CC BY
92
АРХЕОЛОГИЯ
2007.01.024. ОЛЬХОВСКИЙ ВС. МОНУМЕНТАЛЬНАЯ СКУЛЬПТУРА НАСЕЛЕНИЯ ЗАПАДНОЙ ЧАСТИ ЕВРАЗИЙСКИХ СТЕПЕЙ ЭПОХИ РАННЕГО ЖЕЛЕЗА / РАН. Ин-т археологии. - М.: Наука, 2005. - 299 с. - Библиогр.: 283-295.
Ключевые слова: запад Евразийских степей, эпоха раннего железа, этнокультурные массивы - «киммерийский», скифский и сарматский, каменные изваяния.
В монографии д-ра ист. наук В.С. Ольховского (1952-2002) рассмотрены все известные к настоящему времени каменные изваяния раннего железного века, найденные на территории двух (из трех основных) зон их распространения - причерноморско-кавказской и арало-каспийской, связываемых с тремя этнокультурными массивами - «киммерийским», скифским и сарматским. Для изучения генезиса и эволюции морфологии, иконографии, функций и семантики данной категории памятников также широко используются соответствующие материалы третьей, центрально-азиатской, зоны.
В главе I - «Монументальная скульптура как предмет историко-культурного анализа» - рассматриваются современное состояние проблемы и перспективы ее изучения, дается оценка потенциальных информационных возможностей этого вида памятников. В функциональном плане, пишет автор, они представляют собой совокупность по крайней мере трех основных функций - сакральной (религиозно-мифологической), прокламативно-мемора-тивной и декоративно-эстетической. Таким образом, отмечает он, древние изваяния как изначально сложные искусственные объекты, призванные исполнять определенные социально значимые функции, потенциально содержат разнообразную информацию о различных сферах жизни той этнокультурной среды, в рамках которой они были созданы (с. 10-11).
В главе II описывается методика изучения древней скульптуры, создания информационной модели изваяния и его хронологической и этнокультурной атрибуции. Предлагаемая автором проце-
дура исследования изваяний структурно состоит из четырех этапов: (1) фиксации; (2) репродукции (воспроизведения) в виде рисунка-чертежа; (3) дескрипции (описания), в основе которой лежит представление о памятнике как об информационной системе, состоящей из упорядоченного набора элементов (знаков), и, наконец, (4) интерпретации, которая предполагает оценку реальных возможностей признаков (элементов) изваяния, их верификацию. Что касается информационной модели памятника монументальной скульптуры, то она представляет собой структурированный и формализованный «портрет» изваяния, включающий четыре группы блоков-модулей: справочно-поисковую, основную информационную, вспомогательную информационную и интерпретационную (с. 15-17).
Глава III посвящена «киммерийским» изваяниям степного Причерноморья и Северного Кавказа. При этом, как отмечает В.С. Ольховский, этническое определение «киммерийские» используется исключительно в хронологическом контексте. Группа «киммерийских» стел (18 памятников) по своим морфолого-иконографическим характеристикам резко отличается от скифских изваяний того же региона и предположительно ассоциируется с носителями «киммерийской» культуры. В то же время заметно большое морфологическое и в меньшей степени иконографическое сходство «киммерийских» стел и так называемых «оленных» камней центрально-азиатской зоны, что объясняется не иначе как общностью их идейной основы, «семантического архетипа». Универсальным признаком тех и других является фалломорфность, очевидно связанная с материальным воплощением идеи мировой оси/мирового дерева, первочеловека/первопредка. При крайне ограниченном наборе антропоморфных черт «киммерийские» стелы (как и оленные камни) все же обладали скрытой антропоморфностью, которая изредка и частично воплощалась в реальность (личины) при сохранении в целом неантропоморфного канона памятников.
Несомненная связь стел с курганными погребальными комплексами не позволяет, однако, сводить их роль к выполнению лишь сигнальной (извещающей о захоронении) и мемориальной (напоминающей о погребении) функциям, полагает автор. По его мнению, «киммерийскую» стелу можно рассматривать и как обобщенный (генерализированный) и предельно редуцированный символ, имеющий сакральную связь («идеальное» тождество?) с по-
гребенным, но не изображение того человека, над могилой которого она установлена (с. 86-88).
Существенной чертой, отличающей «киммерийские» стелы от оленных камней, являются относительное богатство и упорядоченность нанесения изображений предметного репертуара. Наиболее полный их набор включает пять функциональных групп предметов: (1) одежда, обувь и головной убор; (2) оружие и доспехи (мечи, кинжалы, луки в горитах, боевые топоры, «щиты», боевые пояса); (3) украшения и предметы быта (налобные ленты-диадемы, височные кольца, ожерелья, зеркала, ножи, оселки); (4) символы власти (те же диадемы); (5) ритуальные знаки, сценки, орнаменты. При этом в «киммерийских» стелах более ярко, чем в оленных камнях, выражена воинская функция мифологического персонажа, соотносимого, очевидно, с погребенным (с.91).
Отсутствие в Причерноморье и Предкавказье памятников, которые можно было бы напрямую связать с «киммерийскими» стелами в качестве их прототипа, а также их морфолого-иконографическое сходство с оленными камнями, дает все основания считать, пишет В.С. Ольховский, что традиция создания фал-лоидных стел была привнесена в Европу группами населения, мигрировавшими из Центрально-Азиатского региона далеко на запад. Появление здесь первых «киммерийских» стел, по его мнению, следует датировать серединой - третьей четвертью VIII в. до н.э. В середине VII в. традиция создания стел «киммерийского» типа в Европе внезапно прекращается, и им на смену на тех же территориях приходят раннескифские изваяния, анализу которых посвящена следующая (четвертая) глава.
Комплекс памятников скифской монументальной скульптуры, включающий 164 изваяния и 19 баз к ним, рассматривается с учетом их распространения по трем регионам: Причерноморскому, Крымскому и Северокавказскому. Памятники каждого региона в свою очередь делятся на следующие хронологические группы: VII-VI вв., VI-V вв., V в., V-IV вв. и IV - начало III в. до н.э. При этом, как показывает автор, если в Причерноморском регионе количество изваяний, относительно небольшое в самом раннем периоде по сравнению с Северным Кавказом, постепенно увеличивается, достигая максимума в последнем хронологическом периоде, то на Северном Кавказе основная их масса относится к VII-VI вв. до н.э.
В V в. их количество здесь резко сокращается, видимо, в связи с уходом отсюда на запад большей части собственно скифского населения. В Крыму, напротив, самые ранние немногочисленные изваяния появляются только в V в. до н.э., а в ГУ-Ш вв. их количество существенно возрастает, отражая процесс концентрации на полуострове основной массы скифов по мере утраты ими контроля над причерноморскими степями (с. 103-108).
Обстоятельства находок изваяний свидетельствуют о безусловной их связи с курганными насыпями, на вершине которых они устанавливались с применением базы или без нее. Иногда (не ранее IV в. до н.э.) они могли служить центральным элементом культовой площадки или святилища. В отличие от фалломорфных «киммерийских» стел и азиатских оленных камней, скифские изваяния в большинстве своем воспроизводят человеческую фигуру, т.е. являются антропоморфами. Предметный репертуар изображений скифских памятников в целом включает те же функциональные группы предметов, что и «киммерийские» стелы. В семантическом плане скифские изваяния, как и «киммерийские», воплощали одну и ту же универсальную общеевразийскую идею упорядоченной мифологической Вселенной, изображая ее центральный элемент -ось мира, мировой столб (дерево), фалл и т.д. Однако, как отмечает автор, в скифской монументальной скульптуре уже на самом раннем этапе ее развития на Северном Кавказе антропоморфность данного символа резко возросла путем его персонификации - отождествления с образом мифического героя-демиурга, а затем и с более конкретным земным воплощением этого персонажа - царем, военным предводителем. Наиболее вероятным местом, где около рубежа VII-VI вв. до н.э. происходило формирование антропоморфного канона раннескифской скульптуры, по мнению автора, следует признать территорию Закавказья и прилегающих районов Малой Азии. Именно влияние переднеазиатского монументального искусства во время пребывания скифов в этом регионе и их войн с Ассирией и Урарту обусловило, как считает он, переход номадов к антропоморфной изобразительной традиции (с. 125).
В главе V рассматриваются изваяния кочевников урало-казахстанских степей, обычно отождествляемых с носителями культур сарматского облика. Условно их можно разделить на три территориальные группы: поволжско-южноуральскую, мангыш-
лакскую и устюртскую. В большинстве своем «сарматские» изваяния и стелы указанных регионов датируются V-II вв. до н.э., а в иконографическом отношении делятся на две группы: неантропоморфную и антропоморфную, каждая из которых в свою очередь подразделяется на подгруппы в соответствии с особенностями воплощения их иконографической схемы.
Неантропоморфные стелы фаллоидного облика близки олен-ным камням Центральной Азии и «киммерийским» стелам юга Восточной Европы. Среди антропоморфных изваяний выделяется подгруппа слабоантропоморфных стел-идолов, характеризующаяся крайним лаконизмом в изображении антропоморфных элементов и полным отсутствием изображений предметного репертуара. Незначительное количество таких изображений является отличительной чертой и подгруппы так называемых «скифоидных» изваяний, в целом сходных в морфолого-иконографическом отношении со скифскими изваяниями VI-IV вв. до н.э. Только изваяния так называемого «байтинского» типа (названных так по месту их обнаружения в святилищах Байте I и III на плато Устюрт) отличаются достаточно развитой морфолого-иконографической схемой. При этом, как отмечает автор, все изображенные предметы вооружения и украшения (мечи, кинжалы, гориты, шлемы, боевые пояса, шейные гривны, браслеты) в целом аналогичны предметам, бытовавшим в IV-II вв. до н.э. в среде ираноязычных кочевников степей Западной, Центральной и Средней Азии (сарматов, сако-массагетов, даев) (с. 145).
Практически все изваяния поволжско-уральской группы связаны с курганными погребальными комплексами и в семантическом плане, очевидно, эквивалентны скифским изваяниям. Стелы и изваяния устюртской и мангышлакской групп, напротив, с захоронениями прямо не связаны. Местами их находок являются святилища, посвященные культам Солнца и огня, солнечного героя-демиурга, героизированных предков, инкарнированных в знатных членов общества. При этом, как полагает автор, каждый род (клан) имел на общем святилище свою группу изваяний, постепенно пополняемую новыми скульптурами (с. 147).
Генезис «сарматской» антропоморфной скульптуры, как и скифской, возможно, связан с трансформацией морфологического и иконографического архетипов (при сохранении основного се-
мантического ядра) под воздействием внешнего импульса, который, по мнению В.С. Ольховского, мог исходить из ахеменидской Персии с ее развитой традицией создания монументальных скульптур (с. 150).
В целом, отмечает автор в заключении, изучение каменных изваяний причерноморско-кавказской и арало-каспийской зон выявило общность основной тенденции их развития, состоявшую в переходе от неантропоморфной (фаллоидной) иконографической схемы к антропоморфной. Одной из основных причин, предопределившей утрату популярности древнего неантропоморфного канона, явилась, как считает В.С. Ольховский, необходимость социальной манифестации усилившейся роли военного лидера. Переход к новой, антропоморфной, изобразительной модели не означал, тем не менее, упразднения древнего семантического архетипа, но лишь его видоизменение. Однако сама трансформация морфолого-иконографического канона имела характер качественного скачка, который закономерно совпал с началом взаимодействия кочевого скифо-сако-сарматского мира с цивилизациями Передней и Средней Азии, а также с Элладой, оказавшими несомненное влияние на формирование антропоморфного канона скифского и сако-массагето-сарматского искусства (с. 153-154).
А.Е. Медовичев
