CC BY
12РУССКО-ВИЗАНТИЙСКИЙ ВЕСТНИК
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 4 (7) 2021
В. Б. Белукова, И. Б. Гаврилов, В. Т. Захарова, священник Игорь Иванов, А. М. Любомудров, Н. И. Пак
«Истинная Россия есть страна милости, а не ненависти».
Материалы круглого стола научного проекта Издательства СПбДА «Византийский кабинет» к 50-летию кончины классика литературы Русского зарубежья Бориса Константиновича Зайцева (1881-1972)
УДК 1(091)(470)+821.161.1 DOI 10.47132/2588-0276_2021_4_153 EDN BOIQKZ
Аннотация: Публикация подготовлена на основе выступлений участников круглого стола «Истинная Россия есть страна милости, а не ненависти», приуроченного к 50-летию кончины выдающегося русского писателя-эмигранта ХХ в. Бориса Константиновича Зайцева (1881-1972). Состоявшееся 2 февраля 2022 г. в дистанционном формате мероприятие было организовано научно-просветительским проектом Издательства СПбДА «Византийский кабинет» совместно с кафедрой богословия и кафедрой иностранных языков СПбДА. Публикуются тезисы выступлений некоторых участников, на материале отдельных произведений и тем в творчестве Зайцева (воспоминаний писателя и его современников, романа «Золотой узор», тетралогии «Путешествие Глеба», рассказа «Аграфена», книги, очерков и писем об Афоне) рассматривающих особенности его литературного стиля, историософии и мировоззрения. Отмечено, что творческое наследие великого художника не утратило актуальности в наши дни и продолжает по-христиански благотворно воздействовать на современного читателя.
Ключевые слова: Б. К. Зайцев, Россия, православие, русская литература ХХ в., религиозное мировоззрение, христианское мировоззрение, Серебряный век, русская эмиграция, революция, Афон, историософия.
Об авторах: Виктория Богдановна Белукова
Кандидат филологических наук, доцент, доцент кафедры русской литературы ХХ в. Московского государственного областного университета.
E-mail: zaglobav@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0001-8314-0719
Игорь Борисович Гаврилов
Кандидат философских наук, доцент, доцент кафедры богословия Санкт-Петербургской духовной академии.
E-mail: igo7777@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0003-3307-9774
Виктория Трофимовна Захарова
Доктор филологических наук, профессор Нижегородского государственного педагогического университета им. Козьмы Минина.
E-mail: victoriazaharova95@gmail.com ORCID: https://orcid.org/0000-0001-6871-1368
Священник Игорь Анатольевич Иванов
Кандидат философских наук, доцент, заведующий кафедрой иностранных языков и доцент кафедры богословия Санкт-Петербургской духовной академии.
E-mail: igivan74@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0003-0749-8238
Алексей Маркович Любомудров
Доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук.
E-mail: anketaspb@yandex.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0002-4351-6774
Надежда Идюновна Пак
Доктор филологических наук, научный сотрудник Музея истории г. Обнинска. E-mail: elpis-52@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0002-2044-5862
Для цитирования: Белукова В. Б., Гаврилов И. Б., Захарова В. Т., Иванов И., свящ, Любомудров А. М, Пак Н.И. «Истинная Россия есть страна милости, а не ненависти». Материалы круглого стола научного проекта Издательства СПбДА «Византийский кабинет» к 50-летию кончины классика литературы Русского зарубежья Бориса Константиновича Зайцева (1881-1972) // Русско-Византийский вестник. 2021. №4 (7). С. 154-166.
RUSSIAN-BYZANTINE HERALD
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 4 (7) 2021
Victoria B. Belukova, Igor B. Gavrilov, Victoria T. Zakharova, Priest Igor Ivanov, Alexei M. Lyubomudrov, Nadezhda I. Pak
"True Russia is a Country of Mercy, not Hatred".
Materials of the Round Table of the SPbTA Publishing House Scientific Project "Byzantine Cabinet" to the 50th Anniversary of the Death of the Russian Abroad Literature Classic Boris Konstantinovich Zaitsev (1881-1972)
UDC 1(091)(470)+821.161.1
DOI 10.47132/2588-0276_2021_4_153 EDN BOIQKZ
Abstract: The publication was prepared on the basis of the speeches of the participants of the round table "True Russia is a country of mercy, not hatred", dedicated to the 50th anniversary of the death of an outstanding 20th century Russian emigrant writer Boris Konstantinovich Zaitsev (1881-1972). The event, which took place on February 2, 2022
in a remote format, was organized by the scientific and educational project of the SPbTA Publishing House "Byzantine Cabinet" together with the SPbTA Theology Department and Foreign Languages Department. The theses of the speeches of some participants are published, based on the material of individual works and themes in Zaitsev's work (memoirs of the writer and his contemporaries, the novel "Golden Pattern", the tetralogy "Gleb's Journey", the story "Agraphena", books, essays and letters about Athos) considering the features of his literary style, historiosophy and worldview. It is noted that the creative heritage of the great artist has not lost its relevance today and continues to have a Christian beneficial effect on the modern reader.
Keywords: B. K. Zaitsev, Russia, orthodoxy, Russian 20th century literature, religious worldview, christian worldview, the Silver Age, Russian emigration, revolution, Athos, historiosophy.
About the authors: Victoria Bogdanovna Belukova
Candidate of Philological Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Department of Russian 20th Century Literature, Moscow State Regional University.
E-mail: zaglobav@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0001-8314-0719
Igor Borisovich Gavrilov
Candidate of Philosophical Sciences, Associate Professor, Associate Professor of the Theology Department, St. Petersburg Theological Academy.
E-mail: igo7777@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0003-3307-9774
Victoria Trofimovna Zakharova
Doctor of Philological Sciences, Professor of the Kozma Minin Nizhny Novgorod State Pedagogical University.
E-mail: victoriazaharova95@gmail.com ORCID: https://orcid.org/0000-0001-6871-1368
Priest Igor Anatolyevich Ivanov
Candidate of Philosophical Sciences, Associate Professor, Head of the Foreign Languages Department, Associate Professor of the Theology Department, St. Petersburg Theological Academy. E-mail: igivan74@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0003-0749-8238
Alexei Markovich Lyubomudrov
Doctor of Philological Sciences, Leading Researcher, Institute of Russian Literature (Pushkin House) of the Russian Academy of Sciences.
E-mail: anketaspb@yandex.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0002-4351-6774
Nadezhda Idyunovna Pak
Doctor of Philological Sciences, Researcher at the Obninsk Museum of History.
E-mail: elpis-52@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0002-2044-5862
For citation: Belukova V.B., Gavrilov I.B., Zakharova V.T., Ivanov I., priest, Lyubomudrov A.M., Pak N. I. "True Russia is a Country of Mercy, not Hatred". Materials of the Round Table of the SPbTA Publishing House Scientific Project "Byzantine Cabinet" to the 50th Anniversary of the Death of the Russian Abroad Literature Classic Boris Konstantinovich Zaitsev (1881-1972). Russian-Byzantine Herald, 2021, no. 4 (7), pp. 154-166.
2 февраля 2022 г. научно-просветительский проект Издательства Санкт-Петербургской духовной академии «Византийский кабинет» провел дистанционный круглый стол на тему «Истинная Россия есть страна милости, а не ненависти», посвященный 50-летию памяти выдающегося русского писателя ХХ в. Бориса Константиновича Зайцева (1881-1972)1.
Организаторами выступили кафедра богословия и кафедра иностранных языков СПбДА в лице проводивших мероприятие кандидата философских наук, доцента, заведующего кафедрой иностранных языков и доцента кафедры богословия СПбДА свящ. Игоря Иванова и кандидата философских наук, доцента, доцента кафедры богословия СПбДА Игоря Борисовича Гаврилова. Соведущим также стал Алексей Маркович Любомудров, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук, пригласивший к участию видных отечественных исследователей творчества писателя.
На круглом столе присутствовали: Белукова Виктория Богдановна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы XX в. Московского государственного областного университета; Бронская Людмила Игоревна, доктор филологических наук, профессор кафедры отечественной и мировой литературы Гуманитарного факультета Северо-Кавказского федерального университета; Бойко Светлана Сергеевна, доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы новейшего времени Российского государственного гуманитарного университета; Громова Алла Витальевна, доктор филологических наук, профессор кафедры русской литературы Московского городского педагогического университета; Захарова Виктория Трофимовна, доктор филологических наук, профессор кафедры русской и зарубежной литературы Нижегородского государственного педагогического университета им. К. Минина; Климчукова Вера Николаевна, кандидат филологических наук, доцент заведующая кафедрой русской литературы ХХ в. Московского государственного областного университета; Крылова Снежана Владимировна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы XX в. Московского государственного областного университета; Пак Надежда Идюновна, доктор филологических наук, научный сотрудник Музея истории Обнинска; Титова Наталия Станиславовна, кандидат филологических наук, доцент кафедры лингвистики и переводоведения МГИМО; Фетисенко Ольга Леонидовна, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом) Российской академии наук.
Ниже представлены собранные организаторами и оформленные для публикации тезисы выступлений некоторых участников.
Игорь Борисович Гаврилов: О некоторых источниках формирования религиозного мировоззрения Б. К. Зайцева
Борис Константинович Зайцев, один из последних русских классиков, патриарх литературы Русского зарубежья, прожил долгую творческую жизнь, большая часть которой прошла на чужбине, в изгнании. Он быстро вошел в русскую литературу
1 Ранее в «Русско-Византийском вестнике» уже были опубликованы материалы двух круглых столов «Византийского кабинета»: Иванов И., свящ., Гаврилов И.Б., Титаренко С.Д., Ти-таренко Е. М, Сокурова О. Б., Маркидонов А. В. Вячеслав Иванов: поэт, философ, христианин. К 70-летию со дня кончины. Материалы круглого стола научного проекта Издательства СПбДА «Византийский кабинет» // Русско-Византийский вестник. 2020. № 1 (3). С. 338-355; Хондзин-ский П., прот. Костромин К., прот. Легеев М, свящ., Иванов И., свящ., Оболевич Т. С., Маркидонов А.В., Фатеев В.А., Гаврилов И.Б., Медоваров М.В., Тесля А.А. Наследие прот. Георгия Фло-ровского (1893-1979): pro et contra. Материалы круглого стола научного проекта Издательства СПбДА «Византийский кабинет» к 40-летию кончины выдающегося православного мыслителя // Русско-Византийский вестник. 2021. № 1 (4). С. 156-175.
в начале ХХ столетия и, хотя страстно любил русскую классику XIX в. (Жуковского, Тургенева), тем не менее, ощущал себя уже человеком нового времени. Зайцев легко и органично вписался в блистательную художественную атмосферу литературной Москвы Серебряного века, начав писательский путь с импрессионизма. В своей красочной прозе он создавал живопись из слов, что позволило называть его акварелистом.
Говоря об истоках своего творчества, Зайцев называл своими литературными крестными трех знаменитых писателей того времени: Михайловского, Короленко и Чехова. Но, безусловно, не они уже определяли атмосферу Серебряного века. Как признавался писатель, «воздух тогдашний наш был — появление символизма в России»2.
Для формирования идейного мира и религиозного мировоззрения Зайцева особенно важен был Владимир Соловьев: его «Чтениями о Богочеловечестве» начинающий писатель зачитывался ночами. По позднему признанию Зайцева, «Соловьев первый пробивал пантеистическое одеяние моей юности и давал толчок к вере»3. Среди известных и близких ему фигур Серебряного века писатель также особо выделял поэта-символиста и оригинального мыслителя-мистика Вячеслава Иванова.
Еще одним незабываемым впечатлением молодости, «замечательным вдохновителем», оставившим огромный след в жизни и творчестве Зайцева, стала Италия, воспринятая как «чистое откровение красоты». Впервые он встретился с ней в 1904 г., «а потом не раз жил там — и на всю жизнь вошла она в меня: природой, искусством, обликом народа, голубым своим ликом»4. Воспринятое в Италии чувство красоты впоследствии помогало писателю переживать трудное и страшное время революции — «в ужасе, ярости и безобразии жизни она была единственным как бы прибежищем, Рафаэль и божественная Империя, Парнас и музы Ватикана умеряли бешенство скифа»5.
Однако, по замечанию хорошо знавшего Зайцева русского философа-эмигранта Федора Степуна, «как глубоко ни любил Зайцев Данте и Италию, он, конечно, никогда не был русским западником, хотя бы уже потому, что любимый нашими западниками Запад был, если не считать русских католиков, порождением атеистического просвещения XVIII века. Но, как было уже сказано, нельзя причислять Зайцева и к славянофилам. В нем две души: поклонник древней Эллады, он одновременно и исповедник византийского православия»6.
Вспоминая дореволюционное время, писатель отмечал: «Удивляешься младенчеству своему политическому, удивляет односторонность, сосредоточенность на себе
2 Зайцев Б.К. О себе. URL: http://az.lib.rU/z/zajcew_b_k/text_1943_o_sebe.shtml (дата обращения: 15.02.2022).
3 Там же.
4 Там же.
5 Зайцев Б.К. Москва // Его же. Собрание сочинений: В 11 т. Т. 6: Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести. М.: Русская книга, 1999. С. 122.
6 Степун Ф.А. Борису Константиновичу Зайцеву — к его восьмидесятилетию // Его же. Портреты. СПб.: РХГИ, 1999. С. 266.
Борис Константинович Зайцев — студент Московского университета, 1902 г.
Рене Герра и Борис Зайцев в кабинете писателя в парижском доме на авеню де Шале, 1967 г.
(незнание народа, книжность, одинокая утонченность — грех нашей художнической молодости...)»7.
Революция дала Зайцеву, как и многим его современникам, трагический и экзистенциальный опыт жизни, пробудив в нем не только огромный лирический, но и духовно-религиозный талант. Писатель всегда признавал, что лучшие его произведения «рождены Россией трагической»: «Революция странное действие оказала на мое писание: сперва резко отвела от тургеневско-чеховского вновь в сторону лиризма и импрессионизма (с другим содержанием; и одновременно — отход к общечеловеческому и Западу). А затем, в эмиграции, дала созерцать издали Россию, вначале трагическую, революционную, потом более ясную и покойную — давнюю, теперь легендарную Россию моего детства и юности. А еще далее в глубь времен — Россию Святой Руси, которую без страданий революции, может быть, не увидел бы и никогда»8.
Об этом же свидетельствует и такой авторитетный исследователь творчества Зайцева как Рене Герра: «Революция дала Зайцеву второе дыхание» и определила его духовную эволюцию9.
Ф. Степун также писал: «Революция обогатила Зайцева, как он сам благодарно признает, углубленным постижением России: ее религиозных корней и ее устремлений к истине и справедливости»10. Главным содержанием творчества писателя философ считал «проникновенное, не лишенное умиленности, но все же всегда трезвенное изображение той России, которую славянофилы и Достоевский называли „Святой Русью"»11.
7 Зайцев Б.К. Молодость — Россия. URL: http://az.Hb.ru/z/zajcew_b_k/text_1951_molodost_rossia. shtml (дата обращения: 15.02.2022).
8 Там же.
9 Герра Р. «Когда мы в Россию вернемся...». СПб.: Росток, 2010. С. 27, 30.
10 Степун Ф. А. Борису Константиновичу Зайцеву — к его восьмидесятилетию. С. 276.
11 Там же.
«Странным образом революция, которую я всегда остро ненавидел, на писании моем отозвалась неплохо, — признавал сам Зайцев. — Страдания и потрясения, ею вызванные, не во мне одном вызвали религиозный подъем. Удивительного в этом нет. Хаосу, крови и безобразию противостоит гармония и свет Евангелия, Церкви. (Само богослужение есть величайший лад, строй, облик космоса.)»12. Зайцев также признавался, что такая тема как жизнеописание великого русского святого прп. Сергия Радонежского не завладела бы им в дореволюционное время.
По замечанию писателя, воспринявшего происходившие с ним события с христианской точки зрения, эмигрантство стало для него не столько драмой, сколько школой смирения13. Р. Герра считал, что крест — это приговор Зайцева к положению изгнанника, навсегда оторванного от своей родины, а спасение заключалось в свободе писать, свободе творчества14.
Приведу и еще несколько характерных высказываний самого писателя, связанных с осмыслением им духовного образа родины: «Вообще годы оторванности от России оказались годами особенно тесной с ней связи в писании. За ничтожными исключениями все написанное здесь мною выросло из России, лишь Россией и дышит»; «Если есть за что-то мне благодарить тут, то — Россию. Если есть чем болеть и страдать, то — болезнями, уродствами и искажениями той же России»15.
Далее я предоставляю слово участникам нашего круглого стола, которые на материале конкретных произведений и тем в творчестве писателя рассмотрят и раскроют особенности его художественного стиля, историософии и мировоззрения. В заключение хотелось бы напомнить всем выступающим замечательное изречение Б. К. Зайцева, которое может стать лейтмотивом нашей встречи: «Истинная Россия есть страна милости, а не ненависти»16.
Алексей Маркович Любомудров:
Борис Зайцев: опыт воплощения христианского
мировоззрения в светском творчестве
В историю литературы Зайцев вошел как лирик, художник-импрессионист, тонко чувствующий звуки и краски мира. Этому человеку, откликающемуся душой на свет звезд и музыку небесных сфер, довелось, вместе с миллионами русских людей ХХ в., пройти через тяжкие испытания, горькие скорби.
Какую позицию выбрать художнику-лирику, столкнувшемуся со стихией кровавого хаоса, торжествующей пошлости? Разгулу «безобразия, зверства и свирепости» Зайцев противопоставил гармонию, поэзию, свет. Неустанно напоминал о том, что «в душах наших не только не умирает, но, в изгнании сплачивая, ярче и чище светит облик Святой Руси — нашей духовной Родины. Нам дано огромное укрепление и счастье — в родных святынях. То, что самое важное и единственно великое в России, этого не отнять никаким политикам и никаким партиям. Оно с нами, в нашей душе и сердце»17.
Творческое и жизненное кредо были нераздельны у художника, убежденного, что «каждое малое слово участия, сострадание в беде, умиление, помощь — отблески
12 Зайцев Б.К. О себе. URL: http://az.lib.rU/z/zajcew_b_k/text_1943_o_sebe.shtml (дата обращения: 15.02.2022).
13 Зайцев Б.К. Братья-писатели. URL: http://az.lib.rU/z/zajcew_b_k/text_1947_bratia-pisateli.shtml (дата обращения: 15.02.2022).
14 Герра Р. «Когда мы в Россию вернемся...». С. 33.
15 Зайцев Б.К. О себе. URL: http://az.lib.rU/z/zajcew_b_k/text_1943_o_sebe.shtml (дата обращения: 15.02.2022).
16 Зайцев Б. К. Слово о Родине // Зайцев Б. К. Соч.: В 3 т. / Сост. Е. В. Воропаевой и А. Е. Тархова. М.: Терра, 1993. Т. 2. С. 12.
17 Зайцев Б. К. Отблески Вечного. Неизвестные рассказы, эссе, воспоминания, интервью / Сост. А. М. Любомудрова. СПб.: Росток, 2018. С. 468.
Б. К. Зайцев у могилы жены на парижском эмигрантском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, 1965 г.
все того же Высшего и Вечного в людях. Доброта — голос Бога, говорящего через человека»18. Зайцеву был дан дар разглядеть эти отсветы в окружающем мире и запечатлеть их в слове. Литературное наследие его — поистине отблески Высшего и Вечного.
Еще одна черта выделяет Зайцева среди литераторов русского зарубежья: неколебимая, твердая вера в Божественный Промысел. Мысль о том, что Господь Ему ведомыми путями ведет и спасает человека, проходит сквозь все творчество писателя, от раннего рассказа «Вечерний час», героиня которого произносит слова: «Бог дал нам страдания для неизвестных целей. Не нам их понять. Мы можем лишь любить»19, до признания в исповедальной заметке «О себе»: «.Верю, что все происходит не напрасно, планы и чертежи жизней наших вычерчены не зря и для нашего же блага. А самим нам — не судить о них, а принимать беспрекословно»20. Зайцев умел найти емкие и точные формулировки, многие из них могли бы стать афоризмами: «ничто в мире зря не делается. Все имеет смысл. <...> День и ночь, радость и горе, достижения и падения — всегда научают. Бессмысленного нет»21.
Эта же вера присутствует в размышлениях Зайцева о судьбах России в ХХ в. Он оставил замечательные образцы православной публицистики, определяющие
18 Там же. С. 463.
19 Зайцев Б.К. Собр. соч.: В 5 т. Т. 8 (доп.). Усадьба Ланиных: Рассказы. Пьесы. Переводы. М.: Русская книга, 2000. С.81.
20 Зайцев Б. К. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4. Путешествие Глеба: Автобиографическая тетралогия. М.: Русская книга, 1999. С. 591.
21 Зайцев Б.К. Собр. соч.: В 5 т. Т. 6 (доп.). Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести. М.: Русская книга, 1999. С. 117.
позицию христианина в современном грохочущем «мире Кесаря», в наступающих эсхатологических временах. Тема Креста, русской Голгофы, страданий за веру остро волнует его: «Если смотреть на Россию взором здравого смысла, одного здравого, есть от чего содрогнуться. Но за здравым есть и не-здравый. В Промысел просто надо верить, как поверил в конце Иов. А это значит — всегда свое сохраняя и ничего не уступая, принять Крест, как предложенный для неизвестных нам, необозримых, но и высших целей»22.
Сложнейшая проблема для светского творчества — воплощение христианских истин в самой ткани художественного произведения. Ведь всякая «проповедь» уничтожает художественность, вызывает внутреннее отторжение читателя. Зайцев избегает прямых нравоучений, понимая, что Истину невозможно доказать, как математическую теорему, но ее можно пережить. «Есть истины, которые созерцаются, есть истины, которые переживаются <...>. Нельзя объяснить, что такое добро, свет, любовь (можно лишь подвести к этому). Я должен сам почувствовать. Что-то в глуби существа моего должно — сцепиться, расцепиться, отплыть, причалить. Я помню ту минуту, более пятнадцати лет назад, когда я вдруг почувствовал весь свет Евангелия, когда эта книга в первый раз раскрылась мне как чудо. А ведь я же с детства знал ее»23.
Главными средствами в «апостольской» работе были для Зайцева всегда положительные, созидательные начала. Всякой критике он предпочитал предложение добра, света и радости, которые дает людям Истина.
Виктория Трофимовна Захарова:
Б. К. Зайцев — светоносный художник трагической эпохи
Во время фашистской оккупации в Париже Б. К. Зайцев оставляет в дневнике поразительное признание: «Что же, я так устроен: знаю отлично, как страшен, жесток, гибелен этот мир, но всему в нем есть обратное, и мне дано видеть не гадость, а прекрасное его, больше любить, а не ненавидеть. Изображать чаще и лучше очаровательное его и светлое, чем тьму и зверство»24.
Несмотря на трагизм происходящего, Б. Зайцев оставался тем светоносным художником, каким его узнали и полюбили в России в удивительно яркий период ее культурной жизни, названный Серебряным веком. Но в эмиграции эти качества многократно умножились уже сознательно глубоко постигнутым православным мировосприятием. Сегодня понятно, что наследие Б. Зайцева — это наше национальное достояние.
Известно, что для русской интеллигенции начала ХХ в. проблема обретения веры была одной из самых болезненных. У Б. К. Зайцева она присутствует во многих произведениях, например, в романе «Золотой узор». Его внутренний сюжет — обретение веры главной героиней Наташей, изображение драматического и в то же время просветленного в итоге ее духовного пути. Много значит в ее духовном росте возвращение в Россию во время Первой мировой войны, когда закончилась эпоха романтически-легкомысленного отношения к жизни. Укрепляющееся в ней православное мироощущение помогло ей понять войну как вселенское несчастье и как несчастье каждого, даже если оно еще не коснулось кого-то лично.
Благодаря русской деревне Наташе дано было ощутить и причастность к своему народу, своей земле, своей вере. Мотив древности здесь, в «русских главах», — ведущий у Зайцева: «Вечер деревенский, тоже древний..»25 Крепость древней веры своего
22 Зайцев Б.К. Собр. соч.: В 5 т. Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии. М: Русская книга, 2000. С. 325.
23 Там же. С. 58.
24 Там же. С. 184.
25 Зайцев Б.К. Золотой узор // Зайцев Б.К. Собр. соч.: В 5 т. Т. 3. М.: Русская книга, 1999. С. 93.
народа оказалась, как показывает автор, главенствующим фактором и в становлении Наташи как певицы, как человека искусства. Это, конечно, было особенно важно для Б. Зайцева, у которого религиозное восприятие жизни и отражение ее в творчестве связаны неразрывно.
В «римских главах» первой части кульминацией является та, в которой героиня пела в церкви: «Я утверждаю веру голосом несильным, но бледнею, слезы на моих глазах»26. Сакральный текст проникает в душу певицы. Эти слова можно считать эпиграфом для всего творчества Б. К. Зайцева. «Несильный» — это значит у Зайцева ненавязчивый, со смиренным пониманием скромности своего дара, своих возможностей (так понимал он сам свое призвание), но, тем не менее, — это уверенное утверждение своей жизненной позиции.
И совершенно необходимым в этом прекрасном и вечном мире оказывается «присутствие России»: это письмо Маркела, где он признается: «.Мы столько видели, и столько пережили, столько настрадались. Нам предстоит жить и бороться, утверждая наше. И сейчас, особенно я знаю, да, важнейшее для нас есть общий знак — креста, наученности, самоуглубления»27. Ощущая это письмо как послание, Наташа самоуглубленно-созерцательно впитывает в себя сакральную древность Рима, прежде всего христианскую: «Мы видели гробницы первых пап, крипту св. Цецилии и теперь <...> шли по Аппиевой дороге. <...> Мы шли по камням ее тысячелетним, и тысячелетние могилы нас сопровождали. <...> Опустилась на землю, поцеловала след стопы Господней. Все кипело и клубилось во мне светлыми слезами»28.
Так проникновенно-лирически, как бы скрепляя тысячелетними камнями день сегодняшний и христианскую Вечность, заканчивается роман писателя об обретении и утверждении веры в сознании героев. Борис Зайцев, обладавший лирико-созерцательным даром, умел мужественно и твердо вводить в свои произведения идеи высочайшего духовного плана.
Надежда Идюновна Пак:
Особенности усадебного топоса любви
в тетралогии Б. К. Зайцева «Путешествие Глеба»
В «Путешествии Глеба» есть почти все топосы усадебного мира: особый пространственный мир, особый ритм жизни, соответствующая субъектная организация (господа и крестьянский мир). Обратим внимание на то новое, что вносит Зайцев в этот мир в своем произведении.
Писатель задался целью показать формирование творческой личности, посему чувствам и переживаниям героя, способствовавшим развитию его дарований, уделяется особое внимание. Красота природы открывается ребенку («Заря»), подростку («Тишина»), юноше («Юность») именно в усадьбе, расположенной в средней полосе России, и раскрывается как красота Божьего мира. Здесь же, в усадьбе, начинается и познание истории России, ее культуры.
По-своему развертывается и топос усадебной любви. С одной стороны, он подается в ироническом ключе, когда возникшее поэтически-романтическое чувство к девушке не получает «поддержки» образом усадьбы, куда герой приезжает по ее приглашению. С другой стороны, тема любви необычайно важна в тетралогии и начинается она с атмосферы «дыхания любви», в которой рос герой.
Роман «Заря», где усадебный мир развернут во всей своей красоте, раскрывает тему любви именно как любви в семье. Писатель показывает эту идеальную любовь глазами ребенка, который далек еще от понимания непростых отношений между людьми. Чистое детское сердце видит союз матери и отца таким, каким он должен
26 Там же. С. 78.
27 Там же. С. 198.
28 Там же. С. 199.
быть: «это высшие благодетельные силы: как им не жить в согласии?»29
Тем не менее образ матери выходит на первый план: мать — это «верховная власть», по соображениям которой можно даже пропустить уроки. Такой статус обусловлен ответственностью, заставляющей мать «всегда о ком-то беспокоиться». Тема материнской любви оказывается неразрывно связанной с усадьбой, с «гнездом», с большим уютным домом и садом. Она умеет всякий раз на новом месте обустроить удобную жизнь: «Возобновляется ткань, длинный холст дней от Устов до Лю-динова и Балыкова, а теперь Москва. <...> Это жизнь, мелкое крепкое ее сложение: „гнездо", мать эти гнезда ценила. <...> Все течет правильно. Крепко гнездо матери»30. В доме, как в храме, не должно быть никакой нравственной скверны: «Из ее дома должны выходить не „романчики" (чего она терпеть не могла), а браки»31. Такая нравственная установка обусловила соответствующие ориентиры детей. Можно, стало быть, говорить об усадьбе как пространстве нравственного
формирования личности. И не случайно Глеб, устраиваясь в новом жилище, «вынул фотографию матери: все правильно, все в порядке»32. Фотография здесь — как икона, идеальный образ.
Особая любовь матери к сыну проходит через все произведение. Весьма интересна репрезентация этой любви. На утомительном пути в Илев пасхальной ночью: «Он ощутил усталость, положил голову на плечо матери. <...> Он мог устать, она — нет. Он мог дремать, склоняя голову ей на плечо, ее же плечо для того и создано, чтобы к нему склоняться. Мать сидела ровная и покойная»33. Созданная картинка вполне соотносима с иконографическим типом Богоматери с Младенцем. Не менее выразителен и эпизод представления Глебу учительницы: «Мать с нежностью повернула к нему обычно холодноватое, прекрасно-тонкое лицо. Он прильнул ей к щеке»34. Богородичный (Благовещенский) мотив проступает и в многократном изображении матери, занимающейся шитьем: «мать тоже что-нибудь шила», «мать и бабушка Франя шили», «мать шила», «у матери, шившей рядом», «мать продолжала шить»35 и т. д.
Еще один иконографический сюжет — «Вертоград заключенный» — просматривается в тетралогии. Мать следила за порядком и красотой в усадьбах, особенно любила цветники: «Цветником она много занималась — цветы любила: сама поливала свои левкои, петунии, маргаритки»36. В романе «Древо жизни» сказано, что она после революции и гражданской войны живет «даже в прежнем доме <...>,
Мать Б. К. Зайцева Татьяна Васильевна
29 Зайцев Б.К. Собр. соч.: В 5 т. Т. 4. Путешествие Глеба: Автобиографическая тетралогия. М.: Русская книга, 1999. С. 34.
30 Там же. С. 355.
31 Там же. С. 253.
32 Там же. С. 220.
33 Там же. С. 180.
34 Там же. С. 93.
35 Там же. С. 38, 44, 53, 59, 60.
36 Там же. С. 252.
в цветнике были цветы, дорожки расчищены»37. Цветник — райский уголок, огражденный от бушующего житейского моря.
Таким образом, для Зайцева память о России именно как об усадьбе, как об идеальном, должном устроении жизни, не может исчезнуть. И важна усадьба не в ее материальной данности, а именно как отражение ее первообраза — мира высшей реальности, исполненного истинной Любви. Любви, которая дарована человеку для его домостроительства на земле.
Виктория Богдановна Белукова:
Рассказ Бориса Зайцева «Аграфена» и его современное восприятие
Скрытую внутреннюю динамику рассказа Б. Зайцева «Аграфена» (1907) как нельзя лучше передает стихотворение Ф. И. Тютчева «Предопределение» с его образом любви как «слиянья <...> и поединка рокового». Поэтические приемы, которые использует писатель, многообразны. Само имя героини (лат. «горестная») настраивает на картину ее нелегкой доли, ограниченной работой и бытом. Аграфена, по сути, страдалица, но, как и всякая женщина, хочет любви; ее можно отнести к тому типу женских образов русской литературы, кто несет крест своей далеко не благополучной судьбы.
В рассказе выражена стихийная сила народной души в ее соотнесенности с христианским представлением мира. Авторская мысль — в необходимости развития добра, изначально заложенного в человеке, в преодолении всех проявлений зла и несовершенства, являющегося следствием грехопадения.
Особого внимания заслуживает 27 глава: читатель оказывается перед вопросом, от чьего имени здесь ведется повествование и кто говорит с героиней? Примечательно, какие ответы дают современные студенты: «это может быть и привидение, и Святой Дух, и сам Господь»; «можно поделить произведение на мир земной и мир небесный, и эта глава разворачивается как раз в небесном мире»; «Анна нарушила заповеди: она погубила свое дитя, разбила сердце матери, создала кумира своей любви. И совершила самый страшный грех. Разумеется, знать все это может только Главный Судия — Бог»; «это обращение к душе Анны на Страшном суде; рассказ о последних моментах ее жизни»; «именно Бог является повествователем в данной главе, Бог, видевший всю нелегкую жизнь дорогой нашей Аграфены. И кто видит последние мгновения ее? Только Бог».
Эти ответы говорят о том, что даже современное секулярное сознание молодых людей все-таки способно воспринимать и в целом верно интерпретировать метафизику зайцевского рассказа. «Аграфена», как и все созданное Б. Зайцевым, демонстрирует авторскую чистоту и силу духа в обозначении сложнейших вопросов жизни, побуждая читателя постигать бытовое и бытийное как в творчестве писателя, так и в собственной жизни.
Священник Игорь Иванов:
«Здесь самую жизнь обращают в священную поэму»:
Афон Бориса Зайцева
Из своей поездки на Афон (май — июнь 1927 г.) 46-ти летний писатель вынес множество впечатлений и переживаний, которые отразились в небольшой книге (написана 1 февраля 1928 г.)38 и очерке (написан 9 января 1969 г.)39, а также в письмах40 к родным и близким по ходу поездки.
37 Там же. С. 503.
38 Зайцев Б.К. Афон // Его же. Собрание сочинений: В 11т. Т.7. М.: Русская книга, 2000. С. 75-152.
39 Там же. С. 422-426.
40 См.: Там же. Т. 11. М.: Русская книга, 2001. С. 34-53.
По мотивам этих текстов мне и хотелось бы сказать несколько слов о некоторых примерах художественного и духовно-психологического изображения «священной поэмы» Святой Горы в сочинениях Бориса Зайцева.
Сразу обращает на себя внимание дихотомия недоступного и в то же время доступного Афона: «Я вдыхал мир — особенный и высокий. Над-жизненный, хоть проявлялся он будто в обычных, земных обликах»41. Это воспоминание 1969 г. соответствует ощущениям 1928 г.: «Простота и доброта, а не сумрачное отчуждение, — вот стиль афонский, и недаром тысячи паломников („поклонников") перебывали в этих приветливых местах»42 и «Горы, ветры, леса, кое-где виноградники и оливки, уединенные монастыри с монахами, уединенный звон колоколов, кукушки в лесах, орлы над вершинами, ласточки, стаями отдыхающие по пути на север, серны и кабаны, молчание, тишина, море вокруг. и Господь надо всем, — вот это и есть Афон»43.
Далее писатель отмечает удивительную, прямо-таки стоическую гармонию афонских насельников: «Притом основной тип афонского монаха, как мне кажется, — тип здоровый, спокойный и уравновешенный»44.
Кроме того, им свойственна деликатность и тактичность, своего рода духовный аристократизм: «Гостеприимство, мягкость и приветливость к приезжим — отличительная черта афонцев»45. Он объясняет это как естественным (хотя, конечно, и не без Промысла Божия) подбором соответствующего типа людей, так и возвышенным состоянием их души и духа вследствие молитвенного делания: «Образованных среди них мало, но какая воспитанность, в высшем смысле! Манеры, движения, речь, поклоны — все проникнуто некоторым эстетическим ритмом, который поражает. В них есть удивительное „благочиние" и, сравнительно с „миром", большая незлобность и доброта. Думаю, во-первых, что известный тип просто подбирается. Людям хищного, волчьего склада все это чуждо, нет им интереса идти в монастырь. Второе — качества природные воспитываются. Нельзя „безнаказанно" по нескольку часов в день слушать возвышеннейшую службу, петь, молиться у себя в келии, ежедневно до заката просить друг у друга прощения, каждую неделю исповедоваться и причащаться. Ясно, что в такой обстановке надо ждать наибольшего расцвета лучших человеческих свойств»46.
Эта гармонизация имеет творческо-поэтическую природу, где человек становится соработником Творцу, через простые видимые действия приводя Божии благословения в этот мир. Зайцев об этом пишет так: «.Став на иную, высшую, чем наша, ступень отношения к миру, мы не удивимся необычному для светского человека количеству крестных знамений, благословений, молитв, каждений монашеского
41 Зайцев Б. К. Афон. С. 425.
42 Там же. С. 76.
43 Там же. С. 80.
44 Там же. С. 93.
45 Там же. С. 94.
46 Там же.
Обложка первого издания книги «Афон»
обихода. Здесь самую жизнь обращают в священную поэму»47.
Благоговение перед Богом и смиренное стремление не мешать миру впитывать благостыню выражается и в смиренном афонском упокоении от дел вечером, и в этом тоже есть своя поэзия — поэзия глубинного внутреннего молчания и тишины: «Во всех монастырях Афона принято, что вышедшие возвращаются до заката, в этом есть глубокая поэзия. Солнце скроется, и кончен земной день, нечего путать и волновать мироздание своими выдумками»48.
Но при этом Борис Зайцев прекрасно отдает себе отчет в собственной неготовности вести столь высокий и столь самоотверженный образ жизни. В одном из писем он пишет родным: «Афон оч<ень> большая тема, и неразрывная с аскетикой, вообще с глубиной религии, молитвой, созерцанием, а я в этой области чувствую себя щенком. Афон не шутка. Тут: или — или. Итак, мне оч<ень> хочется досмотреть здесь по возм<ожности> больше, и иногда очень хочется просто домой, к Вам. Этот мир замечательный, мне все же не близок. Целую без конца. Привет всем. Среди м<онахов> много прелестных, оч<ень> кротк<их> и добрых»49.
Таким образом, можно сказать, что Б. Зайцев воспринял Афон целостным взглядом художника, но в разных ракурсах — он заметил и уникальную (в чем-то еще первозданную) красоту самой местности, и необычную, нездешнюю духовную (и душевную!) красоту подвижников, и их особенный строгий уклад жизни и молитвенного делания, и в то же время обратил внимание и на свою собственную душу. При этом со всей честностью художника он постарался в мельчайших подробностях зафиксировать замеченные нюансы. Хочется надеяться, что эти свойства его души (открытость, сопереживание, искренность и честность) могут воздействовать и на читателя благодаря таланту великого русского писателя.
Б. К. Зайцев и иеромонах Пинуфрий (Ерофеев) на Святой Горе, май 1927 г.
47 Там же. С. 97.
48 Там же. С. 122.
49 Там же. Т. 11. С. 47.
