CC BY
30
УДК 316.323.6 ББК С51(2)5 + Т3(2)5-3
«СТИХИЙНОЕ» И «ОРГАНИЗОВАННОЕ» НАЧАЛА РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА В РУССКОЙ СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ XIX ВЕКА
Е.В. Миронов
Нестабильность сегодняшнего дня, превалирование стихийных процессов во всех областях российской жизни, отсутствие твердых социально-общественных структур, на которые могли бы опереться реформаторы, заставляет по-новому взглянуть на тот путь, которым пришла Россия к ее сегодняшнему положению, а тем самым понять возможности цивилизованного выхода из теперешнего кризиса.
Еще в начале прошлого века П. Я. Чаадаев, анализируя исторические тенденции России, увидел константу ее жизни в «безличном хаосе», в отсутствии гарантий для собственности и свободы личности, в тотальном подавлении человека, а в результате — в постоянной готовности русских людей к метафизическому и буквальному бунту против любых правовых норм. В этом смысле русский народ всегда был равен русскому правительству. Вольность и произвол противопоставлены в русской ментальности понятию свободы, имеющей ограничение в свободе другого человека. Этот диагноз получил подтверждение в творчестве Достоевского, показавшего возможность возникновения из «карама-зовской стихии» всеразрушающего бунта. «Нет оснований нашему обществу, не выжито правил, потому что и жизни не было. Колоссальное потрясение, — и все прерывается, падает, будто и не существовало. И не внешне лишь, как на Западе, а внутренне, нравственно» [3, с. 329], — писал он.
С тех пор как человечество начало мыслить о своей судьбе и искать лучшего будущего, в человеческом сознании живет одна заветная, неистребимая мечта: мечта внести сознательность в стихийный процесс жизненного развития как человека, так и общества в целом, разумно и целесообразно двинуть его по верному пути, на место слепой анархии установить порядок и организацию. Состоянию анархии человеческая мысль противопоставляет идею подчинения стихийных сил разумной воле человека, ту же великую идею, которая лежит в основе всего технического прогресса. Подобно силам природы, слепые силы общественной стихии должны быть покорены и направлены к благу человека; состояние разброда и хаоса должно быть заменено состоянием порядка и организации, при котором люди могли бы сознательно творить свою историю, следуя совместно указаниям своего разума. Эта идея организации и, так сказать, рационализации общественной жизни, то есть полного подчинения ее разуму и разумной воле руководителей, есть одна из глубочайших и упорнейших тенденций социально-философской мысли; в разных формах и в различном контексте идей она встречается у са-
мых разнообразных мыслителей. Будучи формальным социологическим построением, она может вместить в себя любое содержание, служить проводником и союзником самым разнородным идеалам. Именно поэтому один из наиболее убежденных провозвестников этой идеи, Огюст Конт, предлагал католикам соединиться, несмотря на все разногласия мировоззрения, с «позитивистами» в одну великую партию «организаторов человечества» для совместной борьбы со всеми дезорганизующими социальными тенденциями.
Русская история в этой связи дает нам потрясающе наглядный пример. На протяжении многих столетий происходит непрекращающаяся борьба между стихией и порядком. Рассуждая о специфике российской ментальности, П. Я. Чаадаев характеризовал ее следующим образом: «Это все еще хаотическое брожение предметов нравственного мира, подобное тем переворотам в истории земли, которые предшествовали образованию нашей планеты в ее теперешнем виде» [4, с. 20]. Иными словами, это господство неупорядоченных стихий, хаоса, не претворенного в космос, или, еще точнее, неструкту-рированность общественной и духовной жизни. Такова роль России в раскладе мировых сил, полагал Чаадаев. В роли же начала гармонизирующего, нашедшего равновесие и порядок (несмотря на предшествовавшие века катаклизмов и брожений), выступает, по мысли русского философа, внешнее по отношению к России геокультурное образование — Западная Европа, выработавшая за долгие годы цивилизованные нормы существования, «идеи долга, справедливости, права, порядка.... Вот она, атмосфера Запада, это нечто большее, чем история и психология, это физиология европейца» [4, с. 20]. Кстати, со времен Чаадаева это противопоставление стало постоянным в русской мысли. То этой российской стихийностью гордились — в противовес европейскому «мещанскому порядку», то ее боялись, надеялись на благотворное воздействие европейских правил и принципов. Именно из этих составляющих складывался генезис российского общества. Если стихийность русской души представала перед зрителями как некое истинное начало, материал, западное воздействие всегда рассматривалось своего рода катализатором процесса, его ускорителем либо замедлителем.
Сам термин конституционализм воспринимался всегда как слово иностранное, в этой связи, он был инородным телом в стране, где исторически складывались другие условия. Рассматривая процесс становления конституционализма в России, по
Социология духовной жизни
сути, созерцаешь пути взаимодействия двух разных начал: европейской цивилизации и культуры со стихийностью первозданных времен. Бердяев был уверен, что «в русской земле, в русском народе есть темная, в дурном смысле иррациональная, непросветленная и не поддающаяся просветлению стихия.... Эта темная русская стихия, — писал он, — реакционна в самом глубоком смысле слова. В ней есть вечная мистическая реакция против всякой культуры, против личного начала, против прав и достоинства личности, против всяких ценностей» [1, с. 52—53].
Следует заметить, что слова стихийность, хаос по отношению к понятиям цивилизация, культура, всегда приобретают социальный характер. Неспособность управлять самим собой — одна из самых страшных характеристик, иными словами, это бытие в произволе, когда произвол, чего хочу, то и ворочу, становится основой жизни. Ситуация углубляется еще тем, что такое восприятие окружающей действительности становится парадигмой, архетипом деятельности, пронизывает все общество. Железная власть самодержавия была ориентирована на тот же российский архетип — архетип произвола. Произвол народной стихии покорялся только произволу самодержавной власти. В то же время на протяжении всей своей истории самодержавие искало мифологического контакта с народом, чувствуя, что народ меняется, что европеизация пробивает себе дорогу во все более широкие слои населения, что одного произвола уже недостаточно. Однако правовые структуры цивилизации только начинали складываться: на свою беду царизм изо всех сил тормозил их развитие. Народ не знал демократических институтов, не был приучен к закону, не впитал его в себя, поэтому, когда государство слабело и не могло силой сдерживать оппозиционные тенденции, а иных средств разрешения конфликтов просто не знало, вспыхивавшие социальные конфликты, поддерживаемые народом, точнее всем обществом, уничтожали сдерживающие скрепы, стихия выходила из берегов, затопляя все цивилизационное пространство, унося под воду государственные учреждения, законы, сметая нормы морали, права, разрушая не только элементы цивилизации, но и нормы традиционного общества, нравы.
Современная Россия не являет собой исключения из исторических правил. Главная цель для нее — построение сильного, правового государства, проведение судебной реформы и создание реально действующих механизмов обеспечения правозаконности и защиты прав человека. Разрешение этой проблемы требует изучения и усвоения не только зарубежной практики и идей западного либерализма и конституционализма, которые пользуются большой популярностью у российских реформаторов. Чужой опыт
может помочь оформить только то, что само просится к жизни. При этом нельзя забывать об одной удачно подмеченной еще Достоевским черте русского человека, который увлекается положительными принципами, выработанными Западной Европой, но при этом становится более европейцем, чем сами европейцы. Так что, осуществляя реформы, следует искать основы не только за рубежом, но также, и это прежде всего, в самом обществе, внутри родного дома.
Основной вопрос правовых реформ сегодняшнего дня — какое правовое государство и гражданское общество возможны в России, какой путь наиболее органичен для вхождения нашей страны в мировое сообщество на основе собственных культурных традиций, иначе говоря, на основе собственного опыта? Конституирование правового государства — очень серьезная проблема. Однако в общественно-научных и политических дискуссиях практическая сторона зачастую отодвигается на второй план, уступая место принципиальной проблеме — возможно ли вообще в России правовое государство и совместимо ли русское духовное наследие с какими бы то ни было правовыми идеями?
Сегодня опять можно наблюдать новое проявление столкновения двух российских традиций славянофильства и западничества. Конечно, такая полемика между приверженцами самобытности и вестернизации не надумана, ее появление вполне закономерно, поскольку в процессе глобализации, ставшей реальностью прошлого века, традиционные устои подвергаются серьезной опасности. Многим видится даже разрушение уникальных форм бытия, исторически сложившихся форм сознания, в том числе политического и правового.
Между тем, в силу своей односторонности, ни та, ни друга тенденция не отвечают современным потребностям России. Большую актуальность обретают сегодня социально-философские и политологические исследования, способные выработать концептуальные рекомендации для выбора путей развития государства, общества и правовой системы. Рассмотрение права с точки зрения теории культуры позволяет оценить реформы не только с узкопрактической юридической точки зрения, но и дает возможность осмыслить процесс в полном масштабе, увидеть его «извне» [2, с. 19], не сосредотачиваясь только на собственно юридическом аспекте.
Актуальность обращения к проблеме государственного строительства и правовой культуры обусловлена необходимостью пересмотра ряда теоретических положений в сфере права и политологии. Очевидно, что анализ государственности, конституционализма, правовой культуры требует, во-первых, уточнения содержания самих понятий «конституция», «государство», «право», «культу-
144
Вестник ЮУрГУ, № 2(57), 2006
Е.В. Миронов
«Стихийное» и «организованное» начала российского общества __________ в русской социально-политической мысли XIX века
ра», характера их взаимосвязи, то есть определения, что представляет собой право в самом общем смысле как феномен культуры и что является культурой в праве; во-вторых, необходимо осмыслить те явления, которые «спровоцировали» то или иное состояние правовой и политической культуры, состояние государства и отношение социума к нему, сформировать их характер. Другими словами речь идет об историческом подходе — исто-рицизме.
Литература
1. Бердяев, Н. И. Судьба России, — М.: Филос. об-во СССР, 1990, —240 с.
2. Власов, Ю.Н. Феномен реформаторства в переломные эпохи: культурологический аспект, — М. : Гос. акад. славян, культуры, 1998. — 22 с.
3. Достоевский, Ф.М. Полн. собр. соч. в 30 томах., Л., 1976, Т. 16,329 с.
4. Чаадаев, П.Я. Сочинения. — М. : Правда, 1989, —656 с.
