CC BY
102
Милославская В.В. «Творчество Аркадия и Бориса Стругацких в контексте литературоведческих...»
[
ТВОРЧЕСТВО АРКАДИЯ И БОРИСА СТРУГАЦКИХ В КОНТЕКСТЕ ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКИХ МЕТОДОЛОГИЙ ПОСТМОДЕРНИЗМА
В.В. Милославская
ARKADY AND BORIS STRUGATSKYS' WORKS IN THE CONTEXT OF POSTMODERNISM LITERARY CRITICISM METHODOLOGY
Miloslavskaya V.V.
The article reveals the main methods and postmodernism literary criticism methods and with their help turns to the one of the most prominent soviet writers Arkady and Boris Stru-gatskys.
Рассматриваются основные приемы и методы литературоведения в ситуации постмодернизма на примере творчества одних из крупнейших советских фантастов Аркадия и Бориса Стругацких.
УДК 82.091
Вряд ли вызовет сомнение тот факт, что такие философские течения, как постмодернизм и постструктурализм, оказали значительное влияние на современную науку о литературе. Литературоведение на данном этапе носит междисциплинарный характер и в основном опирается на методы, разработанные в психологии, философии, социологии и т. д.
Данная статья имеет целью осветить основные приемы и методы литературоведения в ситуации постмодернизма и с их помощью обратиться к творчеству одних из крупнейших советских фантастов Аркадия и Бориса Стругацких.
Необходимость привлечения для анализа методологии постмодернистского литературоведения можно обосновать тем, что исследование наследия таких выдающихся прозаиков, как братья Стругацкие, должно быть разносторонним и не может обойтись без сопоставления различных подходов и точек зрения.
Для постмодернизма характерны понимание мира как текста, увлечение языковыми играми, интертекстуальность (одно из важнейших слагаемых постструктуралист-ской, постмодернистской теории). В литературоведческом обиходе интертекстуальность означает проявление духовной интеграции, расширение культурного поля, что ведет к отсылкам, аллюзиям, цитациям из классической и современной писателю литературы. Языковая игра - особое речевое поведение автора, рассчитывающего на «со-
50/2007 И1
Вестник Ставропольского государственного университета
глашение» с читателем, на его понимание необычных языковых конструкций, игры со словом (1, с. 131). Децентрация - внимание к «изнанке структуры» текста, выявляет внутреннюю противоречивость текста и ускользающие даже от писателя «остаточные смыслы», закрепленные в языке и мыслительных стереотипах (1, с. 126). Деконструкция предполагает демистификацию фантомов сознания, якобы навязанных автору и читателю властными структурами. Для деконструкции характерен подход к пониманию только как к интерпретации, и детерминация понимания ограничивается опытом интерпретатора (1, с. 125).
С этой позиции очень удобно рассмотреть повести «Обитаемый остров» (1971), «Жук в муравейнике» (1978 - 79), «Волны гасят ветер» (1985 - 86) Аркадия и Бориса Стругацких.
Выбор данных произведений неслучаен, т.к. они составляют единый блок - трилогию о Максиме Каммерере - объединенный общими персонажами (Рудольф Сикор-ски, Лев Абалкин, Максим Каммерер, Тойво Глумов, Майя Глумова), целыми эпизодами, тщательно разработанной системой взаимо-пересекающихся ссылок. В первой книге представлена многоплановая и сюжетно богатая панорама «пост-ядерной» антиутопии на планете, где «Неизвестные Отцы» используют направленное излучение с целью глобального «промывания мозгов»; из рядов обладающих иммунитетом к излучению мутантов воспроизводят пополнение как революционное подполье, так и правящая элита. Юный герой, полный энтузиазма, бросается в водоворот событий, но вовремя остановлен и взят под свое покровительство опытным Рудольфом Сикорски. В «Обитаемом острове» авторы впервые серьезно обсуждают идею «прогрессорства», хотя сам термин появился только в повести-продолжении «Жук в муравейнике». Сюжет этой повести построен вокруг тайно ведущегося следствия по делу одного из «космических подкидышей» - землянина, родившегося из оплодотворенной яйцеклетки, найденной в «инкубаторе» гипотетических Странников. В заключительной повести трилогии Максим
Каммерер расследует цепь загадочных событий, наводящих на мысль о «прогрессор-ской» деятельности пришельцев на Земле. Однако эффектная инверсия ситуации ранних произведений Стругацких приводит к непредвиденной развязке. На Земле появилась новая элита «избранных» - это отдельные земляне, совершившие гигантский скачок в эволюции и все дальше уходящие не только от человеческих несовершенств и сомнений, но и от человечности (7).
Редкое произведение о жизни XXII века обходится без упоминаний о службе социальной адаптации, «послестрессового
кондиционирования», назначение которой -привести психику девианта в соответствие с принятой в обществе нормой. Стругацкие признают, что деятельность этих служб носит «откровенно дисциплинарный характер: уничтожение аномалий и девиаций должно означать возврат субъекта к полноценной общественной жизни, а именно - ответственной, кропотливой работе на благо общества. Это не вступает в противоречие с догматом о свободе личности, потому что, как писатели неоднократно подчеркивают, в Утопии главным и единственным мотивом труда должен стать энтузиазм. Разумеется, такая установка провоцирует отсутствие у героев Стругацких психологической глубины: они не мыслят себя вне любимого дела, вне сферы личностных интересов, квалифицированных обществом в качестве приемлемых и общественно полезных» (3). Но отсутствие психологического измерения Стругацкие компенсируют щедрым и точным, избыточно театрализованным описанием конкретных фиксированных состояний психики героев, соответствующих выбранной для них авторами речевой практике. Она, в свою очередь, определяется отношением героя к описанному социуму.
Это можно проиллюстрировать на примере повести «Жук в муравейнике». Позиция ее героев представлена авторами через прямую речь. Так Айзек Бромберг увлечен поиском «оригинальных ментальных конструкций» и громоздит слова и вымыслы один на другой, не заботясь о последствиях. Рудольф Сикорски, напротив, озабочен про-
Милославская В.В. «Творчество Аркадия и Бориса Стругацких в контексте литературоведческих...»
блемами контроля, и в каждой его фразе сквозит причастность к совершенно секретным секретам, к «группе лиц с наивысшим уровнем социальной ответственности». Секретный агент Максим Каммерер описывает пространство в терминах расстояний, конфигурации объектов и их тактикотехнических характеристик, особенно выделяя расположение и передвижения групп людей и отдельных лиц, а также точно определяет их психическое состояние. Лев Абалкин видит в окружающем мире прежде всего растения, животных, биологические циклы, людей же он замечает чуть ли не в последнюю очередь.
Важнейшим видом тотального контроля и нормирования в Утопии Стругацких является познавательная деятельность. Она имеет два аспекта: во-первых, установление строгого информационного надзора внутри освоенного человеком пространства и рационализация этого пространства, во-вторых, экспансия вовне, расширение горизонта познания, вторжение в сферу Иного, его оккупация и утилизация. Все должно быть рационализировано и утилизировано, поставлено на службу человеку - вот девиз современной науки, которая самовыражается как еще один способ установления власти над миром.
«Фантастика строит свой мир на базе фундаментальной дихотомии между пространством Жизни и пространством Смерти; причем, как легко заметить, пространство Жизни обычно совпадает с пространством социума. Охотно используя влечение фантастики к государству как универсальному генератору смыслов и речевых практик, Стругацкие выводят государство в своих произведениях в особой роли космической силы, устанавливающей границу между Жизнью и Смертью» (3). В результате этого два пространства становятся существенно неравноправны: налицо дисбаланс власти между двумя составляющими мифа, пространство Жизни стремится подчинять и контролировать пространство Смерти.
Пространство Жизни отождествляется с пространством социума, что актуализирует и другие бинарные оппозиции, позволяющие
сделать мифическую структуру произведения насыщенной и разнообразной: общественное противопоставляется единоличному, культура и интеллект - толпе, идеальное и абстрактное - телесному, физическому, искренность желания - безвольной апатии, сознательное - разумеется, бессознательному.
Происходящая в текстах Стругацких своего рода «карнавализация» языка представляет собой не что иное, как еще одну попытку к бегству от смерти. Стругацкие не могут отвлечься от борьбы со смертью. Высказывания, отмечающие вторжение в текст «внеположенного», произносятся ими невнятной скороговоркой, как если бы подобное невнимание и в самом деле могло исключить это «внеположенное» из наблюдаемой реальности (описание эксперимента «Зеркало» в повести «Жук в муравейнике»).
Выстраивание текста как мира - такого мира, в котором автор сам хотел бы «жить-и-работать» (или, возможно, не хотел бы, но считает это необходимым для себя и неизбежным). Мира, ради которого стоит рисковать своей судьбой. Мира, в котором можно заниматься любимым делом: коллекционировать книги и цитаты, воспитывать детей, помогать попавшим в беду «братьям по разуму», спасать людям жизнь.
Подобное выстраивание художественного текста - частый прием в литературе постмодерна. Но хотя произведения Стругацких полны словесной игры, сами авторы очевидно не поддерживают постмодернистскую бартовскую концепцию получения удовольствия от текста как «поля методологических операций», чья множественность естественна и неустранима, как места «встречи всех возможных, причем абсолютно точных означающих» в их едином игровом со-бытии. Богатство языка для Стругацких не самоцельно: они используют его для утверждения собственных концепций. То есть, для них утверждение (некой) концепции возможно лишь при сохранении непрерывности говорения, привлечения в текст все новых и новых риторических фигур» (3).
Стругацкие очень жестоко относятся к собственным героям, постоянно загоняют их
50/2007
Вестник Ставропольского государственного университета
в парадоксальные безвыходные ситуации с бессмысленно жестокими правилами игры, где любой шаг в сторону рассматривается как попытка к бегству и подлежит суровому наказанию.
Итак, объектом насилия являются: окружающий мир, в котором выделяется табуированная «зона смерти»; герой, которого авторы «загоняют в безвыходные ситуации; язык, в котором эстетическое совершенство высказывания превращается в метафизическое; читатель, который привязывается к тексту, становится гуманистической пропаганды, зовется на активную борьбу и участие в общественной жизни. Представляется, что вся эта система дискурсов определяется общим мотивом: неприятием смерти в любых ее формах» (3). Писатели стремятся заставить читателей исправлять, позабыв о мелочном, их общество, уничтожить в нем потенциальную возможность смерти. Как бы это ни было невозможно. Настойчивость, с какой данный мотив возобновляется, заставляет предположить наличие некоего глубоко спрятанного чувства вины, не позволяющего сделать хотя бы шаг в сторону от избранного им пути. Всякое произведение - это насилие авторов прежде всего над самим собой, признание своей вины и ответственности.
Уничтожение аномалий должно означать возврат героя к полноценной общественной жизни, а именно - ответственной, кропотливой работе на благо общества. Это не вступает в противоречие с существующими взглядами на свободу личности, потому что, как писатели неоднократно подчеркивают, в Утопии главным и единственным мотивом труда должен стать энтузиазм. Творчество Стругацких примечательно не только своей гуманистической направленностью, оно входит в русло идейных и эстетических поисков всей современной мировой культуры: разоблачение механизмов «логоцентрической» тоталитарности, формирование нового, «антидогматического способа мысли, речи и поступка, «участного» плюралистического сознания» (3).
Используя для критического анализа концептуальные фантастические формы, Стругацкие оказали значительное влияние на развитие жанра фантастики. Если сегодня «созданная ими модель фантастики как Социального Конструктора оказывает на отечественную фантастику воздействие в
большей степени ограничивающее» (3), то в свое время эта модель имела большое значение для всего научно-фантастического жанра. Его влечение к институтам власти и свобода в привлечении Иного в повествование применялись писателями для получения традиционного в фантастическом повествовании установления нового способа видения и описания мира.
ЛИТЕРАТУРА
1. Егорова Л.П. Технология литературоведческого исследования: Учебно-методическое пособие. - Ставрополь, 2001.
2. Кэрролл Дж. Теория, «антитеория» и эмпирическое литературоведение // Вопросы литературы. 2006. № 1.
3. Некрасов С. Власть как насилие в Утопии Стругацких: опыт деконструкции // кПу://в£ а1агпв(. сот.
4. Стругацкий А., Стругацкий Б. Волны гасят ветер // Собр. соч.: В 11 т. Т. 8. - Донецк, 2004.
5. Стругацкий А., Стругацкий Б. Жук в муравейнике // Собр. соч.: В 11 т. Т. 8. - Донецк, 2004.
6. Стругацкий А., Стругацкий Б. Обитаемый остров // Собр. соч.: В 11 т. Т. 5. - Донецк, 2004.
7. Энциклопедия фантастики / Под ред. В. Га-лакова // НЫр://м!М!М! .£апйот. rusf.ru.
8. Эпштейн М.Н. Постмодерн в русской литературе. - М., 2005.
Об авторе
Милославская Виктория Владимировна, аспирант 3 года обучения кафедры истории новейшей отечественной литературы Ставропольского государственного университета. Сфера научных интересов - творчество Аркадия и Бориса Стругацких в контексте художественнофилософских течений конца 20 века.
