CC BY
54
"УЕЗДНОЕ” Е. ЗАМЯТИНА КАК ВОПЛОЩЕНИЕ ОРНАМЕНТАЛЬНОЙ ЦИКЛИЧЕСКОЙ СТРУКТУРЫ
О.Г. ЕГОРОВА
Кафедра русской литературы Астраханский государственный университет Ул. Татищева, 20а, 414056, г. Астрахань, Россия
В данной статье анализируются некоторые принципы создания орнаментальной циклической структуры в "Уездном" Е. Замятина. Построение исследуемого произведения демонстрирует новые основы большой эпической формы в начале XX века.
Идея цикла воплотилась в русской прозе первой половины XX века в ряде структур разной степени связанности - от просто сборника рассказов с некоторыми признаками циклической композиции до романов мозаичного характера. Особый интерес в этом плане вызывает период 1910-1920-х гг. - на современном этапе литературоведческой науки уже четко утвердилось мнение о радикальном, кризисном характере данного периода, но еще В. Шкловский писал о глубоких изменениях, происходивших в русском сюжете, о том, что сам сюжет заменяется иными принципами связи частей текста [13, с. 88], имея в виду, в первую, очередь произведения авторов такой прозы, для которой придуман термин "орнаментальная". Главная тенденция творчества писателей анализируемого направления - стремление к обновлению и обогащению языка художественной литературы. Единство произведений орнаменталистов базируется не только на внешней связности повествования, но и на уровне скрытого смысла произведения, на уровне неявно выраженных лейтмотивов; с помощью приемов, ориентированных на музыку, в первую очередь, повтора и возникающей на его основе сквозной словесной темы и лейтмотива. Н. Кожевникова пишет, что у орнаменталистов повторяются не только определенные слова, но и слова одного смыслового плана, отдельные предложения, образы, целые сцены. Текст организуют сходные и контрастные внутренние словесные темы и лейтмотивы, которые создают его единство [7, с.55]. Таким образом, один из основных конструктивных принципов, на основе которого формируется единство произведения в орнаментальной прозе - это принцип лейтмотивности, идущий от поэзии и музыки. Очень важен также принцип "возвращения", предполагающий постоянную оглядку назад в повествовании благодаря большому количеству подобий, соответствий в тексте, взаимных переходов одного в другое и - как результат - некоего "удваивания", множественности мира, где ничего не существует обособленно, само по себе, все связано, переплетено, объединено.
Американский ученый P.A. Магвайр выделяет следующие признаки прозы орнаменталистов: 1) малые, часто фрагментарные формы (короткий рассказ, скетч, виньетка); 2) сосредоточенность на явлениях физического мира; 3) изображение этого мира незначительным, низким и настолько фрагментарным, что он отвергает любую попытку его организовать или понять; 4) представление
о человеке как о безвольном и не имеющем цели создании, одиноком в жестокой, безличной и необъяснимой вселенной; 5) язык, представляющий собой случайное сочетание "литературных” и "нелитературных" стилей; 6) отказ от обобщений и явных оценок [10, с. 177].
Цикл и циклизация были явлениями не просто распространенным в прозе писателей-орнаменталистов, но и наиболее естественными, художественно обоснованными и соответствовавшими эстетическим задачам, которые ставили перед собой представители этого литератур Fro го течения. Циклический характер орнаментальных текстов был замечен учеными, анализировавшими те или иные аспекты произведений разных авторов (К. Локс, J.E. Fallen, Т. Белова, Н. Драгомирецкая и др.). Конечно же, мы не утверждаем, что цикл в той или иной форме свел на нет другие способы композиционного распределения художественного материала, но существование большого количества циклов рассказов, очерков, а также циклических, сборных романов и повестей в творчестве выдающихся орнаменталистов (И. Бабеля, Б. Пильняка, Л. Рейснер, Е. Замятина, А. Серафимовича, Вс. Иванова) говорит само за себя. Заявленные закономерности, несомненно, доказывает ряд произведений Е. Замятина, начиная с его повести (как ее принято называть) "Уездное". Даже заглавие больше похоже на заглавие сборника, цикла, нежели на название повести. Вообще, способ называния произведения прилагательным в среднем роде предполагает некий уход автора от обязательной жанровой дефиниции своего текста. Вспомним, скажем, "Уединенное" В. Розанова, писателя, которого относят к так называемой "другой'’ прозе. "Другая" проза - значит, "другие" жанры, и "Уединенное" - один из них. Что касается связи заглавий произведений Е. Замятина и В. Розанова, то кроме характеристик рода и числа связь ощущается даже в звучании, в расположении букв, ведь несколько из них совпадают, далее начальные. Но вернемся к форме произведения Е. Замятина. Большая форма достаточно выражена в "Уездном", но малая не исчезает. Тип повествования являет собой объединение очеркового, романного и сказового. Критики сразу же откликнулись на "Уездное", почувствовав необычность жанра и нарративной структуры. Н. Геккер отметил, что повесть написана странным, немного деланным языком. Б. Эйхенбаум утверждает у Замятина наличие того художественного знания, которое позволяет ему из маленького сюжета сделать вещь довольно значительную, а И. Игнатов сравнивает "искусственную примитивность" повести с манерой А. Белого в "Серебряном голубе", считая, что форма в данном случае соответствует "неразвитости и примитивности духовной природы изображаемого лица". Мы утверждаем циклическую природу "Уездного" на основе того, что подобный тип организации текста как нельзя лучше отвечал художественным целям орнаменталистов, а также опираясь на ряд определений цикла как особого рода художественного единства, существующих в литературоведческой науке (М. Дарвин, И. Фоменко, Е. Хаев, Л. Ляпина, М. Заградка, F.L. Ingram, N. Mustard и др.).
Структура нарратива в "Уездном" такова, что каждая часть повести являет собой новый вариант хронотопа, вводит новых героев, оставляя ощущение чего-то эстетически отдельного, но связанного причинно-следственными и пространственно-временными цепями с частью предыдущей и следующей. Так, первая глава "Четырехугольный" представляет нам главного героя повести -
Анфима Барыбу и его отца в хронотопе родительского дома, училища и окрестного монастырского леса в момент, когда ему "годов пятнадцать, а то и побольше' [6, с. 31]. Вторая часть "С собаками" - хронотоп меняется, теперь это бывший двор "почтенных купцов Балкашиных", местный базар и монастырь. Времени прошло достаточно много - "Дни, недели, месяцы" [6, с. 34]. Введены новые герои - хозяйка соседнего дома Чеботарева и монах Евсей. В третьей главе - опять смена положения героя в пространстве - чеботаревский двор и улица "после всенощной либо обедни" и "после полден" [6, с. 35-36], и новый персонаж - Урванка. Четвертая часть - дом Чеботарихи, зала - как-то перед вечерней в Покровской церкви и персонаж - кухарка Полька, "девчонка ледащая". Пятая часть - комнаты чеботаревского дома, в первую очередь, спальня, столовая, кухня; и кот, любимец кухарки Польки, которого Барь^ жестоко мучает. Здесь описан весь режим дня Барыбы - утро, полдень, вечер, ночь - "весь день бродить в сладком безделье" [6, с. 38]. Само название шестой части говорит о смене позиции в хронотопе - "В Чуриловском трактире", где мы видим почтальона Чернобыльникова, портного Тимошу, казначейского зятя, вечером, в 7 часов.
Действие в седьмой части "Апельсинное дерево” происходит на кухне у Польки, и дерево здесь введено как персонаж, как нечто живое (вроде домашнего животного) - ведь Полька даже поливает "деревцо" супом, "кто-то сказал, что, мол, хорошо это для росту" [6, с. 44]. Эта часть повести особенно эстетически закончена, самодостаточна по причине очень яркого контраста привычности, бытовой обычности ситуации, с одной стороны, и ее повышенной драматичности, с другой. Барыба не только выхватил с корнем деревцо, да за “окно”, деревце, которое Полька "берегла-холила" [6, с. 44-45], найдя хоть что-то, о чем можно заботиться, возле чего можно отдыхать и отводить душу, но и изнасиловал девушку в погребе, запросто, спокойно. "Полька тряслась вся и хныкала, и в этом была своя особая сладость Барыбе" [6, с. 45]. "Апельсинное дерево" напоминает многие рассказы из "Темных аллей" И. Бунина, где очень часто ситуация дается так же просто, спокойно, без объяснений, причин, когда черствость одного из пары персонажей есть нечто само собой разумеющееся (Вспомним рассказы "Гость", "Степа", "Второй кофейник", "Ночлег", "Дурочка" и др.). Таким образом, седьмая часть повести "Уездное" вступает с остальными частями текста в отношения, подобные тем, что связывают отдельные части эпического цикла: произведение может существовать само по себе, но, являясь частью целостной структуры, наполняется новыми смыслами, приобретает новые характеристики и может трактоваться иначе, нежели само по себе.
В части восьмой "Тимоша" пространственное положение героя опять меняется - трактир и дом портного Тимоши, и новые персонажи - это дети Тимоши. Часть девятая называется "Ильин день", что уже говорит о хронотопе. Относительно большая по объему, она делится на несколько подчастей. Действие происходит: во дворе Чеботарихи - в церкви - в столовой дома Чеботарихи - в спальне - в зале - на улицах города; в каждой из подчастей пространственное положение героев меняется. Во время событий, имеющих место в зале, происходит некое взламывание структуры, нарушение привычного хода событий. На протяжении нескольких предшествующих отрезков текста господствовал хронотопический мотив встречи (встреча Барыбы с Чеботарихой
- необыкновенно удачное для него событие, позволившее ему вести праздный образ жизни, пить и есть за чужой счет), в девятой же части главный хронотопический мотив - это кризис и жизненный перелом. Учитывая особенности характера главного персонажа повести, можно говорить о "кривом зеркале мотива", о явном видоизменении его реализации. В момент наиболее эмоциональный, кульминационный, когда Чеботариха обвиняет Барыбу в измене и безнравственном поведении, он реагирует на все не очень адекватно ситуации, но вполне в русле предыдущих своих деяний:
"Вдруг Чеботариха ...брызгая слюной, закричала:
Да ты что же, подлец ты етакий, молчишь, как воды в рот набрал?
Ай, думаешь, я про шашни твои с Полькой ничего не знаю?..
Ошарашенный, Барыба, молча, ворочал челюстями и думал: "А ведь вчера поросенка-то зарезали - это, поди, нынче к обеду "...Не понимая, не в силах повернуть чем-то налитых мыслей, сидел Барыба, как урытый, молча" [6, С.51].
В момент "кризиса", "порога" и "жизненного перелома" мы не наблюдаем у героя созревания некоего "меняющего жизнь решения" или "нерешительности, боязни переступить порог" [1, с.45]. Барыба не в состоянии осознать происходящее, и поэтому его "жизненный перелом" совершается как бы без его ведома:
"Как -то, себя не помня, очутился Барыба под навесом..
"Само собой как-то вышло, что пошел Барыба ночевать к Тимоше"[6, С.52].
Десятая часть называется "Сумерки в келье", что само по себе уже говорит о месте действия и его времени. Как и во всех предшествующих частях, здесь появляются новые персонажи - Арсентьюшка блаженненький, монах Иннокентий, послушник Савка. Эта часть представляет собой начало нового витка событий, вводит новый вариант мотива встречи, вступающий в силу после бессознательного "жизненного перелома", произошедшего с Барыбой. Пространство одиннадцатой части "Брокаровская баночка" - низенькая, старая, мудрая церковь, где монах Евсей хранит свои деньги. А временная структура задана первой строкой: "Вот и опять тяжко-жаркий, дремучий послеполудень" [6, с. 55]. В конце текстового отрезка, в момент смены хронотопических характеристик текста два раза повторяется то, что Барыба думает о деньгах Евсея: "И на кой они ляд ему?" [6, с. 56].
Часть двенадцатая рассказывает о новом персонаже, она так и называется -"Монашек старенький". Благодаря тому, что "ветхий" старичок заснул, Барыба смог украсть деньги Евсея, припрятанные в алтаре. Так, спокойно, просто, втершись в доверие к "старому-престарому монашку", Барыба переступает порог, совершает кражу. Причем, на первый взгляд, совершенно неожиданно теряют силу и влияние характеристики бессознательности и бездумности действий Барыбы. Здесь, в двенадцатой части герой все четко спланировал и продумал.
"Все вертится Барыба около монашка позеленелого, все льнет к нему. Ох, не даром!"
"Ходит он за монашком следом: одно подаст, другое подержит. Полюбил Барыбу монашек".
"Ладно, подожду", - и ходит следом Барыба".
"Подождал Барыба, кашлянул...Шасть скорей в алтарь...
Шарил - шарил: нашел" [6, с. 57-58].
Возникает ощущение, что герой - тот же самый, Барыба - предстает в данной части текста в несколько иной модификации самого себя. Герой будто бы дробится на ряд персонажей, которые от части к части ведут себя по-разному. О такой черте героя в литературе XX века писал Ю. Лотман. Подобная "нераздельность и неслиянность" (А. Блок) героя очень четко соотносима с характеристиками цикла как структуры и особенно орнаментальной диффузии цикла, сборника и повести (или романа).
В двенадцатой части закончился сюжет, связанный с Евсеем, монастырем и церковью, и в следующей части опять другие черты хронотопа и другие характеры, причем уже в названии - "Апросина избушка". Действие происходит в течение нескольких дней, повествование об этом начинается, как обычно, без объяснений, будто бы мы уже должны знать, кто такая Апрося: "У самого пруда, на Стрелецкой слободской стороне присуседилась апросина избенка" [6, с. 58]. Каждая пронумерованная и озаглавленная автором часть выглядит как фрагмент, очерк о событиях, прямо или косвенно связанных с теми, о которых шла речь ранее. Общая целостность текста есть нечто характерное для прозы 1920-х годов, особенно орнаментальной. Перед нами - кадры, сменяющие друг друга, логически связанные, но между ними - как бы моменты, когда экран черный, что-то где-то происходит, но для автора это не важно и поэтому на пленку не запечатлено. Повествование идет по кругу, циклично время, ощущения героя, воплощение мотивных инвариантов ("встреча", "кризис" - опять "встреча" -снова "кризис" и т.д.)
Итак, в тринадцатой части завязывается новый сюжет: Барыба, сняв комнату у Апроси, живя на евсеевы деньги, решает найти работу, и для того, чтобы помочь ему это сделать, вновь всплывает персонаж, мельком появившийся в шестой части. И вдруг в отрезке под названием "Вытекло веселое вино" (четырнадцатый) повествование возвращается к Евсею и случаю с украденными деньгами. Казалось, что автор не вернется уже к как бы оборванному сюжету, но монтажная композиция вообще и в цикле в частности предполагает обрывы и возвращения в повествовании, а также принципиальную разомкнутость пространственных границ, ведь принцип возвращения определяет своеобразие орнаментальной прозы. Но толчок продолжению рассказа о Евсее дает появление нового персонажа - "веселый дьяконок", рассмешивший Евсея, что подвигло монаха решить потратить свои деньги, то есть обнаружить, что их украли.
Часть пятнадцатая построена вокруг персонажа, заявленного в ее названии -"У Иванихи". Действие происходит утром, после обедни. Иваниха - бабка "известная, заговорит вора - в момент объявится" [6, с. 62]. Благодаря Иванихе повествование в этой части носит специфический характер - заговоры, способы уличить вора. И здесь как никогда ощущается авторская ирония, в первую очередь в передаче. волшебного заговора, в котором истовость лексических средств сочетается с их нелепым использованием - "будь он, вор, проклят в землю преисподнюю..., в дом бездомный..." [6, с. 64].
Многозначно заглавие шестнадцатой части - "Ничем не проймешь". Часть подразделяется на 3 подчасти - авторским пробелом и чертой. Хронос первой
подчасти - утро, второй - сумерки, третьей - "целый день", т.е. описан обычный день Апроси. "Ничем не проймешь" - значит, что не берет Барыбу "колдовство"; что нипочем ему болезнь; что не трогает его душу преданность Апроси, ухаживающей за ним и отдающейся ему исправно каждую ночь. Перед нами циклически повторяющийся мотив - черствость и непробиваемость души Барыбы. Интересно, что описанием привычных отношений Барыбы и Апроси рассказ о них и заканчивается. Лишь один раз за следующие 18 страниц текста (9 частей) упоминается мельком Апрося, ей посвящено 9 строчек, описывающих то, как она привязалась к Барыбе и заботится о нем. Отношения Барыбы с Апросей - это третья в тексте повести "любовная" история, третий вариант развития архетипической ситуации, что опять же подтверждает цикличность развития событий. Во всех трех случаях схема отношений такая: "встреча на "дороге", пути двух людей пересеклись - начало близких отношений преданность женщины мужчине. В случае с Чеботарихой доминантными мотивами, толкнувшими Барыбу на близость, были выгода, удобство, сытость. С Полькой - безалаберный интерес, "особая сладость" происходящего. С Апросей
- естественная потребность и просто близость женщины, живущей вместе с героем. Характерные черты всех трех случаев - привязанность женщины и потребительское отношение мужчины. Итак, часть целого, связанная с Апросей, завершена, рассказ со своей фабулой и сюжетом закончен, и в силу вступает новая структура с новыми характерами. Часть семнадцатая - "Семен Семеныч Моргунов". С этим персонажем связаны дальнейшие повороты в жизни главного героя, и в подтверждение этому вводится новое время года - осень. В названной части адвокат Моргунов предлагает Барыбе работу, в следующей - "В свидетелях” - описываются первые шаги Барыбы в работе "свидетелем", в девятнадцатой - "Времена" - очерки нового положения Барыбы, в двадцатой -"Веселая вечерня" - некая кульминация сюжета, связанного с адвокатом -потасовка, ограбление в чуриловском трактире, и подозрение падает на портного Тимошу. Причем все это происходит в праздник Пасхи, когда "идет нарядный народ к веселой пасхальной вечерне" [6, с.74]. Вспомним, что кульминация сюжета, связанного с Чеботарихой - скандал по поводу измены и изгнание Барыбы со двора - происходит тоже в день очень важного христианского праздника, Ильина дня, когда ”все-то спешат по своим церквам: не дай Бог к Ильину тропарю опоздать..." [6, с. 48]; впрочем, как и кульминация сюжета, рассказывающего о Евсее, церкви и деньгах монаха, - кражу Барыба совершает после всенощной под Тихона Задонского. Три кульминации рассмотрели мы на протяжении текста повести, и все три происходят в дни больших религиозных праздников. Такая деталь еще больше оттеняет жуткую дикость характера Барыбы и абсолютно вольное его обращение с нравственными законами жизни. О церкви упоминается и в тот момент, когда Барыба, солгав на суде по приказу и за вознаграждение Моргунова, решает тем самым судьбу Тимоши. После суда и перед объявлением о казни Тимоши дан такой эпизод:
"Утром, в веселый базарный день, перед острогом...- визг поросят, пыль, солнце,...спутанный, облепленный базарным гамом колокольный звон - где-то идет крестный ход, просят дождя" [6, с. 81]. И сразу после этого выходит "довольный” исправник и сообщает о "законном наказании”, которое понесли "преступники”. В мире, созданном Е. Замятиным, церковь, религия и
несправедливые, преступные деяния идут рядом. Не помог монаху Евсею церковный алтарь спасти свои деньги от вора, не помог праздник Пасхи портному Тимоше доказать свою невиновность.
Как было сказано выше, повторяющийся мотив играет роль скрепы, в контексте каждой отдельной ситуации он выражает дополнительные оттенки своего значения, и это важный показатель внутреннего единства повести - но сюжеты остаются самостоятельными. Циклическое возвращение к мотиву церкви подтверждает, с одной стороны, связанность текста "Уездного", а с другой, указывает на то, что все три сюжета образуют законченные новеллы, объединенные общим героем. Да, в "Уездном" в создании художественной целостности участвуют связь фабульная, традиционная. Повествование организуется в форме сказа о жизни одного сквозного героя - Барыбы. Но на протяжении текста настолько часто меняются хронотопические характеристики и вводится так много персонажей, так или иначе связанных с Барыбой; так привычны постоянные обрывы и повороты в нарративном процессе, так много "черных кадров" между отдельными частями, что это позволяет нам утверждать главенствующую роль "внутренних швов" текста в создании художественного единства. Несомненно, что генетически "Уездное" происходит от цикла, ведь многие части можно читать как рассказы или фрагменты, и в то же время они -части единого целого.
Цикл как структура - довольно частое явление в творчестве Е. Замятина: "Сказки" (1914-1917) включают в себя 8 произведений, "Большим детям сказки" (1917-1920) - 12 произведений, причем название второго цикла с указанием того, детям какого возраста предназначены сказки, не случайно. Сказка Е. Замятина с годами приобретает все более иносказательно-злободневный характер. А вот вышедший в 1918 году цикл рассказов "Петербург" скорее лиро-эпичен, Замятин обрисовывает бедствующих интеллигентов с чувством симпатии и сострадания. Даже структура позднего замятинского романа "Бич Божий" (1928-1935) напоминает цикл: роман подразделяется на пронумерованные главы, каждая из которых, несмотря на сюжетную связанность с остальными, выглядит отдельным произведением. Все это позволяет говорить о тенденции писателя к циклизации текстов как способу создать эстетическое единство нового порядка, соответствующее запросам времени и воплощающее в себе стремление к целостности и неизбежность хаосности художественного мира новой эпохи.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Одесские новости. - 1913.- 12 июня.
2. Русская молва. - 1913. - 17 июля.
3. Русские ведомости. -1913.-7 июня.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бахтин М. Время и пространство в романе //Вопросы литературы. - 1974. -№3.
2. Белова Т. Проблемы творческого наследия Бабеля в современной англоязычной русистике //Вестник Московского университета. - Сер. 9. Филология. - 1993. - № 4. - С. 17-23.
3. Дарвин М. Проблема цикла в изучении лирики. - Кемерово, 1983.
4. Драгомирецкая Н.В. Стилевые искания в ранней советской прозе. - В кн.: Теория литературы. - М., 1965. - С. 174.
5. Заградка М. Цикл рассказов как жанр //Болгарская русистика. - 1990. - № 1. С. 16 - 25.
6. Замятин Е. Избранное. - М., 1989.
7. Кожевникова Н. Из наблюдений над неклассической ("орнаментальной") прозой // Известия АН СССР. Сер. лит. и яз. - 1976 - Т. 35. - № 1.
8. Локс К. О современной русской литературе // Печать и революция. - 1923.
- № 3.- С. 43/
9. Ляпина Л. Циклизация в русской литературе XIX века. - СПб., 1999.
10. Магвайр Р.А. Конфликт общего и частного в советской литературе 1920-х гг. // Русская литература XX века. Исследования американских ученых. - СПб., 1993.
11. Фоменко И. Понятие "цикл" в литературном обиходе начала XX в. // Проблемы истории и методологии литературоведения и литературной критики. -Душанбе, 1982. - С. 31-32.
12. Хаев Е. Проблема композиции лирического цикла // Природа художественного целого и литературный процесс. - Кемерово, 1980. - С. 57-61.
13. Шкловский В. Гамбургский счет. - М., 1990.
14. Fallen J.E. - Isaak Babel. Russian Master of the Short Story. - Knoxville, 1974.
15. Fallen J.E. Isaak Babel. Russian Master of the Short Story. - Knoxville, 1974.
16. Ingram F.L. Representative Short Story Cycles of the Twentieth Century. The Hague - Paris, 1971.
17. Mustard N. The Lyric Cycle in German Literature. - New York, 1946.
18. Ort R K-M. Zyklische Dichtung //Reallexikon der deutschen Literaturge.-Schichte. Bd. 4. Hg.v.k. Kanzog / 2 - NY. - 1984. - S. 1109.
"UJEZDNOIE" BY E. ZAMYATIN AS AN EXAMPLE OF THE ORNAMENTAL CYCLIC STRUCTURE O. G. EGOROVA
Department of Russian Literature Astrakhan State University Tatishcheva str., 20a, 414056 Astrakhan, Russia
Some principles of creating the ornamental cyclic structure in "Ujezdnoie" by E. Zamyatin are being analysed in this article. The work of art under study is structured in the way to demonstrate the new basis of composing the big epic form in the beginning of the XXth centuiy.
