CC BY
67
УДК 811.13
Михайлова Светлана Владиславовна
Mikhailova Svetlana Vladislavovna
старший преподаватель кафедры французского языка и лингводидактики, соискатель кафедры романской филологии Института иностранных языков
Московского городского педагогического университета тел.: (916) 187-29-32
Senior lecturer of the chair of the French language and linguistic didactics, post-graduate student of the chair of roman philology, Institute of Foreign Languages of Moscow City Pedagogical University tel.: (916) 187-29-32
СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ МИГРАЦИЯ ЖАНРА ВОЛШЕБНОЙ СКАЗКИ XVII В.
SOCIAL AND CULTURAL MIGRATION OF GENRE OF MAGIC FAIRY TALE OF XVII CENTURY
Аннотация:
The summary:
В статье рассматривается понятие «культурная миграция жанра», неразрывно связанное с восприятием творчества как части культурно-исторического процесса. Актуальность и новизна работы состоят в рассмотрении таких дискурсогенных факторов, как личность автора, индивидуальная культурная лаборатория, совещательная ситуация общения.
The article discusses the concept of “cultural migration of a genre”, inseparably linked with the perception of creative activity as part of the cultural and historical process. The actuality and the novelty of the work are in studying of such generate discourse factors as: identity of the author, individual cultural laboratory, consultative communicative situation.
Ключевые слова:
волшебная сказка, литературный эталон, миграция жанра.
Keywords:
magic fairy tale, literary standard, genre migration.
Французская литература конца XVII в. означена внезапно возникшей модой на волшебные сказки [1]. Публика, уставшая от чтения длинных многотомных романов, обратила свой интерес к лапидарным жанрам. Малообъемная форма сказки идеально подходила для чтения вслух или пересказа в течение одного-двух литературных вечеров.
Сказка, как и роман, имела глубокие исторические корни: эти жанры были представлены в античности, но в предпросветительскую эпоху они расценивались как литературные жанры второго плана. Но если роман завоевал признание и популярность еще в начале XVII в. [2], то сказка долгое время оставалась на периферии литературной нормы. Культурная миграция жанра от маргиналии до нормы оказалась возможна в рамках «индивидуальной культурной лаборатории», где креативный субъект сам выбирает себе авторитеты [3, с. 214].
Понятие «культурная миграция жанра», введенное философом И.Т. Касавиным, неразрывно связано с восприятием творчества как части культурно-исторического процесса. Условие творчества - путешествие, освоение новой местности, а также и «акт культурного разрыва: культурные архетипы, отчуждаемые от старой местности, с необходимостью модифицируются». Любая развитая культура предполагает наличие «некоторого свободного пространства, в котором можно подвергнуть сравнению разные нормативные системы и рискнуть на выход за пределы каждой из них». Однако по сути своей «творчество есть не однократный индивидуальный акт, а цепь мыслей и поступков, которые осознаются некоторым сообществом в качестве целостного культурного архетипа» [4, с. 235-384].
Таким образом, возникает идея творческого сообщества, которое в различных исследованиях получило разные названия: «культурная семья», «литературное поле» (champ litteraire), «дискурсивное сообщество» (communaute discursive) [5]. Социокультурный феномен общности людей выступает основным дискурсогенным фактором [6, с. 191]. В данном случае творческое сообщество должно толковаться шире, чем простое объединение писателей, работающих в одном жанре или принадлежащих к одному литературному течению. Авторы посредством создаваемых ими текстов как культурных знаков формируют собственное интеллектуальное поле, стремясь расширить круг своих читателей.
Зачастую создание такого дискурсивного сообщества ведет к социальной стратификации. В каждую текстовую эпоху определенные жанры могут выступать отличительными знаками элитарных читателей. Сословно-иерархическая дифференциация читателя способствует появлению моды на данный литературный жанр и является фактором общественного признания [7, с. 38]. В частности, в годы правления Людовика XIV во Франции характеризовались сменой ориентиров: потакание вкусам церкви и аристократии заменилось ориентацией на более широкий круг слушателей и читателей, на аудиторию салонов и академий.
В своем фундаментальном исследовании М. Симонсен подчеркивает, что фольклорная сказка не имеет строго определенного адресата, им может стать каждый, независимо от возраста, образования, социального статуса [8]. Адресатом авторской сказки XVII в. предполагался завсегдатай литературных салонов - высокообразованный аристократ, хорошо разбирающийся в искусстве, литературе, истории, политике, государственном устройстве, одинаково свободно владеющий как древними языками (латинским, греческим), так и французским. Именно на такого читателя ориентировались авторы сказок, потому что только он в состоянии был правильно прочитать, истолковать и оценить литературное произведение и таким образом способствовать признанию этого произведения в результате процедуры, которую И.Т. Касавин называет «общественным договором» [9, с. 341].
Смена адресата ведет к смене культурного эталона: для осуществления коммуникации с таким адресатом необходим иной, чем в народной сказке, набор языковых средств, отражающих определенную социокультурную задачу, а именно, описать модель поведения в обществе и выразить свою оценку этой модели. Авторитетность автора и высокий социальный статус читателя послужили факторами, повышаю-
щими литературную и эстетическую значимость жанра волшебной сказки. А смена коммуникативного пространства (переход сказки из детской в салон) повлекла за собой смену задач автора. Через новый литературный жанр писатели стремились показать реальные и возможные способы общения на французском языке, укрепляя, таким образом, позиции национального языка и воспитывая языковые вкусы говорящих на родном языке.
Культурной миграции жанра от маргиналии до нормы также способствовала смена адресанта. Если спецификой фольклорной сказки является его коллективность и анонимность, репрезентирующие «усредненную языковую личность» [10, с. 9], то литературная сказка - всегда авторское произведение. Личностное начало писателя, реального человека, должно выходить на первый план. Однако многие волшебные сказки, опубликованные в XVII - начале XVIII в., печатались без указания имени автора. Отмечено, что имя автора литературной сказки классического периода может быть обозначено по-разному:
- использование настоящего имени автора;
- использование псевдонима;
- использование криптонима (скрываемого имени, например, инициалов) или астронима (фамилия автора заменяется звездочками), то есть анонимное издание;
- использование проксонима (имени близкого автору человека, например, имени сына) [11, с. 150-153].
В конце XVII в. большой популярностью пользовались сочинения авторов-женщин, написавших три
четверти сказок французского барокко: Мари-Катрин д'Онуа (Marie-Catherine d'Aulnoy), Луизы д'Онёй (Louise d'Aulneuil), Катрин Бернар (Catherine Bernard), Катрин Бедасье-Дюран (Catherine Bedacier-Durand), Шарлот-Роз де ла Форс (Charlotte-Rose de La Force), Мари-Жан Леритье де Виландон (Marie-Jeanne Lheritier de Villandon), Анриет-Жюли де Мюра (Henriette-Julie de Murat), чьи произведения чаще всего печатались именно анонимно. В связи с чем нередко возникали трудности с атрибуцией текстов. В частности, Мадам д'Онуа, Мадам де Мюра, Мадемуазель де ла Форс использовали при публикации инициал D и аст-роним, например:
- Мадам д'Онуа: Les contes des Fees, par Madame D**, 1697;
- Мадам де Мюра: Histoires sublimes et allegoriques par Mme la comtesse D***, dediees aux fees modernes, 1699;
- Мадемуазель де ла Форс: Les Contes des Contes par Mademoiselle D***, 1697.
Мадемуазель Леритье никогда не ставила свое имя под произведениями, что привело к тому, что ее сказки были ошибочно приписаны Ш. Перро, ее дяде по материнской линии. Лишь в 1888 г. ее подлинное авторство было восстановлено [12, с. 47-48].
Ученые выдвигают несколько гипотез, объясняющих частую анонимность литераторов. Гипотезы социокультурного плана трактуют анонимность, или псевдонимику, как попытку автора-аристократа избежать осуждения современников за такое «недостойное» занятие как сочинительство или за обращение к «непрестижным» жанрам романа, сказки [13]. В гипотезе прагматического характера рассматривается желание писателей-сказочников следовать фольклорной традиции безымянности [14, с. 117].
Мы полагаем, что в отношении дам-сочинительниц наиболее вероятными могут быть приняты гипотезы социокультурного плана. Сословные предрассудки приводили к тому, что писательская деятельность (особенно если речь шла о «низких» жанрах - романах, сказках) вплоть до середины XVII в. считалась недостойным занятием для аристократических особ. Но и во второй половине века женская литературная продукция прежде всего была жанрово ограничена: «им <женщинам> позволяли писать только то, что им позволяли читать, а именно религиозные и морализаторские сочинения» [15,с. 423].
Произведения эпистолярного и мемуарного жанров также приветствовались, но читателями их должны были оставаться представители узкого круга, то есть близкие и знакомые. Письма, мемуарные записки, отчеты о путешествиях, зачитывались вслух в аристократических салонах, оставаясь недоступными для широкого читателя. Предполагаем, что публиковаться для женщин-писательниц значило не только оскорбить приличия, но и отказаться от своего знатного происхождения. Неслучайной, на наш взгляд, была практика того времени использования имен подставных лиц или анонимных публикаций с указанием издателями «особа высокого звания» (personne de qualite). Так, например, первый английский перевод сказки Мадам д'Онуа, опубликованный в 1691 г., вышел под заголовком «The HISTORY of ADOLPHUS, Prince of RUSSIA; And The Princess of HAPINESS» by a Person of Quality («ИСТОРИЯ АДОЛЬФА, принца РОССИИ; И принцессы CЧАСTЬЯ» написанная Особой высокого звания).
В условиях подобного негативного отношения к женскому сочинительству, салонное литературное творчество было призвано повлиять на читательскую аудиторию, изменить стереотип восприятия, существующий в отношении женщин-писательниц. По мнению М.М. Бахтина, всякое обычное, традиционное поведение, не нарушающее стандартных общественных норм, неизбежно обречено на кризис, так как любое реальное индивидуально-сознательное действие в определенной ситуации предполагает вольное или невольное отклонение от стереотипа [16]. Кризис ритуального поведения может выразиться в форме единичного отклонения, что расценивается как нарушение норм и осуждается, но может приобрести и более существенный характер в виде «регулярного отклонения от ритуала значительной части членов социума, свидетельствующем о необходимости изменения самого ритуала». В последнем случае кризис достигает наивысшей степени развития и влечет за собой необходимость планировать совместную деятельность в будущем. Речепорождение в такой ситуации носит, согласно И.В. Пешкову, «общественно вынужденный характер» [17, с. 58-61], оно максимально осознается «человеком действующим словом» (homo verbo agens) [18, с. 12] и становится в полной мере ответственным речевым поступком.
Активизация женского литературного творчества в конце XVII в., на наш взгляд, может быть расценена как совещательная ситуация общения (в терминологии И.В. Пешкова). В такой совещательной си- 393 -
туации отрицается старый ритуал и осваиваются новые способы общения участников коммуникации. Женский литературный салон позволил дамам-сочинительницам найти и реализовать свою авторскую идентичность, сформировать собственное дискурсивное сообщество и посредством волшебных сказок, созданных ими, повлиять на развитие французской литературы того периода. Постепенно произведения женщин-писательниц вышли из разряда литературной маргиналии и приобрели новый смысл, воплощенный в новой жанровой форме и нацеленный на определенное социальное воздействие.
Ссылки:
References (transliterated):
1. Storer M.E. La mode des contes de fёes (1685-1700), Un ёpisode Шёга^ de la fin du XVIIe siecle. Paris: Champion, 1928. Slatkine Reprints: Geneve, 1972.
2. Gibert B. Le baroque Шёга^ frangais. Paris: Armand Colin,
1997.
3. Касавин И.Т. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. СПб., 1999.
4. Там же.
б. См.: Касавин И.Т. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. СПб., 1999 ; Bourdieu P. Les Regles de l'art. Paris: Seuil, 1992 ; Maingueneau D. Le contexte de l’oeuvre НКЄгоігє. Enoncia-tion, ё^^т, sociёtё. Paris: Dunod, 1993.
6. Силантьев И.В. Газета и роман: риторика дискурсных смешений / отв. ред. Ю.В. Шатин. М., 2006.
7. Викулова Л.Г. Паратекст французской литературной сказки: прагмалингвистический аспект: дисс. ... д-ра фи-лол. наук. Иркутск, 2001.
8. Simonsen M. Le conte populaire frangais. Paris, 1981.
9. Касавин И.Т. Указ. соч.
10. Гронская О.Н. Немецкая народная сказка: язык и картина мира. Монография. СПб., 1998.
11. Викулова Л.Г. Указ. соч.
12. Storer M.E. La mode des contes de fёes (1685-1700), Un ёpisode Шёга^ de la fin du XVIIe siecle. Paris: Champion, 1928. Slatkine Reprints : Geneve, 1972.
13. См.: Дюлон К. От беседы к творчеству // История женщин на Западе: в 5 т. // Т. III: Парадоксы эпохи Возрождения и Просвещения / под общ. ред. Ж. Дюби и М. Перро; под ред. Н. Земон Дэвис и А. Фарж. СПб., 2008. С. 407-434 ; Чекалов К.А. Формирование массовой литературы во Франции XVII - первая треть XVIII века. М., 2008.
14. Marin L. Preface-image. Le frontispice des Contes-de-Perrault // Europe. 1990. P. 114-121.
1б. Дюлон К. Указ. соч.
16. Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. Ежегодник 1984-1985. М., 1986. С. 80-160.
17. Пешков И.В. Введение в риторику поступка: учебное пособие. М., 1998.
18. Там же.
1. Storer M.E. La mode des contes de fees (1685-1700), Un episode litteraire de la fin du XVIIe siecle. Paris: Champion, 1928. Slatkine Reprints: Geneve, 1972.
2. Gibert B. Le baroque litteraire frangais. Paris: Armand Colin,
1997.
3. Kasavin I.T. Migratsiya. Kreativnost'. Tekst. Problemy
neklassicheskoy teorii poznaniya. SPb., 1999.
4. Ibid.
5. See: Kasavin I.T. Migratsiya. Kreativnost'. Tekst. Problemy neklassicheskoy teorii poznaniya. SPb., 1999 ; Bourdieu P. Les Regles de l'art. Paris: Seuil, 1992 ; Maingueneau D. Le contexte de l’oeuvre litteraire. Enoncia-tion, ecrivain, societe. Paris: Dunod, 1993.
6. Silant'ev I.V. Gazeta i roman: ritorika diskursnykh smesh-eniy / ex. ed. Y.V. Shatin. M., 2006.
7. Vikulova L.G. Paratekst frantsuzskoy literaturnoy skazki:
pragmalingvisticheskiy aspekt: diss. ... d-ra fi-lol. nauk. Irkutsk, 2001.
8. Simonsen M. Le conte populaire frangais. Paris, 1981.
9. Kasavin I.T. Op. cit.
10. Gronskaya O.N. Nemetskaya narodnaya skazka: yazyk i kartina mira. Monograph. SPb., 1998.
11. Vikulova L.G. Op. cit.
12. Storer M.E. La mode des contes de fees (1685-1700), Un episode litteraire de la fin du XVIIe siecle. Paris: Champion, 1928. Slatkine Reprints : Geneve, 1972.
13. See: Dyulon K. Ot besedy k tvorchestvu // Istoriya zhenshchin na Zapade: in 5 vols. // Vol. III: Paradoksy epokhi Vozrozhdeni-ya i Prosveshcheniya / under general ed. of J. Dyubi and M. Perro; ed. by N. Zemon Devis i A. Farzh. SPb., 2008. P. 407-434 ; Chekalov K.A. Formirovanie massovoy literatury vo Frantsii XVII - pervaya tret' XVIII veka. M., 2008.
14. Marin L. Preface-image. Le frontispice des Contes-de-
Perrault // Europe. 1990. P. 114-121.
15. Dyulon K. Op. cit.
16. Bakhtin M.M. K filosofii postupka // Filosofiya i sotsiologiya
nauki i tekhniki. Ezhegodnik 1984-1985. M., 1986.
P. 80-160.
17. Peshkov I.V. Vvedenie v ritoriku postupka: textbook. M.,
1998.
18. Ibid.
