Мамычев А.Ю., Мирошкина О.И.
Теоретико-методологические подходы к интерпретации государственной
власти: концептуализм
В настоящей статье представлены теории, структурированные в блок - концептуализм.
Концептуализм (от лат. сопсер^ - понятие) занимает «среднее», синтезирующее положение между номинализмом и реализмом, основываясь на том, что универсалии в человеческом сознании выступают в качестве имен соответствующих объектов, однако предусматривают при этом наличие реально существующих общих признаков у вещей, объектов, явлений, отношений, выступающих основанием для объединения их в классы, фиксируемые в общем понятии [6, с. 504].
В рамках концептуализма утверждается особый, интегративный взгляд на соотношения идеального-реального, властных идеалов-властных практик. В этой проекции концептуализм может быть представлен в качестве парадигмальной комплексной установки, объективно задающей перспективу снятия альтернативы реализм-номинализм, задавая конструктивный синтетический метод решения проблем общих понятий о власти и реальных властных практиках [6, с. 505]. Следовательно, государственная власть рассматривается сторонниками этого подхода и как понятие, и как конкретная конфигурация властных институтов, и как совокупность специфических отношений (властных практик) и, более того, как определенный способ мышления
- юридико-политический. В рамках этого «взгляда» на государственную власть можно выделить следующие базовые (классические) подходы: классовый, системный, коммуникативный,
диспозитивный и теория ведущего слоя.
Классовой подход стремится описать государственную власть через специфическую, социально организованную реальную систему классовых отношений, основывающуюся на исторически сложившихся социально-экономических отношениях. Создатель этой теории К. Маркс, в отличие от волевых теорий власти, хотя и основываясь на них, представляет свою концепцию в историкосоциологическом контексте.
Государственная власть, по его мнению, является следствием и выразителем исторического развития общества, а именно развития общественно-производительных сил и производственных отношений. Так, в ходе исторического развития самоорганизуются отдельные общественные классы, между которыми складываются определенные публично-властные отношения, т.е. отношения господства и подчинения, которые основываются на экономических факторах. Само же «государственное властвование является простым отражением этих экономических отношений. Государство есть та организация, которая придает социально-экономическим отношениям официальный характер, легализует их, покрывает авторитетом права» [1, с. 467].
В этом смысле государственная власть становится официальным выразителем социальной структурности и иерархичности, а также инструментом классового господства и принуждения. Появление этого подхода к осмыслению государственной власти связано, как видится, с «первым выходом» социальных масс на арену политико-правовой жизни, «эпохой прихода масс» (Х. Ортега-и-Гассет), что порождает и новые технологии власти, и новое ее осмысление. Естественным образом государственная власть в рамках этой теории приобретает характер техники управления, влияния и манипулирования. Здесь «власть почти сливается с идеологией... становится невидимой, растворяясь в многочисленных клетках социального организма. государство в качестве идеала беспредельно расширяется, оно поглощает все автономные образования: как и идеология, государственность естественно стремится к тотальности» [4, с. 497].
Дальнейшее развитие этого стиля политико-правового мышления приводит к тому, что господствующий класс как класс-угнетатель заменяется управленческой элитой (правящим классом), а акцент с «угнетения» смещается на необходимость общественного управления. В рамках этой теории ведущего слоя утверждается, что правящий слой не всегда совпадает с экономическим классом, экономическая и политическая структуры общества становятся не только равнопорядковыми, но и иногда даже зависимыми от социального уклада общества и его историко-государственного быта (например, форма политического режима, основанная на
традиционализме, свойственна восточным народам; основанная на договорном, демократическом принципе, предполагающем относительно равный доступ к правящему слою - западным народам).
Системный подход к государственной влас-ти получил свое развитие в середине ХХ в., в его рамках политическая и правовая жизнь общества рассматривалась в виде системных образований, структурированных и функционирующих в определенном порядке. Все, что лежит за пределами, границами политической жизни, рассматривается как ее окружение, с которым политическая система вступала в разнообразные внешние связи. Сама же политическая система определялась как совокупность взаимодействий между политическими субъектами (организующими саму политическую власть, формы и методы ее реализации при достижении публично значимых целей), которым предписываются определенные функциональные роли. Пространство и содержание структуры политических взаимодействий оформляются и наполняются исходя из специфики системы, ее социального опыта и стратегии, вектора культурного развития. Власть, в свою очередь, представляется здесь как безличное свойство, атрибут системы. Причем последняя проявляет себя в трех измерениях [3, с. 2-82]:
- во-первых, она есть свойство общей макросоциальной системы, регулирующей и поддерживающей существование/функционирование всех социальных систем*;
- во-вторых, власть есть атрибут, свойственный каждой специфической системе (сфере жизни общества) - это мезосоциальное проявление власти**;
- в-третьих, микросоставляющая власти, раскрывающаяся через аналитику конкретных институтов, которым она присуща, последние обеспечивают реальный бытийственный статус самой власти, т.е. ее конкретное осуществление в рамках определенных институтов (семьи, группы, организации и т.п.). Данный уровень выявляет специфику реальных властных отношений и взаимодействий между отдельными индивидами и группами, а также анализирует способность оказывать влияние одних на других через определенные системные роли и статусы***.
В силу этого государственная власть осуществляется в различных напряженных точках, через социальные (системные) позиции и роли, в которых группа или отдельный субъект захватываются (обладают) властью. Лишь социальная позиция в данном случае открывает субъекту весь арсенал власти и ее ограничения, где он приобретает возможность оказывать влияние на действие, политическую стратегию и саму политическую практику.
Основная идея системного подхода заключается в том, что власть выступает свойством системы, общие цели и направленность развития которой даны априори, заложены в самой системе. Центральным, стержневым элементом последней, призванным актуализировать различные социальные интересы, обеспечивать интеграцию и реализацию, а также поддерживать саму устойчивость социально-политической системы является государственная власть. Так, например, с точки зрения Д. Истона, государственная власть есть главный контролер и регулятор авторитарного распределения ценностей и ресурсов, осуществляющий принятие общеобязательных решений. В своей деятельности она опирается на определенные институты, являющиеся социальным фундаментом системы, на котором и зиждется сама государственная власть. Главной задачей ее является интеграция интересов, локальных целей, она призвана сглаживать противоречия при движении и развитии системы и обеспечивать устойчивость культурных обычаев, традиций, исполнение закона и т.п., все это является регулятивной подсистемой, обеспечивающей устойчивое и бесконфликтное взаимодействие субъектов политической жизни.
Тесно взаимосвязан с системным подходом коммуникативный подход, разработанный Н. Луманом и др. По утверждению последнего, власть следует рассматривать как коммуникативный код социальной системы определенного общества, она «есть ограничение пространства селекции действующих субъектов» [5, с. 22]. Власть, с этой точки зрения, регулируется кодом (бинарной оппозицией) «формальное-неформальное»: всякое решение в политической жизни применяется с учетом формальных и неформальных властно-коммуникативных практик. К формальным властным практикам, безусловно, можно отнести правовые режимы реализации государственной власти, которая, в свою очередь, регулируется кодом «правовое-неправовое».
Причем это кодирование власти опирается «на конкретную историю переплетений социальных биографий», т.е. историю развития социальности, со свойственными ей механизмами и типами
кодирования. Государственная власть в концепции Н. Лумана выполняет мотивационную и интеграционную функции. Критикуя обычное определение власти как триединства составляющих (территории, народа, власти), он отмечает, что государство есть «самоописание политической системы, семантический артефакт, функция которого - обеспечить независимость политической системы (т.е. последовательностей решений, властных сцеплений) от самой власти, от суждений со стороны ее конкретных инстанций. Государство, - замечает он, - высший пункт генерализации власти. Государство - как и власть - смысловая референция всех операций политической системы» [5, с. 248-249].
Получается, что сама государственная власть есть по большому счету «управление кодом социальной коммуникации», а в некотором смысле она если и не создает, то, по крайне мере, формирует и санкционирует определенное социальное кодирование: «Власть, следовательно, отнюдь не инструментализирует изначально наличную волю. Эту волю она сначала производит, а затем может ее обуздывать и приручать, сглаживать риски и неуверенности, может даже вводить ее в искушение и приводить к крушениям. Генерализированные символы и коды, должностные задачи и инсигнии, идеологии и условия легитимации служат более четкой артикуляции воли» [5, с. 37]. Тем не менее, в рамках этого стиля мышления утверждается, что именно процесс коммуникации устанавливает практическую связь между исполнением власти и ее мотивами.
Диспозитивный подход. Истоки и смысл государственной власти, с точки зрения данного стиля мышления, скорее следует искать не столько вовне, сколько в сознании людей, в их реальных практиках и отношениях, в их образах мысли, и эту политико-правовую мыследеятельность людей
- в конкретной сфере (поле) социального взаимодействия. «Обыкновенно, - замечает М. Фу-ко, -мы придаем государственной власти особую значимость. И многие полагают, что другие формы власти проистекают из нее. Однако я думаю, что даже если и рано говорить, что государственная власть проистекает из других видов власти, то, по крайней мере, она на них основана, и как раз они позволяют государственной власти существовать» [8, с. 321].
Таким образом, государственная власть существует на основе локальных (социальных, политических, интеллектуально-волевых) «микроотношений», общий контур которых она сплачивает в единую властную стратегию и воплощает в абстрактную государственную структуру, в определенный властно-иерархический порядок отношений. Так в данных отношениях осуществляются, а затем кристаллизуются определенный образ и технология осуществления власти. Это целый ряд процедур, посредством которых осуществляется власть в различных сферах жизнедеятельности индивидов, которые с течением времени образуют прочные институционально-властные связи и сам специфический образ властвования в общественной системе: «ибо государственной структуре при всем том, что есть у нее обобщенного, абстрактного, даже насильственного, не удавалось бы удерживать таким вот образом, непрерывно и мягко, всех этих индивидов, если бы у нее не было корней, если бы она не использовала, словно своего рода большую стратегию, все возможные мелкие локальные и индивидуальные тактики, охватывающие каждого из нас» [8, с. 290]. При этом специфические властные отношения вырастают из конкретных обычаев, традиций, практик и идей (априорно-властных форм мышления) и тем самым «имеют собственную среду обитания и собственную судьбу» [4, с. 453].
Отходя от привычного, традиционного юридико-политического анализа власти посредством «субъект-объектной» оппозиции, сторонники этого подхода утверждают, что власть - это «межсубъектные» (Х. Арендт) отношения силы, причем «власть приходит снизу (формируется в микроотношениях власти). Это позволяет сторонникам данного подхода утверждать, что власть существует повсюду не потому, что она все охватывает, а в силу того, что она отовсюду исходит. Следовательно, под абстрактным понятием «государственная власть» «следует понимать стратегии, внутри которых эти отношения силы достигают своей действительности, стратегии, общий абрис или же институциональная кристаллизация которых воплощается в государственных аппаратах, в формулировании закона, в формах социального господства». Безусловно, это достаточно широкая трактовка государственной власти, поскольку «первичными», в сущности, выступают стратегии и практики, а уже «вторичной» - институционально-правовая структура государственной власти. Так, например, М. Фуко отмечает, что государственная власть - это, прежде всего, «не некий институт или структура, не какая-то определенная сила, которой некто
был наделен: это имя, которое дают сложной стратегической ситуации в данном обществе» [8, с. 192-193].
В свою очередь, диспозитив означает определенную серию дискурсивных и недискурсивных властных практик, совокупность исторических событий и сложных социально-культурных процессов в определенной эпохе. Диспозитив представляет сложившуюся историческую сетку отношений власти, образующую плотную ткань политической жизни общества, пронизывая аппараты и институты, не локализуясь окончательно в них. Данный исследовательский концепт обрисовывает «общие факты господства» в том или ином обществе, формы и ремы осуществления различных видов власти (социальной, политической, государственной), которые выстраиваются в более или менее слаженную и единообразную стратегию, а уже единичные, рассеянные, разнородные и локальные процедуры власти подстраиваются, подкрепляются и преобразуются этими глобальными стратегиями. Поэтому «если мы хотим изменить государственную власть, -пишет М. Фуко, - нужно перестроить те разнообразные отношения власти, которые действуют внутри общества. Так что важны как раз сами эти властные отношения, действующие независимо от индивидов, в руках которых сосредоточена государственная власть» [7, с. 321].
Заметим в качестве итога, что государственная власть в свете данного подхода всегда зависит от имеющего место в конкретном обществе идеала социального сосуществования и правоментального порядка, форм властного мышления, ее образов*. Последние аккумулируют коллективную память, историю властных смыслов, систему приемов и способов властвования. В дискурсе государственной власти переплетаются практика мысли и действия социальных субъектов, в контексте которых выстраивается своя иерархия политико-правовых ценностей, развертываются глубинные идеи порядка, власти, закона, управления и, соответственно, конструируются в целом в конкретно-исторический образ политического и правового мира. «Если государство в состоянии осуществить символическое насилие, - отмечает один из представителей данного подхода - П. Бурдье, - то оно воплощается одновременно объективно в виде специфических структур и механизмов и “субъективно” или, если хотите, в головах людей, в виде мыслительных структур, категорий восприятия и мышления. Реализуясь в социальных структурах и в адаптированных к ним ментальных структурах, учрежденный институт заставляет забыть, что он является результатом долгого ряда действий по институционализации и представляется со всеми его внешними признаками естественности» [2, с. 130].
Представленные теории и подходы осмысления и концептуализации сущности государственной власти, типологизированные по трем блокам (реализм, номинализм, концептуализм) на основе стиля политико-правового мышления, следует рассматривать как классические варианты интерпретации данного феномена. В современных же социальнофилософских и юридико-политических исследованиях, как правило, применяются смешенные (неклассические) проекты концептуализации государственной власти, т.е. сочетающие различные подходы и элементы классических определений данного феномена. Условно неклассические теории обоснования государственной власти можно подразделить на четыре исследовательские стратегии: субъективистско-волевая, политэкономическая, структурно-процессуальная и
виртуально-самоорганизационная.
Литература
1. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. М., 2000.
2. Бурдье П. Дух государства: генезис и структура бюрократического поля // Поэтика и политика: Альманах Российско-французского центра социологии и философии Института социологии РАН. М.; СПб., 1999.
3. Власть: Очерки современной политической философии Запада. М., 1989.
4. Исаев И.А. Política hermetica: скрытые аспекты власти. М., 2003.
5. Луман Н. Власть. М., 2001.
6. Новейший философский словарь. Мн., 2001.
7. Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996.
8. Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. М., 2005. Ч. I.