CC BY
79
Т. Н. Созина
«ТРОГАТЕЛЬНОЕ» КАК СПОСОБ ПРОЯВЛЕНИЯ АВТОРСКОГО ГОЛОСА В РОМАНЕ «БРАТЬЯКАРАМАЗОВЫ» Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО
С опорой на полифонический принцип М. Бахтина, реализующийся в творчестве Ф. М. Достоевского через диалогическую позицию автора, предпринята попытка рассмотреть категорию «трогательное» как способ проявления авторского голоса в художественном произведении писателя.
Проблема проявления авторского голоса в творчестве Достоевского - одна из актуальных проблем как предшествовавших литературоведческих исследований (М. Бахтин, В. Виноградов, В. Кирпотин, Г. Щенников и др.), так и современных научных полемик (Ю. Проскурина, В. Свительский, А. Хоц и др.). В научных дискуссиях последних десятилетий широко обсуждается проблема автора в творчестве Достоевского и особенно активно такой ее аспект, как форма выражения авторской позиции.
Автор неизменно выражает, пользуясь языком художественных образов, свое отношение к позиции, установкам, ценностной ориентации своего персонажа. При этом образ персонажа предстает как воплощение писательской концепции, идеи, т. е. как нечто целое, пребывающее в рамках иной, более широкой, собственно художественной целостности. Здесь уместно использовать утверждение М. М. Бахтина, разграничивающее автора-творца и автора-повествователя. Предложенное М. Бахтиным разграничение получает дальнейшее осмысление в достоевсковедении: «Автор-творец стоит за всем произведением, которое воплощает его мысль и волю, строится на основе его замысла. Он проявляет себя через композицию, сюжет, сюжетнокомпозиционную структуру... Автор-повествователь обнаруживается непосредственно в речи героев, в прямом высказывании, как “голос” и точка зрения»1.
Несомненно, книга Бахтина о Достоевском актуализировала в дальнейшем изучении поэтики писателя вопрос о формах присутствия автора на страницах произведений. С точки зрения поэтики и стилистики, многим исследователям бросалось в глаза «настойчивое звучание авторского голоса в произведениях Достоевского»2. Процессу развития взаимоотношений автора и героя посвящены исследования А. С. Долинина, В. Н. Топорова .
Категории поэтики Достоевского опосредованы ценностной системой русского художественного гуманизма, что находит свое выражение в стремлении писателя к предельной объективности, с одной стороны, и попыткой выражения субъективной позиции - с другой. «Реалистическая объективность Достоевского строится и на оптимальном сочетании достоверного изображения (пусть даже в виде фантастики и гротеска) с непременным “судом” “от автора”, и на взаимодополнении субъективной моти-
« » 4
вации и самооценки героя взглядом “всеведущего и не погрешающего” творца» .
Доказывая основополагающий принцип построения романа Достоевского, основанного на диалогическом принципе равноправия героев, Бахтин в качестве примера использует первый большой внутренний монолог Раскольникова. Ученым блестяще показано, как во внутреннем монологе героя звучат голоса других персонажей, диалогизированный монолог Раскольникова назван «образцом микродиалога: все слова в нем двуголосые, в каждом из них происходит спор голосов»5. Этому принципу подчиняется функционирование категории трогательного. Являясь эстетическим понятием, «трогательное» выражает неосознанное желание жалости, чувство
умиления, способность растрогать, вызвать в душе человека чувственный отклик и способность к сопереживанию.
Исходя из вышеназванных установок в сфере реализации авторского голоса в произведениях Достоевского, рассмотрим функционирование и проявление категории трогательного в романе «Братья Карамазовы».
Трогательны в романе диалоги Алеши и Лизы. Прямым авторским определением Достоевский характеризует их взаимное общение, впечатление от услышанного: «Lise была чрезвычайно растрогана его рассказом»6. Этот рассказ был об Илюшечке и его отце штабс-капитане Снегиреве, который ни за что не захотел взять предложенные Алешей деньги. Далее герои с большим чувством рассуждают о том, почему несчастный Снегирев отказался от денег и что последует затем, каковы будут его дальнейшие действия. В диалоге Лизы и Алеши наблюдается проникновение в сознание друг друга, они словно подхватывают мысль своего собеседника, и их голоса начинают звучать в унисон.
«Алеша с каким-то упоением произнес: “Вот тут-то он и возьмет!”. Lise захлопала в ладошки.
- Ах, это правда, ах, я это ужасно вдруг поняла! Ах, Алеша, как вы все это знаете? Такой молодой и уж знает, что в душе... <.. .>
Слушайте, Алексей Федорович, нет ли тут во всем этом рассуждении нашем, то есть вашем. нет, уж лучше нашем. нет ли тут презрения к нему, к этому несчастному. <...>
- Нет, Lise, нет презрения, - твердо ответил Алеша, как будто приготовленный к этому вопросу, - я уж об этом сам думал, идя сюда <...>. Знаете, Lise, мой старец сказал один раз: за людьми сплошь надо как за детьми ходить, а за иными как за больными в больницах.
- Ах, Алексей Федорович, ах, голубчик, давайте за людьми как за больными ходить!
- Давайте, Lise, я готов, только я сам не совсем готов; я иной раз очень нетерпелив, а в другой раз и глазу у меня нет. Вот у вас другое дело.
- Ах, не верю! Алексей Федорович, как я счастлива!
- Как хорошо, что вы это говорите, Lise» (14, 197-198).
Диалог героев представлен Достоевским в момент высокого душевного подъема, они готовы протянуть руку помощи всем страждущим, искренне сочувствовать и сострадать, то есть проявляют трогательные качества своей души, что делает возможным созвучие голосов героев. Этот диалог можно рассматривать как пример использования Достоевским «проникновенного слова» . По определению Бахтина, оно монологично, но его функционирование «возможно лишь в реальном диалоге с дру-гим»8. Таким образом, «проникновенное слово» можно считать диалогической реализацией категории трогательного. Причем «проникновенное слово» наделяется сложной задачей как художественного, так и идеологического замысла писателя. Оно призвано оттенить, заглушить ложные голоса и высветить истинный голос человека, в результате чего состоится «приобщение голоса героя к хору»9.
В плане идеологической реализации замысла Достоевского, категория трогательного призвана воздействовать на нравственные основы человека, в религиозной идеологии, по мнению Бахтина, «это означало - примкнуть к хору и возгласить со всеми “Hosanna!”. В этом хоре слово передается из уст в уста в одних и тех же тонах хвалы, радости и веселья»10. Об этом свидетельствуют слова о счастье и выражение благостно-приподнятого настроения, охватившего Лизу и Алешу: «как я счастлива!», «как хорошо» (14, 198). Однако в художественно-поэтической реализации замысла писателя наблюдается не полная доминанта «полифонии примиренных голосов»11. Про-
должение диалога Алеши с Лизой демонстрирует внутренние противоречия, внутреннюю борьбу героя с самим собой, характерную для диалогически выстроенного романа Достоевского. В сознании Алеши постоянно и тревожно присутствует не дающая ему покоя мысль, которую он и сам до конца не способен осознать, но которая нарушает и смущает его покой. Его состояние угадывается Лизой: «Слушайте, Алексей Федорович, почему вы такой грустный все эти дни, и вчера и сегодня; я знаю, что у вас есть хлопоты, бедствия, но я вижу, кроме того, что у вас есть особенная какая-то грусть, секретная может быть, а?
- Да, Lise, есть и секретная, - грустно произнес Алеша. - Вижу, что меня любите, коли угадали это» (14, 200-201). В продолжение диалога, с одной стороны, настойчиво повторяется присутствие «проникновенного слова»: трогательная натура Лизы чувствует состояние особой грусти, охватившее Алексея; с другой стороны, сознание героя - Алексея - настойчиво диалогизируется: он созвучен трогательному началу Лизы, угадывает ее любовь к себе и одновременно тревожится своей мыслью:
«- А я в бога-то вот, может быть, и не верую.
- Вы не веруете, что с вами? - тихо и осторожно проговорила Lise. Но Алеша не ответил на это. Было тут, в этих слишком внезапных словах его нечто слишком таинственное и слишком субъективное, может быть и ему самому неясное, но уже несомненно его мучавшее» (14, 201).
В романе представлен один из трогательных диалогов мальчиков - Илюши и Коли Красоткина. Известны непростые отношения, которые возникли между этими героями: любовь и трогательность со стороны Илюши, «система воспитания» и выработка характера со стороны старшего товарища Коли. Коля Красоткин известен как неординарная личность, 14-летний подросток способен на поступки, требующие закалки и физической, и душевной (например, лежал под идущим поездом); он сознательно закаляет свой дух, пытаясь в силу своей идеи и подросткового возраста следовать максималистским убеждениям, в которых не должно быть места чувствительности и сентиментальности. Диалогический же принцип построения разговора делает возможным наглядно увидеть и прочувствовать внутреннюю напряженную борьбу голосов, так тщательно скрываемую подростком в быту и общении с окружающими. Коля Красоткин оказывается не чуждым сентиментальным проявлениям, что подтверждается трогательным характером встречи мальчиков (после длительного перерыва в общении) и первых объяснений с Илюшей. Для этого необходимы, конечно, особенные обстоятельства, и такой момент настал: «Но Коля уже стоял у постельки Илюши. <...> С горестным удивлением всматривался он, что Илюша так глубоко и часто дышит и что у него так ссохлись губы. Он шагнул к нему, подал руку и, почти совсем потерявшись, проговорил:
- Ну что, старик. как поживаешь?
Но голос его пресекся, развязности не хватило, лицо как-то вдруг передернулось, и что-то задрожало около его губ. Илюша болезненно ему улыбался, все еще не в силах сказать слова. Коля вдруг поднял руку и провел для чего-то своею ладонью по волосам Илюши.
- Ни-че-го! - пролепетал он ему тихо, не то ободряя его, не то сам не зная, зачем это сказал. С минуту опять помолчали» (14, 488).
Другой диалог - Коли Красоткина и Алеши - строится по принципу угадывания главных и необходимых для себя мыслей другого. Особенно этот принцип ярко выражен в сознании Коли Красоткина. Ему необходимо узнать истинное мнение о себе и услышать его от Алеши. Именно Алексей Карамазов понят им как человек, способный на настоящую искренность, своими поступками вызвавший уважение
мальчика; он и желает знать правдивое суждение Алеши, и одновременно боится, если вдруг окажется, что Алексей не очень высокого мнения о нем. О внутренней борьбе героя свидетельствует характер и манера ведения разговора:
« - Скажите, Карамазов, вы ужасно меня презираете? - отрезал вдруг Коля и весь вытянулся пред Алешей, как бы став в позицию. <.. .>
- Об моей натуре не заботьтесь, - не без самодовольства перебил Коля, <. ..> Вы сейчас усмехнулись, мне и показалось, что вы как будто.» (14, 501-502). Напускная заносчивость исчезает в юном герое, когда Алексей отвечает правдивой фразой:
«- Нет, вы прелестная натура, хотя и извращенная, <...> - горячо ответил Алеша» (14, 503). Перед нами предстает герой, способный на открытые чувства, на признание в своих слабостях:
«- И это вы говорите мне! - вскричал Коля, - а я, представьте, я думал - я уже несколько раз, вот теперь как я здесь, думал, что вы меня презираете! Если б вы только знали, как я дорожу вашим мнением!
- Но неужели вы вправду так мнительны? В таких летах! Ну представьте же себе, я именно подумал там в комнате, глядя на вас, когда вы рассказывали, что вы должны быть очень мнительны» (14, 503). Алеша Карамазов угадал «слабость» Коли, а тот, в свою очередь, был уверен в том, что Алеша непременно сам догадается о его «слабостях» (как, например, мнительность или боязнь показаться смешным окружающим). Такое проникновение в сокровенные мысли собеседника создает трогательную атмосферу диалога, а также сам диалог становится возможным посредством использования категории трогательного, служащей для реализации «проникновенного слова» Достоевского. Категория трогательного позволяет обнажить самые глубинные мысли, скрываемые в каждодневном общении людей, и показать, как в особую минуту откровения эти мысли могут на какое-то мгновение слиться в унисон. Однако, «проникновенное слово» и в этом случае не переходит в разряд монолитного. В кульминационный момент откровенных объяснений героев включается голос сомнений:
«- А знаете, Карамазов, согласитесь, что и вам самим теперь немного со мною стыдно. я вижу по глазам, - как-то хитро, но и с каким-то почти счастьем усмехнулся Коля.
- Чего же это стыдно?
- А зачем вы покраснели?
- Да это вы так сделали, что я покраснел! - засмеялся Алеша и действительно весь покраснел. - Ну да, немного стыдно, бог знает отчего, не знаю отчего. - бормотал он, почти даже сконфузившись» (14, 504). В целом, «проникновенное слово», реализуясь посредством категории трогательного в финальной части диалога, делает возможным выделить доминирующий голос в сознании обоих собеседников как голос взаимной человеческой любви, что, как было замечено, восходит и обусловливается эстетико-религиозным сознанием писателя:
«- О, как я вас люблю и ценю в эту минуту, именно за то, что и вам чего-то стыдно со мной! Потому что и вы точно я! - в решительном восторге воскликнул Коля. Щеки его пылали, глаза блестели. <.>
- <.> знаете, я весь последний месяц говорил себе: «Или мы разом с ним сойдемся друзьями навеки, или с первого же разу разойдемся врагами до гроба!»
- И говоря так, уж, конечно, любили меня! - весело смеялся Алеша.
- Любил, ужасно любил, любил и мечтал об вас!» (14, 504).
Аналогичную функцию категория трогательного как способ проявления авторского голоса выполняет в финальном диалоге Алеши и детей - «Речь у камня». Го-
лоса Алексея Карамазова и юных героев сливаются в минуту особого торжественноволнующего состояния, молодые голоса вторят пламенному слову старшего товарища, создавая атмосферу высокого трогательного состояния:
«Все вы, господа, милы мне отныне, всех вас заключу в мое сердце, а вас прошу заключить и меня в ваше сердце! <.>
- Карамазов, мы вас любим! - воскликнул неудержимо один голос, кажется Карташева.
- Мы вас любим, мы вас любим, - подхватили и все. У многих сверкали на глазах слезинки. <.>
- Ну пойдемте же! Вот мы теперь идем рука в руку.
- И вечно так, всю жизнь рука в руку! Ура Карамазову! - еще раз восторженно прокричал Коля, и еще раз все мальчики подхватили его восклицание» (15, 196-197).
Рассмотрев и проанализировав «трогательное» как способ проявления авторского голоса в романном творчестве Ф. Достоевского, можно заключить следующее:
- проблема проявления авторского голоса в творчестве Достоевского - одна из актуальных тем достоевсковедения;
- функционирование категории трогательного подчиняется полифоническому принципу и находит свою реализацию посредством «проникновенного слова», которое наделяется сложной задачей как художественного, так и идеологического свойства.
Примечания
1 Свительский, В. А. Автор / В. А. Свительский // Достоевский : эстетика и поэтика : Словарь-справочник. - Челябинск, 1997. - С. 61-62.
2 Зунделович, Я. О. Романы Достоевского : ст. / Я. О. Зунделович. - Ташкент, 1963. - С. 12.
3 См.: Долинин, А. С. Достоевский и другие : ст. и иссл. о рус. классич. лит. / А. С. Долинин. - Л., 1989; Топоров, В. Н. Поэтика Достоевского и архаические схемы мифологического мышления / В. Н. Топоров. - Саранск, 1973.
4 Свительский, В. А. Авторская оценка / В. А. Свительский // Достоевский : эстетика и поэтика... С. 67.
5 Бахтин, М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М. М. Бахтин. - М., 1979. - С. 87.
6 Достоевский, Ф. М. Полное собрание сочинений : в 30 т. / Ф. М. Достоевский. - Л., 1972-1990. - Т. 14. - С. 195. Далее текст цитируется по этому изданию с указанием тома и страницы в круглых скобках.
7 Бахтин, М. М. Указ. соч. С. 291.
8 Там же. С. 282.
9 Там же. С. 291.
10 Там же.
11 Там же.
