CC BY
163
А. Солженицына. Именно поэтому Гуль считал прозу Шаламова «тяжелой» и нуждающейся в редактуре.
Если эмигрантский Запад не принял Шаламова стилистически, а только как документ, то советская критика в лице А. Дремо-ва, писавшего внутреннюю рецензию на «Колымские рассказы» в «Новом мире», в результате которой они были отклонены, сравнивая произведения Шаламова с «Одним днем...» Солженицына, выдвигала идеологические претензии. В то время как Солженицын, писал А. Дремов, пытается показать, что, несмотря на невыносимые условия, «человек может и не превратиться в животное, то Шаламов как раз акцентирует на том, как от голода, холода, побоев, унижений, страха люди превращаются в зверей» (цит. по: с. 158).
Когда в 1978 г. в Лондоне осуществилась первая публикация книги «Колымских рассказов», выстроенных в соответствии с авторским замыслом, издание было сочтено на Западе «крайне неудачным»: том в 896 страниц в силу объема не мог быть переправлен в СССР, что было главной целью тамиздата и перекрывало вопрос об эстетических достоинствах произведения.
Т.Г. Юрченко
2019.03.024. Т.Г. ЮРЧЕНКО. «ВСЕ МОИ КНИГИ - ЭТО ОТНОШЕНИЕ ТОЛЬКО С ТЕКСТОМ»: О ТВОРЧЕСТВЕ ВЛАДИМИРА СОРОКИНА. ЧАСТЬ 1. РАННИЙ СОРОКИН. (Статья).
Ключевые слова: В.Г. Сорокин; соц-арт; концептуализм; социалистический реализм; постмодернизм; остранение.
К тому времени, когда в СССР состоялась первая официальная публикация произведений В.Г. Сорокина - несколько рассказов в рижском журнале «Родник» в 1989 г. (№ 11), - его имя уже было известно на Западе. Там в 1985 г. в Париже в журнале «неформального» русского искусства «А-Я» увидели свет рассказы писателя из тогда еще неопубликованного сборника «Первый субботник» (1979-1984) и роман «Очередь» (1982-1983), который вскоре был переведен на французский (1986) и английский (1988) языки; на французском в 1987 г. вышел роман «Тридцатая любовь Марины» (1982-1984; опубликована в России в 1995 г.). Крушение империи способствовало появлению и отечественных публикаций: в 1992 г.
вышли «Первый субботник» и «Очередь», в 1994 г. - романы «Норма» (1979-1983) и «Роман» (1985-1989), повесть «Сердца четырех» (1991; на немецком - в 1993 г.). В 1980-1990-е годы Сорокин обращается к драматургии (пьесы «Пельмени», 1984; «Землянка», 1985; «Русская бабушка», 1988; «Доверие», 1989; «Дисморфома-ния», 1990; «Юбилей», 1993; «Щи», 1995; «Свадебное путешествие, или Hochzeitsreise», 1995; «Dostoevsky-trip», 1997; «Капитал», 2006, и др.) и киносценариям (фильмы «Москва», режиссер А. Зельдович, 2000; «Копейка», режиссер И. Дыховичный, 2001; «4», режиссер И. Хржановский, 2004).
Нельзя сказать, что на родине творчество писателя встретило безоговорочное признание: тексты, изобилующие нецензурной лексикой, сценами насилия, физиологичностью описаний снискали ему в определенных кругах репутацию l'enfant terrible отечественной словесности - порнографа, певца отвратительного и нарушителя всех мыслимых норм. Кульминацией отторжения стала спровоцированная романом «Голубое сало» (1999) акция молодежного движения «Идущие вместе» по разрыванию и бросанию в огромный пенопластовый унитаз текстов Сорокина, которая состоялась в 2002 г. возле здания Большого театра.
Между тем книги Сорокина продолжали публиковаться. Вышел сборник рассказов «Пир» (2000), один за другим появились романы «Лёд» (2002), «Путь Бро» (2004) и «23 000» (2005), объединенные в «Трилогию» (2005; переиздана под названием «Ледяная трилогия», 2009), вышла повесть «День опричника» (2006), сборники рассказов «Сахарный Кремль» (2008) и «Моноклон» (2010), повесть «Метель» (2010), роман «Теллурия» (2013) и повесть «Манарага» (2017), сборник «Белый квадрат» (2018) и др. По либретто Сорокина было поставлено четыре оперы: «Дети Розента-ля» (композитор Л. Десятников, 2005, Москва), «Сны Минотавра» (композитор О. Раева, 2012, Москва), «Триумф Времени и Бесчувствия» (композитор Г.Ф. Гендель, 2018, Москва), «Фиолетовый снег» (композитор Б. Фуррер, Берлин); по сценарию, написанному в соавторстве с А. Зельдовичем, снят фильм «Мишень» (2011).
Со второй половины 2000-х годов все реже звучат обвинения писателя в нарушении общественной нравственности; критики начинают говорить о новом этапе в его творчестве, и все чаще с именем Сорокина связываются слова «предсказатель», «пророк». Что
же представляли собой ранние произведения Сорокина, и что случилось потом?
Часть 1. Ранний Сорокин
Сорокин начинал как художник в кругу московских концептуалистов - И. Кабакова, Э. Булатова, А. Монастырского. Именно концептуализм, по собственному признанию писателя, подтолкнул его к занятиям прозой, и именно концептуализм, в ту пору ярко проявивший себя в соц-арте, дал ему «великое оружие» - возможность остраненно взглянуть на литературу, почувствовать дистанцию между собой и текстом, воспринять его как вещь1. Вместе с тем Сорокин подчеркивает, что в отличие от имеющего свой узнаваемый стиль писателя-концептуалиста у него такого «раз навсегда избранного» стиля нет. «Я лишь использую, - говорит он, - различные стили и литературные приемы, оставаясь вне их. Мой стиль состоит в использовании той или иной манеры письма... Вряд ли имеет смысл говорить обо мне как о концептуалисте, потому что еще в начале 1980-х годов я плавно со всеми перетек через "new wave" в постмодернизм»2.
На манипуляциях с официальным каноном советской литературы построен самый ранний сборник рассказов Сорокина - «Первый субботник», где «тотальной дискурсивной деконструкции», как отмечает Е. Добренко3, подверглись почти все регистры соц-реалистического письма - от школьной повести («Сергей Андреевич», «Деловое предложение», «Свободный урок») до приключенческой («Геологи», «Кисет»), от производственной прозы («Соревнование», «Заседание завкома», «Первый субботник», «Вызов к директору») до колхозной («Разговор по душам», «Поездка за город», «Открытие сезона»), от военной прозы («В доме офице-
1 Шептулин Н. Разговор о московском концептуализме (2007) // «Это просто буквы на бумаге...» Владимир Сорокин: После литературы. - М., 2018. -С. 688.
2 Рассказова Т. Текст как наркотик: Беседа с писателем В. Сорокиным (1991) // «Это просто буквы на бумаге.» Владимир Сорокин: после литературы. -М., 2018. - С. 650.
3 Добренко Е Сорокин и рождение новой русской литературы // «Это просто буквы на бумаге.» Владимир Сорокин: после литературы. - М., 2018. - С. 93.
ров», «Обелиск») до бытовой («Ночные гости»), от мемуарной прозы («Желудевая Падь», «Поминальное слово») до пейзажной («Соловьиная роща») и лирической («Прощание», «Санькина любовь», «Возвращение», «Любовь»). Абсолютная зависимость текстов соц-артовского периода (помимо «Первого субботника», это - «Норма», «Тридцатая любовь Марины», «Сердца четырех») от соцреа-листического канона, его переработка - ситуация, когда вместо «жизни» предстает искусство, делала литературоцентричную прозу писателя «изоморфной самому соцреализму, полностью "отключенному" от реальности»1.
После падения Советского Союза литература в течение еще более двух десятилетий, пишет исследователь, была, по преимуществу, постсоветской: «в ее центре находилась развивающаяся в новых условиях неподцензурная позднесоветская литература... В сущности, литература продолжала переработку советского мира / мифа, который оставался одновременно точкой отталкивания и магни-том»2. И если антисоветский социально-идеологический роман (от Солженицына до Гроссмана), демифологизируя сталинский миф, был в то же время «стилистическим дериватом соцреализма», основанным на той же миметической эстетике, то соц-арт, ярким представителем которого стал Сорокин, «демифологизировал реальность через ее мифологизацию», вскрывая соцреалистическую мифологию «через экспликацию скрытых в ней насилия и травмы. Она разрушает магический дискурс соцреализма, в котором дереализация жизни достигается благодаря ее тотальной эстетизации: в
3
соц-арте искусство остраняет не жизнь, но самое искусство» .
В центре творчества раннего Сорокина - деперсонализированный текст, где единственным «героем» является собственно дискурс при отсутствии субъекта и объекта. Остранение советского текста и обнажение изнанки коллективной речи, когда автор «вы-
„4
ступает в качестве медиума этой коллективной речи» , - основа соц-артовского письма раннего Сорокина.
1 Добренко Е Сорокин и рождение новой русской литературы // «Это просто буквы на бумаге.» Владимир Сорокин: после литературы. - М., 2018. - С. 94.
2 Там же. - С. 88.
3 Там же. - С. 91.
4 Там же. - С. 95.
На массивное присутствие в ранних произведениях Сорокина коллективной речи, создающее иллюзию, что говорит «оно», тем самым постоянно проблематизируя статус автора, указывает и М. Рыклин, сравнивающий писателя с «канализационной трубой, через которую прокачивают каловые массы коллективного бессоз-нательного»1.
Это коллективное бессознательное поглощает, в конце концов, главную героиню романа «Тридцатая любовь Марины», где, по меткому замечанию А. Гениса, секс происходит «не в постели, а в языке»2. Чтобы изобразить ложь секса без любви, Сорокин, приближаясь в начальной части своего романа к порнографии, использует свой любимый прием: он «ведет повествование единым неразрывным потоком, втягивающем в себя все без исключения попутные обстоятельства»3. Поворот от механики секса к риторике любви происходит, когда в жизни Марины появляется лесбийская любовь. На смену «клиническому стилю половых описаний» приходит стиль взволнованно-романтический, с туманными и возвышенными метафорами, восходящий к стилю девичьего дневника. Но ровно посередине книги с героиней происходит решающий поворот. Во сне ей снисходит прозрение: она познает всю глубину своего падения. Преображение Марины начинается после трех дней смертельного пьянства и новой любви - к «секретарю парткома, который (и это очень важная для Сорокина деталь) внешне неотличим от прежнего кумира - Солженицына»4. Она испытывает оргазм под звуки советского гимна - и пережитое героиней обретает сокровенный смысл слияния со своим народом. Любовный роман вытесняется производственным, тема секса из него полностью уходит, а прозревшая героиня находит высший смысл существования на Заводе Малогабаритных Компрессоров (сокращенно - ЗМК, что, замечает А. Генис, отсылает к «Замку» Ф. Кафки), сублимируя эротическую энергию в механическую, теряя половые признаки и индивидуальность и превращаясь в «винтик» в марксистской мис-
1 Рыклин М. Медиум и автор: О текстах Владимира Сорокина // «Это просто буквы на бумаге.» Владимир Сорокин: после литературы. - М., 2018. - С. 32.
2 Генис А. Мой Сорокин // «Это просто буквы на бумаге.» Владимир Сорокин: после литературы. - М., 2018. - С. 11.
3 Там же. - С. 12.
4 Там же. - С. 14.
терии труда. Текст становится «нечитабельным», представая набором обезличенных клише в духе передовиц газеты «Правда». Это -язык коллективного тела, переварившего героиню. Тридцатая любовь Марины - к народу, - растворила ее без следа.
Как сказал в одном из интервью сам Сорокин, «"Марина" сделана в жанре классического русского романа о спасении героя. В данном случае - о спасении от индивидуации. Это нечто вроде вывернутого наизнанку "Воскресения" Толстого. В тоталитарном обществе индивидуализация - страшная помеха. Марина "освобождается" от индивидуальности, вливается в безличный "коллектив". Чудовищное - но спасение»1.
Доведение до предела авангардистского приема остранения усматривает в эпизоде «растворения голоса Марины в большом дискурсе советских газет периода позднего застоя» Д. Иоффе2, указывая на характерность данного приема для раннего Сорокина в целом. Так, в сборнике «Первый субботник» резкая смена нарративной техники от соцреализма к брутальному сюрреализму «выталкивает читательскую перцепцию в пространство рецептивной иномирности»3. Та же стратегия, по мнению исследователя, использована в романе «Роман» (1994), где главный герой по имени Роман, «происходящий из традиционной "усадебной" аксаковско-тургеневской прозы, пускается "во все тяжкие", остраняя себя и читателя посредством кровавого сюрреалистического гран-гиньоля»4; его кончина в финале призвана знаменовать конец романного жанра как такового.
Лучше всех об этом приеме своей ранней прозы сказал сам Сорокин: «В 1980-е годы я делал бинарные литературные бомбочки, состоящие из двух несоединимых частей: соцреалистической и части, построенной на реальной физиологии, а в результате проис-
1 Рассказова Т. Указ. соч. - С. 653.
2 Иоффе Д. Прием остранения в русском поставангарде: О мотивике и прагматике «раннего» Сорокина // «Это просто буквы на бумаге.» Владимир Сорокин: после литературы. - М., 2018. - С. 195.
3 Там же. - С. 191.
4 Там же.
ходил взрыв, и он наполнял меня как литератора некой вспышкой свободы. Я расчищал себе место»1.
Резкий переход от традиционного нарратива к «описанию чего-то ужасного» - сверхэротического или сверхкриминального, совпадающий со сменой манеры повествования, порождает, по мнению Б. Гройса, ощущение, что кроме перехода в иную стилистику, ничего «на самом деле» не произошло. Сорокин, пишет исследователь, предлагает «две конкурирующие возможности чтения -референциальную и нерефенциальную или, что то же самое, массовую и элитарно-модернистскую, - не предрешая выбор читателя»2. Основной внутренний конфликт его произведений и составляет неразрешимость этого выбора.
Центральную тему раннего Сорокина А. Генис определяет как «грехопадение советского человека, который, лишившись невинности, низвергся из соцреалистического Эдема в бессвязный хаос мира, не подчиненного общему замыслу. Акт падения происходит в языке. Путешествие из царства необходимости в мир свободы завершается фатальным неврозом - патологией захлебнувшегося в собственной бессвязности языка»3. Гнев и отвращение, которые испытывают многие читатели Сорокина, связаны именно с этой «невыносимой смысловой пустотой», возникающей на месте метафизического обоснования жизни, и эта реакция входит в авторский замысел, в «художественный прием, помогающий автору очертить границы, прежде чем их нарушить»4.
Характерная черта стиля Сорокина - интенсивность повествования - ярко проявилась в романе «Сердца четырех», написанном в жанре высокой метафизической пародии. Роман перенасыщен действием, но смысл происходящего неясен: писатель «намеренно оставляет фабулу без мотивов, оголяя каркас авантюрного романа»5.
1 Вознесенский А. Законы русской метафизики: [Интервью с В. Сорокиным. 2006] // «Это просто буквы на бумаге.» Владимир Сорокин: после литературы. - М., 2018. - С. 670-671.
2 Гройс Б. Русский роман как серийный убийца, или Поэтика бюркратии // «Это просто буквы на бумаге.» Владимир Сорокин: после литературы. - М.,
2018. - С. 345.
3
Генис А. Указ. соч. - С. 15.
4 Там же.
5 Там же. - С. 16.
Стилистически этот роман, как и другие произведения Сорокина, представляет собой коллаж разных манер повествования - «его книга написана всеми стилями, за исключением одного - авторского. Писательского голоса здесь просто нет. Роман Сорокина - пародия на язык художественной литературы в целом»1. Главный объект пародии писателя - человек в его земной оболочке. «Роман, заполненный ложными авантюрами, фальшивыми ходами, псевдопоступками и квазистраданиями, - парафраза земной жизни человека. Жизни, которая, по Сорокину, не имеет никакого смысла для человеческой души ввиду ожидающей ее вечности» .
По мнению М. Рыклина, Сорокин «одним из первых стал связывать соцреализм с первичными речевыми практиками, которые невозможно спустить сверху, навязать низам насильственным путем. И даже больше - вместо того чтобы пытаться "облагородить" этот язык "правильным", гуманистическим содержанием, лишив его связи с коллективной речью, он предложил принять всерьез эту форму и попытаться поработать со следствиями, которые из нее вытекают. В этом он был наследником обэриутов, "лианозовской школы" и московского концептуализма, также по-разному проблематизировавших соцреалистический метод. Только овладев знаками соцреализма более виртуозно, чем его представители,
3
можно подорвать эту традицию изнутри» .
Русское зарубежье
2019.03.025. СВЯТОПОЛК-МИРСКИЙ Д.П. УРОКИ ИСТОРИИ И ЛИТЕРАТУРЫ / Пер., коммент. Хардинг Н.Ю. - СПб.: ООО «Полиграф», 2018. - 153 с.
Ключевые слова: Д.П. Святополк-Мирский; литературная эмиграция; литературная критика; английская периодика; еженедельник «Обозреватель».
В книге собраны переводы и оригиналы публикаций Д.П. Святополк-Мирского (1890-1939) в лондонском еженедельни-
1 Генис А. Указ. соч. - С. 17.
2 Там же. - С. 18.
3
Рыклин М. Указ. соч. - С. 41.
