CC BY
10тором хозяйничают картели, благодаря чему расширяются возможности выбора и для потребителей, и для услугодателей. Однако нередко из вчерашних революционеров получаются безжалостные диктаторы. Неправильно было бы преследовать за картельные сговоры самозанятых, работающих через убероподобные платформы, и не обращать внимания на ограничения конкуренции такими могущественными участниками договорных отношений, как сами платформы.
Е.Г. Афанасьева
2019.03.028. МАКДЕРМОТТ М. ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ, СМЕШЕНИЕ И ДРЕЙФ: СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ПУТЕЙ ИЗМЕНЕНИЙ В РАЗЛИЧНЫ1Х СИСТЕМАХ ПОТРЕБИТЕЛЬСКОГО БАНКРОТСТВА.
MCDERMOTT M. Layering, conversion, and drifting: A comparative analysis of path dependent change in consumer insolvency systems // Chicago-Kent law review. - Chicago, 2018. - Vol. 93, N 3. - P. 765800.
Ключевые слова: потребительское банкротство; управляющие; гражданский процесс; Франция; Нидерланды; Шотландия; США; Канада; Германия; Япония.
Миган МакДермотт, преподаватель школы права Университета Висконсина, выбрал семь правопорядков и показывает, как в них менялся институт потребительского банкротства, до какой степени профессионалы и институты, вовлеченные в правоприменение, определяли эти изменения; имели ли изменения «пропотре-бительскую» направленность; в какой мере особенности страны влияли на имплементацию изменений.
Страны, где в результате реформирования улучшилась разумная дифференциация потребителей-должников и эффективность для потребителей возросла, по мнению автора, - это Франция и Нидерланды.
Франция первая попыталась решить в интересах должников-потребителей проблему несоответствия между назначением норм и правоприменительной практикой.
Основная процедура потребительского банкротства во Франции - план выплат, подготовка и исполнение которого про-
исходит под контролем административных комиссий, работающих при содействии Банка Франции. Когда суды оказались перегруженными, законодательство было изменено, чтобы наделить комиссии ролью фильтра; при этом у судов остались полномочия принимать решение об освобождении от долгов. Но собирал информацию о должнике, предлагал план выплаты долгов, вел переговоры с кредиторами представитель Банка Франции; если кредиторы соглашались с планом выплат, он приводился в исполнение, а если нет, то комиссия могла обратиться за его утверждением в суд.
Сроки реализации планов выплат растягивались на 8-10 лет, нередко в ходе их исполнения должники оказывались не в состоянии удовлетворять свои основные жизненные потребности. В таких условиях рост количества заявлений на несколько лет затормозился, однако стоило Министерству экономики начать продавливать более мягкое отношение комиссий к должникам, как поток заявлений вновь стал расти. В 1998 г. в законодательство были внесены изменения, которые предусматривали защиту от взыскания доходов должников, а также в «экстраординарных случаях», когда должникам было не из чего платить, - возможность длительной отсрочки и последующего частичного списания долгов, если способность платить не восстанавливалась. Таких экстраординарных случаев было примерно 10%, но мало из них заканчивались освобождением от долгов. Кроме того, не было единообразия: условия, на которых 117 комиссий по всей стране рекомендовали освобождать потребителей от долгов, существенно различались.
Поэтому в 2003 г. законодательство о потребительском банкротстве изменилось еще раз, чтобы сблизить освобождение от долгов потребителей и предпринимателей. В случаях безнадежной задолженности комиссии стали направлять дела в суд, чтобы он, удостоверившись в финансовом состоянии должника, мог освободить его от долгов. Эти новшества тоже не сразу возымели успех, однако со временем комиссии стали выдавать больше рекомендаций о списании долгов, и количество заявлений стремительно возросло. Очередная реформа было проведена в 2011 г. В результате во Франции была создана вполне дружественная для должников система потребительского банкротства. Изменения произошли в значительной степени благодаря Банку Франции, его центральной роли в процедуре банкротства. Используя комиссии как фильтры и
одновременно ограничивая их произвол, Франции удалось достичь впечатляющего прогресса в деле разумной дифференциации должников. Законодатель многократно предпринимал усилия для того, чтобы устранять несоответствия между назначением норм и правоприменением.
Французская система, по словам автора, более бюрократическая, нежели юридическая, юристы или иные частнопрактикующие профессионалы не играют в ней заметной роли. Тем не менее во Франции система банкротства имеет те же достоинства, что и система рассмотрения гражданско-правовых споров, которая является одной из самых дешевых и простых в мире [с. 775]. Выстраивая и реформируя эту систему, французский законодатель стремился к эффективности и простоте, особенное внимание уделяя тому, чтобы разгрузить суды. Неудивительно, что и система банкротства тоже развивалась по пути стремления к эффективности (сокращая неоправданную дифференциацию), простоте и использованию внесудебных процедур с ограниченной потребностью в судебном рассмотрении.
Нидерланды, по наблюдению автора, - еще один пример страны, пошедшей по «пропотребительскому» пути. В Нидерландах основными институтами в сфере потребительского банкротства всегда были финансируемые из муниципальных бюджетов службы долгового консультирования, услуги которых для должников-потребителей по ведению переговоров о добровольном урегулировании задолженности были недорогими или бесплатными. В 1998 г. к этой системе добавились суды. На рост числа потребителей, стремящихся к списанию долгов, и снижение количества успешно реализованных планов законодатель ответил введением более дружественного режима, предусматривающего возможность списания долгов и чистого старта. Закон 1998 г. «О реабилитации должников-физических лиц» преследовал цели стимулировать кредиторов к мирному урегулированию задолженности, уменьшить количество дел о банкротствах в судах, обеспечить чистый старт для потребителей-должников, чьи кредиторы не пошли на урегулирование задолженности.
По новому закону потребителям по-прежнему для добровольного урегулирования задолженности надо было обращаться в службу долгового консультирования. Большинство служб придер-
живались кодекса поведения, разработанного муниципальными банками, что помогало стандартизировать планы урегулирования: трехгодичный срок реализации, равное отношение ко всем кредиторам, обеспечение должнику «социального минимума» после выплаты долгов, освобождение от долгов через три года. В случае неуспеха должник мог обратиться в суд, и тогда уже назначенный судом управляющий контролировал ликвидацию активов должника и разрабатывал план погашения долгов из его будущих доходов.
Этот план также рассчитывался на три года, однако суд мог продлить его и до пяти лет. Затем должник освобождался от долгов, если суд не находил причины отказать ему в этом (что на практике происходило очень редко). Условия рассмотрения дел судами также были быстро стандартизированы благодаря рабочей группе голландских банкротных судей «Явео/а», что снизило потребности в законодательном вмешательстве. Впрочем, в 2008 г. многие условия, выработанные практикой, были включены в законодательство. Эти поправки внесли большую определенность и были выгодны наиболее нуждающимся должникам, которые теперь могли получить освобождение от долгов через год, если управляющий видел бессмысленность дальнейших процедур. Потребители сперва с недоверием встретили изменения, но в начале 2000-х количество заявлений стало расти. Консультативным агентствам пришлось стать фильтрами на стадии предбанкротного консультирования, однако результат был противоположным - доля добровольных урегулирований снизилась, а должников, обращавшихся к судебным процедурам, - увеличилась. Опять надо было как-то заинтересовать должников в использовании внесудебных путей.
Автор подчеркивает, что успех в Нидерландах оказывался результатом не столько законодательных реформ, сколько работы консультативных агентств, занимающихся делами, в которых более реалистическим вариантом было ведение переговором вне суда; положительную роль сыграл и кодекс поведения, который сделал решения более предсказуемыми.
В качестве отрицательных примеров автор приводит стратегии «смешивания» и «дрейфа» в трех странах - Шотландии, США и Канаде.
В Шотландии потребители в состоянии сверхзадолженности могут обратиться к процедуре секвестрирования (sequestration) под контролем управляющего (trustee), которая автоматически влечет освобождение от долгов по истечении трех лет. Вместе с тем на практике использование этой процедуры осложнилось тем, что управляющие не были заинтересованы в участии в ней в отсутствие гарантиий оплаты их работы.
Возникшую проблему доступа к правосудию правительство попыталось разрешить в 1985 г., предусмотрев фонды для выплат управляющим в случаях, когда должники не имели для этого ресурсов. Но тут возник другой перекос - управляющие быстро научились эксплуатировать эту модель, завлекая должников и обеспечивая свое назначение, иногда с помощью дружественных кредиторов. В результате с 1985 по 1993 г. количество процедур секвестрирования стремительно возросло, как и суммы, которые правительству пришлось тратить на оплату работы управляющих. Ответом на это стали введение твердых ставок оплаты; замена в большинстве дел частных управляющих государственными; ограничение возможностей для частных управляющих обеспечивать себе назначение в конкретном деле. Число секвестрирований упало, и вновь пришла пора задуматься над популяризацией института. Автор считает, что эти процессы в определенной мере отражают шотландскую правовую культуру, в которой юридическая практика представляла собой уютный клуб для избранных.
США, по словам автора, показывают интересный пример системы, первоначально исключительно дружественной должникам-потребителям, в которой главную роль играли юристы и суды. Но с течением времени эта дружественность уменьшилась. Дело в том, что в результате реформы 1978 г. перед должниками открылись два пути: банкротство по гл. 7 Кодекса о банкротстве (освобождение от долгов за счет быстрой и недорогой процедуры ликвидации имущества при достаточно щедрых имущественных иммунитетах); более длительная процедура выплаты долгов согласно гл. 13. При этом законодатель предусмотрел некоторые «морковки» для должников, чтобы стимулировать их выбирать банкротство по гл. 13. Тем не менее этих «морковок» оказалось явно недостаточно, и в 2005 г. Конгрессу пришлось решать проблему «отваживания» должников от набравшей чрезмерную попу-
лярность гл. 7: Закон о предотвращении злоупотреблений при банкротстве и о защите потребителей вместо «морковок» для «заманивания» должников «в русло» гл. 13 ввел жесткие меры, чтобы не разрешить должникам с высокими доходами банкротиться по гл. 7 [с. 785].
Автор подчеркивает, что в реформе 1978 г. значительную роль сыграли юристы, сопротивляющиеся введению административных процедур урегулирования задолженности для должников, у которых отсутствовало имущество. Они отстаивали судебную модель, в которой должны были занять главное место. И наоборот, в реформе 2005 г. роль юристов была минимальна. Количество заявлений сразу уменьшилось, поскольку модель, предусмотренная гл. 7, стала менее доступной, а банкротиться по гл. 13 хотели далеко не все. Кроме того, реформы 2005 г. сделали американскую систему потребительского банкротства несколько менее дискреционной и более бюрократической. Стоимость возбуждения процедуры банкротства возросла, что уменьшило ее доступность для бедных семей. Потребители-должники могли сократить свои затраты, подавая заявление о банкротстве самостоятельно, но в таком случае вероятность освобождения от долгов сильно падала.
Еще одним из далеких от совершенства вариантом стала подача заявлений о банкротстве в соответствии с правилами гл. 13, т.е. по модели «fee-only» (план погашения долгов, включающий в основном оплату юридических услуг). В результате возникли искажения: юристы стали подталкивать к банкротству по этой модели даже тех должников, для которых больше подходила гл. 7. Автор приводит данные, согласно которым банкротство по гл. 13 в среднем на 2 тыс. долл. дороже, чем по гл. 7 [с. 787].
В Канаде у потребителей-должников тоже есть два варианта: собственно банкротство с освобождением от долгов и модель «потребительского плана» («consumer proposal»), предполагающая более значительные выплаты кредиторам. Основная роль в практической реализации банкротства принадлежит Службе суперинтенданта по банкротству, выполняющей контрольные функции, и частнопрактикующим управляющим (профессиональным бухгалтерам). Монополия управляющих в Канаде в отношении банкротства должников-потребителей еще более прочная, чем монополия юристов в США, поскольку без частнопрактикующего управляю-
щего банкротство вообще невозможно. Эта монополия была пролоббирована профессиональным сообществом управляющих в 1979 г., а в 1991 г. только укрепилась. В дополнение к своей традиционной задаче оценивать обоснованность заявления должника о банкротстве управляющие были наделены дополнительными функциями определять доход должника, который можно пустить на выплату долгов (surplus income), а также рекомендовать списать должнику остатки долгов или продолжать выплаты. При этом управляющие являются частнопрактикующими профессионалами, нанимаемыми должниками. В результате создается риск конфликта интересов. Служба суперинтенданта потворствует управляющим, позволяя им взвинчивать расценки на свои услуги по ведению дела по модели потребительского плана. Еще одно искажение в правоприменении автор видит в том, что состоящие в браке должники не используют возможности совместного банкротства.
И, наконец, автор выделяет третью группу стран, в которых законодатели замедленно реагируют на потребности практики.
В Германии частнопрактикующие управляющие не мотивированы к участию в делах потребительского банкротства. Поэтому их приходится заменять финансируемыми государством агентствами, которые сильно перегружены и не справляются с наплывом заявителей. Что же касается собственно законодательства, то автор отмечает очень продолжительный срок реализации плана погашения долгов (шесть лет с момента подачи заявления). Хотя начиная с 2001 г. предлагалось несколько проектов реформирования законодательства, перемены происходили медленно. В Германии, в отличие от большинства рассмотренных автором стран, отсутствуют институты, которые играли бы важную роль в реализации норм о банкротстве и могли бы инициировать изменения в законодательстве.
В Японии потребительскую задолженность можно урегулировать двумя путями - через освобождение от долгов по законодательству о банкротстве и через реабилитационные процедуры в гражданском процессе. Реабилитационные процедуры значительно сложнее и более ориентированы на бизнес, а также очень продолжительны (десять лет). Судья должен убедиться в добросовестности должника и в его неспособности выплатить долг. Стоимость этой процедуры делает ее неподъемной для большинства потреби-
телей. В 2000 г. в законодательство были внесены изменения, позволяющие некоторым категориям должников-потребителей добиваться освобождения от долгов через три года, но все равно популярности реабилитационные процедуры не приобрели.
Ликвидационные процедуры доступны даже тем должникам, у которых отсутствует не охватываемое иммунитетом имущество. В таких случаях освобождение от долгов происходит сразу же и без участия управляющего (суд может назначить его в подозрительных ситуациях, чтобы выяснить, не утаил ли должник имущество). Несмотря на то что круг имущества, на которое распространяется иммунитет, в 2005 г. был значительно расширен, это все равно имущество на небольшую сумму (эквивалент менее чем 10 тыс. долл.).
Процедура банкротства намного популярнее, нежели реабилитация. Вместе с тем, по сравнению с западными странами в Японии к банкротству прибегают значительно реже. Это связано с тем, что банкротство воспринимается как бесчестие. Выдвигавшиеся в 2000-х годах предложения изменить законодательство и дифференцировать должников в зависимости от доходов (обязывая должников, чьи доходы это позволяют, обращаться к реабилитационной, а не ликвидационной процедуре) поддержки не получили. В целом, заключает автор, японская система банкротства, хотя и не идеальна в отношении потребителей, несомненно, отражает национальные культурные ценности, и движущие силы, которые могли бы содействовать изменениям, в стране отсутствуют.
Е.Г. Афанасьева
2019.03.029. РЕЙЛИ М.Т. БАНКРОТСТВО КАТОЛИЧЕСКИХ ЕПАРХИЙ.
REILLY M.T. Catholic dioceses in bankruptcy // Penn State law research рaper / Pennsylvania state univ. - Univ. рark, 2018. - N 10. -P. 1-47. - Mode of access: https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm? abstract_id=3253092
Ключевые слова: банкротство; церковь; епархия; приход; массовые деликты; свобода вероисповедания; право справедливости; США.
В статье профессора права Университета Пенсильвании Марии Рейли рассматриваются особенности банкротства религиоз-
