CC BY
27
Э.А. Радь резюмирует: «Трагическая дорога жизни Марины Цветаевой - это, прежде всего, путь к себе, поиски своего места в мире. Этот путь блудной дочери не заканчивается прижизненным духовным единением с Богом-отцом как в евангельской притче, он заканчивается еще более глубоким неприятием и несогласием с божьим мирозданием. Смягчая нашу излишнюю категоричность, отметим: возможно, это были заблуждения, но это заблуждения великого поэта, обретающего истины в сложнейших духовных и художественных исканиях» (4, с. 42).
Список литературы:
1. Завершинская Е.А. Евангелие от Иоанна в стихотворении М.И. Цветаевой «В пустынной храмине...» // Проблемы исторической поэтики. - Петрозаводск, 2017. - Т. 15, № 2. - С. 119-126.
2. Лозовская Е.И. Знаки культа в поэзии Серебряного века на примере творчества М. Цветаевой // Богослужебные практики и культовые искусства в современном мире: Сборник материалов III Международной научной конференции / Ред.-сост. С.И. Хватова. - Майкоп, 2018. - С. 427-441.
3. Осипова Н.О. «Homo Ludens» в автобиографической поэме русского зарубежья // Вестник Вятского государственного университета. - Вятка, 2017. - № 1. -С. 56-66.
4. Радь Э.А. Коннотации определения «блудный» в жизни и творчестве М. И. Цветаевой // Вестник Воронежского государственного университета. Серия: Филология. Журналистика. - Воронеж, 2017. - № 1. - С. 38-43.
2019.03.023. КЛОЦ Я. ВАРЛАМ ШАЛАМОВ МЕЖДУ ТАМИЗДАТОМ И СОЮЗОМ СОВЕТСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ, (1966-1978). KLOTS Y. Varlam Shalamov between tamizdat and the Soviet writers's union, (1966-1978) // Russian literature. - Amsterdam, 2018. -N 96/97/98. - P. 137-166.
Ключевые слова: В. Шаламов; А. Солженицын; тамиздат, эмигрантская пресса; ГУЛАГ.
В статье, посвященной истории первой публикации «Колымских рассказов» В. Шаламова, Яша Клоц (Хантер-колледж, Нью-Йорк) предпринимает попытку переосмыслить традиционное представление о литературной ситуации второй половины 1960-х годов как о противостоянии официальной и неофициальной литератур, предлагая дополнить оппозицию госиздат - самиздат литературой
тамиздата. Тамиздат, в котором, как правило, выходили произведения, циркулировавшие в самиздате до того, как попадали за границу, был третьей стороной в отношениях авторов как с официальной печатью, так и нонконформистским андерграундом.
Начинается процесс публикации «Колымских рассказов», как отмечает исследователь, в самое невероятное время - месяц спустя после процесса над А. Синявским и Ю. Даниэлем, издававшими свои произведения на Западе под псевдонимами Абрам Терц и Николай Аржак. С 1966 г. и на протяжении последующего десятилетия - а в России это время завершения оттепели, появления самиздата и диссидентского движения - «Колымские рассказы» печатаются в выходящем в Нью-Йорке эмигрантском «Новом журнале».
Первое появление четырех «колымских» рассказов сопровождалось преамбулой от издателя - Р. Гуля, в которой Шаламов был представлен как поэт и прозаик, проведший в концентрационных лагерях около 20 лет, и делалась оговорка, что произведения печатаются «без ведома и согласия автора», - типичная и широко использовавшаяся уловка тех лет, продиктованная политическими обстоятельствами. Много позднее Гуль рассказал, что рукопись передал ему «один известный американский профессор-славист», с которым Шаламов «лично виделся» и «просил взять его рукопись для опубликования в "Новом журнале"»1.
Американским профессором был Кларенс Браун, специалист по творчеству О. Мандельштама из Принстонского университета, часто посещавший Россию и познакомившийся с Шаламовым у Надежды Мандельштам, вдовы поэта, где, видимо, и получил рукопись, которую переслал в США дипломатической почтой.
Вряд ли Шаламов хотел, чтобы его рассказы выходили по отдельности, и вряд ли предназначал их для Гуля. Однако по какой-то причине Браун не передал рукопись, например, Б. Филиппову, с которым в то время работал над собранием сочинений Мандельштама и в издательстве которого уже были опубликованы не издававшиеся в СССР книги Н. Гумилёва, И. Бродского, Н. Заболоцкого. Браун обратился именно к Гулю, который, ознакомив-
1 Гуль Р. Я унес Россию: Антология эмиграции. - Нью-Йорк, 1989. - Т. 3: Россия в Америке. - С. 179.
шись с рукописью (и, вероятно, сделав копию), отозвался о рассказах как об «однообразных», «тяжелых по темам», зачастую плохо написанных и требующих литературной обработки.
Готовя произведения Шаламова для публикации в «Новом журнале», Гуль их редактировал, о чем сообщал в 1969 г. в письме редактору польского эмигрантского журнала «Культура» Е. Гед-ройцу, который хотел издать «Колымские рассказы» отдельной книгой в польском переводе. «Рассказы Шаламова, - писал Р. Гуль, -отредактированы мной и иногда довольно сильно. БЕЗ редакции его рассказы помещать нельзя, это будет плохо. И переводить их прямо с рукописи - будет нехорошо. Как тут быть - я не знаю» (цит. по: с. 147).
Польский перевод в то время так и не был осуществлен, однако в 1971 г. Браун сообщал Гулю, что в Великобритании готовится выход английского перевода «Колымских рассказов» по имеющейся в распоряжении издательства рукописи, причем Шала-мов настаивает на публикации рассказов в определенном порядке.
Даже если в 1966 г. Шаламов не выражал желания видеть рассказы отдельной книгой, почему Гуль не публиковал их в том порядке, в каком они были в рукописи? И почему, когда в 1971 г. Гуль узнал от Брауна о пожелании автора, он продолжал публиковать рассказы в «Новом журнале» так, как будто они были разрозненными зарисовками лагерного быта без единого объединяющего сюжета? Между тем первый рассказ - «По снегу», не отобранный Гулем для первой публикации, был чрезвычайно важен, задавая тон всей книге, если не вообще всей литературе о ГУЛАГе.
В 1972 г. Шаламов опубликовал в «Литературной газете» письмо, в котором сообщал, что ему стало известно о появлении «Колымских рассказов» в зарубежных «клеветнических изданиях», и что он «никогда не вступал в сотрудничество с антисоветскими журналами». Он обвинил сотрудников редакций «этих зловонных журнальчиков», что они специально печатают один-два рассказа в номере, чтобы создать впечатление, что Шаламов - их постоянный сотрудник, и, протестуя против того, чтобы его воспринимали как антисоветского внутреннего эмигранта, закончил фразой, дорого обошедшейся ему и в России, и за ее пределами: «Проблематика "Колымских рассказов" давно снята жизнью» (цит. по: с. 149).
Письмо появилось после предложения, поступившего Шала-мову от тогдашнего секретаря Союза писателей Г. Маркова, издать его поэтический сборник «Московские облака» в обмен на публичное отречение от «нелегального» издания «Колымских рассказов», и было продиктовано, считает исследователь, досадой на то, что рассказы публиковались разрозненно и не в авторской последовательности, а также на невозможность издать их в СССР. Окончательно разочаровавшийся в диссидентах и самиздате, Шаламов хотел получить в России признание как поэт, между тем у него заблокировали книгу стихов в «Советском писателе» и цикл стихов в «Литературной газете».
Письмо Шаламова задело как диссидентские круги в России, так и эмигрантское сообщество; его последняя фраза была интерпретирована как предательство миллионов жертв ГУЛАГа и как отказ от своего произведения. Между тем подтекст письма Шала-мова - попытка писателя первый раз официально заявить в СССР о существовании «Колымских рассказов» - долгое время оставался непонятым современниками.
Эмигрантская среда раскололась. «Русская мысль» откликнулась на письмо Шаламова заметкой З. Шаховской, предположившей, что Шаламов либо «действительно "ссучился" или он всегда был "их" - "стукачом"» (цит. по: с. 151). Гуль же, продолжая публиковать Шаламова в «Новом журнале», посчитал, что письмо не может принадлежать писателю, поскольку написано «кагэбистским языком и стилем».
В диссидентских кругах критика была еще жестче. В примечании ко второму тому «Архипелага ГУЛАГ» Солженицын заметил: «Отречение было напечатано в траурной рамке, и так мы поняли все, что - умер Шаламов»1. Когда в 1974 г. книга Солженицына вышла в Париже, где жил уже и сам автор, Шаламов написал ему письмо, которое, естественно, не было отправлено: «Я действительно умер для Вас и Ваших друзей, но не тогда, когда "Литгазета" опубликовала мое письмо, а гораздо раньше - в сентябре 1966 г.»2. Шаламов называет год отправки на Запад «Колымских рассказов», напоми-
1 Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. Опыт художественного исследования, 1918-1956. - Paris, 1974. - Т. 2. - С. 610.
2 Шаламов В. Новая книга. Воспоминания, записные книжки, переписка, следственные дела. - М., 2004. - С. 376.
ная Солженицыну о том, что на самом деле их разделило: их первая встреча в 1962 г. в редакции «Нового мира» вскоре после имевшей большой резонанс публикации «Одного дня Ивана Денисовича», а также последовавшая попытка работать совместно над темой ГУЛАГа, которая была обречена, поскольку Шаламов хотел «сказать свое слово в русской прозе, а не появиться в тени такого, в общем-то, дельца, как Солженицын»1.
Хотя письмо Шаламова в «Литгазету» создавало впечатление, что до 1972 г. он не знал о публикации в тамиздате своих рассказов, на самом деле он об этом знал, по крайне мере с 1967 г., когда вышел первый эмигрантский отзыв на его произведения -рецензия поэта и критика Г. Адамовича на опубликованную в Москве книгу стихов Шаламова «Дорога и судьба», начинавшуюся с упоминания опубликованных в «Новом журнале» «Колымских рассказов», которые Адамович - первый и, похоже, единственный в эмиграции, ставил выше «Одного дня Ивана Денисовича». Шаламов был знаком с этой рецензией и в 1967 г. просил через общих знакомых передать автору благодарность.
В 1963 г. Гуль в статье «А. Солженицын и соцреализм» замечал, что если в России значение «Одного дня Ивана Денисовича» состоит в разоблачении культа личности и обнажении правды о советских концлагерях, то для Запада это, прежде всего, предвестник новой русской литературы, «зачеркивающий» соцреализм. Однако, считает Я. Клоц, рассказ Солженицына все же написан под маской соцреализма; это - эзоповская смесь того, что разрешено, и того, что было правдой, и, в конце концов, - художественный вымысел.
«Новая проза» Шаламова, которую сам автор определил не как мемуары, не как рассказы и даже не как собственно литературу, но как «прозу, выстраданную как документ», в которой традиции «литературы факта» 1920-х годов переплелись с 18-летним лагерным опытом, не была по достоинству оценена старшим поколением эмигрантских писателей, не знакомых с новыми советскими языковыми и культурными реалиями, поскольку была воспринята на фоне более традиционного по языку и манере повествования
1 Шаламов В. Новая книга. Воспоминания, записные книжки, переписка, следственные дела. - М., 2004. - С. 374.
А. Солженицына. Именно поэтому Гуль считал прозу Шаламова «тяжелой» и нуждающейся в редактуре.
Если эмигрантский Запад не принял Шаламова стилистически, а только как документ, то советская критика в лице А. Дремо-ва, писавшего внутреннюю рецензию на «Колымские рассказы» в «Новом мире», в результате которой они были отклонены, сравнивая произведения Шаламова с «Одним днем...» Солженицына, выдвигала идеологические претензии. В то время как Солженицын, писал А. Дремов, пытается показать, что, несмотря на невыносимые условия, «человек может и не превратиться в животное, то Шаламов как раз акцентирует на том, как от голода, холода, побоев, унижений, страха люди превращаются в зверей» (цит. по: с. 158).
Когда в 1978 г. в Лондоне осуществилась первая публикация книги «Колымских рассказов», выстроенных в соответствии с авторским замыслом, издание было сочтено на Западе «крайне неудачным»: том в 896 страниц в силу объема не мог быть переправлен в СССР, что было главной целью тамиздата и перекрывало вопрос об эстетических достоинствах произведения.
Т.Г. Юрченко
2019.03.024. Т.Г. ЮРЧЕНКО. «ВСЕ МОИ КНИГИ - ЭТО ОТНОШЕНИЕ ТОЛЬКО С ТЕКСТОМ»: О ТВОРЧЕСТВЕ ВЛАДИМИРА СОРОКИНА. ЧАСТЬ 1. РАННИЙ СОРОКИН. (Статья).
Ключевые слова: В.Г. Сорокин; соц-арт; концептуализм; социалистический реализм; постмодернизм; остранение.
К тому времени, когда в СССР состоялась первая официальная публикация произведений В.Г. Сорокина - несколько рассказов в рижском журнале «Родник» в 1989 г. (№ 11), - его имя уже было известно на Западе. Там в 1985 г. в Париже в журнале «неформального» русского искусства «А-Я» увидели свет рассказы писателя из тогда еще неопубликованного сборника «Первый субботник» (1979-1984) и роман «Очередь» (1982-1983), который вскоре был переведен на французский (1986) и английский (1988) языки; на французском в 1987 г. вышел роман «Тридцатая любовь Марины» (1982-1984; опубликована в России в 1995 г.). Крушение империи способствовало появлению и отечественных публикаций: в 1992 г.
