CC BY
183
ББК 83.3(2=Рус)
ДЕКОНСТРУКТИВИСТСКАЯ ПРАКТИКА В ПИСЬМЕ В. СОРОКИНА
© 2008 г. Ф.Б. Бешукова
Адыгейский государственный университет, Adygeisky State University,
385000, Адыгея, г. Майкоп, ул. Университетская, 208, 385000, Adygeya, Maikop, Universitetskaya, 208,
т. 8(8772)59-37-40 fatik62@mail.ru t. 8(8772)59-37-40 fatik62@mail.ru
Рассматривается вопрос о типологии русского постмодернизма, основное внимание уделяется первому этапу, в частности концептуализму (соц-арту). Также ставится задача определения деконструктивистских концептов и роли метода деконструкции в произведениях В. Сорокина.
The article deals with the typology of Russian post-modernism, the attention is given to the first period, particularly to conceptualism (social art). The objective is to define the deconstructive concepts and the place of deconstructive method in the works of V. Sorokin. The field of research is the language, structure and genre specificity of the texts.
Ключевые слова: деконструктивизм, постмодернизм, интерпретация, концептуализм, письмо, текст, деконструкция, тоталитаризм, насилие, сознание.
Keywords: deconstructivism, post-modernism, interpretation, conceptualism, letter, text, deconstruction, totalitarianism, violence, consciousness.
История русского постмодернизма сегодня день находится в стадии осмысления и теоретизирования, перед современными литературоведами обозначилась серьезная задача выработки методологии и языка постмодернистской литературной критики. В конце XX в. почти одновременно вышли в свет три книги о русском постмодернизме, основанные на литературном материале [1-3]. Цель этих изданий - теоретизация и классификация русского постмодернизма, создание аналитической методологии и попытка анализа русских постмодернистских текстов. Данные исследования являются наиболее научно обоснованными и фундаментальными.
При обобщении положений, представленных в указанных трудах, выявляется, что наиболее спорными остаются вопрос о периодизации русского постмодернизма и проблема методологии текстового анализа. В вопросе типологии исследователи расходятся в определении истоков, или первого этапа русского постмодернизма. На наш взгляд, объективная и научно обоснованная классификация развития русского постмодернизма представляет собой следующие этапы:
1. Неоавангардизм 50-60-х гг. (группа Л. Черткова, лианозовская школа, СМОГ и др. [1]), концептуализм, соц-арт [2], метапроза первой половины XX в. [3].
2. Классикой русского постмодернизма («вторая волна», по классификации И. Скоропановой [1], в которой автор выделяет модификации постмодернизма: лирический, шизоаналитический и меланхолический) М. Липовецкий обозначает период 60-80-х гг. XX в. [3]. Самые яркие и значительные произведения - «Москва - Петушки» (1969) Вен. Ерофеева, «Пушкинский дом» (1971) Андрея Битова, «Школа для дураков» (1975) Саши Соколова.
3. Современный этап развития отечественной постмодернистской литературы - «новая волна», по М. Ли-повецкому, «третья волна», по классификации И. Ско-ропановой, продолжает и развивает традиции мета-прозы и «классического постмодернизма» 60-80-х гг.
Определив рамки периодов развития русского постмодернизма, авторы, ориентируясь на структуралист-
ско-деконструктивистскую методику анализа художественного текста, выделяют ряд аналитических концептов, приемлемых для анализа русских текстов. В рамках данной статьи мы попытаемся проследить, насколько деконструктивистская методика анализа текста оказывается продуктивной для отечественного литературоведения на примере концептуализма (соц-арта).
В. Курицын отмечает: «Концептуалистское понимание языка близко тем языковым теориям, что разрабатывали в самом конце шестидесятых Р. Барт и Ж. Дер-рида. Любой язык - тотален и тоталитарен» [2]. Художник-мыслитель Илья Кабаков, один из основателей российского концептуализма, ставит в центр своих философических дискурсов такие конкретные понятия, как «муха» и «мусор». Его трактат-инсталляция «Муха с крыльями», по словам автора, «почти визуально демонстрирует природу любого философского дискурса - в основе его может лежать простой, незамысловатый и даже вздорный предмет - каковым может стать обыкновенная муха...» [4, с. 54]. Нельзя не обратить внимание на то, что в качестве «незамысловатых предметов» выбираются именно неэстетичные варианты - «муха» и «мусор», этот выбор обусловлен тем, что концептуализм направлен на деконструкцию традиционных эстетических идеалов в нарочито эпатажной форме.
Соц-арт трактуется критиками как отечественный вариант концептуализма, решающий характерные для него проблемы, апеллируя к языку советской культуры. Художники-концептуалисты выбрали в качестве предмета концептуалистской рефлексии соцреализм, потому что (по идеологической интерпретации) это - «абсолютная культура, высшая стадия мировой культуры». Такой подход соответствует и теории Дер-рида, постулирующей, что в основе логоориентиро-ванной культуры лежит тотальность, а советский тоталитаризм, «превративший огромную страну в грандиозный художественный текст, вполне подходит на роль апофеоза» [2]. Главные установки концептуализма и соц-арта - это антисоветскость и правда об ужасах тоталитаризма, воплощенные в тексте, причем
суть означаемого передается не через семантику, а через язык и структуру. Для выявления смысла подобных текстов постмодернистская критика использует чаще всего деконструктивистский методологический аппарат.
Одним из самых ярких представителей русского концептуализма является В. Сорокин, творчество которого вызывает крайне неоднозначные оценки. И. Ско-ропанова отмечает, что В. Сорокин «подвергает деконструкции основные жанры и стили советской литературы, эстетику социалистического реализма; соединяет язык литературы социалистического реализма с языком "физиологического" натурализма, сюрреализма, абсурда, добиваясь впечатления шока; дискредитирует официальную культуру как источник идио-тизации общества, выявляет маскируемое нормативными требованиями коллективное бессознательное» [5].
В идеологическом плане произведения Сорокина проникнуты отвращением ко всему в культуре, на чем лежит печать «советскости», олицетворяющей для него тоталитаризм, власть мнимостей, эстетический идиотизм. И в то же время, отмечает И. Скоропанова, «какая-то неведомая сила влечет писателя "заглянуть в бездну", эстетически "переварить", "снять" этот социокультурный феномен. Соц-арт показал Сорокину, как можно обратить язык официальной культуры против нее же, и писатель предпринял эксперимент по его деконструкции, подвергая соцреалистический кич ши-зоанализу, - не только для расчета с официальной культурой, но и для выявления либидо исторического процесса советской эпохи» [5].
Антитоталитарный эффект письма В. Сорокина достигается постоянной структурой: начиная повествование как чистую пропись того или иного дискурса, он завершает его одним из двух способов: либо нарастающими потоками непонятной речи («мысть, мысть, мысть, учкарное сопление - мысть, мысть, мысть, полокурый волток»), либо невероятным насилием. Примеры первого рода: рассказ «Геологи», в котором герои находят выход из сложнейшей ситуации только когда вспоминают, что нужно «помучмарить фонку» [6, с. 95], рассказ «Кисет», в котором повествование о кисете, подаренном девушкой солдату, переходит в текст о «молочном видо как сисоле потненьком» [6, с. 70], пятая часть книги «Норма» завершается несколькими страницами «аааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа аааааааааааааааа» [6, с. 184-188]. Непонятный текст у Сорокина является аналогом тотального текста, тотальность напрямую связана с насилием: в «Сердцах четырех» по мере нарастания потока крови увеличивается и количество невразумительных реплик, сопровождающих маловразумительное действие, в результате которого превращенные в кубики сердца четырех обретают свет и покой на «ледяном поле, залитом жидкой матерью». А в «Тридцатой любви Марины» последние тридцать страниц текста - «насильственно» вставленный в текст образец письма развитого тоталитаризма в духе передовиц «Правды». Таким образом, автор достигает нужного эффекта -«насилие вообще, насилие как таковое ... оказывается
идентичным речи вообще - которая просто происходит вне возможности адекватного понимания» [2].
Деконструкция в отношении к тексту, которую совершает В. Сорокин, с одной стороны, открывает новые возможности языковой деятельности: не показывая своей оценки происходящего, писатель через невразумительный поток речи, используя ненормативную, коробящую эстетические чувства речь, показывает всю мерзость тоталитаризма и насилия. Обратный эффект деконструкции проявляется в слишком агрессивном воздействии на сознание читателя через текст. Действительно в постмодернистской эстетике был отмечен процесс антикализма - тенденция замены «мягких» (традиционных) эстетических ценностей «жесткими» (М. Уо-лис) [7, с. 209]. В сорокинском тексте, по определению И. Скоропановой, этот процесс проявляется в «рас-табуировании табуированного».
В. Сорокин в своем письме подвергает деконструкции привычные ценности и стандарты мышления: воин-ветеран оказывается извращенцем и садистом, пионер легко и бессмысленно подчиняется ему и достаточно равнодушно переносит убийство семьи и все то садистское, что видит и в чем участвует сам. Тема насилия принципиальна для «телесного письма» В. Сорокина, это связано с популярным постмодернистским тезисом о том, что всякое письмо репрессивно и есть своего рода воля к власти, в одном из своих художественных текстов Сорокин впрямую ссылается на подобный тезис Деррида. Писатель показывает, что субъект становится садистом не вопреки человечности, а благодаря ей [2].
Для письма В. Сорокина характерны асемантиза-ция и асимволизация [2]. Асемантизация - исчезновение смысла, полная бессмыслица происходящего. Например, типичное сюжетостроение Сорокина: последовательность очень внятных событий с совершенно невнятными мотивами. В «Сердцах четырех» действие весьма динамично - погони, пытки, перестрелки по схеме типичного боевика, но цель, ради которой все это предпринимается, конструируется как подчеркнуто непонятная, и действия, с помощью которых герои решают что-то именно насчет цели и смысла, описаны на языке, в который войти нельзя, например: «Через минуту дестнитка была продета во все четыре сегмента. Ольга достала шарие, пустила по нитке. Шарие покатилось, мягко жужжа» [8, с. 144].
Асимволизация - лишение слов переносных значений. Например, в «Норме» золотые руки парнишки, что живет в квартире номер пять, идут на переплавку. Гражданин жалуется в инстанцию, что на улице где-то одинокая бродит гармонь - приезжает наряд и расстреливает гармонь. Солдат просит девушку подарить ему на прощание несколько поцелуев - девушка отсыпает ему в мешочек двенадцать штук. Асимволиза-ция снимает прежде всего ироническую или юмористическую окраску действия, оказывается, что все происходящее весьма серьезно и страшно, во-вторых, приводит к ощущению абсурда и ужаса жизни.
При самом общем рассмотрении теории деконструкции можно отметить, что ее основное воздействие на-
правлено на эстетику и языковую деятельность, воплощенную в тексте. Процесс деконструкции эстетических ценностей в постмодернистской ситуации проанализирован Н. Маньковской: «В процессе деконструкции как бы повторяется путь строительства и разрушения Вавилонской башни, чей результат - новое расставание с универсальным художественным языком, смешение языков, жанров, стилей литературы, архитектуры, живописи, театра, кинематографа, разрушение границ между ними» [9, с. 24]. В. Сорокин, используя деконструкцию структуры, языка, жанра произведения, основной целью ставит деконструкцию тоталитарных эстетических ценностей эпохи социализма. «...Наш чудовищный советский мир имеет собственную неповторимую эстетику, которую очень интересно разрабатывать», - сказал писатель в одном из интервью [10, с. 119].
Метод Сорокина И. Скоропанова называет абсур-дизацией и шизоизацией. Деконструкции подвергается не только структура текста, его язык, но и стиль. Интертекстуальное письмо художника, имитируя язык литературы социалистического реализма, ее основных жанрово-стилевых пластов - «производственной прозы», «деревенской прозы», «военной прозы» и т.п., рисует образ официальной советской словесности как грандиозного государственного кича; с другой стороны, Сорокин пользуется стилистикой различных нереалистических художественных направлений. Эту тенденцию отмечает культуролог А. Генис, характеризующий художественный стиль Сорокина следующим образом: «...Сорокин заполняет текст разностилевыми мазками. В этой коллажной технике выписанные в разных литературных манерах эпизоды наползают друг на друга, перемешиваются и совмещаются, создавая единое повествовательное поле. Поскольку Сорокин начинал как художник, уместной для его романа (в данном случае речь идет о романе Сердца четырех) аналогией была бы картина, написанная сразу передвижником, импрессионистом, футуристом, сюрреалистом и абстракционистом» [11, с. 98, 99].
В пятой части «Нормы» разыгрывается стилистика «деревенской прозы». Письма деревенского родственника в город поначалу представляют собой повествование о ежегодных заботах, о подгнившем сарайчике, грядках и т.п. Но постепенно жалобы переходят в поток брани по поводу городских родственников и владельца участка, которому эти письма, собственно, и адресованы. Матерная брань в свою очередь быстро переходит в бессвязный набор букв: «... Я тега егал сдаты мого. Я тега мого ега тега. Я тега могол тага мого. Я гега мого еда модо м т.д.» [12, с. 181]. Мат, исключенный из языкового диапазона соцреализма, у Сорокина приобретает значение абсурдного языка, более адекватного безграмотной деревенской идиллии, чем традиционные формы стилистики «деревенской прозы». Не случайно мат возникает в самых идеологически насыщенных местах, оформляя образ врага-горожанина. Но главное мат, осмысленный как воплощение скрытой абсурдности «деревенского» дискурса, становится здесь мостиком в область бессознательного - агрессии, уже не выразимой средствами слова. Сорокин производит «развинчива-
ние» традиционной, искусственной стилистики соцреа-листической литературы, применяя достоверную, но табуированную лексику, в то же время он «ввинчивает» в текст бессмысленные потоки речи, конструируя абсурдную реальность мира хаоса.
На такой структурной основе построены многие тексты Сорокина, в частности, его роман «Сердца четырех», в котором, по предположению А. Гениса, Сорокин подвергает деконструкции лежащую в основе жанра «производственного романа» соцреализма оппозицию Человек - Машина. В сорокинском мире вообще не различается одушевленная и неодушевленная материя. В книге ведутся интенсивные производственные процессы, объектами которых в равной мере могут быть и люди, и машины. Поэтому текст можно считать как садистским, если представлять, что речь идет о живом, так и комическим, если считать героев неживыми. Герои Сорокина, по выражению М. Липовецкого, - «немашины» и «нелюди». В финале книги совершается непонятный технологический процесс, превращающий тела героев в «спрессованные кубики и замороженные сердца». Производство, описанию которого посвящен весь роман, ничего не производит. Оно существует без всякой дополнительной, внешней цели и как раз в этом абсурдном существовании неотличимо от жизни.
Иллюзорная соцреалистическая текстовая реальность у Сорокина остраняется посредством резкой, немотивированной смены стилевого кода на контрастно противоположный, представляя ничем между собой не связанные фрагменты текста как единое абсурдистское целое. Повышенное внимание писатель уделяет чудовищному, кощунственному, подчеркнуто физиологическому, предельно отталкивающему, выводя на поверхность скрытое в глубинах бессознательного. «Проза Сорокина, - отмечает Д. Гиллеспи, - характеризуется абсурдом, жестокостью, концентрацией разного рода сексуальных, аномально-фекальных и просто гротескно-ошарашивающих подробностей» [13, с. 74].
Таким образом, совмещая «пристойные» соцреали-стические тексты с ненормативной лексикой, с шизоидным поведением персонажей, Сорокин создает картину мира абсурда - социалистической реальности. Алогизм, абсурдизм, шокотерапия у В. Сорокина - это средства, разрывающие в сознании читателя привычные связи, т.е. подвергающие их деконструкции. Деконструкция языка, структуры, идеологической составляющей текста становится у писателя средством достижения основной цели его творчества - обнажения сути тоталитаризма и выражения к нему своего отношения, а так как творчество В. Сорокина представляет собой русский вариант концептуализма - соц-арт, то материалом авторской интерпретации становятся реалии и ценности советского общества.
В результате анализа текстов писателя можно выделить ряд деконструктивистских приемов: деконструкция стиля советской эпохи (художественного, языкового и идеологического) при помощи интертекста, растабуиро-вания языка, деконструкции привычных социалистических ценностей; асемантизация и асимволизация; аб-сурдизация и шизоизация. Все эти приемы по отдельности уже существовали в мировой литературе, но именно
в том художественном комплексе, который сконструировал В. Сорокин, они стали выражением его авторской индивидуальности. С другой стороны, выделение декон-структивистских концептов в творчестве русского писателя и очерчивание национального варианта их функционирования имеет большое значение для формирования методологии анализа русских постмодернистских текстов.
Творчество писателя вызывает крайне неоднозначные оценки, но критики сходятся в основном - это про-тестная литература, в которой есть доля экспериментаторства, эпатажа, провокации эстетических и нравственных чувств читателя, но в плане поиска языковых, стилевых и художественных средств адекватного отражения проблемного поля - это, несомненно, талантливая и новаторская проза.
Литература
1. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература: новая философия, новый язык. СПб., 2001.
2. Курицын В. Русский литературный постмодернизм // http //www.guelman.ru/slava/postmod/.
3. Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм (Очерки исторической поэтики). Екатеринбург, 1997.
4. Кабаков И. Жизнь мух (на русском, немецком и английском языках). Kölnischer Kunstverein. Edition Cantz, 1992.
5. Скоропанова И.С. Первая волна постмодернизма // Русская постмодернистская литература // http://cultur. niv.ru/doc/poetiik/rus-postmodem-literature/index.htm
6. Сорокин В. Роман. М., 1994.
7. Можейко М.А. Ризома // Новейший философский словарь. Минск, 1999.
8. Сорокин В. Сердца четырех. Конец века // Независимый альманах. 1994. № 5.
9. Маньковская Н.Б. Париж со змеями (Введение в эстетику постмодернизма). М., 1997.
10. Текст как наркотик: Владимир Сорокин отвечает на вопросы журналиста Татьяны Рассказовой // Сорокин В. Сборник рассказов. М., 1992.
11. Генис А. Беседы о новой словесности // Два: Расследования. М., 2002.
12. Сорокин В. Норма. М., 1994.
13. Гиллеспи Д. Гласность и русский постмодернизм: Владимир Сорокин // Русский язык и литература в современном диалоге культур: VIII Междунар. конгресс МАПРЯЛ. Регенсбург, 1994.
Поступила в редакцию 19 декабря 2007 г.
