CC BY
17
бы сказать, что расчерченное пространство автобиографии - это гладкое «пространство автовымысла».
Автор статьи обращает внимание на роль обыденной жизни, ничего не значащих событий в творчестве Пруста. На первый взгляд с его героем не происходит ничего особенного: он не может заснуть, пьет чай с кексом «Мадлен», первый раз идет в театр, на ужин; он видит, как танцуют молодые девушки; спотыкается на неровной мостовой и т.п. Заурядные события являются ключевыми моментами романа и самыми важными в жизни главного героя. В этом отличие автобиографии от автовымысла: для автобиографии важны выдающиеся события, а для автовымысла самые заурядные. Это сближает «В поисках...» с кинематографом: кино представляет собой последовательность отдельных мгновений, которые не важны каждое само по себе, но вместе они создают ощущение движения, жизни. С кинематографом творчество Пруста роднит также использование приема монтажа: какое-то простое действие может натолкнуть героя на размышления о самых разных, бесконечно далеких друг от друга явлениях. «Пруст открывает эту современную технику: монтаж, то есть искусственную непрерывность, которая достигается с помощью соединения эпизодов, сделанных независимо друг от друга и относящихся к разным областям, но образующих высшее единство общего замысла (А. Анри)» (с. 130).
Благодаря технике монтажа становится возможной встреча двух сторон - Свана и Германтов; связь между двумя различными «я», разделенными временем и пространством, осуществляется посредством памяти.
Таким образом, рассказчик «монтирует» свое «я» из множества идентичностей, а также «монтирует», склеивает из множества кусочков новую реальность искусства.
В.А. Быкова
2011.01.034. КРЮГЕР М. ЛИТЕРАТУРА КАК ТОВАР ПЕРВОЙ НЕОБХОДИМОСТИ.
KRÜGER M. Literatur als Lebensmittel. - München: C. Hanser, 2008. -256 с.
Немецкий поэт и эссеист Михаэль Крюгер выпустил сборник размышлений о современной литературе и литераторах. Подчерки-
вая субъективность собственного взгляда, автор в предисловии признается, что читал всегда бессистемно и (слишком часто) поверхностно, но, если книга не интересовала его, без всяких угрызений совести ее закрывал; при этом книга для него «наряду с макаронами, помидорами, оливковым маслом - товар самой первой необходимости» (с. 6).
Однако сам по себе выбор авторов, о которых высказывается М. Крюгер, дает представление о том, что литература лично для него - это, в первую очередь, поэзия. «Мышление - не самая прекрасная вещь на земле, только вторая, самое прекрасное - поэзия», -цитирует он Паскаля Мерсье (с. 46). И многие герои его очерков -поэты.
Чтение требует времени, считает он, а вдумчивое чтение требует много времени. Творчество Ильзе Айхингер (р. 1921) предполагает вдумчивое чтение. Путь языка, избранный ею, никогда не шел параллельно языковому развитию государства. «Я знаю, что мир хуже, чем его имя, и потому имя его тоже плохо» (с. 12), - цитирует писательницу М. Крюгер и поясняет, отчего относительно ранний ее роман «Великие надежды» так и остался единственным крупным произведением в прозе: «Мой язык и я, мы не разговариваем друг с другом, нам нечего друг другу сказать» (с. 14), - признается И. Айхингер.
В стихах Германа Ленца (1913-1998) мир предстает непривычным, пугающим, хрупким. Лаконичность, предметность в ясной, несложной для восприятия, не напряженной ритмически форме создают иллюзию отказа от многозначности, заставляя искать ее в самом этом отказе. Едва настроившись на спокойное размышление, медитацию, читатель вдруг ощущает пугающие толчки землетрясения прямо под ногами. Но вместо того, чтобы вскочить и бежать, спуститься с опасных высот обратно к людям, он, вслед за поэтом, остается на месте, сидит и ждет, что будет. Прислушивается к пугающим звукам, вглядывается в колыхание трав и со стоическим спокойствием сообщает обо всем, что видит. «Единственный знак, по которому можно догадаться: он заметил, что-то идет не так, - короткий вопрос в конце стихотворения - прежде чем с легким вздохом подняться и, наконец, уйти» (с. 29).
Большинство стихотворений Г. Ленца - это разговоры с самим собой: «Замечаешь вдруг/ ты один и пишешь. / Кому? Самому
себе» (с. 30). Поэту не нужна дистанция между собственной жизнью и историческим процессом, он обходится без «обходных путей» (там же) вроде иронии, риторических пояснений или аллегорической многозначности. Избегая метафор, он не прячется за словами, но, напротив, старается в нескольких словах выявить что-то доселе скрытое: «Радует, что не должен знать всего, ничего не знаешь о...» (там же); он не теряет контакта с окружающим миром: «Отложи перо в сторону / И подними глаза» (с. 30). М. Крюгер считает, что Г. Ленц - едва ли не единственный в своем поколении поэт, кому удается так трезво, жестко, несентиментально и вместе с тем ненавязчиво разрушать историко-философские, религиозные и жизненно-практические иллюзии, ни в коей мере не считая это своей целью: «Ты надеешься, / что тебя ничего больше не касается» (с. 31). И такой добровольный отказ от утешения, не имеющий ничего общего с холодностью или цинизмом, сообщает его стихотворениям интонацию безнадежного прощания, которая трогает душу: «Никому не выдавай, что тобой движет,/ Ибо каждый лишь отдалится, / Узнав. / Даже в смерти сохраняй лицо, / Лучше с улыбкой, / И чтоб не все в морщинах» (с. 35).
В эссе о поэтическом сборнике «География» Марселя Байера (р. 1965) М. Крюгер задается вопросом, зачем вообще нужны стихи, а в особенности - стихи современных поэтов. И отвечает, соглашаясь в этом с умершими недавно тремя, по его мнению, выдающимися немецкими поэтами современности Томасом Клингом, Робертом Гернхардом и Оскаром Пастиором, что только стихи еще напоминают нам о «великих метаморфозах, которые после конца метафизики не способны более определять человеческую судьбу» (с. 40). Таковы и стихи М. Байера, каждое из которых «удивляет» концентрированной мудростью, точностью наблюдений и размышлений, выраженных на разрушающем все понятия языке поэзии (с. 43).
Главное достоинство стихов сборника «География», материалом для которых служит «восток» (Восточная Германия, страны Восточной Европы, Россия), М. Крюгер видит в том, что «чужое» в них остается подчеркнуто другим, а не интегрируется в «свое» при помощи традиционных поэтических средств (становясь при этом чем-то почти «невыносимым»). Автор обобщает: «Думаю, что из инстинктивного страха перед неприятными открытиями мы еще
даже не начали знакомиться с реалиями этого Востока, и в лучшем случае только догадываемся, читая стихи Стасюка, Одийа или молодого украинского поэта Сергея Захдана, что за этой границей скрывается угрожающая - потому что другая - реальность, не имеющая никакого отношения к нашим сравнительно безобидным проблемам» (с. 45).
По его мнению, М. Байеру-стихотворцу удается сочетать в себе этнолога, участливого наблюдателя и слушателя, который ничего не утаивает, и потому его субъективная поэзия предстает едва ли не единственным адекватным способом описания неустойчивой пограничной области. Корни такой «субъективной объективности» М. Крюгер видит в искренней заинтересованности поэта наблюдаемыми явлениями и в его музыкальной способности выразить подмеченное в звуках языка.
Среди других поэтов, включенных автором в поэтическую мозаику современной литературы, - В.Г. Зебальд, Бото Штраус, Хенниг Риттер, Рауль Шротт и др. Сборник содержит также речи М. Крюгера по случаю присуждения ему премии им. О. Мёрике (2006) и почетных докторских степеней (в ун-тах Билефельда и Тюбингена), а также некоторые размышления о состоянии книгоиздательского бизнеса.
Е.В. Соколова
ЛИТЕРАТУРА РАЗНЫХ ПЕРИОДОВ
2011.01.035. МЕЖДУ СЕРДЦЕМ И ВРЕМЕНЕМ: ВОСПОМИНАНИЯ ОБ АЛЕКСАНДРЕ ДЕЙЧЕ. - Киев: Феникс, 2009. - 344 с.
Широта интересов Александра Иосифовича Дейча (1893, Киев - 1972, Москва) - германиста, переводчика, писателя, доктора искусствоведения и филологии - определила разговор в книге не только о его личности, но также о времени, о пройденных им многотрудных годах ХХ в. О нем вспоминают 63 автора, немалое число которых уже вписано в мартиролог.
Близкий друг А.И. Дейча поэт Максим Рыльский (1895-1964) писал в 1963 г., отмечая его 70-летие: «Круг литературных интересов Александра Иосифовича поистине огромен. Вы заговорили с ним о любимом его Гейне, о гётевском "Фаусте", о Мопассане или об Уайльде, о Пушкине или Тютчеве, об Анатоле Франсе или
