CC BY
16Юрий Гончаров и в военной, и в творческой судьбе был истинным пехотинцем. Он шел пешком по родному краю, не обращая внимания на многочисленных во все эпохи резвых всадников, что суетливо мчатся мимо истинной жизни в погоне за житейским успехом. Эти всадники предпочитают не мараться о родной чернозем. Между тем именно этот родной чернозем давал великие силы
великому пехотинцу русской литературы Юрию Гончарову. А через его произведения и всем нам, его соотечественникам и читателям.
Эдуард Анашкин член Союза писателей России Самарская область
УДК ББК
Федоров Михаил Иванович, писатель (г. Воронеж)
И ЛЕГ СОЛДАТ В СВОЮ МОГИЛУ...
1
Усталым ввалился в квартиру адвокат. Три суда в 9-40, в 15-20 и в 17-00 измотали его изрядно. Только придя в себя к десяти вечера, он заглянул в Интернет.
На мониторе вырисовалась скупая строка: «Умер писатель Юрий Гончаров».
Его как подбросило.
Прочитать такое не ожидал, хотя возможность сообщения давно таилась в подсознании. Приближалось девяностолетие Гончарову.
Стало не по себе. Ведь хлопотал о награждении писателя премией «Прохоровское поле». Думал, как отметить юбилей в декабре. А тут всё как оборвалось.
Еще не веря в смерть, схватил болванку телефона и набрал номер:
- Иван Александрович1, извините за столь поздний звонок. Это правда, что Юрий Данилович...
- Мне позвонили... Все произошло в полдень...
- Значит, случилось...
Словно уточняя, набрал еще номер:
- Александр Александрович2, вы мне скажите.
- Да, да.
- А где все будет? И что?..
Он знал, как безвестно уходят заслуженные люди. Тому было много примеров. Так безгласно похоронили друга Троепольского3 и Кубанева4 журналиста Николая Гамова5. Его провожали на кладбище только дочь с внучкой и друг семьи.
Тогда дочь позвонила в редакцию «Коммуны»6: «Сообщите, умер Гамов». А ей: «Мы некро-
логов не даем». Она в сердцах воскликнула: «Да ведь он же ваш, комунновец!» На что услышала: «А мы такого не знаем».
И, словно боясь такого же исхода, адвокат рано утром включил радио и телевизор, слушал местные новости, надеясь услышать о кончине Гончарова, но звучали только криминальные и бравурные спортивные сводки.
«Эх», - подумал адвокат.
Узнал почерк одного писательского чиновника, который замалчивал неугодных людей.
Теперь названивал знакомым журналистам на радио и на телевидение, спрашивал, знают ли они о печальном событии. Ему отвечали, что знают, но объяснить, почему молчат СМИ, не могли. Что-то оказывалось выше их сил. Лишь дозвонившись до журналиста газеты «Берег»7, вздохнул, услышал успокаивающее: «Некролог дадут».
День для адвоката выдался менее плотным, чем прежний. Отодвинув дела, решил ехать к дому, где жил Гончаров. Знал девятиэтажку в центре города. Теплилась надежда: «Выставят тело для прощания».
1 Щелоков Иван Александрович, директор-главный редактор журнала «Подъем».
2 Голубев Александр Александрович, заместитель директора-главного реактора журнала «Подъем».
3 Троепольский Гавриил Николаевич (16.11.1905 -30.06.1995), писатель.
4 Кубанев Василий Михайлович (13.01.1921 -06.03.1942), поэт, журналист.
5 Гамов Николай Сергеевич (10.02.1923 - 18.08.2010), журналист, редактор.
6 Воронежская областная газета «Коммуна».
7 Воронежская городская газета «Берег».
Пересек припорошенный двор, впрыгнул в маршрутку. Нервно искал номер телефона в рассыпающейся от старости записной книжке.
Набрал:
- Виктор Мустафьевич8! Юрия Даниловича нет...
- Да, случилось такое...
- А какая у него квартира?
- Я точно не помню. Но подъезд где-то с краю.
- Со стороны ЗАГСа, - сказал адвокат. - Мне Юрий Данилович говорил, что свадьбы замучили: работать невозможно.
- Да, с того крыла, где ЗАГС. Кажется, на седьмом этаже.
- А что с прощанием?
- Этим занимаются родственники.
«Какие родственники?!» - вскипело в душе.
Представил, сколько хлопот свалилось на
единственную дочь Любу, с которой последние годы жил Гончаров.
Словно поняв, о чем идет речь, Чекиров добавил:
- Должна быть создана комиссия, - намекнул на городские власти.
- Да, он же почетный гражданин города, -поддакнул адвокат.
2
Он знал, как замалчивали в писательской организации Гончарова, как в пику ему в почетные граждане лез ставший посмешищем горе-поэт. Им было выгодно держать в тени писателя, а самим обстряпывать наградные делишки. Но на этот раз делишки не прошли: журналисты предложили в почетные Гончарова, на что Юрий Данилович возражал: «Да зачем? Ведь только измажут». А ему твердили: «Да вы что, какие пустышки себя суют!» Гончаров прошел в почетные сходу, а горе-поэта с треском прокатили.
Адвокат вылез из маршрутки и пошел к дому над обрывом.
«Вот ЗАГС», - увидел выцветшее розовое крыло пристройки.
Оглядел изломанную линию стены вознесшегося к мутному небу дома. Во дворе не увидел ни одного открытого подъезда, куда бы могли идти на прощание. Ни людей, которые бы снимали головные уборы и входили в подъезд. Ни крышки гроба у входа, обычной при похоронах. Ни скопления людей поодаль.
Метался к выходящим из подъездов жильцам и спрашивал: «Скажите, где квартира Гончарова? Ну, писателя. Такой высокий, с палочкой».
Но никто не припоминал человека с палочкой, от чего становилось еще горше. Лишь школьница в шубке и с ранцем остановилась, помолчала, а потом сказала: «Да, где-то жил писатель». Но показать его подъезд не могла.
Он крутился, рискуя поскользнуться на льду. Задирал голову, прикидывая, как много в доме квартир. И сожалел, что раньше не пришел в гости, когда звали, откладывая встречу на лучшие времена. А лучшие времена не наступили: случилась глупая история с публикациями в «Литературной России»9 о воронежских писателях, после которых прийти не хватило ни духу, ни сил.
И вот пришел, чтобы уже проститься.
Снова позвонил Чекирову.
- Виктор Мустафьевич, вспомнили квартиру Юрия Даниловича?
- Сто тридцать вторая, - ответил.
Адвокат рассчитал:
- Второй подъезд... Ну точно, рядом с «ЗАГСом».
Подошел к железной двери. Она оказалось закрытой. Подождал, когда выйдет из подъезда жилец, ступил в тусклый проем. На лестнице было светлее от окон во двор. Поднимался по узкому маршу сплюснутого с боков пролета.
Замечал надписи на стенах.
«Их читал Гончаров».
На площадках смотрел в окна на здание синагоги напротив.
«Гончаров был неверующий».
Видел окурки в углах лестничных клеток.
«Даже не убрали».
Не переносил курильщиков, которые задымля-ли подъезды.
И вот повернул на пролет седьмого этажа.
Крышки гроба не увидел.
«Значит, не привезли».
Вгляделся в нишу двери:
«Открыта? Нет. Не приглашают».
Поднялся на площадку. Смотрел на обитую светлой коричневой кожей дощатую дверь с алюминиевыми цифрами «132».
- Вот я пришел, Юрий Данилович, - выдохнул он.
Осторожно ступил на коврик. Постоял, ожидая, что дверь откроется. Подумал: «А если спросят: кто? Назваться или нет? А если узнают, кто, и не захотят впустить. Что он тогда скажет? Что ему очень и очень надо проститься. »
8 Чекиров Виктор Мустафьевич, писатель, член правления Воронежской писательской организации Союза писателей России.
9 Публикации в «Литературной России» за 5, 12 и 19 октября 2007 года.
Прислушивался: тишина.
За дверью. В подъезде.
Взялся за ручку.
Надавил.
Дверь оказалась запертой.
«Видимо, поздно пришел», - он что-то проглотил в горле и погладил алюминиевые изгибы цифр.
Медленно спускался вниз, как бы подражая походке Гончарова, и внимательнее всматривался в шершавые стены, надписи на них, заляпанные потолки, кучки окурков в лестничных углах, окно, откуда на него хмуро смотрела синагога.
Выйдя из подъезда, поднял голову и оглядывал теперь известные окна седьмого этажа квартиры Гончарова, над которыми, как последние метры к бездонной глубине, взметнулись еще два этажа. Он теперь знал каждодневный маршрут писателя. Но узнал, как и многое другое, после ухода его из жизни.
3
Адвокат названивал в писательскую организацию, в редакцию журнала, журналистам, думая, что гроб с телом Юрия Даниловича выставят для прощания в каком-нибудь месте, но, к своему огорчению, узнал, что почетного гражданина города этого законного права лишили.
«Эх, Воронеж».
Приходил на память уход из жизни другого почетного гражданина - Леонида Семаго10. Тогда для известного писателя-натуралиста не нашлось ни Дома культуры, ни сцены театра. Но его гроб хоть выставили для прощания во дворе двухэтаж-ки, где он жил, а Гончарова и этим обделили.
Он не мог понять, почему.
Внутри клокотало: «Ведь даже в 30-е Варей-кис11 сам бы пришел. В 70-е - Воротников12 все бросил бы и приехал. А губернатор, этот радетель о культуре, где он? А мэр?».
Теперь выяснил сухое:
- Похороны на Коминтерновском кладбище. Сбор в 13 часов. Прощание в 13 часов 30 минут.
«Может, туда власти придут. Хотя.».
И звонил всем, кого только знал.
- Сергей Прокофьевич13! Умер Гончаров. Похороны .
Тот почему-то сразу заплакал.
А потом адвокат услышал неожиданное:
- И жить дальше не стоит.
Адвокат знал о тяжелом положении Пылева. Тот несколько лет назад похоронил жену, пытался наладить жизнь с другой женщиной. Но та жила в Литве, а власти мешали соединиться мужу и жене.
Изводили. Знал, как Пылева замалчивали в писательской.
Теперь даже пожалел о звонке.
Позвонил Лисняку14:
- Александр Алексеевич .
На что тот сказал:
- Да поздно. Уже день спланирован.
- А я все отменил.
- Не могу, - и добавил. - Ты вот пишешь про писателей15, а много не знаешь. Вот Юрий Данилович, он канистры с бензином в лесу закапывал.
- Как это?
- А у него машина была. И он про запас. А канистра прогниет в земле.
Эта деталь удивила адвоката, но не более.
Позвонил Голубеву, тот подтвердил:
- Да, завтра в 13 часов.
Лег поздно и всё ворочался. Его мучило, что скажет на прощании. В голове кружили трафаретные фразы, но потом полились такие насыщенные горечью слова, что он отвернулся к стене. Гончарова он потерял гораздо раньше, но теперь потерял окончательно, без всяких надежд. Если до последнего дня невольно ощущал плечо солдата-писателя, то теперь плеча не было, у него оказывались открытыми все тылы. Стискивал зубы: «На чем стою, на том и стоять буду. Не сдам ни шагу. Даже если ослабну, как Юрий Гончаров».
И ему жутко хотелось повиниться.
С утра распогодилось. Небесную муть смыло. Улицы ослепило. Щебетали птицы. Словно раньше пришла весна.
С букетом багряных роз адвокат ехал в автобусе и наблюдал за снующими людьми:
«Вы даже не знаете, что случилось, - ему становилось обидно, что люди заняты сиюминутными хлопотами и упускают сейчас очень важное. - Весь город сейчас должен собраться на кладбище. Ах, извечная неблагодарность. Как и неблагодарность моя».
Он вспомнил, как шесть лет назад часами заслушивался чарующим голосом писателя, который
10 Семаго Леонид Леонидович (08.08.1928 - 24.07.2008), писатель-натуралист.
11 Варейкис Юозас Михайлович (06.10.1894 -29.07.1938), секретарь обкома ВКП (б) ЦЧО, 1-ый секретарь Воронежского обкома ВКП (б) с 1928 по 1935 годы.
12 Воротников Виталий Иванович (18.01.1926 — 19.02.2012), первый секретарь Воронежского обкома КПСС с 1971 по 1975 годы.
13 Пылев Сергей Прокофьевич (07.02.1948 г.р.), писатель.
14 Лисняк Александр Алексеевич (12.08.1948 г.р.), поэт.
15 У адвоката вторым изданием вышла книга ««Громкие» дела писателей».
расположился к нему после его отчаянного шага: он добился, чтобы из главных редакторов журнала «Подъем» убрали Ивана Евсеенко16, и это произвело впечатление на Юрия Гончарова, путь которому в журнал при Евсеенко был заказан.
Гончаров часами рассказывал адвокату о писателях, что потом вылилось на страницы «Литературной России». Тогда адвокат не смог помешать выскочившим в печать обрывкам. Это и посчитал неблагодарностью, хотя ни единое слово не изменил. И уже потом, словно закусив удила, перелопачивал архивные материалы и писал ««Громкие» дела писателей».
Выведенные в ней «творцы пера» завелись. Потянули адвоката на заседание правления. А адвокат не пришел. Его от местной писательской организации и отлучили.
Адвокат спрашивал себя: «Согласился бы сжечь рукопись ««Громких» дел», только чтобы примириться с ними?» Без колебаний звучал ответ: «Конечно, нет. Важнее книга».
Вот с этими типами теперь не хотелось встречаться.
После публикаций они устроили Юрию Даниловичу встрепку. И с той поры его забыли.
Адвокат думал: «Придут или не придут они на проводы?»
Знал замашки, стремления примазаться. Встать у тела недруга, когда тот прогнать уже не может.
«Так хоронили Дегтева»17, - вспомнил адвокат.
Троица стояла у гроба ненавидимого им и ненавидевшего их писателя.
Ему от таких мыслей становилось горше. И казалось, появись они на кладбище, он бы их прогнал.
Но теплилась надежда: «Быть может, проснется совесть, не придут».
Он жмурился от шлепков света из разрывов между домов.
4
Автобус катил переваливаясь.
Адвокат невольно как документировал:
«Вот дом Гончарова. Куцыгина, 6. Где вчера был. А дальше - Покровский собор. Там Юрий Гончаров ютился вместе с матерью в каморке. Бехтерева, 36. Это было сразу после войны».
Проезжали уходящие в стороны улицы.
«А там Комиссаржевская, 4. Они жили над котельной. Вон дом, где Юра Гончаров выступал пионером на радио. Пересечение Фридриха Энгельса и Средне-Московской. А дальше на Студенческой Дом связистов. Там жил с родителями до войны».
Переехали мост.
«Вот там квартировали на Транспортной. Дом 29. И чуть не сгорели.
Вспоминал рассказы писателя.
Автобус затормозил на подъеме когда-то Задонского шоссе, а теперь Московского проспекта. Адвокат спустился со ступеней на корку льда. Минуя базар, повернул к ограде кладбища. Всматривался, надеясь увидеть толпу людей. Пусть не придет весь город, но даже если соберется тысячная часть, все равно все подходы заполонят. Чем ближе подходил, тем более разочаровывался: перед воротами вообще не увидел никого.
«Я что, опоздал?» - как ударило в виски.
И уже готов был кинуться бежать вперед.
Но придержало:
«А может, похороны на другом кладбище?»
Такое казалось возможным. Другого почетного гражданина города Леонида Семаго похоронили на пригородном.
Но за воротами в глубине аллеи заметил три фигуры.
«Мустафьевич», - узнал он Чекирова.
«А это Силин18, бывший шеф. Чувихин, - с досадой переиначил адвокат фамилию писательского чиновника из известной троицы. - Все-таки пришел. К Гончарову примазаться хочет. Сколько же. ему сделал».
Возникло желание его погнать. И он решительно направился навстречу. Но чем ближе подходил, тем больше одолевало: «Не хватало еще на кладбище устроить потасовку». Другие потасовки, только вне кладбища, к которым был причастен писательский чиновник, адвокат описал в книге.
Подошел.
Пожал руку Чекирову.
Пожал - Силину.
Хотел повернуться и спросить у писательского чиновника: «Ну что ты заявился сюда?».
Взять за грудки.
Но только скрежетнул зубами.
Писательский чиновник стоял, как нашкодивший мальчишка. И видно было, хотел куда-нибудь деться. Он не ожидал, что его спутники окажутся в столь дружеских отношениях с адвокатом. А адвокат не протянул ему руку. Вообще не заметил.
16 Евсеенко Иван Иванович (02.08.1943 г.р.), главный редактор журнала «Подъем» с 1997 по 2006 годы.
17 Дегтев Вячеслав Иванович (10.08.1959 - 16.04.2005), писатель.
18 Силин Анатолий Савельевич, (02.01.1937 г.р.), полковник, бывший заместитель начальника УВД Воронежской области.
А когда Силин сказал: «Миша, когда у меня плохое настроение, я твою книгу про писателей открываю и смеюсь», писательского чиновника как сдуло.
Слова адвоката: «Что вы! Декан филфака Акаткин19 тоже со стула от смеха падает.» уже прозвучали, когда писательский чиновник исчез.
Теперь адвокат наблюдал за тем, как собираются люди. Вот появились работники журнала.
Пожал руку Щелокову и Голубеву.
Появился брюнет в черном пуховике.
- Дмитрию Станиславовичу20, - пожал крепко руку.
Он знал, сколько положил сил Дмитрий Дьяков, чтобы Юрий Данилович стал почетным гражданином города.
А Дьяков рассказал:
- Гончарова увезли по скорой. В больнице обнаружили язву. За три дня как бы подлечили. Дочь Люба кормила его с ложечки, это часов в 12. Он как бы хотел подняться и попросил поправить подушку. И тут голова упала. Видимо, сердце не выдержало. Годы.
«И я забрал у него сколько сил», - снова покоробило адвоката.
В зеленом пуховичке и кожаной кепке появился Ласунский21.
- Олег Григорьевич, как здоровье? - спросил адвокат.
- Держусь, - ответил Ласунский.
Еще со многими здоровался адвокат.
Снова прошел мимо застывшего в проходе
ворот второго участника троицы Евсеенко, который стучал палкой о лед, а сбоку к нему липла одетая кулемой толстушка с выпученными, да еще в очках, глазами.
Мимо третьего фигуранта троицы - горе-поэта, безуспешно лезшего в почетные горожане - в спортивной цветастой куртке, кошачьей лохматке на голове, трясшего за хвостики две гвоздички, даже проходить не пожелал.
Внутри поднялось: «Слетелись, вороны».
И заломило голову: как не подпустить их к Гончарову?
Теперь это стало для него важнее всего. Важнее тех слов, которые ночью обдумывал сказать.
И нервно ходил по скользкому полотну дороги, собираясь с мыслями, что сделает, если все-таки полезут к Гончарову.
5
Людей собралось немного, около сорока человек.
«Ладно бы мороз, тогда бы не пришли из-за холода. Попрятались по квартирам. Но на улице весна! Любого гонит из дома».
Искал взглядом хоть кого-то от властей, а найдя сотрудника управления культуры, подошел и спросил:
- А мэр будет?
- Они на мероприятии, - ответил тот, назвав во множественном числе начальство.
Губернатора адвокат, как и предполагал, тоже не обнаружил.
«Это вам не послереволюционное время, не время расцвета социализма, а время беспамятства».
В этом адвокат убедился, когда к воротам быстро подъехал приземистый смоляной автобус-катафалк.
Пробежало: «Привезли».
Из затормозившего за катафалком автобуса вышла худая моложавая женщина в пальто из искусственного меха и старомодной шляпке и прошла в контору кладбища.
Адвокат подошел к окошку водителя:
- Юрий Данилович?
- Да, прямо из морга, - кивнул водитель.
- Какого?
- Больничного .
«Ах, вот оно что! Сразу из больницы. А я бегал около его дома, искал».
Два копача с лопатами на плечо направились в глубь кладбища.
Адвокат пошел следом, слыша, как зашумела и тронулась толпа людей. Он шел и смотрел на памятники по сторонам, которые блестели мрамором, и невольно думал: «Сколько заслуженных людей здесь лежит, а сколько пустышек и душегубов».
И ему становилось тяжко.
Вправо вытянулась заснеженная аллея.
Среди близких к дороге плит увидел черную плиту:
«Там лежит Троепольский».
Вспомнил, как встречался с Гавриилом Трое-польским, как он его обадривал, но такого душевного, многочасового, продолжавшегося днями, месяцами разговора, как с Гончаровым, не получилось. Не одарила судьба.
19 Акаткин Виктор Михайлович (17.03.1939 г.р.), доктор филологических наук, декан филологического факультета Воронежского государственного университета.
20 Дьяков Дмитрий Станиславович (09.11.1963 г.р.) журналист, писатель.
21 Ласунский Олег Григорьевич (05.05.1936 г.р.), писатель, историк провинциальной культуры, почетный гражданин города Воронежа.
Глядя на плиту с портретом писателя, тихо-тихо произнес:
«Здравствуйте, Гавриил Николаевич».
Следом тянулись люди.
Ехал катафалк.
Замыкал процессию воинский оркестр и строй солдат с карабинами.
- Нам семнадцатый квартал, - сказал один из копачей.
- А почему не где Троепольский? - спросил адвокат.
- Он захотел лежать рядом с матерью. Там, в гуще. А на аллее почетных не присядешь, не помянешь. Все на виду.
Адвокат вспомнил рассказ Гончарова о смерти матери. Он тогда учился на Высших литературных курсах в Москве. Ему скупо, как умеют литературные чиновники, сообщили: «Умерла.» Она ушла из жизни нестарой. Их квартира на Комиссар-жевской была над котельной и пропитывалась угарными газами, что ускорило ее уход.
В ушах зазвучали произнесенные Гончаровым слова: «Она лежит на Коминтерновском кладбище, и, когда мне тяжело, я иду к ней, моей спутнице, моей помощнице, маме, необыкновенной женщине, и никто не может восполнить мне эту утрату. Никто!»
«Вот теперь и он идет», - подумал адвокат.
Теперь ему никто не мог восполнить утрату Гончарова.
Повернули в узкую улочку, которую по краям очерчивали ограды.
- Катафалк проедет? - спросил копач.
- Ничего, донесут, - сказал второй.
Они свернули в узкий, как желоб покрывшейся снегом речки, проход.
Адвокат ступал в следы копачей.
Он хотел посмотреть: идут ли те, из троицы, но не оглянулся.
Прошел метров сорок и свернул в узкий извилистый проход между оград к рыжей куче, которую как зубцы короны окружили стволы берез, тополя и строгий черный памятник.
Пробрался к куче.
Стянул вязаную шапочку с головы, прочитал:
«Любовь Дмитриевна
Гончарова..
21 августа 1890
18 ноября 1958»
- А ведь совсем не старая, - сказал копач, перебрасывая через зев могилы ремни.
Адвокат хотел рассказать, почему так рано ушла из жизни мать Гончарова, но промолчал.
6
Катафалк сдавал задом по улочке.
Выставили на снег серебристую подставку.
Задняя дверца катафалка поднялась, из нее показался обитый алой материей гроб и в крахмальной бахроме покрывала покрытый лентой-венчиком лоб.
Гроб опустили на подставку.
Адвокат смотрел на голову и не узнавал.
«Это разве Гончаров?»
Последний раз видел его лет пять назад, высоким, крупным, круглолицым, курносым.
А теперь лежал какой-то ужавшийся старик с приплюснутым кончиком носа, опустившимся подбородком, запавшей нижней губой.
На покрывале желтел вышитый крест.
«Но он же не верил в Бога».
В сердцах произнес:
- Как изменила жизнь.
Смотрел, глаза пощипывало то ли от яркого света, то ли от влаги, а голову свежило.
В ноги Гончарова легли цветы.
Адвокат тоже положил розы.
Они выделили большие, как саперные лопатки, ступни.
«Ведь исходил полстраны».
На ограды по бокам оперлись венки. Вытянулась алая крышка гроба с крахмальной бахромой и белым нашитым крестом. Грудь Гончарова освободили от покрывала, и адвокат пришел в ужас от узких плеч и маленьких скрещенных ручек былого крепыша.
Ему стало страшно от того, что делает с человеком старость.
Люди по одному, по два обтекли гроб, растянулись вдоль оград, скучились на месте отъехавшего катафалка. Зазвучала протяжно музыка. Затянула тягуче, словно что-то отрывая и не позволяя оторвать.
Когда замолкла, вперед к гробу вышел Ласун-ский.
Он снял кепку:
- Уважаемые земляки, дорогие воронежцы! Мы собрались по горькому поводу. Из жизни ушел один из последних могикан военного поколения, -задумался.
Он говорил отрывисто, фразами:
- .один из лучших русских писателей 20-го столетия. Человек, который всю жизнь нес в себе память о великой беде, постигшей нашу Родину в 41-ом году, писатель, который от этой темы никогда не отступал.
На проводах Гончарова выступает Ласунский
Адвокат слушал, наполняясь емкими фразами.
Оглядывал редкий вдоль оград ряд людей: «Эх, он же всех нас защищал. А вот защищаемых-то с гулькин нос».
- Наш город, как вы знаете, сейчас носит почетное звание города воинской славы. И это, наверно, справедливо, - звучал скупой на высокие нотки голос. - Но Юрий Данилович в своих произведениях о нашем городе, о боях, которые здесь шли, сумел сказать не только о героизме воронежцев, но сумел сказать горькую правду о том, как все это происходило.
Адвокат подумал: «Вот эти бы слова да на всю Черноземную землю. А не на закуток кладбища».
Увидел, как над деревьями пронеслись большие серые птицы.
Он уже как бы забыл, зачем сюда пришел.
Он слушал.
- Я вспоминаю, это было в 68-ом году. После появления в воронежском издательстве повести «Неудача» в обком партии, в облисполком полетели многочисленные коллективные письма ветеранов, стариков. И все эти письма были направлены против повести Гончарова «Неудача»..
Адвокат: «И тогда эти писательские чиновники».
Невольно поискал взглядом кого-нибудь из троицы, но не заметил.
«Слава Богу, что нет обкомов. А то сколькими бы письмами засыпали ««Громкие» дела.»».
- Я помню, как он переживал эти дни, эти месяцы, я помню, как приходилось отбиваться от этих писем..
Адвокат: «Но тогда писатели его не отлучили. А теперь переплюнули».
- Я должен сказать, что Юрий Гончаров был не просто человеком, взявшимся за армейскую
тему, но смелым человеком, гражданином. Он не паниковал. И теперь, спустя десятилетия, мы можем признать историческую правду писателя.
«Да».
Адвокат вытащил мыльницу фотоаппарата и заснял выступающего.
- Юрий Данилович Гончаров, конечно, был самым крупным писателем нашего города. Нашего края. Последние десятилетия. И я думаю, что здравствующие воронежские писатели, которые здесь присутствуют, они будут равняться на Юрия Даниловича Гончарова.
Адвокат глянул в глубину плотного скопления людей и к ужасу заметил всех из троицы: Евсеенко опирался на палку, горе-поэт задирал голову в кошачьей лохматке, писательский чиновник еще выше гусем вытягивал головенку в блестящей под норку кепке.
Адвокат опустил голову, постучал носком ботинка по снегу.
- Жаль, что он стал почетным гражданином нашего города недавно. Он заслужил это звание много-много лет тому назад.
Адвокат поймал взглядом теперь уже блестящий череп горе-поэта.
«Все-таки снял лохматку».
7
Ласунский:
- Поэтому я думаю несколько слов от городской администрации, мэрии.
Адвокат: «Неужели здесь мэр? Совесть проснулась?»
Но дальнейшие слова Олега Григорьевича охладили.
- ... нам скажет представитель городской администрации, - повторил, пытаясь вспомнить фамилию, - Горбунова.
Его кто-то поправил.
- Вера Гудкова.
Адвокат сокрушенно произнес: «Вот власти, как бежали из города в 42-ом городу, так и до сих пор бегут».
К Ласунскому вышла женщина в длинном рыжем пальто:
- Вся общественность Воронежа.. В целом наш город скорбит, - заговорила безучастно.
«Где же он, город-то?».
- Юрий Данилович считался почетным гражданином Воронежа. писателем, фронтовиком. Нравственным ориентиром, с которым сверяли свои поступки воронежцы...
Трафаретные фразы угнетали. Представителя хотелось погнать вместе с теми же из троицы.
- Мероприятия помешали побывать многим. Поэтому от имени отсутствующих я выражаю горькое соболезнование близким, родным, да и всем. Пусть земля Вам, Юрий Данилович, будет вечным пухом.
Адвокат не счел нужным даже сфотографировать даму из городской администрации.
Из него рвалось: «Это все, что хочет сказать своему Герою город? Это все?!!.»
Кто-то всхлипывал.
Ласунский вздохнул.
Продолжил:
- Юрий Данилович был патриотом Воронежа. Но не просто патриотом в душе, в быту. Это был патриот, который за честь и достоинство города, края мог идти на крайние меры и не только чисто литературные. Я в последнем издании «Литературные прогулки по Воронежу» использовал его рассказ, как сюда приезжал его товарищ по Высшим литературным курсам Виктор Петрович Астафьев22.
«Виктора Астафьева уже больше десяти лет нет».
- И вот его Юрий Данилович повез на поле, тогда летное поле аэродрома, где дожди вымывали из земли останки воинов, захороненных в 42-м году очень поспешно. Юрий Данилович взял где-то камеру. Все это заснял, пришел в кабинет секретаря обкома партии и на экране, который с собой принес, показал эту жуткую картину. Тогда и было решено создать здесь памятник солдатам. То есть Юрий Данилович Гончаров может считаться первым человеком, который поднял вопрос о необходимости создания большого мемориала на Задонском шоссе .
Адвокат: «А я этого и не знал. Хотя вывезли оттуда столько мин, гранат, снарядов», - вспомнил он свое милицейское прошлое. И переглянулся с Силиным.
- Это был человек, который ради правды шел на все. Большой писатель. Я думаю, что его коллеги по писательской организации скажут несколько слов. Александр Голубев. Саша.
К Ласунскому вышел работник журнала.
Он был в темных очках.
«Видимо, глаза слезятся», - подумал адвокат.
- Дорогие друзья, сегодня мы провожаем в последний путь Юрия Даниловича Гончарова, -начал поспешно Голубев. - Его творческая жизнь была тесно связана с журналом «Подъем». Человек действительно большой творческой мощи, гражданского мужества.
Адвокату резали слух верные по смыслу, но заезженные слова.
Он слышал, как за спиной кто-то лазил между оград и постукивал палкой. Когда оглянулся, увидел Евсеенко.
«Все скребешься».
- Мне посчастливилось встречаться с Юрием Даниловичем, и всегда от встреч с ним оставался только добрый свет. Военная тема - святая тема. Входя в когорту Бондарева.
Адвокату слушалось, но не этого требовала душа.
- Он был фигурой заметной, яркой, и то, что его творчество оценено столь высоко, он стал лауреатом Государственной премии.
Адвоката покоробило: «Причем здесь «лаурь-ят». А сколько не награжденных писателей-солдат».
- Я вспоминаю его повесть «Последняя жатва», которая тоже вызвала неоднозначные суждения, много и пессимизма, и чего-то упаднического, и пришлось отстаивать эту вещь.
«Александр Александрович, а кто отстаивал?».
- И когда пригласили Юрия Даниловича в обком партии в отдел культуры, мы.
«Значит, работал в обкоме». -. обсуждали эту тему. Фраза у него была: «А что же я могу написать о человеке, который действительно тяжело болен и ради того, чтобы послужить русскому полю, он превозмогает боль, все делает, чтобы русское поле продолжало жить».
Адвокат взбодрился:
«Это уже по существу».
Сфотографировал Голубева.
А самого теребило: что я скажу.
- Так вот, всё то великое, что было посеяно Юрием Даниловичем Гончаровым его творчеством, оно будет жить, будет всегда с нами. Дорогой Юрий Данилович! Вы собрали всех нас, писателей, разных взглядов, разных отношений, в творчестве, по жизни вы всегда были собирателем. Спасибо вам за это. Выражаем глубокие соболезнования Любовь Юрьевне .
Адвокат посмотрел на скромно одетую дочь Гончарова. Она держалась в стороне от выступающих.
8
Траурная церемония продолжалась.
Ласунский:
- Говоря о Юрии Даниловиче Гончарове, мало сказать, что он хорошим глубоким плугом прошел по военной теме. Я бы хотел также подчеркнуть его привязанность к нашему городу, нашему краю. Человек такого масштаба, такого таланта, мог прекрасно
22 Астафьев Виктор Петрович (01.05.1924 — 29.11.2001), советский и российский писатель.
жить где-нибудь в Москве, Ленинграде. И насколько я знаю, были такие предложения - уехать.
Адвокат вспомнил рассказ Гончарова, как его выдавливали из Воронежа, как он собирался в Тулу, Владимир.
- Но, насколько я знаю, Юрий Данилович никогда не покидал нашего города. Владимир Александрович Кораблинов23, с которым Юрий Данилович был очень близок, а вы знаете, они даже два романа детективных написали вместе, часто повторял известную поговорку: «Где родился, там и пригодился». И вот Юрий Данилович тоже был домоседом в широком смысле слова. Его можно вписать в такой же ряд, как сибиряк Виктор Астафьев. Как вологжанин Василий Белов24. Это были писатели, которые жили возле тех корней, краевых, региональных, которые их взрастили.
Адвокат: «Молодец, Олег Григорьевич. А я, заблудшая душа. »
- Юрий Данилович все время жил интересами нашего города. Это был единственный писатель, который в течение нескольких десятилетий регулярно ходил на краеведческие чтения, которые проходили у нас в областной библиотеке.
Адвокат улыбнулся: а он когда-то на краеведческих чтениях уснул. Еще не представлял их ценности.
- Его всегда интересовали различные аспекта нашей региональной истории .
Кто-то покашливал. Адвокат чувствовал, как охладило голову. Он оказался в тени ствола дерева. А сдвинуться на солнце не мог. С боков плотно стояли люди.
- Поэтому вместе с ним ушел его писательский интерес к истории нашего края.
Когда вперед вышла в балахоне-пальто дама с помятым лицом, адвоката покоробило. Своим тщедушным голоском она заныла, а адвокат вспоминал, как обивала пороги учреждений, стараясь очернить его, подражая очернителям Гончарова.
А Евсеенко все лазил между оград и стучал палкой.
За спиной дамы лысина горе-поэта то сверкала, то покрывалась шапкой.
Заметил писательского чинушу, который еще выше вытягивал шею и вглядывался в лежащего в гробу.
Дама замолчала, Ласунский бодро продолжил:
- Юрий Данилович был открыватель новых тем. Острых, которые раньше были под запретом. Он умел глубоко видеть и широко мыслить. Я вспоминаю один из его рассказов, опубликованных в «Литературной России», где он героем.
Адвокат застыл: уж не о злосчастной ли публикации отрывков бесед с Гончаровым скажут.
- . сделал палача из органов НКВД, который расстреливал невинных людей. Это была очень смелая публикация, она поднимала новые темы. Он вообще много новых тем поднимал.
У Адвоката отлегло: нет.
Слова Ласунского цепко удерживали:
- Вспомните его книгу о дезертирах в годы войны. Была своеобразная конкуренция между повестью Юрия Даниловича и повестью Валентина Распутина. Он шел всегда смело, не оглядываясь на закостеневшие традиции. И поэтому он был нашим знаменосцем, во всяком случае, для Воронежа это уж точно, а если говорить в целом о России, он шел в авангарде .
Адвокат с опаской поглядывал: не полезет ли после дамы в балахоне горе-поэт, не выскочит ли из проема оград Евсеенко.
- У него была абсолютно удивительная жажда познаний. Юрию Даниловичу все было интересно. А вы вспомните, какой шум вызвала книга, шум - в хорошем смысле слова, о жизни Бунина, - говорил Ласунский. - Туда он включил все фотографии. И когда разразился скандал, весь тираж был возвращен в типографию и несколько дней сотрудники Центрально-Черноземного издательства вырывали из сердцевины этой книги блок с иллюстрациями.
Адвокат гадливо посмотрел на горе-поэта, который выклянчил себе премию Бунина, а Гончаров ее не имел, оглянулся на Евсеенко, который тоже для себя выбил бунинскую.
- Потому что, видите ли, обкому партии не понравились эти соломенные крыши на крестьянских домах. За чтобы он ни брался, за военную ли тему, за историческую, за недавнюю историю или далекую, везде он шел непроторенным путем так, как это должен делать настоящий писатель. В последнее время историей. занимался Дмитрий Станиславович Дьяков. Я думаю, что Дима скажет несколько слов .
Адвокат: «Дмитрию Станиславовичу повезло. Он до последнего общался с Гончаровым».
9
Адвокат замерз. Голова превратилась в чугунку. А уйти не мог.
23 Кораблинов Владимир Александрович (18.07.1906 -24.03.1989), писатель.
24 Белов Василий Иванович (23.10. 1932 — 04.12.2012), русский писатель, один из крупнейших представителей « деревенской прозы».
Приготовился снимать журналиста. И тот не обманул ожиданий.
Крепкий, моложавый, с первыми седыми прядями в волосах, он стал перед гробом:
- Я хочу сказать о Юрии Даниловиче как о гражданине конкретно этого города. Все уже знают, что то, что наши дети, внуки, правнуки, следующее поколение будут знать о Воронеже, о том, что такое война, будут знать из книг Гончарова. Больше знать практически неоткуда..
За спиной адвоката снова часто застучали палкой.
- Итак, о гражданстве. Дело не в том, что он недавно стал почетным гражданином города Воронежа, а в том, что всем своим творчеством, жизнью, мудростью человеческой, писательской он говорил, кричал читателям, горожанам о том, как мы должны этот город защищать .
Адвокат: «Вот так должен говорить мэр. Да что там мэр, губернатор!».
Фотографировал журналиста.
- Среди его заветов есть те, которые наверняка сейчас не современны. Они не будут восприниматься сегодня политической обстановкой, никакой другой, но они вечны, и мы должны о них помнить. Первый завет о том, что когда городу было тяжело, - это семьдесят лет назад - первый, кто сдал город, были власти.
Адвокат увидел, как подпрыгнула кепка на голове писательского чиновника и тот чуть не упал.
Услышал, как снова дробью застучал палкой Евсеенко.
- Я не знаю, когда наши власти, городские, областные, смоют это позорное пятно.
Адвокат заметил, как все ниже приседал горе-поэт. И затряслась, как в лихорадке, дама в балахоне.
- Но об этом Юрий Данилович написал. И об этом позорном пятне последующие поколения будут знать.
Адвокат понял: «Вот почему не пришел мэр. Не появился губернатор. Боялись».
- Второй его завет в том, что, когда городу тяжело, единственное, что может спасти город уже без всяких властей, это гражданское мужество, гражданский долг. Все люди, которые живут в Воронеже, должны объединиться. И только этим мы можем спасти город. Так спасали в свое время средневековые города, так был спасен Воронеж.
Адвокат забывал про желание что-то сказать.
- И еще: память тем солдатам, тем его ровесникам, которые полегли здесь, на костях которых находится не только место, где мы стоим, но и весь город Воронеж. Какое-то трепетное отношение к
человеку, которого нужно беречь. Об этом кричит все творчество Гончарова. Об этом говорил он сам, взывал к нашей с вами памяти. Я думаю, что наша память в отношении Вас, Юрий Данилович, будет гораздо справедливее, чем в отношении ваших ровесников, которые полегли семьдесят лет назад. Спасибо Вам за всё.
Адвокат нащелкал много кадров с Дьяковым.
Будь церемония не траурной, он бы захлопал журналисту.
Снова говорил Ласунский. Звучали вроде известные истины, но звучали как-то заново, как извлекаемые из забвения. Они рвались снова в жизнь, рвались настойчиво. Одним из толчков оказывалось прощание с Гончаровым.
- Слово и понятие память - одно из самых ключевых понятий, связанных с судьбою, если говорить о судьбе Юрия Даниловича Гончарова, -скупо и емко отсекал фразы Олег Григорьевич. -Я снова вспоминаю о живейшем интересе к родной истории. И я думаю, что сейчас скажет историк Александр Николаевич Акиньшин25...
Адвокат только теперь увидел коренастого, немного полысевшего мужчину в плотной куртке.
Он сжимал в руках кепку.
Адвоката посетила настойчивая мысль: не натянуть ли на оледеневшую голову «петух». Но вид пожилого Ласунского, который платком утирал нос, и сжимавшего кепку краеведа, останавливал.
Акиньшин:
- Юрий Данилович был крепким человеком.
«По внешнему виду такое уже не скажешь».
- Крепким был и духовно. Вот упомянутая книга о предках Бунина. Я представляю, сколько она стоила ему нервов, сколько сердца, потому что все знают, как это воспринималось тогда властью. Он в своей жизни подписал огромное число писем в защиту этого дома, в защиту флигеля, потому что там жил его друг Василий Сергеевич Петровский. Он всегда это делал, не думая о своей судьбе. Он всегда поступал так, чтобы потом не было стыдно за свои поступки.
Адвокат поймал взглядом череп горе-поэта: «А этого не проймет. С него как с гуся вода». Знал, сколько бумажек состряпал, чтобы себе выклянчить награды.
- Не было стыдно, что чем-то поступился ради какого-то сиюминутного, а потом это сиюминутное прошло, а пятно осталось на всю жизнь. У него не было таких пятен. Он помнил, знал, любил
25 Акиньшин Александр Николаевич (21.09.1955 г.р.), историк, писатель, краевед.
город, ощущал себя частью этого города, он всегда шел в определенной степени один, в стороне. Он даже не был членом партии.
Адвокат вспомнил, как Гончаров собрался вступить в партию и его пробросили свои же коммунисты. В ушах явственно зазвучали слова Гончарова: «Это было гораздо страшнее, чем быть исключённым. Потому что если ты исключён, то ясно за что. Пьянка, женщины. А вот непринятый - тут, значит, что-то тянется. Можно вообразить что угодно. И, конечно, мерещатся ужасные вещи.»
Взгляд адвоката поймал улыбающегося писательского чиновника.
А у горе-поэта, как мешки, вздрагивали щеки.
«Когда-то махровые партийцы, а ныне махровые забытчики партийных заветов», - подумал о них.
- И, действительно, нам будет очень не хватать Юрия Даниловича, не хватать разговоров, на которые он был охоч, он как бы исчезает из городской ауры, но останется память о нем, а человек жив, пока жива память о нем.
Евсеенко все лазил между оград, скрипел снегом, царапался курткой об прутья, стучал палкой.
10
Церемония продолжалась. Ее никто не покидал.
Сказывалось могучее притяжение умершего.
Ласунский:
- Юрий Данилович задавал высокую планку во всем. В творчестве. В своих личных отношениях. В дружбе .
Адвокату стало горько: у него с Гончаровым разошлось.
- Умел выбирать самых ярких людей. Опять же не могу не вспомнить Антона Ивановича Баш-ту26. Он написал не только о нем, а о боях на Чижовке, продлив тем самым тему Кораблиновской прозы «Горы Чижовские». Словом, Юрий Данилович был человеком, на которого надо равняться и литераторам, и просто воронежцам. Кто бы хотел еще сказать?
Адвокат замер. В нем все как смешалось. Его толкало вперед.
Подтолкни, он бы шагнул. Шагнул, не зная, что скажет, но скажет.
И напряжено смотрел, не выступит ли горе-поэт.
Не вылезет из-за ограды Евсеенко.
Не выпрыгнет и задерет головенку писательский чиновник.
Глянул на дочь Гончарова: она стояла.
Вышла женщина, говорила, отошла.
Адвокат сжался, готовый к решительному шагу, если впереди появятся кто-то из троицы.
После женщины вышла девочка.
Адвокат снова стоял, как на часах.
Раздалось:
- Кто еще желает?
Адвокату было очевидно, что желает сказать каждый гражданин, каждый гражданин его города, каждый гражданин его страны, каждый патриот. И сказать столько, что не соберешь слов.
Он стоял, в голове проносились вихри чьих-то непроизнесенных фраз, той же дочери Гончарова, того же Пылева, который заплакал при известии о смерти писателя, того же Виктора Астафьева с берега Енисея.
Им вовсе не нужны ни фразы мэра, ни губернатора.
А что касалось троицы, адвокат и тут, словно пребывая в ином мире, все равно держал на прицеле глаз покачивавшегося горе-поэта с двумя гвоздиками, задравшего, как электрик на столб, голову писательского чиновника, стучащего палкой Евсеенко.
Адвокат бы выступил.
Он бы сам взялся за гроб и понес к яме .
Он бы не доверил связанное с Гончаровым никому.
Словно откуда-то со стороны зазвучал голос Ласунского:
- Ну что, друзья, давайте прощаться с Юрием Даниловичем . Спасибо, Юрий Данилович, за то, что Вы для нас сделали. Спите спокойно, мы Вас не забудем.
Теперь подходили к гробу. Кто только склонялся к голове Гончарова, кто гладил лоб, кто целовал. Дочь Люба подошла и долго смотрела в лицо отца. Поправила что-то на груди и отошла. Адвокат стоял и отслеживал. Теперь ему нужно было, чтобы в последние минуты прощания ни один тип из троицы не прикоснулся к Гончарову. Видел, как собиралась с мыслями - подойти-не подойти - дама в балахоне, и, отсекая, вышел вперед, обогнул гроб, подался к изголовью и немного склонился над когда-то очень близким, а теперь чужим человеком.
В ушах стояли сказанные Гончаровым слова:
«Самое страшное предательство».
Теперь громко звучали эти слова в лицо ему. Из сжавшегося рта. Выстреливали из закрытых глаз.
26 Башта Антон Иванович - защитник Воронежа, герой повести Гончарова.
11
Адвокату было тяжело.
Да, он и предал.
Но - и не предал.
Не предал человека, могущего заменить ему отца.
И все-таки предал и теперь делал что-то важное, пытаясь что-то наверстать, изменить.
Он положил руку ему на плечо, которого так и не коснулся ни разу при жизни.
Его губы шептали:
- Простите, Юрий Данилович. Если можете, простите. Но я ваш завет выполню.
Скажи эти слова пятью годами раньше, он бы продлил жизнь писателю, а он не сказал, сократил жизнь.
И от этого становилось невыносимо тяжело.
Почти на ощупь, с покрывшими глаза влажными пленками, прошел вперед. Он не хотел, чтобы увидели его слабость.
И стоял около ограды.
Вот раздался стук молотка, крышка скрыла Гончарова. Алый гроб поплыл на руках к рыжей яме. За ним потекла змейкой люди. Многие как очнулись и теперь рвались вперед.
С залпами из карабинов гроб ушел в яму. Полетели комья земли. Откуда-то, обдирая куртку об ограды, в узкий проход кинулся Евсеенко. Схватил жменю земли и бросил в могилу. Лез вперед горе-поэт, успев все-таки положить в ноги Гончарову гвоздики. А чубчик писательского чинуши маячил на узкой аллее. Он закатил глаза от небывалого удовлетворения.
Около черной плиты матери Гончарова поднялся красно-коричневый деревянный крест писателю.
Расходилось с чувством незаконченности, словно что-то еще не сделано. Может, кто-то думал попасть на поминки, но никто не приглашал. А дочь Гончарова уходила последней. И те, кто хотел выпить, понимали, как им не повезло.
Адвокат искал ответа: почему похороны такие скромные?
Неужели прохлопали власти?
Или Гончаров не захотел подачки?
А может, избегал разборок?
Вдруг еще начнется сыр-бор.
Или не хотел слушать фальшь .
Ведь всегда найдутся, примажутся.
И вдруг как прорезало: он хотел уйти, как уходили солдаты. В далеком 42-ом. Без почестей. Скупо и бессловесно .
Которым памятник на Задонском шоссе.
Адвокат шел по аллее. Где-то рядом шел Голубев с пучеглазой женщиной.
Та жужжала:
- Гончаров только и говорил, что его предали.
Адвокат слышал, его резало: «Предали. Предали.»
Пустота кладбища поражала: молчал окружающий мир, превращая минуту молчания в безвременье.
Дома дал волю чувствам:
- Власти везде трещат о патриотизме. А вот патриотизм и упустили, - говорил Пылеву. - Сколько могло пройти мимо гроба Юрия Даниловича. Какой бы был урок.
Пылев извинялся, что не пришел: не мог подняться с постели из-за болезни.
И в сердцах произнес:
- Они мстят ему за правду.
Адвокату явственно вспомнились счастливая улыбка писательского чиновника и стуки палкой Евсеенко.
«Он и мертвый им страшен», - подумал он.
И заныло: «Почему же так зло устроен мир, что всегда душат хорошего человека...»
Уже на следующий день город наваливался на адвоката новыми тяжбами, и далеко-далеко отлетали дом у обрыва, где жил Гончаров, дом на Ко-миссаржевской с котельной, где ушла из жизни его мать, развалюха на Транспортной, где чуть не угорели, дворницкая в Покровском соборе, улетали до какого-то следующего еще неизвестного, но остро ощущаемого события.
1 марта 2013 года
У могилы Гончарова Голубев и Федоров
