. 198 fig. Двадцатые годы XVI столѣтія— первые годы распространенія новаго религіознаго движенія—были для Германіи временемъ оскудѣнія не только гуманнаго', но вообще всякаго' образованія. Только Фрейбургъ и Тюбингедъ болѣе или менѣе скоро оправились отъ наступившаго кризиса, — такъ что уже въ 1529 году число слушателей въ этихъ университетахъ поднялось приблизительйо на прежнюю высоту. Да въ Ингольштадтѣ, который, благодаря настойчивости Экка и энергичной поддержкѣ правительства, сталъ операціонной базой въ борьбѣ противъ Виттенберга и новаго религіознаго движенія,—тамъ дѣйствіе virus lutheranum было парализовано. Но университеты въ Ерфуртѣ, Лейпцигѣ, Франкфуртѣ на Одерѣ, Ростоккѣ и Грейс-вальдѣ, Кёльнѣ, Вѣнѣ, Гейдельбергѣ, Базелѣ и другихъ городахъ влачили жалкое существованіе или фактически совсѣмъ перестали существовать. Даже у Меланхтона въ Виттенбергскомъ университетѣ уже въ 1524 году было всего четыре студента, пожелавшихъ слушать лекціи о Демосѳенѣ, и такъ дѣло продолжалось до конца его жизни.
Запустѣніе наблюдается также и въ низшихъ школахъ. Уже въ 1524 году Лютеръ въ посланіи къ городскимъ совѣтамъ высказываетъ опасеніе, что скоро будетъ неоткуда брать „людей, способныхъ преподавать слово Божіе и св. таинства и быть духовными пастырями народа“. Политическія и общественныя движенія, которыми сопровождалось распространеніе новаго религіознаго ученія, заставляли школы быстро сокращаться въ числѣ. Главное же дѣло сдѣлали секуляризація монастырей и изгнаніе монаховъ. Носителями просвѣщенія въ XVI вѣкѣ, какъ и ранѣе, были все еще духовныя лица и особенно монахи. Между тѣмъ, имъ-то болѣе всего и приходилось служить мишенью для ругательствъ, глумленій и насилія со стороны Лютера и его фанатическихъ послѣдователей. Достаточно указать, напримѣръ, на упомянутое посланіе 1524года, въ которомъ Лютеръ не можетъ при упоминаніи о монахахъ не присоединить эпитетовъ,—вродѣ „жалкіе люди“, „софисты“, „тунеядцы“, „бритое стадо“, „скоты“, „чурбаны“, „ослы“ и т. д. По словамъ Юста Іоны, который писалъ это но одному поводу въ 1538 году, къ духовнымъ лицамъ замѣчается такая непріязнь, такая вражда, что тѣ, кто на нихъ не плюетъ публично и не бросаетъ камнями, чуть ли уже не ждетъ за это благодарности“.
• Лютеръ пишетъ: «горитъ моя душа сорвать маску съ этого фигляра, который своей греческой рожей дразнитъ церковь, и представить его во всемъ его позорѣ; поистинѣ было'бы несовѣстно считать его дьяволомъ, если бы онъ дѣйствительно не былъ Аристотель (nisi саго fuisset Aristoteles, vere diabolum eum fuisse non puderet asserere). Величайшую скорбь доставляетъ мнѣ это, когда я вижу, какъ лучшія головы губятъ свою жизнь въ этомъ непотребствѣ, и университеты не перестаютъ сжигать хорошія книги и сохранять дурныя».
По мнѣнію Лютера, церковь совершенно не поняла Аристотеля. Иначе она не надѣлила бы его авторитетомъ, чуть ли неравнымъ Откровенію, и не заставила бы юношество учиться у этого «проклятаго, гордаго, лукаваго язычника», который въ лучшемъ своемъ сочиненіи de anima говоритъ, что душа умираетъ вмѣстѣ съ тѣломъ, а въ Ethica предлагаетъ надѣяться только на собственныя силы. «Никакая книга такъ не противна благодати Божіей и христіанской добродѣтели. О, только бы поскорѣе вырвать это изъ рукъ всѣхъ христіанъ!» *).
Ближайшій сотрудникъ Лютера, его ігараотаттіс,—какъ его называли современники,—Меланхтонъ выступилъ въ 1518 году въ Виттенбергскомъ университетѣ съ рѣчью, въ которой изложилъ программу гуманистическаго образованія (de corrigendis adolescentiae studiis), включавшую между прочимъ и изученіе Аристотеля въ подлинникѣ. Вмѣстѣ съ Стадіаномъ онъ дѣлалъ подготовительныя работы по изданію Аристотеля, въ которомъ предполагалось освободить великаго мыслителя древности отъ средневѣковыхъ схоластическихъ наслоеній. Но въ 20-мъ и
О Отношеніе Лютера къ Аристотелю и языческой философіи прекрасно формулировано въ тезисахъ диспутовъ въ Виттенбергѣ отъ 1517 года и въ Гейдельбергѣ 1518 года. Вотъ нѣкоторые изъ тезисовъ:
43. Error est dicere: sine Aristotele non sit Theologus. Contra dictum commune.
44. Immo Theologus non fit, nisi it fiat sine Aristotele.
50. Totus Aristoteles ad Theologiam est tenebrae ad lucem. Contra scholasticoe (тезисы Виттенбергскаго диспута).
29. Qui sine periculo volet in Aristotele philoeophari, necesse est ut antea bene stultificetur in Christo.
30. Sicut libidinis malo non utitur bene nisi conjugatus. ita nemo philo-sophatur bene nisi stultus.
Ff. Paulsen, ibid. SS. 110. 185. Cp. также Janssen, Geschichte d. deutschen Volkes seit d. Ausgang d. Mittelalters. Freiburg. II, 176. 195. 293.
21-мъ годахъ Меланхтонъ говоритъ о древней языческой фи-« лософіи съ такой же нетерпимостью, какъ и Лютеръ.
Философія—«языческая мерзость». Нельзя не возмущаться, что школьные доктора и изъ богословія сдѣлали «старуху, по имени «философія», отъ которой пахнетъ Греціей» (Grae-ciae hircissantem anum, Philosophiam). Только апостолъ Павелъ и его посланія—спасеніе отъ этого яда; безъ него—погибель. «Всѣ науки можно презирать; но оставить Павла—это значитъ растоптать надежду на блаженство».
Это Меланхтонъ говорилъ въ 20-мъ году. Въ слѣдующемъ году онъ выражается еще рѣзче. Въ февралѣ Меланхтонъ писалъ въ защиту Лютера подъ псевдонимомъ Didymus Faven-tius. Въ этой апологіи онъ отказывается считать христіаниномъ того, «кто претендуетъ на званіе философа». Церковь искажается чрезъ философію. Философія во всѣхъ частяхъ (физика, метафизика, этика) діаметрально-противоположна христіанской религіи; она служитъ неисчерпаемымъ источникомъ раздоровъ, споровъ, педантски-скучнаго краснорѣчія; она порождаетъ атеизмъ. Школьная философія есть «идолослуже-ніе», — и университеты, ея носители, приносятъ учащееся юношество въ жертву языческимъ идоламъ, какъ іудеи когда-то приносили человѣческія жертвы Молоху 1).
Сужденія носителей новыхъ религіозныхъ идей нашли себѣ распространеніе въ широкихъ слояхъ общества. Проповѣдники, чистаго евангелія, въ большомъ количествѣ ходившіе по Германіи, восприняли рѣзкія отрицательныя сужденія Лютера и Меланхтона и рѣшительно отвергали научныя занятія. Слово Божіе достаточно для спасенія, и для его пониманія не нужно учености. Тайны откровенія утаены отъ премудрыхъ и открываются младенцамъ.
Гуманисты отнеслись къ новому религіозному движенію и къ его вождямъ различно. Старѣйшіе представители Возрожденія, напримѣръ, Муціанъ, Рейхлинъ, Эразмъ, сейчасъ же усмотрѣли въ ученіи Лютера и въ самой его личности опасность для поэзіи, вообще, для гуманнаго образованія. Отдавая должное энергіи и талантамъ религіозныхъ реформаторовъ, сочувствуя ихъ борьбѣ противъ Рима, они сразу же, однако, заняли положеніе, такъ сказать, вооруженнаго нейтралитета. Для нихъ это было большимъ несчастьемъ. Они занимали
слишкомъ видное положеніе, чтобы имъ простили нерѣшительность, отсутствіе иниціативы въ такой критическій моментъ. Рейхлинъ получилъ отъ Гуттена оскорбительное письмо. Му-ціану пришлось чуть ли не голодать. Но особенно трудно было Эразму. Окруженный прежде шумной славой и блескомъ, Эразмъ теперь былъ всѣми покинутъ. Уже въ 1521 году онъ жалуется въ одномъ письмѣ, что изъ соработниковъ Лютера, которые его окружаютъ, никто не пишетъ ему, между тѣмъ какъ раньше нѣкоторые изъ нихъ положительно не давали ему покоя. И самъ Лютеръ, который въ 1519 году— тогда онъ былъ еще малоизвѣстный монахъ августинскаго монастыря—обращался къ Эразму съ письмомъ, исполненнымъ самаго глубокаго почтенія, впослѣдствіи говоритъ съ нимъ тономъ почти оскорбительной снисходительности. Съ этихъ поръ вплоть до самой смерти (1536 г.) Эразму приходилось жить тяжелые дни: онъ видѣлъ, какъ самые передовые посты гуманизма переходили къ защитникамъ идей реформаціи. Съ Лютеромъ онъ расходился все больше и больше. Также и Рейхлинъ старался высвободить Меланхтона, въ которомъ онъ видѣлъ себѣ преемника, изъ-подъ вліянія Лютера. Когда это не удалось, Рейхлинъ прекратилъ всякія сношенія съ своимъ прежнимъ любимымъ ученикомъ. Муціанъ жалуется въ 1524 году, что всѣ ушли отъ него, только Еобана удалось ему вернуть на правый путь. Но «пусть уходятъ,—говоритъ Муціанъ,—всѣ, чье дѣло оскорблять людей. Я не люблю фанатиковъ. Они вырываютъ монахинь изъ монастырей и свирѣпствуютъ какъ безумные».
Другіе гуманисты, болѣе радикальные, были напротивъ въ дружбѣ съ Лютеромъ.. Кротъ (Crotus) и Ульрихъ-фонъ-Гуттенъ сами предложили себя Лютеру въ качествѣ союзниковъ. Но Возрожденіе отъ этого не выиграло. Литературное творчество радикальныхъ fуманистовъ получило иной характеръ. Идеалы гуманной образованности отступили на задній планъ. Гуманисты находили одушевленіе въ идеѣ евангельской свободы; вмѣсто цитатъ изъ классическихъ писателей, въ ихъ сочиненіяхъ появляются изреченія Священнаго Писанія. Общеніе Лютера съ радикальными гуманистами достигло вершинной точки весной 1521 года, когда весь Ерфуртскій университетъ встрѣтилъ Лютера, направлявшагося на Вормсскій сеймъ, и ректоръ университета Кротъ привѣтствовалъ отъ лица профес-
сорской корпораціи и всего университета торжественной рѣчью славнаго борца противъ низости и лицемѣрія.
Для опредѣленія взаимныхъ отношеній гуманистовъ и религіозныхъ реформаторовъ стало типичнымъ, однако, не едине ніе Лютера съ Ерфуртской корпораціей, но отношеніе Лютера и Эразма.
Такой конецъ взаимныхъ отношеній представителей Возрожденія и Реформаціи, равно какъ и несоединенность христіанской религіи и античнаго направленія въ католичествѣ, нельзя объяснять какими-нибудь внѣшними обстоятельствами. Единеніе Лютера и Меланхтона съ гуманистами не могло быть глубокимъ. Это было только соглашеніе въ общей борьбѣ противъ Рима и церковнаго строя, — единеніе во имя протеста, отрицанія. Но Возрожденіе по существу было' совсѣмъ не похоже на Реформацію, какъ несродно онод вообще, съ христіанской религіей.
Основнымъ убѣжденіемъ Ренессанса является вѣра въ благородство человѣка, въ неиспорченность его природы. Въ человѣкѣ при благопріятныхъ условіяхъ не можетъ не сложиться и не развиться цѣльная, гармонически-законченная личность.
Напротивъ, по основному христіанскому догмату, въ самой человѣчности, въ глубинахъ человѣческой природы заложены сѣмена грѣха и тлѣнія, — и если человѣкъ, вообще, можетъ имѣть оправданіе предъ Богомъ, то только человѣкъ во Христѣ, возрожденный вѣрою въ Него.
Такимъ образомъ, въ Возрожденіи—вѣра въ человѣчность; въ христіанствѣ—религіозное одушевленіе. Тамъ надежды на человѣческія силы и героизмъ добродѣтели; здѣсь—глубокая разочарованность въ собственныхъ силахъ человѣка и свѣтлыя упованія на небесную, благодатную помощь. Возрожденіе натуралистично, оно устраняетъ сверхчувственное изъ міра явленій. Христіанская религія супранатуралистична: христіанинъ въ мірѣ явленій созерцаетъ божественное *).
’) Соединеніе христіанской религіи и Возрожденія въ единое органическое цѣлое составляетъ задачу грядущей церкви, которая „вмѣститъ“ все, что въ предвѣчныхъ совѣтахъ Бога суждено ей „вмѣстить“, и что, но слову Спасителя, осталось „не вмѣщеннымъ“.
Богословская наука еще не ставила серьезно вопроса о взаимныхъ отношеніяхъ христіанства и гуманизма. На эту тему до сихъ поръ довольствуются повтореніемъ банальныхъ фразъ, что можно пользо-
Резюмируя сказанное для характеристики образовательныхъ стремленій Возрожденія, можно свести все къ тремъ основнымъ фактамъ: 1) напряженный индивидуализмъ, какъ особенное чувство мѣста человѣка въ мірѣ; 2) разложеніе средневѣковой культуры и творчество въ духѣ новыхъ идеаловъ; 3) увлеченіе классической, частнѣе, римскою древностью, какъ образовательнымъ матеріаломъ, въ ущербъ другой унаслѣдованной образовательной стихіи—христіанской религіи.
Италія первой выступила въ гуманистическомъ движеніи.
ваться всѣмъ, лишь бы это было „въ мѣру“ и не вредило христіане скому настроенію... Но я не знаю, какъ я буду наслаждаться, напримѣръ, шестой, симфоніей Чайковскаго, если откину всю ткань идей и настроеній, которыя вылились у него въ звукахъ? Или что останется отъ мрамора Микель Анджело, если вынуть тѣ внутреннія переживанія, которыя согрѣваютъ и дѣлаютъ живымъ этотъ мраморъ? Что можно вынести изъ .Эсхила, если принципъ „все въ мѣру“ потребуетъ „вмѣнить въ ничто“ идею борьбы человѣка съ Богомъ, крторая пурпурной нитью проходитъ въ трагедіяхъ поэта? Въ указанныхъ трафаретныхъ разсужденіяхъ вопросъ не рѣшается, но прикрывается цвѣтами краснорѣчія. Въ дѣйствительности, не такъ ужъ „все благополучно“. Образованные христіане, кому въ самомъ дѣлѣ дорога была античная древность, кто на дѣлѣ, а не на словахъ хотѣлъ соединить ее съ религіей Креста, — эти люди и въ первые вѣка христіанства, переживали страшныя драмы. Сошлюсь на примѣры блаж, Іеронима и (деіаж. Августина. Вообще, легко натаскать груды разнохарактернаго и Ьбездушеднаго матеріала и наклеить христіанскіе этикеты на не-христіанское по существу содержаніе. Но сдѣлать такъ, чтобы этотъ матеріалъ сталъ дѣйствительнымъ элементомъ христіанской религіи, чтобы жизнь, во всей ея многогранности, была перестроена на чувствѣ искупленія, — это очень трудно. Потому что для всей современной культуры постулатомъ является безстрашіе человѣка предъ Богомъ, его самодостаточность. Псалмопѣвецъ въ величественномъ псалмѣ выражаетъ, увѣренность, что и на крыльяхъ разсвѣта нельзя скрыться отъ Лица Божія. Людямъ настоящаго времени нѣтъ нужды въ этихъ крыльяхъ разсвѣта, потому что не отъ кого спасаться, не для чего убѣгать. Съ точки зрѣнія - самодостаточности человѣка изучено и объяснено прошлое мірозданія, раскрыты настоящія судьбы человѣка, предрѣшено его будущее; съ этой точки зрѣнія объяснена и религія, въ-частности христіанская религія... Очевидно, соединеніе гуманизма и гуманистической культуры съ христіанской религіей случится не прежде, чѣмъ будетъ разбито это чувство самодостаточности, и будетъ сознана потребность въ искупленіи. А для этого христіанство должно съ своей точки зрѣнія объяснить прошлое мірозданія, должно открыть Бога въ исторіи, такъ чтобы было ясно, что Христосъ есть Логосъ, откровеніе о мірѣ. Это—постоянный и, въ сущности, единственный, вопросъ, которой ставитъ церкви всѣхъ исповѣданій новѣйшая изящная литература, — особено символисты и такъ называемые „декаденты“.
Она была богаче другихъ государствъ. Городское хозяйство и городовое управленіе были поставлены здѣсь лучше, чѣмъ гдѣ бы то ни было. Въ Италіи нѣкоторые города были посредниками міровой торговли. Но, главное, Италія была страной грандіознѣйшихъ остатковъ римскаго величія. Здѣсь на каждомъ шагу встрѣчались тысячи слѣдовъ славной античной культуры; здѣсь, кажется, самый воздухъ былъ напоенъ воспоминаніями о великомъ прошломъ. Въ великихъ образахъ античной древности итальянцы чтили своихъ предковъ. Названія римскихъ должностей и достоинствъ оставались въ памяти и употребленіи; римскіе обычаи и нравы жили въ народѣ, переходя изъ поколѣнія въ поколѣніе. Въ Италіи, поэтому, гуманистическое движеніе отличается характеромъ особенной жизненности и всенародности.
Изъ Италіи Возрожденіе перешло въ другія страны и обошло всю Европу. Въ каждой странѣ оно терпѣло нѣкоторыя видоизмѣненія соотвѣтственно національнымъ особенностямъ народа. Но основныя стремленія Возрожденія вездѣ сохранялись неизмѣнными.
Образовательныя стремленія Возрожденія повліяли соотвѣтствующимъ образомъ на теоретическое изученіе педагогическихъ вопросовъ. Воспитаніе и образованіе для Возрожденія имѣли непосредственно жизненное значеніе. Гуманисты видѣли, что, если новымъ идеаламъ не суждено заглохнуть, но они войдутъ въ жизнь, то это случится только чрезъ молодое поколѣніе, воспитанное въ духѣ новыхъ стремленій. Поэтому, уже’ въ періодъ ранняго итальянскаго Возрожденія начинается оживленіе въ сферѣ педагогической мысли; вопросы воспитанія и образованія становятся предметомъ усиленнаго вниманія и интереса въ широкихъ кругахъ общества. Выясненныя образовательныя стремленія составляютъ душу всѣхъ педагоги че* скихъ проектовъ и теорій Возрожденія.
Василій Успенскій.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная ака-демия Русской Православной Церкви - высшее учебное заведение, целью которого является подготовка священнослужителей, преподавателей духовных учеб-ных заведений и специалистов в области богословских и церковных наук. Подразделениями академии являются: собственно академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет ино-странных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках процесса компьютеризации Санкт-Петербургской православной духовной академии. В подготовке электронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта - ректор академии епископ Гатчинский Амвросий. Куратор проекта - проректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Матери-алы журнала подготавливаются в формате pdf, распространяются на компакт-диске и размещаются на сайте академии.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
