CC BY
21
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2011. № 4
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
О ПРЕЗЕНТАЦИИ КНИГИ В.В. СОКОЛОВА
«ФИЛОСОФИЯ КАК ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ»
С о к о л о в В.В. Философия как история философии. — М.: Академический проект, 2010. — 843 с.
23 ноября 2010 г. в Доме А.Ф. Лосева состоялась презентация фундаментального труда известного российского ученого, заслуженного деятеля науки РФ, почетного профессора МГУ имени М.В. Ломоносова, докт. филос. наук В.В. Соколова «Философия как история философии». Это событие собрало известных ученых, преподавателей и студентов. В выступлениях отмечалось, что книга «Философия как история философии» является не только ценным учебником для студентов и аспирантов, но и глубоким научным исследованием, содержательным источником для педагогической деятельности. Обсуждение вместе с тем носило творческий характер. Большой интерес вызвали вводимые автором в научный оборот новые термины и дополнения в характеристике различных направлений, такие, например, как «верознание» и др. Некоторые идеи книги вызвали острую дискуссию, в частности положение автора о субъект-объектном отношении как всеобщем методологическом принципе рассмотрения всей всемирной философии. Из большинства выступлений следует, что книга В.В. Соколова дает богатый материал для исследований актуальных проблем, касающихся соотношения философии в ее современном состоянии и в контексте всемирной истории. Ниже приводится краткое изложение выступлений некоторых участников презентации.
С анализом книги выступил декан философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, член-корр. РАН, докт. филос. наук, профессор В.В. Миронов. В своем выступлении он отметил, что выход книги В.В. Соколова — итог многолетних размышлений автора. Это пример работы в рамках философского смыслового пространства, когда вдруг оказывается, что знакомые всем вещи и понятия могут нести иное содержание, раскрываться другой гранью, оставаясь в пределах традиционного философского понимания. Миронов особо подчеркнул идеи автора о роли мифа как особого культурного явления. Актуальность этих идей связана с тем, что современная культура в определенном смысле «погружается» внутрь медийного аудиовизуального пространства, т.е. возвращается к мифу.
Миф базируется на вере «в обязательность и повседневность чуда». Этими ожиданиями полна и современная жизнь, в которой чудо становится особой медийной конструкцией. Сам миф, как отмечает В.В. Соколов, принципиально отличен от религии, но в соединении с культом может служить «ее «теоретическим» фундаментом». То есть именно культ (культивирование как постоянный процесс), помноженный на возможности образного воздействия современных аудиовизуальных средств, создает невиданные ранее возможности почти религиозного воздействия на массу с целью манипуляции сознанием. Ряд медийно сконструированных полит-технологами событий, по сути, выстраивается как мифы, в которых четко выражен герой и трикстер (война с Грузией, отставка Ю.М. Лужкова и т.д).
Миф, как показывает автор, лежит в основе смыслотворчества человека. Он возникает вместе с появлением слова как такового, отражая стихию самой первобытной жизни как результата обобщающей деятельности мысли, но обобщающей не с помощью логики, а с помощью образов и метафор. Для первобытного мышления характерным является не противопоставление самого себя природе, а скорее отождествление с нею, осознание собственной включенности в нее. Коллективное преобладает над индивидуальным. Как пишет В.В. Соколов, «в эту эпоху почти еще нетронутой природы субъект минимален, а объект максимален». Именно такое восприятие мира, его познание прежде всего через восприятие и ощущения порождают не понятия, а образы, совокупность которых реализуется в мифологических системах. Миф выступает как оформление нерефлексивного чувственно-образного восприятия мира. В Античности доминирует мировосприятие, в рамках которого человек прежде всего осмысливает природу и одновременно осознает себя как отдельное существо и часть этой природы. В.В. Соколов отмечает, что само понятие «природа» уже этимологически содержит вопрос рождения, возникновения. Далее В.В. Миронов в подтверждение своих слов цитирует автора книги: «Как в русском, так и в греческом (phyomai) и латинском (nascor) этимология данного слова (рождаться, происходить) свидетельствует о животворной сути этого тотального понятия. Как видим, оно в мифологии стало первым объектом осмысления, ибо там человек — непосредственный и наиболее значимый компонент жизненного бытия». То есть, согласно В.В. Соколову, возникает особый тип мировоззрения, оказавший и продолжающий оказывать влияние на всю человеческую культуру. Наряду с пониманием существования внешней природы («ОНО») человек фиксирует свое «Я» как некую относительную выделенность из бытия, или осознаваемую индивидуальность, и признает свою зависимость от сообщества, в ко-
тором он существует, фиксируя это в категории «Мы», т.е. свою коллективность. Природа, или «ОНО», вечна и устойчива, тогда как существование «Я» внутри этой устойчивости, напротив, не может быть осмыслено вне понятия временности. Таким образом, как отмечает В.В. Соколов, возникает «тотальное понятие природы», а «фактор времени, противостоящий вечности, образует важнейшие предпосылки субъектности. Именно этот фактор свидетельствует о нарастающей активности субъектного начала».
Далее В.В. Миронов обратил внимание на мысль автора о том, что человек был еще не в силах задавать рациональные вопросы природе современным образом, отделяя объект от субъекта. Окружающий мир воспринимался непроизвольно, но это не значит, что в результате такого восприятия он не познавался. Это было познание, но совершенно иного типа, чем в зародившейся позже науке. «Мифологические представления... порождали "образы", в которых при всей их суммарности не содержалось ни доли обобщения... Мифотворческий образ — производное именно мифотворческого мышления со всеми законами мифотворческого восприятия пространства, времени и причины, с его слитностью субъекта и объекта». А это, в свою очередь, означает начало становление особого типа раннего мировоззрения или мировосприятия, связанного прежде всего с эмоциональным переживанием бытия, заполненного «бесчисленным множеством самых различных, довольно размытых образов». Именно нарастание субъектного начала постепенно превращает человека в человека современного, все в большей степени отделяющего от себя природу. Именно фактор возможности восприятия природы вне себя даст позже импульс становления науки. Более того, в науке, созданной на основе понятий, роль образного мышления остается весьма важной, особенно в тех областях, где недостаточно экспериментальной базы и отсутствуют возможности эффективной верификации гипотез (например, космологические или космогонические гипотезы в астрономии). В каком-то смысле ученые также занимаются мифотворчеством, дабы зафиксировать гипотезы в некоей единой мировоззренческой системе.
Затем В.В. Миронов обратился к анализу автором вопроса возникновения философии из мифа. По мнению В.В. Соколова, миф, выступая первой исторической формой целостного понимания мира, был важнейшим источником философского знания, и ряд особенностей мифологического сознания перешел в философию, подвергшись определенной рациональной интерпретации, и остается в ней до сих пор. Философия всегда сохраняет в себе необходимость постижения внерациональных компонентов человеческого существования, которые могут быть охвачены поэтическим, образным восприятием мира, необходимым любому человеку для целостного
ощущения бытия. Философия и возникает как диалектическое преодоление мифологического сознания с его неразделенностью субъектно-объектных отношений.
Принявший активное участие в обсуждении книги В.В. Соколова директор Института философии РАН, академик РАН, докт. филос. наук А.А. Гусейнов сказал, что новое, уточненное и расширенное издание книги профессора В.В. Соколова еще более убедительно, чем первое, подтверждает ее исключительную важность. Этот труд является весомым аргументом в принципиальной дискуссии о природе философии и ее месте в культуре, которая в резких, порой даже политически заостренных формах проходит в нашей стране и мире.
А.А. Гусейнов выделил два вопроса: 1) как в рамках философии соотносятся история и теория? и 2) каков научный статус философии? В те годы, когда философия диалектического материализма была в нашей стране возведена в ранг государственной идеологии и считалась единственно и исчерпаемо научной, у нас сложился разрыв между философией в ее систематическом, логически развернутом виде и историей философии. Что касается самой истории философии, то она стала предметом акцентированной критики — извинительной по отношению к ее домарксистскому этапу, ибо он считался только подготовительным по отношению к диалектическому материализму, и разоблачительной по отношению к современным философским течениям и школам. Сейчас, конечно, и разрыв между теорией и историей философии, и высокомерие по отношению к истории философии преодолены. Но следы и того, и другого остались. Они сохраняются, например, в виде такого разделения философских дисциплин, как если бы история философии была всего лишь одной из них наряду с теорией познания, этикой и т.д. Их можно обнаружить в стилистике работы с историко-философским материалом, когда едва ли не в каждом учебнике можно прочитать, в чем ошибались Декарт, Кант и др. Книга В.В. Соколова ценна тем, что она показывает единство истории и теории философии — такое единство, которое само является единственным в своем роде, присущим именно философии и, может быть, только ей. Здесь история философии не просто связана с философской теорией, переходит в нее, а сама выступает как философская теория в ее самом что ни на есть современном виде. В первом издании книга называлась «Историческое введение в философию»; ее вполне можно было бы назвать «Теоретическое введение в историю философии». Сейчас она называется «Философия как история философии», и в этом случае без ущерба для существа дела можно название перевернуть: «История философии как философия». В книге есть и оригинальное авторское понима-
ние философии, и определенным образом выстроенная история философии. Трудно сказать, что здесь является первичным: то ли понимание философии выведено из анализа ее исторического развития, то ли сама история интерпретирована в соответствии с тем, как понимается философия.
А.А. Гусейнов затронул вопрос об эпистемологическом статусе философии. Философия уже долгое время в научном сообществе находится под подозрением. Вопрос о том, является ли философия наукой, стал едва ли не риторическим. Даже многие представители самого философского цеха склонны давать на него отрицательный ответ. Совершенно очевидно для всех, что, по критериям современного естествознания, философия наукой не является. Отличие философии от физики и биологии представляется, конечно, более сильным и имеет иную природу, чем их отличие друг от друга. В то же время никто не может отрицать тот факт, что то, что именуется философией, и то, что именуется наукой, изначально и по существу связаны между собой, да и само современное естествознание возникло в рамках и как конкретизация того знания, того взгляда на мир, которые сформировались в философии Нового времени. Когда-то науки рассматривались как разновидности философии, что, возможно, было верно генетически, но не по существу, и со временем они разорвали пуповинную связь с ней. Затем стала намечаться тенденция выводить философию из понятия науки, которая тоже оказалась несостоятельной. Соотношение философии и науки, видимо, нельзя интерпретировать в рамках родовидовых связей. Оно сложнее. Надо думать, что устоявшаяся фигура речи «философия и наука», фиксирующая самостоятельность этих форм знания, имеет под собой солидный интеллектуальный и общественный опыт. В.В. Соколов хорошо осознает диалектичность этой проблемы. Он склонен принять и всерьез отнестись к метафоре Б. Рассела, назвавшего философию ничейной землей между наукой и теологией. Дело, конечно, не в метафоре, которая часто заменяет отсутствие ясного знания. В.В. Соколов дает такую конкретизацию философии как области интеллектуальной деятельности, которая подтверждает данный образ и наполняет его реальным содержанием. Имеется в виду его понимание предмета философии как субъектно-объектного отношения и фундаментальное в рамках его концепции понятие верознания.
Когда у В.В. Соколова говорится о субъектно-объектной предметности философии (притом не только философии позднего Средневековья и Нового времени, работающей с вычлененными и технически обработанными понятиями субъекта и объекта, но и всей философии, в том числе ранней, которая не знает ни этих понятий, ни этих латинских слов), то имеется в виду не отношение
между субъектом и объектом как двумя разными и фиксированными, осознанными в своей разности предметами. Насколько можно понять, для него самым важным и специфичным является изначальная связанность, нераздельность человека как субъекта интеллектуально осваиваемого им мира, выступающего в качестве объекта. Здесь важно не то, как понимаются субъект и объект, а отношения между ними, сама их связанность. Субъектно-объект-ное отношение первично по отношению к субъекту и объекту. Само понятие субъекта и объекта возникает в рамках и как продолжение субъектно-объектного отношения, являющегося специфическим предметом философии. Новые главы книги, посвященные Гегелю, Марксу и Энгельсу, в этом отношении весьма показательны: Гегель и Маркс обозначают особый качественный этап субъектно-объектных отношений, в рамках которых через понятие практики снимается противопоставление субъекта и объекта, свойственное предшествующей философии, тем самым доказывается, что противопоставление субъекта и объекта было эпизодом историко-философского процесса и само являлось формой отношений между ними.
Наука превращает в объект все, с чем имеет дело, в том числе и человека. Объективность суждений — основа основ науки. Наука постоянно озабочена тем, чтобы нейтрализовать, снять возмущающее воздействие познающего субъекта на объект или, по крайней мере, учесть его в качестве объективного факта. Религия, напротив, строит картину мира, разумом и сердцем которого является субъект-абсолютная личность Бога, и слово «Бог» обязывает писать с большой буквы. Она все возводит к Богу и особенно сосредоточена на том, чтобы нейтрализовать объективирующее начало мира и дать свою интерпретацию фактам (например, проблеме зла), которые, казалось бы, противоречат этому исходному тезису. Субъект-объективный образ философии, предлагаемый В.В. Соколовым, является срединным по отношению к принципиальному объективизму (объектности) науки и принципиальному субъективизму (субъектности) религии. То же самое можно сказать о понятии верознания, имея в виду, что для религии специфична вера, а для науки — знание. Вера, конечно, существует и помимо религии, но самой религии вне веры быть не может, религия есть основной «институт» производства веры. Точно так же и знание существует помимо науки, но сама наука вне знания немыслима, она является специальным «институтом» по производству знания. В этом смысле философия, если ее основным человеческим продуктом, как полагает Соколов, является верознание, опять-таки находится в серединном положении по отношению к религии и науке.
А.А. Гусейнов подчеркнул, что то положение философии, которое реализовано в концепции В.В. Соколова, предствленной в обсуждаемой книге, дает весьма продуктивное направление размышлениям о природе философии и ее месте в современном мире.
Заведующий кафедрой истории зарубежной философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, докт. филос. наук, профессор В.В. Васильев сказал, что, прочитав с удовольствием новую книгу В.В. Соколова, он прежде всего порадовался творческому настрою ее автора. Василия Васильевича называют патриархом философского факультета МГУ, но по своему научному задору, если так можно выразиться, он даст фору многим молодым ученым. Книга действительно новаторская. В ней предложена оригинальная схема интерпретации историко-философского процесса. Конечно, элементы этой схемы известны, но их комбинация новая. Речь идет о том, что структурообразующим моментом философии и, соответственно, истории философии должны быть субъект-объектные отношения. Философия, по В.В. Соколову, это максимально рационализированное мировоззрение, причем под мировоззрением он понимает воззрение на мир как место человеческого существования. Движение философской мысли — это все более глубокое понимание положения человека в мире, субъект-объектных отношений. Василий Васильевич полагает, что это методологически оправданный, эвристичный тезис. И в этой связи представляется, что очень удачно выбрана композиция книги В.В. Соколова. Она начинается с рассмотрения мифологических попыток осмысления места человека в мире, продолжается широкой панорамой античной, средневековой и новоевропейской философии, а завершается изложением системы Канта, который объявил вопрос «что такое человек?» главным вопросом философии. Значит, философия в ходе своей истории не только проясняет субъект-объектные отношения, но и уточняет собственную природу. Задача историка философии — сделать явным это обстоятельство. Таким образом, В.В. Соколов подчеркивает философскую значимость историко-философских исследований. Историк философии не пассивно воспроизводит прошлое, а объясняет и творчески структурирует его. Чтобы лучше понять специфику историко-философского подхода, представленного в книге В.В. Соколова, В.В. Васильев предложил сопоставить его с наиболее распространенными типами историко-философских дискурсов. Первый из них можно было бы назвать «телеологическим» или «нормативным». Нормативный историк философии явно или неявно допускает свое объективно привилегированное положение в деле познания сути философии или даже самой истины (речь идет именно об объективистских претензиях, так как субъективные предпочтения неизбежны) и рас-
сматривает системы прошлого в свете постепенного приближения к ней (или удаления от нее). Крайним проявлением такого подхода была, конечно, историко-философская концепция Гегеля, который скорее переписывал, чем реконструировал историю философии. Еще дальше идет «интерпретативный» историк философии, который использует фактический материал как саму по себе случайную точку опоры для собственных спекуляций. Впрочем, такой модус историко-философского существования не менее легитимен, чем остальные. Почему бы, в самом деле, не отталкиваться в своих размышлениях от какого-либо великого философа? Так поступали и поступают многие. Самый очевидный пример — М.М. Мамардашвили. При интерпретативном подходе от оригинальных систем, правда, мало что остается, они трансформируются автором во что-то совершенно другое. Трансформация происходит и в «нормативных» дискурсах, но «нормативный» историк философии нацелен на то, чтобы дать объективную картину философских теорий. «Интерпретативный» же автор по большому счету не заботится о корректности изложения произведений, к примеру, Канта или Декарта. Его интересуют только собственные идеи, но он словно не решается говорить от своего имени и надевает маски философских гениев. Интерпретативному историку философии полностью противоположен «доксографический» историк философии. Он стремится буквально передать мысли своего героя. Есть две разновидности доксографов. Первые считают свою задачу выполненной после пересказа теоретических тезисов того или иного философа. Вторые дополняют картину изложением аргументов, используемых философом для их обоснования. Второй путь заведомо более выигрышен, так как позволяет не только узнать суждения философа, но и приблизиться к их пониманию (дело в том, что многие философские тезисы сами по себе очень абстрактны и допускают разное толкование, но подкрепляющие их доказательства должны отталкиваться от неких самоочевидных вещей, давая возможность, таким образом, увязать эти тезисы с общепонятными интуициями, раскрывая их подлинный смыл). Однако полного понимания можно достичь лишь в том случае, если удастся встроиться в исторический и понятийный контекст философской системы прошлого. К достижению этой цели стремятся «герменевтические» истории философии — замечательных профессионалов в этой области немало в современной Германии. «Герменевтики», однако, растворяют те или иные системы в их социальном и идейном окружении, навязывая спорную мысль о несамостоятельности как философии в целом, так и отдельных философов. Кроме того, этот подход грозит релятивизацией философии, забвением того факта, что ядром философских дискурсов являются логические
аргументы, имеющие универсальное значение. Это значение, напротив подчеркивают представители «аналитической» историко-философской школы, образцовыми показателями которой являются труды Ф.Ч. Коплстона. Аналитический историк философии отличается от доксографа тем, что он не просто излагает тезисы и аргументы философов, но и пытается подвергнуть их имманентному анализу. Он выявляет логические нестыковки этих тезисов, а затем как бы встает на позицию разбираемого автора и пытается снять обнаруженные проблемы с помощью его же текстов. Именно аналитический историк философии может достичь глубокого понимания философской системы и даже, что называется, понять ее лучше самого автора. Риск аналитического метода в истории философии состоит в возможной модернизации изучаемого философа и в отходе от исторически конкретной реконструкции прошлого. В идеале поэтому надо стремиться к сочетанию герменевтического и аналитического подходов. Впрочем, возможны и более широкие синтезы: книга В.В. Соколова как раз являет собой пример удачной комбинации разных историко-философских методов. Громадный профессиональный опыт позволяет В.В. Соколову добиться действительно гармоничных сочетаний. Его концептуальные схемы, четко заявленные в начале книги, тем не менее, не давят на фактический материал. И это не переписывание истории, а ее реконструкция. Идеи мыслителей подаются не в логическом вакууме, а плотно вписываются в социокультурные обстоятельства эпох. Автор почти не заметен, но и не устраняется из повествования. В итоге эта книга, помимо прочего, может рассматриваться как хорошее пособие по воспитанию историко-философского вкуса. Единственное, что лично ему в ней не хватает, отметил В.В. Васильев, так это развернутого анализа аргументации обсуждаемых фигур. Возможно, это связано с тем, что философия для Василия Васильевича — прежде всего мировоззрение, а не точная, насколько это возможно, наука в первоначалах. И хотя он говорит о «максимально рациональном» мировоззрении, речь идет скорее о «концептуализированном» (в духе Конта), а не об аргу-ментативно-фундированном воззрении на мир и человека в нем. Этот момент довольно существен. В самом деле, какую роль играют аргументы и доказательства в философии? Действительный ли это фундамент систем или скорее декорации, украшения, скрывающие подлинные — социальные, психические, биологические и др. подосновы картин мира, обнаруживаемых нами в текстах великих философов? Хотя некоторые знаменитые философские аргументы и впрямь можно понять как драпировку какой-то другой интеллектуальной мотивации, в философии есть области, имеющие, в частности, отношение к исследованию сознания, где строгие до-
казательства возможны и где они реально позволяют прояснить фундаментальные вопросы. Василий Васильевич придерживается иного мнения. Впрочем, как отметил В.В. Васильев, вопрос этот запутан и заслуживает отдельного обсуждения. Достоинство книги В.В. Соколова состоит именно в том, что она побуждает к дискуссиям и заставляет вновь и вновь размышлять не только о концепциях мыслителей прошлого, но и о самой природе философии.
Заведующий кафедрой истории русской философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, докт. филос. наук, профессор М.А. Маслин подчеркнул, что, как и многие присутствующие на этом обсуждении, он воспитывался на лекциях профессора В.В. Соколова и воспринимает свое участие в этом разговоре как большую честь. Книга В.В. Соколова представляет собой скорее не учебник, а монографию, которая содержит подробный рассказ о развитии западноевропейской философии с включением ряда сюжетов на темы арабо-мусульманской, христианской и иудейской традиции. Не вошли в нее только современная философия, которая представляет собой особое явление. В качестве учебника книга Василия Васильевича является наиболее подходящим руководством для тех, кто профессионально изучает философию, в том числе и для тех, кто ведет исследования в этой области. Так что это не учебник в традиционном смысле слова, так как по своей жанровой специфике в книге нет «облегченного», популярного изложения материала. Она написана для профессионалов, а не для «всех интересующихся» (как пишут в издательских аннотациях). Эти самые «интересующиеся», когда берутся судить о философии, отметил М.А. Маслин, смахивают зачастую на одного из персонажей А.Н. Островского, который в ответ на вопрос о том, что такое философия, говорил, что это не что иное, как «шевеление мозгов». Подавляющее большинство гегелевских произведений тоже представляли собой изложение лекционных курсов. Несмотря на то что книга профессора Соколова не содержит специальных разделов, посвященных истории русской философии, ее методологическое оснащение, авторские подходы, приемы изложения материала вполне органичны для интерпретации русской философской мысли. Например, разъясняя проблему соотношения философии и науки, веры и знания в истории философии, В.В. Соколов вводит понятие «верознание» в качестве универсальной модели, объясняющей функционирование философского знания в его истории. Феномен «верознания», по В.В. Соколову, означает неизбежное возникновение и постоянное воспроизведение «тупиковых ситуаций» в истории мысли, которые имели место во все эпохи начиная уже с Античности, появление того, что принято называть иррационализмом. М.А. Маслин подчеркнул, что, по его мнению, «верознание»
в качестве именно рационалистической, а не религиозно-философской позиции отражает специфику творчества М.В. Ломоносова. Это представляется весьма важным в свете предстоящего в этом году 300-летнего юбилея основателя Московского университета. Однако, отмечает М.А. Маслин, определяя философию как «рационализированное мировоззрение» В.В. Соколов призывает к важности понимания того, что это не означает «тотальной рационализации» всего и вся. Предел всезнайству философии кладет религия своим выдвижением религиозного Абсолюта, тогда как философия обречена на вечные поиски идеалов истины, добра и справедливости. Когнитивное содержание религии состоит в том, что она указывает разуму его границы и пределы. Подтверждение этой мысли, отметил М.А. Маслин, можно найти у Ломоносова: «...высшее всего, и сердце и ум наш к небу возводящее, спасительное есть дело представлять в уме своем непостижимое величество и непонятную премудрость всевышнего зиждителя». Человеческое изумление бесконечностью познания, когда разум немеет перед бездной, Ломоносов выражает в известных стихах:
Открылась бездна звезд полна; Звездам числа нет, бездне — дна. Песчинка как в морских волнах, Как мала искра в вечном льде, Как в сильном вихре тонкий прах, В свирепом как перо огне, Так я в сей бездне углублен.
Натуральная философия (философия, познающая натуру, т.е. природу), физика (в терминологии Ломоносова), или естествознание (в современной терминологии). Есть ближайшие аналоги знания философского, которое, как и естественно-научное знание, является, по Ломоносову, прежде всего знанием рационализированным. В этом отношении Ломоносов — сторонник верознания, хотя никак не может быть назван сторонником религиозной философии, институционализация которой в России происходит позже, в 30—40-е гг. XIX в. Если для И.В. Киреевского «философия не есть одна из наук, и не есть вера, а есть проводник между науками и верой» (тоже формула верознания, но уже иного рода), то для М.В. Ломоносова философия как раз ближе к науке, она отличается от веры, хотя и является для нее, по его словам, «родной сестрой». Упомянутая концепция верознания, подчеркнул М.А. Маслин, является весьма емкой и перспективной для познания различных оттенков соотношения разума и веры в истории русской философии.
Почетный профессор МГУ имени М.В. Ломоносова, докт. филос. наук Г.Г. Майоров поздравил профессора В.В. Соколова с выходом в свет его фундаментального труда, посвященного философии, рассмотренной с точки зрения ее истории. Он отметил, что хотя эта книга номинирована как «учебное пособие для вузов», она, по существу, представляет собой весьма оригинальное, всестороннее, сугубо научное исследование западно-европейской философии от момента ее рождения до середины XIX в. Это не означает, что В.В. Соколов в своей книге рассматривает западноевропейскую философию изолированно от других культур. Напротив, отдельные главы он посвящает предфилософскому мировоззрению древнейших восточных цивилизаций (глава I), религиозно-философским учениям Византии (глава VIII) и арабо-мусульманской и еврейской средневековой философии (глава IX). Свою историю философии В.В. Соколов доводит до середины XIX в., завершая ее критикой в главе «От философии к идеологии в марксизме — диалектический материализм» (глава XIII).
Г.Г. Майоров отметил, что его оценка книги В.В. Соколова более чем положительная, почти восторженная. Несмотря на большой объем текста, книга совершенно лишена пустословия. Напротив, язык автора предельно лаконичен. Особенно впечатляет эрудиция профессора В.В. Соколова. Не меньше впечатляет и оригинальность авторских трактовок философских систем и необычное понимание самой философии, с которыми, правда, не всякий историк философии согласится. На первой же странице текста читаем, что элегия и мифология — теоретическая платформа, появляющаяся еще до философии (с. 3), и далее: философию «можно и даже должно понимать как наиболее сложную науку о человеке (о чем говорит само древнегреческое слово «любомудрие» (там же)). Подобное понимание, по мнению Г.Г. Майорова, вряд ли выражает специфику философии, а слово «любомудрие» (философия) вряд ли сводится к понятию «самая сложная наука о человеке». Неудачным, на его взгляд, следует признать и определение В.В. Соколовым философии: «...наиболее систематическое, максимально рационализированное мировоззрение» (с. 5). Под данное определение философии не подойдет не только философия Ницше и Кьеркегора, но и философия Платона и неоплатоников, не говоря уже об ирра-ционалистических направлениях философии.
Однако все замечания, подчеркнул Г.Г. Майоров, касаются только нескольких неудачных выражений, попавших на страницы превосходно написанной и необычайно содержательной книги, в которой В.В. Соколов, проявляя присущую ему от природы способность к обобщению, создает впечатляющую картину развития философии в истории от зарождения в Древней Греции до все-
объемлющего идеализма и немецкой классической философии и от него до «диалектического материализма» Маркса и Энгельса (глава XVIII).
Г.Г. Майоров сказал, что, судя по предыдущим выступлениям коллег, присутствующих в зале, они в большинстве своем сосредоточились главным образом на Введении, тогда как главные научные результаты получены автором в основной части книги, и там же реализуется его прекрасная идея представить философию через ее историю.
В заключение Г.Г. Майоров охарактеризовал труд В.В. Соколова как большой вклад в российскую историко-философскую науку.
Профессор кафедры социальной философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, докт. филос. наук И.А. Го-бозов сказал, что В.В. Соколов является выдающимся историком философии. На его учебниках выросли многие отечественные философы, внесшие затем большой вклад в историко-философскую дисциплину. Представленная работа является квинтэссенцией многочисленных трудов профессора В.В. Соколова. Это классический труд, посвященный классическим и вместе с тем традиционным философским проблемам. Его ценность заключается в том, что философия в настоящее время переживает глубокий системный кризис. Сейчас доминируют постмодернистские концепции, сводящие серьезные философские рассуждения к пустому дискурсу обо всем и ни о чем.
Сразу же во Введении автор подчеркивает, что «философия — весьма древний и нелегкий для понимания компонент духовной интеллектуальной культуры человечества» (с. 3). Поэтому философия не есть пустой дискурс. С самого начала она рефлектировала над бытием человека и окружающей социоприродной действительностью.
По мнению И.А. Гобозова, В.В. Соколов в своей книге поднял много интересных проблем, но особого внимания заслуживает проблема субъектно-объектных отношений. Раскрытие этих отношений «позволяет трактовать одни учения смещенными в сторону объекта — в максимальной форме это материализм, а другие — в сторону субъекта. Наиболее последователен здесь так называемый субъективный идеализм» (с. 7). Сейчас из философской литературы изгнаны термины «материализм» и «идеализм». Но В.В. Соколов показал, что эти термины не являются искусственными конструктами. Они отражают реалии истории философии.
К недостаткам книги И.А. Гобозов отнес изложение марксизма. Он считает, что это изложение носит поверхностный и предвзятый характер.
В заключение И.А. Гобозов пожелал В.В. Соколову крепкого здоровья и еще больших творческих успехов.
Профессор кафедры истории зарубежной философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, докт. филос. наук В.Ф. Титов отметил, что ему удалось прочитать только три главы: XIV — о философии Канта, XVI — об идеалистической философии Гегеля и заключительную XVIII — о философии марксизма. В своем выступлении он коснулся лишь содержания заключительной главы. Свой выбор, отметил В.Ф. Титов, он объясняет двумя обстоятельствами. Во-первых, тем, что в современной России далеко не все авторы, пишущие по истории философии, уделяют должное внимание вкладу классического марксизма в развитие философии. Во-вторых, тем, что в работах многих авторов имеет место необъективное, предвзятое, политически конъюнктурное освещение учения основоположников марксизма. В этой связи не лишним будет упомянуть тот факт, что даже Т.И. Ойзерман, самый известный и влиятельный в советские времена марксист, в 2003 г. опубликовал книгу «Марксизм и утопизм». В ней наряду с советской интерпретацией содержится немало высказываний об утопичности идей марксизма и даже об их недостаточной аргументированности. Вот одно из них: «Марксово исследование капитализма осталось незавершенным. Более того, исследование развития капитализма осталось незавершенным и в трудах всех без исключения последователей Маркса. Это обстоятельство, которое никогда не учитывалось в полной мере марксистами XX века, обесценивало их социалистические выводы».
В.В. Соколов, по мнению В.Ф. Титова, несмотря на критическое отношение к марксизму в целом, объективно оценивает место и роль марксизма в истории философии, раскрывая его сильные и слабые стороны. Это позволяет составить адекватные представления о месте и роли Маркса и Энгельса в истории философии.
Солидаризируясь с ранее выступавшими, В.Ф. Титов еще раз подтвердил высокий научный уровень книги и огромный вклад Василия Васильевича Соколова в развитие историко-философской науки.
С заключительным словом выступил автор книги, профессор В.В. Соколов.
Он выразил благодарность всем участникам обсуждения его книги, работа над которой осуществлялась по гранту РГНФ и, согласно его требованиям, была выпущена в свет издательством «Академический проект» как учебник. В предшествующем издании 2004 г, опубликованном в большой серии «Классический университетский учебник» (в связи с 250-летием МГУ имени М.В. Ломоносова), книга была озаглавлена «Историческое введение в филосо-
фию». Это издание обсуждалось на «Круглом столе» в журнале «Вопросы философии» в мае 2005 г. (отчет обсуждения опубликован в № 3 журнала за 2006 г.). Некоторые участники тогдашнего обсуждения приняли участие и в нынешнем. В.В. Соколов заметил, что обсуждаемая работа значительно отличается от предшествующего издания. Новое название «Философия как история философии» обосновано существенными концептуальными поправками во Введении ко всей увеличенной в объеме и содержании книге, которая, к сожалению, по-прежнему представлена как «учебник». Предшествующее издание завершалось философией Канта, теперешнее включает последующую немецкую классическую философию и философию К. Маркса и Ф. Энгельса.
Наиболее адекватным было бы отнести книгу к «учебному изданию» (на завершающем контртитуле оно обозначено как «научное издание»). Разработка в ней субъект-объектной парадигмы, а также других новых концептуальных положений, составляющих теоретический фундамент данного исследования, значительно отличает его от множества обычных описательно-эмпирических пособий и некоторых монографий. Конечно, данная книга не может служить начальным пособием по истории философии, но вполне «по зубам» магистрантам и тем более аспирантам, освоившим историю философии на первом уровне.
В.В. Соколов отметил, что на презентации поставлены некоторые первостепенные вопросы общеметодологического и более частного характера. Как тех, так и других могло бы быть, конечно, еще больше. На упомянутом выше «Круглом столе» в «Вопросах философии» в 2005 г. один из его участников (кажется, А.А. Гусейнов) высказал мнение, что книга нуждается во многих обсуждениях. Теперь ее объем увеличился и введены новые идеи. В.В. Соколов сказал, что если позволят здоровье и обстоятельства, в течение 3—4 лет он смог бы проанализировать труды важнейших российских мыслителей и более поздних западных философов в свете концепции «верознания» (и не только). Но вряд ли возможен второй том этого труда. Не вдаваясь в такого рода мечтания, автор вынужден был возразить Г.Г. Майорову, который не принял его общее определение философии как наиболее сложной науки о человеке. Между тем, по мнению В.В. Соколова, исходная формула субъект-объектности как единства в раздвоении ориентирует именно на такое определение философии, что доказывается всей историей мировоззрения философии.
В.В.Соколов отметил также, что он во многом не удовлетворен тем, как получилась глава («эпоха») о Марксе и Энгельсе. Следовало бы в первую очередь изложить их формулировку исторического материализма и лишь затем диалектического, хотя суть пер-
вого выявлена, по мнению автора, удовлетворительно. Вместе с тем автор полагает, что ему удалось правильно раскрыть различие между Марксом и Энгельсом в истолковании так называемой диалектики и отметить неопределенность в ее трактовке последним. В.В. Соколов считает правильным в концептуальном отношении замену этого антично-средневекового неопределенного теоретизирования на диадную методологию, с одной стороны, и триадную — с другой. В характеристике же диалектики как логики поставил точку Аристотель, подчеркнул В.В. Соколов.
В.Д. Рута*
* Рута Владимир Дмитриевич — кандидат философских наук, доцент кафедры философии РЭУ имени Г.В. Плеханова, тел.: 503-17-56; e-mail: vdruta@yandex.ru
