CC BY
56
УДК 94(47+474.5) ББК 63 .3(2Лит)6 И 20
Петр
СССР — Литва: сложная правда общей истории
Вышел в свет второй том издания «СССР и Литва в годы Второй мировой войны», являющийся результатом совместной работы историков Литовской Республики (представляющих Институт истории Литвы) и Российской Федерации (Институт всеобщей истории РАН). Если первый том, опубликованный в той же серии в 2006 г., был посвящен периоду, непосредственно предшествовавшему включению Литвы в состав Советского Союза (март 1939 — август 1940 гг.)1, то теперь читателю представлены материалы, касающиеся времени с августа 1940 до сентября 1945 гг., т.е. до окончания Второй мировой.
Издание получилось по-настоящему уникальным: из 333 представленных в книге документов большая часть публикуется впервые. И это — лишь выборка из более чем тысячи актов, выявленных составителями в процессе исследовательской работы в архивах Литвы и России. Речь идет о таких собраниях, как Архив внешней политики РФ (АВП РФ), Архив Президента РФ (АП РФ), Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), Особый архив Литвы (ОАЛ), Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ), Российский государственный военный архив (РГВА), Центральный государственный архив Литвы (ЦГАЛ) и др.
Разумеется, в первую очередь, этот фундаментальный труд требует внимания специалистов как по истории внешней политики, так и непосредственно по истории советско-и российско-литовских отношений, знавших непростые времена, но ныне, наконец, имеющих все шансы для нормального развития. Ни в коем случае не относя себя к числу специалистов и не преувеличивая значения собственного скромного мнения, я решился написать эту рецензию лишь потому, что для людей моего поколения, значительная часть жизни которых пришлась на советский период нашей с литовцами общей истории, события, которых касаются собранные в книге документы, не являются только частью исторического прошлого. Они прямо связаны
с настоящим, с осмыслением его истоков — как близких, так и отдаленных.
Проблема не только правовой, но и морально-этической правоты/неправоты той страны, с которой связаны мои детство, юность и начало самостоятельной жизни, для людей моего (и более старшего) поколения останется актуальной навсегда, до конца нашей жизни, и особенно — применительно к периоду Второй мировой войны. Это также ясно, как и то, что решение этой проблемы (если оно вообще существует) не может быть простым и однозначным, укладывающимся в какие бы то ни было односторонние идеологические клише. И лишний раз в этом убеждаешься, знакомясь с документами, вошедшими в рецензируемый сборник.
1
Глядя из Вильнюса (Ч . Лауренавичюс)
Переходя к анализу содержания сборника, отмечу, прежде всего, что, будучи результатом сотрудничества историков двух стран, он ориентирован (по меньшей мере — по преимуществу) на российского читателя. Это видно хотя бы потому, что текст представленных в нем документов, в оригинале написанных на литовском языке, дается также и в переводе на русский, но не наоборот; на русский же (но не на литовский) переведены и документы с английского (№ 283, 287 и др.) и французского (№ 295)2.
На уровне содержания та же ориентация ощущается, в первую очередь, во вводной статье, написанной доктором исторических наук, заведующим Отделом истории ХХ века Института истории Литвы Чесловасом Лауринавичюсом. Явно учитывая мнение российского читателя, литовский историк сознательно отказывается от употребления обязывающего понятия «оккупация» применительно к Советскому Союзу: по его словам, в августе 1940 г. произошла «формальная аннексия Литвы» (С. 31); между тем, в других случаях тот же исследователь свободно оперирует болезненным для русского уха термином, в том числе — в своих интервью СМИ3.
Что же отличает интерпретацию событий августа 1940 — сентября 1945 гг., представленную литовским историком российскому читателю? По его мнению, этот период начинается с «ускоренного разрушения бывших государственных институтов Литвы и инкорпорирования ее во внутригосударственную систему СССР» (Там же). Вместе с тем, «инкорпорационные мероприятия» изначально не вызвали «каких-либо явных признаков сопротивления»: «с новой властью на первых порах ... в немалой части литовского общества связывались надежды на осуществление социально-политических реформ, потребность которых в Литве назрела в результате довольно долго довлевшего над обществом авторитарного режима» (С. 31-32). Недовольство, разумеется, возникало, но накапливалось оно подспудно и долго сдерживалось страхом перед репрессиями (и, среди прочего, стало одной из их причин). Единственными должностными лицами старой Литвы, отказавшимися покориться «Советам», стали дипломаты, не пожелавшие поступить согласно полученного ими предписанию, а именно — сложить с себя полномочия, передать литовскую собственность «ближайшим советским посольствам» и вернуться в Литву.
Переломным событием стало начавшееся 22 июня 1941 г., в день нападения Германии на СССР, «восстание против советского строя». Ч. Лауринавичюс подчеркивает: «Главным образом, оно было спонтанной реакцией на И только что произошедшую массовою вы° сылку литовских граждан в СССР. Сильным толчком послужило воззвание, прочитанное по каунасскому радио в первый день войны и § призывавшее восстановить литовскую госу-| дарственность. Но фактически это восста-| ние служило целям нацистов, поскольку спо-| собствовало продвижению немецких войск на £ восток и установлению так называемого но-Ц вого порядка» (С. 37). Именно поэтому «хотя 1 надежды части литовских политиков на
Ош
у Германию сразу же после начала войны обер-
^ нулись разочарованием, политическая элита
| литовского народа не смогла отмежеваться
§ от прилипшего к ней ярлыка прогерманской
ориентации» (Там же).
« Говоря о Холокосте на территории Литвы,
± который последовал вскоре за началом вос-
й стания, автор признает, что «непосредствен-
== ное участие в уничтожении евреев приняли и
5 литовцы», тут же возлагая часть ответствен-
ности за это на политику нацистских оккупантов, стравливавших покоренные народы между собой (Там же). При этом особо подчеркивается, что «Москвой факт Холокоста в Литве не выделялся — вся информация сообщалась под рубрикой "зверства фашистов и их пособников в отношении советских людей"» (С. 38).
Помимо военно-политических событий, происходивших как на территории Литвы, так и в Москве и других столицах (но непосредственно связанных с Литвой), значительное место во вступительном исследовании (как, впрочем, и в структуре публикации) занимают сюжеты, связанные с деятельностью литовских дипломатов в Латинской Америке, Лондоне, Вашингтоне и ряде других мировых столиц. Эти представители старой Литвы, неожиданно оказавшиеся без государства, которое они представляли, настойчиво стремились не только сохранить официальное право на существование своих посольств и консульств, но и способствовать формированию некоммунистического литовского правительства в эмиграции. Как явствует из вступительного исследования, достичь этой цели так и не удалось, а Временное правительство, созданное при активном участии литовского посла в Берлине Казиса Шкирпы, так и не признанное немцами, своими попытками наладить сотрудничество с нацистами лишь дискредитировало саму идею литовского правительства в изгнании.
Главным же своим делом активная часть литовского дипломатического корпуса считала обеспечение внешнеполитических условий для восстановления независимой государственности страны. В этом процессе, однако, разрушительную роль сыграли события Тегеранской конференции, где ведущие страны Антигитлеровской коалиции приступили к «бесшумному умерщвлению» Литвы, Латвии и Эстонии. И хотя де-юре Великобритания и, особенно, США так и не признали присоединения Литвы к СССР, де-факто они полностью приняли советскую границу 1940 г. и отказались обсуждать ее несоответствие тому положению Атлантической хартии (подписанной 14 августа 1941 г.), которое устанавливало отказ стран антигитлеровской коалиции от присоединения чужих территорий в годы войны.
В самой же Литве период 1944-1945 гг., по мнению Ч. Лауринавичюса, был связан с «вынужденным приспособлением к правилам со-
ветской жизни. Начался переход к долгой так называемой «органической работе», которая, как оказалось, не была бесперспективной. По крайней мере, после войны в Литве появились соответствующие национальной идентификации литовского народа территориальные предпосылки существования. Литовская ССР впервые в истории объединила Вильнюс и Клайпеду... На западе остатки политического представительства Литовской Республики перешли в стадию замораживания...» (С. 43-44).
Такова позиция Ч. Лауринавичюса — взгляд из Вильнюса на болезненные сюжеты нашей общей истории. Взгляд литовский, что вполне нормально для книги, выпущенной при поддержке Министерства образования и науки Литвы и Посольства Литовской Республики в РФ. Знать этот взгляд в Москве необходимо, тем более, что, судя по содержанию «Археографического введения» (С. 45-49), с ним в основном солидарна и видный российский историк Н.С. Лебедева, осуществившая подготовку документов к печати. Но сам по себе этот факт вовсе не отменяет и возможности иного прочтения. Главное — чтобы оно было основано на документах. В том числе — и тех, которые опубликованы в рецензируемом сборнике.
Глядя из Москвы
Вводная статья — не фундаментальная монография. И все же по мере знакомства с документами — не только вошедшими в рецензируемый сборник, но и оставшимися за его рамками, — возникает ощущение, скажем так, недоговоренности в вещах, крайне важных, если смотреть на те далекие события не из Вильнюса, а из Москвы. Об этом и пойдет речь ниже.
Прежде всего, начну с факта, несомненно присутствующего в тексте Ч. Лауринавичю-са, но, на мой взгляд, акцентированного недостаточно четко, а именно — с констатации колоссальной степени внутренней неоднородности предвоенного литовского общества, прежде всего — в том, что касается его этнического состава. По переписи 1923 г. (насколько мне известно, других общегосударственных переписей до 1939 г. не проводилось) литовцы составляли абсолютное большинство (84 %), однако, наряду с ними, в стране проживало немало евреев (7,6 %), поляков (3,2 %), русских (2,5 %) и немцев (1,4 %)4.
Дело, однако, не в одних только цифрах: далеко не всегда они позволяют составить исчерпывающее представление о степени влияния той или иной этнической общины на жизнь в стране в целом. Так, например, это влияние следует оценить достаточно высоко применительно к относительно немногочисленным в Литве немцам, среди которых было немало предпринимателей и крупных (разумеется, по литовским масштабам) земельных собственников, а также специалистов (инженеров, техников и т.п.). Косвенно об этом свидетельствует уже сама многочисленность документов, касавшихся подготовки и осуществления репатриации этой части литовского населения в Третий рейх, продолжавшейся по март 1941 гг., а также урегулирования экономических интересов Германии и ее поданных на территории Литвы (см. док-ты № 81, 86, 89, 102, 105, 119, 123, 127, 133, 138, 142, 143, 155, 160, 162, 164, 165 и др.). Принципиально важным фактором было также наличие разветвленной системы всякого рода немецких обществ (прежде всего — упоминаемого в документах «Культурфербанда» (док. № 30 и др.)5), что позволяло общине выступать с единых (или близких) позиций по всем основным политическим вопросам.
Самым же большим по численности этническим меньшинством, как уже говорилось, были евреи. По социальному положению эта группа населения представляла собой весьма пеструю картину. Часть евреев была вовлечена в деятельность всякого рода религиозно-националистических организаций и * встретила «приход Москвы» с недоверием6, ° но большинство «еврейской улицы» с восторгом встретило установление Советской власти. Документы об этом в состав издания § не вошли, однако они существуют, в том чис- | ле — и в литовских архивах. Разумеется, точ- | ных статистических данных на этот счет они | не содержат, однако некоторые из обвинений, * звучавшие в адрес евреев в 1941 г., как пред- Ц ставляется, не нуждаются в комментариях7. ^
Что касается русских (а также украинцев и у белорусов, по которым отдельной статистики ^ в межвоенной Литве, насколько можно понять, не велось), то, насколько можно понять, § их роль в социально-политических процессах довоенной Литвы была относительно невели- ^ ка. Так, в документе № 30 фигурирует некий ± Петр Опаснов (С. 125), явно русский и, на- й сколько можно понять, предприниматель, пы- = тавшийся выехать в Германию в ходе репатри- 5
ации немцев (возможно — воспользовавшись родственными связями). Об остальном остается только догадываться: документальные свидетельства на этот счет в рецензируемый сборник или другие известные мне публикации не вошли.
Отдельная тема — поляки, доля которых в структуре населения резко возросла после присоединения Вильнюса и Виленского края осенью 1939 г., ранее незаконно отторгнутого у Литвы Польшей (напомню, что столицей межвоенной Литвы являлся г. Каунас); ситуацию усугубил и приток польских беженцев. Ряд документов, содержащих информацию на этот счет, воспроизведен в рецензируемом сборнике (см., например: № 121, 156 и др.). Однако в реальности их, разумеется, много больше.
Будучи достаточно многочисленным, польское меньшинство отличалось и высокой степенью организованности. Органы НКВД и НКГБ Литовской ССР, постоянно следившие за настроениями в среде поляков — как местных жителей, так и беженцев и переселенцев, — сообщали о наличии в их среде целого ряда «контрреволюционных ор-ганизаций»8. Даже если предположить, что значительная их часть существовала только на бумаге, все равно не подлежит сомнению сам факт высокой социальной активности польской общины. Однако едва ли не главным центром самоорганизации польской этнической среды являлся Костел. Представляется, что сказанного достаточно для того, к чтобы понять, почему, помимо собственно ° литовцев, именно поляки пострадали от выселения в июне 1941 г.9
Далеким от гомогенности, насколько это ¡5 можно себе представить, было и литовское | большинство. Даже не касаясь традиционных | для индустриальной эпохи классовых разли-| чий (которые, в той или иной степени, несом-£ ненно, присутствовали10), следует указать на Ц различия между поколениями. По всей види-^ мости, старшее поколение, вступившее в со-у знательный возраст в первые два десятилетия ^ ХХ в., в дореволюционную эпоху, психологи-| чески смирялось с «властью Москвы» легче, § чем поколение среднее, а особенно — молодое, личностно сформировавшееся уже в пе-« риод независимости. Не случайно молодежь ± приняла активное участие в антисоветском й восстании 22 июня 1941 г.11 == Видно, что на рубеже 1930-х-1940-х гг. 5 в Литве сложилось слишком много принци-
пиально разных видений будущего страны, чтобы их носители удержались от столкновения. Это замечание представляется принципиальным для понимания причин и характера как того относительного «затишья» (так и хочется добавить «перед бурей»), которое установилось в Литве после ее присоединения к СССР, так и (что еще более важно) тех жестоких столкновений, которые начались в июне 1941-го. Противостояние этнических общин в период немецкой оккупации не может быть объяснено лишь политикой нацизма по стравливанию народов между собой (хотя она, несомненно, имела место) или негативным историческим опытом совместного проживания на литовской земле (хотя отрицать наличие такового бессмысленно). Это противостояние имело еще и специфические социально-политические причины, а также причины идеологические, о которых — чуть ниже.
Перейду к следующему вопросу — о характере процесса инкорпорации Литвы в состав СССР. Здесь документы, вошедшие в сборник, как представляется, создают достаточно полную картину, нуждающуюся в дополнительных комментариях лишь в силу того, что во вводной статье об этом говорится несколько вскользь. Обращу внимание только на некоторые аспекты. Вне зависимости от политических и историко-правовых оценок самого факта и процедуры присоединения, прежде всего, следует подчеркнуть, что аппарат управления, сформированный в советской Литве осенью 1940 — весной 1941 гг., в подавляющем большинстве состоял из этнических литовцев, в числе которых были не только коммунисты, но и часть представителей «старой» интеллигенции (см., например, док. № 116). Все указания о привлечении к управлению русских кадров относятся к более позднему периоду — начиная с 1944 г.12
В предвоенном Каунасе Москву представлял Н.Г. Поздняков (1900-1948), с 1938 по август 1940 гг. являвшийся временным поверенным в делах, а затем — полпредом СССР в Литве. С сентября по 1940 он стал уполномоченным ЦК ВКП(б) и СНК СССР в Литовской ССР. Его имя часто фигурирует в документах (см. док. № 7, 9, 13-17, 19, 102, 140-142, 163 и др.). Этого материала вполне достаточно для того, чтобы понять: властные функции, которыми он обладал, были достаточно широкими; однако не имели ничего общего со статусом некоего «теневого генерал-губернатора».
Разумеется, можно (и нужно!) рассуждать о том, в какой мере группа литовцев, оказавшаяся во главе советской Литвы в августе 1940 г., представляла интересы большинства населения республики (в том числе — нелитовской ее части), а также о том, как социально-экономические и политические преобразования, проведенные в 1940-1941 гг., повлияли на историческую судьбу литовского народа в целом. В любом случае, содержание представленных в сборнике документов не оставляет сомнения в том, что эти преобразования не отличались сколь-нибудь выраженной местной спецификой. Они предполагали «стандартные» для советской политики в целом меры по развитию общественного здравоохранения, образования и культуры (в ее советском, но отнюдь не русифицированном варианте13), введению цензуры, проведению национализации (в том числе — многоквартирных домов), аграрной реформы уравнительного характера, увеличению заработной платы для малообеспеченных слоев городского населения и т.п. (док. № 6, 30, 33, 54, 83, 136, 147, 150, 152, 153, 168, 171, и др.). В стране была введена система управления советского образца, установлена паспортная система (док. № 149 и др.).
Однако ни один из вошедших в сборник документов не свидетельствует о том, что какая-либо из этих мер имела целью сознательное нанесение ущерба Литве. Наоборот, по меньшей мере в двух случаях можно говорить об определенных льготах: док. № 152 касается вопроса о помощи сельскому хозяйству за счет союзных фондов, а док. № 92 предполагает введение полностью бесплатного среднего и высшего образования, тогда как в остальной части страны с октября 1940 г. была введена плата за обучение в старших классах средних школ и в высших учебных заведениях.
Приводя эти факты, я далек от мысли рисовать ситуацию исключительно в светлых тонах. Очевидно, что проведение реформ общесоветского образца имели и серьезные негативные последствия. Помимо нанесения значительного материального ущерба представителям имущих социальных слоев (а также тем, кто (порой — достаточно произвольно) был отнесен к таковым), следует указать также и на углубление раскола в литовском обществе, что должно было стать еще одной причиной кровавых столкновений, развернувшихся в стране после падения советской власти в июне 1941 г.
Отдельного разговора заслуживает депортация, осуществленная НКГБ и НКВД в июне 1941 г., от которой пострадало более 15 тысяч человек (5564 человека было арестовано, 10 187 — выслано в отдаленные районы СССР) (док. № 181; см. также док. № 178 и 179). Следует подчеркнуть, что эта внесудебная расправа не имеет и не может иметь никакого правового, морального или исторического оправдания, чем бы она ни мотивировалась. Бессмысленно отрицать также генетическую связь такого рода мер с определенными особенностями советского строя.
Вместе с тем, однако, приведенных в сборнике свидетельств явно недостаточно для того, чтобы понять конкретную мотивацию антигуманных действий органов НКВД-НКГБ. Между тем, эти действия подчинялись определенной логике, которая, разумеется (повторюсь!), ни в коей мере не оправдывает проведения репрессий, но позволяет понять целый ряд важных вещей. И главная из них — реальность существования организованного националистического подполья, возлагавшего свои надежды на германское вторжение, близость которого весной 1941 г. была уже очевидна для любого непредвзятого наблюдателя.
Речь идет о т.н. Фронте литовских активистов (литовская аббревиатура — ЬЛБ (ЫеШуо$ АЫуу1$Щ Бто^аз)), о котором компетентным органам стало известно не позднее начала апреля 1941 г.14 Стремясь ликвидировать организацию, но не имея на это ни времени, ни достаточного количества подготовленных | кадров, «органы» поступили по привычному ° сценарию — ударили «по площадям», скопом репрессировав «подозрительный элемент». Жизнь, однако, показала, что эти меры ока- § зались не только варварскими, но и малоэф- § фективными. И прежде всего — потому, что | не смогли предотвратить восстания 22 июня | 1941 г., которое началось отнюдь не спонтан- * но. Оно было организовано ЛАФ при прямом Ц участии немецких спецслужб, что признается ^ и составителями рецензируемого сборника. у Правда, делают они это только в коммента- ^ рии к одному из документов и весьма лапидарно (Док. № 241. Прим. 3. С. 643). |
Упоминания о ЛАФ встречаются в сборнике лишь однажды — в уже упоминавшемся ^ док. № 241. Он представляет собой меморан- ± дум, направленный в январе 1943 г. министру й иностранных дел Великобритании А. Идену = послом Литвы в Лондоне Бронюсом Балути- 5
сом (1878-1967). Признавая, что июньское восстание 1941 г. было организовано «Фронтом активистов», посол решительно отвергает обвинения в связях этой организации с нацистами, что прямо противоречит имеющимся фактам. К сожалению, составители сборника не сообщают о том, что представлял собой ЛАФ. Между тем, об этой организации известно достаточно много. Документальные свидетельства на этот счет сохранились и в литовских архивах, среди них — и документы ЛАФ программного и агитационно-пропагандистского характера15. Они в полной мере характеризуют Фронт как организацию не только фашистского, но и нацистского характера (включая патологический антисемитизм), для которой союз с Гитлером был не вынужденной мерой, а осознанным политическим выбором.
С момента своего создания ЛАФ был ориентирован на Берлин и подчинялся сформиро-ваному там Временному правительству Литвы, к созданию которого самое непосредственное отношение имел литовский посол в Германии полковник Казис Шкирпа (1895-1979). Однако ни один документ, связанный с деятельностью этого правительства, в сборник не вошел16. Между тем, присутствие свидетельств такого рода было бы полезно для того, чтобы показать глубину раскола в среде литовской правящей элиты, часть которой (по принципиальным, а отнюдь не конъюнктурным соображениям) была ориентирована на нацистскую Германию, а часть — на западные демократии. Насколько можно понять, никакой согласованности дейс-И твий между этими направлениями не было, ° что, судя по имеющимся данным, похоронило идею создания дееспособного правительства в изгнании и не способствовало делу литовской § независимости.
| Последняя (но не последняя по значе-| нию!) группа сюжетов, заслуживающая вни-| мания, — это проблема потерь, понесенных £ населением Литвы в годы Второй мировой Ц войны. Самые страшные из них коснулись ^ еврейской общины и связаны с Холокостом.
Ужасы, обрушившиеся на литовских евреев, ^ неописуемы. Но если с мотивами нацист-| ских извергов все более или менее понятно, § то истоки репрессивной политики литовцев требуют некоторого пояснения. В этом ряду « исторически сложившиеся негативные сте-эе реотипы и прямое стремление к сотрудни-й честву с оккупантами, насколько это можно == понять, дополнялись причинами политичес-5 кого и идеологического плана. Евреям мстили
за лояльность многих (пусть и далеко не всех) из них к Советской власти, а также руководствуясь идеологическими постулатами, зафиксированными в программных документах ЛАФ. «Русский коммунист и его верный слуга еврей — это один и тот же общий враг. Устранение оккупации русского коммунизма и еврейского рабства — это одно общее и самое святое дело», — уже весной 1941 г. призывала листовка Фронта, красноречиво озаглавленная «На века освободим Литву от жидовского гнета»17.
Приведенная цитата позволяет понять и еще одну важную вещь, на которую (пусть и в другой тональности) указывает Ч. Лаурина-вичюс (С. 38), а именно — на невозможность полного отделения Холокоста от репрессивной политики нацистов и их пособников в целом. Страшное содержание включенного в сборник док. № 197 — Отчета командира айнза-тцкоманды 3 штандартерфюрера СС К. Йе-гера (Егера) о решении еврейского вопроса в Литве, — свидетельствует именно об этом. На территории бывшего СССР едва ли найдется хоть одно захоронение, в котором, наряду с евреями, не покоились бы останки лиц другой этнической принадлежности, казненных за то, что они были цыганами, коммунистами, политруками, «преступниками» и т.п.
«21 еврей, 1 русс., 9 лит. коммунистов», — вот следы жуткой работы нацистских извергов в Мариамполе. «17 евреев, 2 евреек, 4 лит. комм., 2 лит. коммунистки, 1 немецк. коммунист» — вот включенный в отчет мартиролог каунасского VII форта, превращенного в концлагерь. И так — почти повсеместно. Кажется, эти слова не нуждаются в комментариях даже с учетом тех известных идеологических причин, по которым жертвы Холокоста не выделялись советскими властями особо.
И последнее, что следует сказать о трагической судьбе литовских евреев. Освобождение территории республики от оккупантов не принесло покоя тем немногим из числа еврейского населения, которым удалось выжить. В ноябре 1944 г. уже упоминавшаяся Э.И. Те-умин в своем сообщении в Москву, в частности, писала: «Сейчас происходит переселение оставшихся в живых евреев из маленьких местечек в города, ибо литовские и белопольские банды, наряду с террором против коммунистов и советского актива, занимаются уничтожением оставшихся евреев» (док. № 311). И далее: «Евреи чрезвычайно подозрительны и мстительны. Всюду им чудится антисеми-
тизм и презрение. Большинство из них не любят литовцев, ибо не могут провести разницы между литовским народом и литовскими фашистами, которые чинили над ними гнусную расправу. Евреи предоставлены самим себе. Их стараются не замечать, с ними стараются не разговаривать» (и т.д.). (Там же). Представляется, что к этим грустным словам что-либо добавить невозможно.
Продолжая разговор на трагическую тему потерь, подчеркну, что массовые репрессии затронули не только евреев, но и определенную часть этнических литовцев. Восставшие 22 июня 1941 г. не церемонились с теми из своих соотечественников, кто оказался связанным с советскими властями, пусть и весьма косвенно (или не связан вообще, но подозревался в этом). Рьяные действия «патриотов» порой вызывали удивление даже у нацистов. Уже упоминавшийся штандартенфюрер СС К. Егер отмечает: «в среднем в каждом окружном городе в тюрьме сидели до 600 человек литовской национальности, хотя для ареста, собственно говоря, не было никаких причин. Они были задержаны партизанами (повстанцами — О.А.) на основании простых доносов» (и т.д.) (Там же)18. Как представляется, такое ожесточение можно объяснить, лишь неприязнью, обусловленной последствиями советизации, резко усилившей внутренние противоречия, среди прочего, и в этнической литовской среде.
Что касается судеб этнических русских, то здесь документы не дают почти никакой информации. Известно, что ЛАФ, наряду с антисемитизмом, исповедовал и патологическую русофобию. И что если евреи рассматривались как главный враг, то русские проходили по разделу «и другие чужаки»19. В отчете К. Егера (док. № 197) они иногда упоминаются в числе казненных наряду с евреями и литовцами («...Рокишкис: 493 евреев, 432 русских, 56 литовцев (все активные коммунисты).» (и т.п.) (Там же. С. 502), однако, более точных данных документы, вошедшие в сборник, не содержат.
А вот о поляках известно гораздо больше. Что совсем не случайно: в Вильнюсе и его округе они составляли большинство населения, их общая численность в Литве после 1940 г. значительно превышала численность русских (особенно с учетом возрастания доли поляков за счет притока беженцев), да и действовали они много более активно; все это не могло не отразиться в документах самого разного про-
исхождения, часть из которых представлена в рецензируемом сборнике.
Важно подчеркнуть, что полякам, ощущавшим себя в Вильно-Вильнюсе на родной земле, уже к декабрю 1942 г. удалось выстроить совершенную систему сопротивления, организовать, вооружить и обучить достаточное количество людей, готовых в нужный момент выполнить приказ из Лондона, но изначально ограничивавшихся лишь акциями местного значения (док. № 261). Ноябрем 1943-го датированы сообщения о первых конфликтах этой системы — Армии Крайовой (АК) — с советскими партизанами (док. № 263), отношения с которыми у польского населения ранее были нормальными и даже товарищескими (док. № 238)20. А уже в 1944-м такие столкновения стали обычным явлением (док. № 263, 267, 293, 296 и др.).
Поляки боролись, кажется, почти со всем миром. В период оккупация — с немцами и их литовскими подручными. После ухода немцев — с силами НКГБ-НКВД и ... их литовскими подручными, ибо в Литве советский режим предпочитал опираться именно на литовцев. В докладной записке на имя И.В. Сталина (август 1944 г.), подписанной Л.П. Берией, прямо указывалось: «Между поляками и литовцами существуют враждебные отношения. Это объясняется тем, что в период оккупации немцами Литвы литовцы занимали все ответственные административные посты как в городе, так и в деревне, и плохо относились к полякам» (док. № 293). В тон ему звучат слова польской коммунистки И. Шта- * хельской, высказанные в том же августе пред- ° последнего года войны: «.в настоящее время проводится жесткая национальная политика (явные привилегии литовцам при распределе- § нии должностей) ... Литовцы, которые ушли | с немцами, в настоящее время возвращаются | и сразу же получают хорошие должности, что | вызывает возмущение поляков и оставшихся * евреев» (док. № 296). Ц
Старая вражда поляков и литовцев да- ^ вала себя знать даже в случае коммунистов. у Никакой интернационализм не был способен ^ вытравить накопившуюся взаимную непри- | язнь. «Литовские товарищи... считают, § что «польская проблема» может быть разрешена только одним путем — насильствен- ^ ной репатриацией», — отмечает Э.И. Теумин. ± В конечном итоге, так оно и произошло: со- й ответствующее решение последовало уже в = сентябре 1944 г. (док. № 304). 5
Виленские поляки оказались жертвой большой политики, ключевые акторы которой — советские, польские (коммунистические, в лице ПКНО) и литовские власти, — видели в этих несчастных лишь разменную монету. В рецензируемом сборнике (за что, вероятно, следует благодарить Н.С. Лебедеву, блестящего знатока польской проблематики) содержится множество свидетельств горькой участи польского населения Виленской области. Так, например, в апреле 1945 г. польский посол Зигмунд Модзолевский в беседе с А.Я. Вышинским отмечал: «...епископ Вилен-ский встретил нашу армию (сформированное в СССР Войско Польское — О.А.) с крестом в руках: сейчас он арестован. Ему 80 лет. Если он умрет, будучи в заключении, антисоветские элементы используют это против СССР. Они будут изображать его мучеником за Польшу...» (док. № 319).
Апофеозом польской трагедии, однако, стал крестный путь поляков-участников освобождения Вильнюса, который отряды АК очистили от захватчиков вместе с Красной Армией. Понесшие многочисленные жертвы, по окончании боевых действий эти отряды были разоружены, а их руководство арестовано; избежали наказания лишь те, кто согласился вступить в сформированную в СССР польскую армию З. Берлинга; остальные были брошены в тюрьмы или сосланы в отдаленные районы СССР (док. № 296 и др.).
Эта драма не должна быть забыта. Вина за нее в равной мере лежит как на русских, так и на литовцах.
Глядя в будущее
Перейду к выводам. И начну с очевидного факта: выход рецензируемого издания — колоссальное событие как для специалистов-историков, так и для отношений между Литвой и Россией в целом. Две страны, обреченные на соседство, обречены также оставаться заложниками непростой общей истории. Забыть о ней, умолчать о ней не удастся — жизнь показала, что это невозможно. Не удастся также укрыться за стеной условных клише типа «тоталитаризм», «преступления коммунизма», «национализм малых наций», «русофобия» и т.п.: за два с лишним постсоветских десятилетия все эти клише окончательно десемантизи-ровались и утратили смысл; они создают иррациональную, ложно-пафосную атмосферу
там, где нужны трезвые доводы, последовательно опирающиеся на факты.
Значит, остается только одно — постоянный диалог, важный уже сам по себе. Выход в свет двухтомной публикации документов из советских и литовских архивов по истории Второй мировой войны (завершенной рецензируемым изданием) — колоссальное событие. Но, как я попытался показать выше, при всей ее несомненной полноте, эта публикация содержит ответы отнюдь не на все вопросы. А потому остается только надеяться на продолжение диалога, на новые сборники документов и новые исследования. Ведь для российско-литовских отношений в их прошлом и настоящем нет ничего опаснее молчания.
Во всяком случае, таково мое дилетантское мнение.
1 См.: СССР и Литва в годы Второй мировой войны: сборник документов. Т. 1: СССР и Литовская Республика (март 1939 - август 1940 гг.). Vilnus, 2006.
2 Здесь и далее ссылки на рецензируемую книгу (номера страниц и/или документов по принятой в издании нумерации) даются в круглых скобках непосредственно в тексте, на др. материалы — в примечаниях.
3 См., например: Рыбакова А. Историк Лауринавичюс: «В 1944 Литва была и освобождена, и оккупирована». URL: http://www.kurier.lt/?p=28974 (дата обращения: 20.06.2013).
4 Данные приведены по кн.: Jeffries I. A Guide to the Ecomonies in Transition. London, 1996. P. 303. Следует оговорить, что эти данные не учитывают ситуацию, по меньшей мере, в двух литовских регионах — вильнюсском (виленском) и клайпедском (мемельском), не входивших в межвоенную Литву: в указанный период в первом преобладали поляки, во втором — немцы.
5 Культурфербанд (нем. «культурный союз») — немецкая культурно-просветительская организация, созданная в 1919 г. Официальной целью ее деятельности было сохранение немецкой культуры в тех регионах, где немцы являлись этническим меньшинством. Культурфербанд был не единственной организацией нацистского толка, объединявшей литовских немцев. Следует указать также на молодежную военизированную организацию «Маншафт», действовавшую под прикрытием Культурфербанда, а также тайные структуры СА и СС, о которых, в частности, говорилось в спецсообщении наркома внутренних дел Литовской ССР А.А. Гузявичюса от 8 января 1941 г. (оригинал хранится в Особом архиве Литвы). См.: Накануне Холокоста. Фронт литовских активистов и советские репрессии в Литве, 1940-1941 гг. М., 2012. Док. № 15.
6 См., например: Из спецсообщения наркома госбезопасности Литовской ССР П.А. Гладкова «О контрреволюционной деятельности еврейских националистических организаций». 29 марта 1941 г. //Накануне Холокоста... С. 154-156 и др. Оригинал документа находится в Особом архиве Литвы.
7 Едва ли одним только антисемитизмом продиктованы, например, такие слова из документа, оригинал которого хранится в Центральном государственном архиве Литвы: «Литовский еврей. был и до последнего момента оставался самым упорным слугой русского большевизма, самым собачим исполнителем воли чужих оккупантов.» (и т.п.). См.: Там же. Док. № 33.
8 Из опубликованных документов известно, в частности, о существовании в среде литовских поляков в указанный период подразделений польской Организации войсковой (№ 29), а также «Союза вооруженной борьбы». См.: Там же. Док. № 29 и № 43.
9 См., например: Там же. Док. №№ 6, 10, 24, 27, 181 и др.
10 Факт участия литовцев в Гражданской войне в Испании (1936-1939) в составе интернациональных бригад (См., например: Док. № 113) сам по себе не свидетельствует о степени распространения левых взглядов в литовском обществе, но не может также и игнорироваться.
11 9 июля 1941 г. националистическая газета писала: «3600 сплоченных организацией юных активистов поднялись с оружием в руках против красного поработителя» (Накануне Холокоста. Док. № 105).
12 Замечание о том, что «обстановка в стране (так в тексте — О.А.) требует укрепления партийного и советского аппарата квалифицированными русскими партийными и советскими работниками», впервые встречается в документе от 14 ноября 1944 г. (Док. № 309). Однако и в тот период это было лишь частное мнение ответственного сотрудника Совинформбюро Эмилии Исааковны Теумин; ср., например, с решением Оргбюро ЦК ВКП(б) «О недостатках и задачах в области политической работы Литовской ССР» от 3 ноября 1944 г. (Док. № 309), которое не выдвигает подобных требований.
Проблема присутствия или отсутствия элементов русификации заслуживает отдельного разговора. Однако некоторые замечания позволяют сделать даже те данные, которые присутствуют в документах из рецензируемого сборника. Так, например, один раз говорится о введении преподавания литовского языка (в еврейских школах; см. Док. № 73), но ни разу - языка русского. Во всяком случае, таковой выглядит ситуация применительно к периоду, отраженному в книге.
См.: Спецсообщение наркома госбезопасности Литовской ССР П.А. Гладкова «Об антисоветской организации "Союз литовских активистов-партизан"». 4 апреля 1941 г. // Накануне Холокоста. Док. № 34. Подлинник документа хранится в Особом архиве Литвы.
См. например: Накануне Холокоста. Док. № 26, 32,
33, 45, 50, 105 и др.
См.: Там же. Док. № 99, 101.
Там же. Док. № 33.
Подобные факты были повсеместными. На это, в частности, указывает донесение полиции безопасности и СД о событиях в СССР от 6 июня 1941 г., согласно которому в центральной тюрьме Каунаса к приходу гитлеровцев находилось «1869 евреев, 214 литовцев, 134 русских, 1 латыш, 16 поляков» (Там же. Док. № 103). См., например, статью председателя комиссии ЛАФ по пропаганде Б. Райлы, датированную 10 мая 1941 г. (Там же. Док. № 50). В частности, в ней говорилось: «.русский империализм всегда представлял опасность народам Прибалтики и более ста лет держал их под своим господством» (Там же. С. 275). В записке начальника Центрального штаба партизанского движения П.К. Пономаренко И.В. Сталину от 23 декабря 1942 г., в частности, говорилось: «Польское население Вилейской области в абсолютной массе хорошо относится к партизанам и ждет прихода Красной Армии. Население деревень, населенных поляками, активно поддерживает партизан, дает сведения отрядам о предателях, сообщает о прибытии отрядов полицейских и т.д.» (Док. № 238).
