CC BY
103
СОВРЕМЕННАЯ ФИЛОСОФИЯ ПРАВА: ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКАЯ И РУССКАЯ ТРАДИЦИИ ИССЛЕДОВАНИЯ
В.В. Попов, В.Г. Семенова СМЫСЛ КАК ФИЛОСОФСКАЯ И ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ КАТЕГОРИЯ
Проблема смысла - одна из старейших в науке. Постоянство, с каким смысл на протяжении многих столетий занимает позицию до конца не познанного явления, заставляет исследователей вновь и вновь возвращаться к рассмотрению особой природы этого феномена. Как справедливо отмечает А.М. Камчатнов, «ошибочно думать, что категория смысла является очевидной и тем более простой, ошибочно думать, что смысл возникает сам собой -из изучения языковой эмпирии. Мы всегда находим только то, что ищем, и если мы видим в фактах тот или иной смысл, то только потому, что осознанно или, чаще, неосознанно пользуемся той или иной теорией смысла» [ 1, с. 65].
Слово смысл широко употребляется в философских и лингвистических исследованиях последних лет. Хотя о природе смысла и имеется огромная литература, вопрос этот справедливо считается до сих пор одним из наиболее сложных и запутанных. Успешному изучению этой проблемы мешает также и то, что как философы, так и лингвисты, вкладывают в данное понятие различное содержание. Поэтому можно с полным основанием сказать, что путь к последовательно философской и лингвистической интерпретации этого, до сих пор сложного и многостороннего, феномена пройден лишь только частично. Следовательно поставим вопрос: что такое смысл? Вопрос этот, разумеется, далеко не простой, и от того, какой ответ на него дается, зависит главное - постановка проблемы и пути ее решения. В связи с этим проанализируем наиболее интересные, с нашей точки зрения, подходы, предложенные философами, логиками и лингвистами, к изучению содержания понятия «смысл».
Согласно данным «Большого энциклопедического словаря», смысл - «идеальное содержание, идея, сущность, предназначение, конечная цель (ценность) чего-либо, например: смысл жизни, смысл истории и т.д.; целостное содержание какого-либо высказывания, несводимое к значениям составляющих его частей и элементов, но само определяющее эти значения, например: смысл художественного произведения и т.п.; в логике, в ряде случаев в языко-
знании - то же, что значение» [2, с. 370]. В «Толковом словаре русского языка» у слова смысл отмечено три значения: «1. Содержание, значение чего-нибудь, постигаемое разумом. Понять смысл происходящего. Смысл выступления ясен. Смысл слова (его значение). 2. Цель, разумное основание чего-нибудь. В этом поступке нет смысла. Жизнь получила новый смысл. 3. В некоторых сочетаниях: разум, разумность. Здравый смысл. Действовать со смыслом. Нет смысла (не вижу смысла) в таком решении» [3, с. 762].
Академик Ю.С. Степанов приравнивает смысл слова к понятийной части его значения, для В.В. Иванова смысл имени есть его концепт, Т.П. Ломтев определяет смысл как набор признаков, с помощью которого выделяется или определяется данный предмет, Д.Н. Шмелев - как внеязыковое, предметное содержание, а Н.Ф. Алефиренко - как актуализированное в речи языковое значение в сочетании со всевозможными видами неязыкового содержания. По В.А. Звегинцеву,смысл - целостное, монолитное образование, не делимое на составные части, А.В. Бон-дарко же, напротив, считаетсмысл таким целостным образованием, в составе которого возможно выделение минимальных смысловых элементов, между которыми устанавливаются структурные связи и отношения. Смысл, по образному выражению американского психолога М.Б. Крилмана, «...подобно загадочной Золушке, остается по-прежнему нераспознанным и неуловимым. Возможно, что одна из трудностей здесь кроется в том, что разные поклонники этой Золушки представляют ее каждый по-своему, и ее многоликость увлекает их на поиски ее различных проявлений... Одни сосредоточивали свое внимание на ее интеллектуальных качествах, другие же воображали ее чувствительной и эмоциональной. Были и такие, кто, смирившись с окутывающей ее тайной, заранее согласились, что... она по сути своей недоступна и непонятна» [4, с. 43]. Какую бы метафору здесь ни использовать, какие бы эпитеты ни наращивать, очевидно, что смыслу приписываются самые различные функции и дается весьма разностороннее толкование его природы.
Трудно предположить, почему так происходит: в силу того, что понятие смысла включает в себя широкий круг различных явлений: от смысла жизни до смысла «знакового выражения», которые также решаются различно, или потому, что оно связано с традиционной для философских и логических исследований оппозицией «истина-ложь», или в силу того, что «смысл характеризуется нечеткостью, вариативностью, изменчивостью, субъективностью, вследствие чего он практически неформализуем и, что самое главное, он плохо поддается непосредственному наблюдению» [5].
Итак, мы имеем дело с многоплановой проблемой, предстающей перед нами в разных аспектах и функциях. Становится также очевидным, что проблема смысла пересекается со многими другими, не менее сложными, проблемами, одной из которых является проблема значения. И смысл, и значение отвечают за «содержание, важность, значительность, роль чего-либо». Смысл и значение имеют общие предикаты: значение (смысл определяется, устанавливается, выявляется, описывается, утрачивается); в смысл (в значение вдуматься, вникнуть); о смысле (о значении чего-либо узнать, спросить ); от смысла (от значения чего-л. (что-либо зависит) и т.д. Смысл и значение часто употребляются в пределах одной фразы: Пожатие руки, его взгляд, голос - все для нее имело значение, сокровенный смысл (Борзенко).
Смысл переводится с английского meaning как «значение», вследствие чего данные термины рассматриваются как синонимичные. В «Кратком словаре по логике» под редакцией Д.П. Горского говорится, что смысл в повседневной речи - синоним значения [6, с. 173]. «Русский синонимический словарь» К.С. Горбачевича дает следующий ряд синонимов к слову смысл: смысл - значение - толк [7, с. 371-372]. Между смыслом и значением, однако, есть существенные отличия. И если для обозначения какого-либо явления употребляются разные термины, то следует, что они фиксируют в нем какие-то специфические, чем-то отличающиеся друг от друга стороны, а поэтому всякое различение имеет свое (пусть не всегда осознанное) основание. В силу этого положение о полной тождественностисмысла и значения не может быть научно оправданным.
Первым, кто предложил различать понятия значение (Bedeutung, обозначаемый предмет) и смысл (Sinn, информация, знания о предмете), был Г. Фреге. Важность их разграничения, по мнению Г. Фреге, связана с тем, что имя (знак) выражает смысл и обозначает, называет предмет («значение», по Г. Фреге). Г. Фреге, таким образом, исходит из того, что два разных знака могут указывать на один и тот же предмет. Каждому знаку, по Г. Фреге, дол-
жен соответствовать не только тот или иной предмет («значение»), но и определенный смысл, т.е. то, как этот предмет понимается, тот способ, каким имя обозначает предмет. В этой связи знак (слово, словосочетание) может мыслиться не только в связи с обозначаемым, т.е. с тем, что можно было бы назвать денотатом знака, с вещью, которую этот знак обозначает, но и с тем, что Г. Фреге называет смыслом знака, призванным отображать способ представления, обозначаемого данным знаком. Семантика знака в концепции Г. Фреге рассматривается на двух уровнях - денотативном (референционном) и сигнификативном, причем денотатом знака называется класс обозначаемых им фактов, а, соответственно, сигнификатом - общие признаки всех фактов этого класса. Возможно, таким образом, денотативное тождество знаков при их сигнификативном различии. Один и тот же предмет мира может быть дан нам разными способами, рассмотрен в различном смысле. Взаимосвязь мысли с истинностным значением, создавая семантику предложения, открывает путь к познанию действительности.
Как отмечает О.В. Кондрашова, «значение и смысл могут быть противопоставлены как общее и частное, абстрактное и конкретное, объективное и субъективное, виртуальное и реальное, имплицитное и эксплицитное. Но эти противопоставления условны, так как значение входит в смысл как основная его часть (невозможен смысл, оторванный от значения)...» [8, с. 32]. Думается, что оптимальная точка зрения по этому спорному вопросу, разводящая все-таки смысл и значение, была высказана И.Ю. Абелевой: «В отличие от значения, которое заранее определено, смысл нельзя знать заранее. До него надо доискаться, докопаться, его надо угадать как информацию о вещах неназванных через вещи названные, как незнакомое в знакомом. Ибо смысл присущ лишь данному высказыванию, и никакому другому, даже если другое лингвистически оформлено так же. Например, значение предложения "Завтра будет проливной дождь" знают все носители русского языка и для всех них оно одинаковое. Более того, в своей жизни они и говорили, и слышали его бесчисленное множество раз. Однако вне конкретных условий его использования, вне "переплавки" его в фразу, оно не имеет еще конкретного смысла. Смысл же, вносимый человеком в данную фразу, в разных коммуникативных ситуациях будет каждый раз иной: в одном случае - это бурная радость тому, что долгожданное событие завтра наконец-то свершится; в другом - легкое огорчение из-за того, что намеченная на завтра поездка за город, возможно, не состоится; в третьем - успокоенность тем, что завтрашний день не предвещает резких перемен в жизненных планах. и т.д. и т.п.» [9,
с. 116-117]. В заключение И.Ю. Абелева поясняет, что «если бы мы руководствовались в своих коммуникативных поступках не смыслом, а значением, мы уподобились бы запрограммированным роботоподобным существам, лишенным всякой индивидуальности. Значение же можно заложить в электронно-вычислительную машину, что сплошь и рядом делается... компьютеризировать же смысл - нет и нет! Ибо вопрос о смысле затрагивает самое личное в человеке - выбор, подсказываемый часто интуицией, которая чужда самой совершенной машине» [9, с. 117].
Интерес современных западных философов к проблеме смысла связывается главным образом с глубоким анализом логической структуры языка, тождественной, по их мнению, логической структуре мира. Успешность разрешения сформулированной таким образом проблемы связывается с осознанием того факта, что только через язык становится возможной связь человека с миром. Уже в 1918 году в своей «Философии логического атомизма» Б. Рассел, считающий, что традиционные проблемы метафизики - это псевдопроблемы, которые следует не решать, а отбрасывать как лишенные научного смысла, высказывается довольно категорично: «Я думаю, что практически вся традиционная метафизика наполнена ошибками, обусловленными плохой грамматикой, и что почти все традиционные проблемы метафизики и ее традиционные результаты. обусловлены неспособностью провести определенные виды различий в том, что мы называем философской грамматикой.» [10, с. 96]. Как видим, этот достаточно радикальный взгляд тесным образом связан с искоренением метафизики из научного мышления и полным сведением философии к философии языка, точнее, к логике языка, логическому его анализу. Свою философию он называет логическим атомизмом, имея в виду установку на то, чтобы разложить процесс познания на простейшие, далее не делимые единицы - логические атомы. Он подчеркивает: «Моя логика атомистична. Отсюда атомистична и моя метафизика. Поэтому я предпочитаю называть мою философию "логическим атомизмом"» [10, с. 44]. Новым у Б. Рассела оказывается, прежде всего, то, что он проводит принципиальные различия между собственными именами и определенными дескрипциями. Дескрипции - это описания, которые Б. Рассел представляет как пропозициональные функции - Р (х) По его убеждению, такие выражения только по-видимости являются именами реальных сущностей, а на самом деле они - только описания. Под дескрипциями Б. Рассел имеет в виду имена нарицательные и именные словосочетания типа человек, этот человек, каждый человек, любой человек, теперешний ко-
роль Англии, нынешний король Франции, центр солнечной системы в первое мгновение ХХвека, вращение Земли вокруг Солнца, вращение Солнца вокруг Земли и др. Такие выражения следует считать обозначающими (именующими) в силу своей формы. Например, общее имя «человек» обозначает «х, который есть человек». Имя «человек» (а man) обозначает не многих людей, а неопределенного человека. Общие имена рассматриваются им как аналоги переменных формализованных языков логики. На место х можно подставить имя конкретного индивида и тогда получить «Иванов есть человек».
Общие имена, по Б. Расселу, не обозначают что-либо конкретное, а описывают. Если они называют один вполне определенный предмет (ср.: теперешний король Англии), то денотативные фразы являются определенными (единичными, индивидными) дескрипциями формы^ so-and-so. Последние, имея значение, могут не относиться ни к какому реальному предмету (ср.: нынешний король Франции). Большинство денотативных фраз допускает отнесенность к разным предметам (ср.: человек, цветок). Такие знаки являются неопределенными дескрипциями и имеют форму а so-and-so. Определенные дескрипции отличаются от неопределенных только импликацией единичности референта.
Природа определенных дескрипций двойственна. Имея смысл, они, подобно собственным именам, относятся только к одному предмету. Говоря, например, отец Карла II, мы не только утверждаем, что х имеет определенное отношение к Карлу II, но и что ничто другое не находится к Карлу IIв таком же отношении. Иными словами, «если у - отец Карла II, то у тождественен х». Следует отметить, что разработанная Б. Расселом теория дескрипций сыграла важную роль в философии и науке ХХ века.
Дж. Мур опирается на идеи Б. Рассела, но рассматривает их в несколько ином ракурсе, делая упор на аргументированные возможности естественного языка. Именно с Дж. Мура начинается постепенный переход от анализа математических и логических структур к исследованию реального функционирования обыденного языка. Он пытается дать чисто языковое обоснование мысли о том, что понятие существования не содержит указания на атрибут субстанции. В этой связи его внимание привлекают некоторые различия в поведении английского глагола to exist «существовать» и глаголов, обозначающих предицируемые предмету признаки. Так, например, субъект глагола to exist в отличие от субъекта прочих глаголов не допускает многих кванторов. Предложение All tame tigers exist«Все ручные тигры существуют» лишено смысла, в то время
как высказывание All tame tigers growl «Всеручные тигры рычат» вполне осмысленно. Незначимо также отрицательное суждение Some tame tigers don 't exist «Некоторые ручные тигры не существуют», притом что предложениеS,ome tame tigers don't growl «Некоторые ручные тигры не рычат» наделено значением. Предложение Some tame tigers growl утверждает, что «пропозиция "х есть прирученный тигр и х рычит" истинна более, чем при одном значении переменной». Между тем высказывание Some tame tigers exist утверждает только следующее: «пропозиция "х есть прирученный тигр " истинна более чем при одном значении переменной». Это различие в логической интерпретации совершенно аналогичных по форме предложений объясняется не тем, что высказывание Это ручной тигр, и (он) существует совершенно эквивалентно высказыванию Это ручной тигр, а скорее тем, что высказывание Это существует не выражает вообще никакой пропозиции. Между тем такие предложения, как Это ручной тигр, и (он) рычит, Это (животное) рычит, осмысленны. Дж. Мур приходит к выводу о том, что, если, говоря, что понятие существования не составляет предиката, который может занять место других предикатов, имеют в виду указанные различия в языковом поведении глагола to exist и других глаголов, то такое утверждение справедливо.
Идеи Б. Рассела о структуре мира как отражении нашего способа говорения о нем перекликались с концепцией языка, развиваемой Л. Витгенштейном, который придавал большое значение решению основных философских проблем через призму отношения языка и мира, и в этой связи отмечал: «Границы моего языка означают границы моего мира. Логика заполняет мир; границы мира суть и ее границы» [11, с. 56]. Это высказывание служит основанием для рассуждений о постулируемой им идее солипсических «границ языка» (limits of language). Эта мысль Л. Витгенштейна может получить иную интерпретацию в контексте его же высказываний о логической структуре мира, изоморфной структуре языка, о гармонии между языком и реальностью и о метафизическом соответствии между ними. В своем знаменитом «Логико-философском трактате» Л. Витгенштейн формулирует такие афоризмы: «1. Мир есть все то, что имеет место. 1. 1. Мир есть совокупность фактов, а не вещей. 1. 13. Факты в логическом пространстве суть мир. 1. 2. Мир распадается на факты. 2. 01. Атомарный факт есть соединение объектов (вещей, предметов). 2. 011. Для предмета существенно то, что он может быть составной частью атомарного факта. 2. 0272. Конфигурация объектов образует атомарный факт. 2. 03. В атомарном факте объекты связаны друг с другом подобно звеньям цепи» [11, с. 31-34].
Мнение Л. Витгенштейна относительно того, что язык соотносится только с фактом (очевидно, через предикатно-аргументную структуру предложения) и с объектом (через слово - имя), но не соотносится с миром в целом, критикуется многими учеными. По-видимому, это обстоятельство в значительной мере (конечно, наряду с другими факторами) привело к тому, что субъектно-предикатная структура предложения была отодвинута в тень лингвистами, явно или скрыто ориентирующимися на аналитическую философию. Теоретик языкознания В.С. Юрченко полагает, что язык отражает действительность на трех уровнях: на уровне мира в целом (универсум), на уровне факта (ситуация), на уровне объекта (вещь) и обращает внимание на то, что внеязыковая действительность представляет собой иерархию данных уровней: мир состоит из фактов, а факт состоит из объектов. По мнению В.С. Юрченко, отношение языка к действительности идет по следующим трем направлениям: «Мир в целом отражается в субъектно-предикатной структуре грамматического предложения: свернутой и развернутой. Факт (ситуация) отражается в предикатно-аргументной структуре лексико-грамматического предложения. Объект (вещь) отражается в лексической единице языка - в слове (имени)» [12, с. 145].
По разумению Л. Витгенштейна, весь язык - это полное описание всего, что есть в мире. В языке простые факты описываются простыми предложениями, являющимися простейшими языковыми единицами. Сложным же фактам соответствуют сложные предложения. Только таким образом представленный язык, по его мнению, целиком подчиняется законам логики и поддается формализации. Все предложения, нарушающие законы логики или не относящиеся к наблюдаемым фактам, считаются ученым бессмысленными. Так, бессмысленными, по его утверждению, оказываются предложения этики, эстетики и метафизики. Л. Витгенштейн отнюдь не намеревался тем самым лишить значимости области, которые его самого волновали чрезвычайно, но бесполезность в них языка утверждал в афористической форме: «О чем нельзя говорить, о том следует молчать».
С середины 1930-х гг. круг проблем философии очерчивается предельно ясно - научный анализ языка. Иначе говоря, общие представления человека о мире задаются языком, его структурой. По мнению представителей Венского кружка, философские проблемы возникают в результате непонимания языка и, следовательно, его неправильного употребления, поэтому для их решения достаточно описать фактическое употребление языка, связанное с этими проблемами. Как чисто языковые рассматриваются ими и проблема человеческого знания во-
обще, и вопрос об его истинности, в частности.
Таким образом, именно в это время происходит постепенное сближение логики с лингвистикой в ряде новых областей исследования, в результате чего лингвисты для описания различных языковых явлений все чаще используют такие понятия современной логики, как референция, импликация, пресуппозиция, функция, предикат и многие другие. Любопытно отметить, что, начиная с последней трети XIX в. до 30-40-х гг. ХХ в., связи лингвистики с логикой все более ослабевали именно в силу того, что суть этих связей полагалась только в сходстве содержания логических форм мышления и форм языка. Лишь только с 30-х годов XX века эти две науки постепенно стали сближаться. Первоначальной основой новых связей послужило понимание языка «как формы». При всей ограниченности такого подхода именно он снова после перерыва привел лингвистику в соприкосновение с логикой вследствие того, что теперь уже обе науки понимались как «науки о форме» и обнаруживали благодаря этому большие сходства в методе [13, с. 34].
Философская позиция Л. Витгенштейна, относящаяся ко второму периоду его творчества, существенно отличалась от его прежней позиции. Если вначале Л. Витгенштейн исходил из того, что язык так или иначе отражает действительность, то в последующем основным тезисом лингвистической философии становится противоположное утверждение о том, что язык вообще не отражает действительности. Логический анализ сменяется анализом «грамматики», которая меняется в зависимости от конкретных ситуаций или «языковых игр».
Язык уподобляется Л. Витгенштейном игре, высказывание же понимается им как ход в этой игре, удовлетворяющий определенным конвенциональным правилам и вместе с тем связывающий «слово» и «дело», между которыми, как подчеркивал Л. Витгенштейн, существует поразительная согласованность. Общим местом в «Философских исследованиях» Л. Витгенштейна стало утверждение о том, что слова означают лишь то, что они означают в данной «языковой игре». Л. Витгенштейн писал об этом: «Весь процесс употребления слов в языке можно представить. в качестве одной из. игр. Я буду называть эти игры "языковыми играми".» [14, с. 227]. Под языковыми играми он понимал все виды пользования языком: «Процессы наименования камней и повторения слов за кем-то также можно назвать языковыми играми. "Языковой игрой" я буду называть также единое целое: язык и действия, с которыми он переплетен» [14, с. 227].
Для того, чтобы выяснить, по Л. Витгенштейну, имеет ли предложение смысл, его необходимо разбить на элементарные части, соответствующие ато-
марным фактам мира и обозначающие границы нашего языка, границы смысла. Именно тогда все осмысленные предложения, по его мнению, могут рассматриваться как функции истинности элементарных предложений. Поскольку «предложение -образ действительности», постольку границы осмысленного языка определяются тем, какие объекты даны в мире.
Исходным пунктом размышлений Л. Витгенштейна является вывод о том, что в понимании и объяснении смысла языковых выражений необходимо обратиться к их употреблению. Как считает Р.И. Па-виленис, с одной стороны, этот момент - чрезвычайно важный, но, с другой стороны - абсолютизированный, поскольку так называемое употребление языковых выражений требует учета контекста их использования и обязывает рассматривать языковую деятельность как осмысленную лишь тогда, когда она подчинена определенным правилам. При таком понимании концепции «смысла как употребления» Л. Витгенштейна, как отмечает Р.И. Павиленис, осмысленность языкового выражения не следует отождествлять с правильностью его употребления, а учитывать прагматический фактор контекста употребления языкового выражения [15, с. 29-30].
Параллельно с Л. Витгенштейном философы Оксфордского и Кембриджского университетов (Дж. Остин, Г. Райл, Дж. Уиздом, Ф. Вайсман и др.) разрабатывали другие варианты анализа естественного языка. Проблемы общей философской значимости они решают на основе анализа узких и частных проблем языка и ищут опоры в естественном языке, рассматриваемом в момент его функционирования в естественной ситуации общения.
Вполне естественно появление разных определений смысла в зависимости от принятого тем или иным автором «угла зрения», что объясняет отсутствие на сегодняшний день единой общепринятой дефиниции того, что следует понимать под смыслом. Все сказанное свидетельствует о том, что эта проблема требует дальнейшего изучения, так как она весьма обширна и связана со многими другими проблемами, поэтому для ее решения необходимо привлечение значительно большего количества фактов, чем это делалось ранее.
Даже небольшой экскурс в историю науки о смысле показывает, какое богатство идей и концепций накопилось в трудах философов, логиков и лингвистов. Авторы имеющихся концепций смысла акцентируют внимание на различных аспектах его специфики.
И еще одно обстоятельство, на котором хотелось бы остановиться. В новой теоретической ситуации становится вполне очевидным объединение дисциплин, которые так или иначе занимались аналогич-
ными или близкими проблемами, в одну, общую. Известно, что тесные связи между философией и социологией привели к становлению такой науки на стыке, как социальная философия. К числу дисциплин такого рода относятся биофизика, биохимия, лингвокультурология и т.п. Обсуждая вопрос о месте языкознания в философии, важно отметить, говоря словами В.С. Юрченко, что «языкознанию в системе наук принадлежит особое место. Это не только наука о Языке, но и наука о Вселенной. Формируясь на линейной оси реального времени, язык становится зеркалом сущности бытия» [12, с. 15]. По мнению Г. Хармана, «изучение языка - это некий косвенный путь изучения познания» [16, с. 41]. Включение в сферу философии лингвистики, как мы полагаем, определяется рядом критериев. Главный из них - значение полученных выводов в этой области. В освещении данной проблемы может быть отмечен следующий аспект: что может дать анализ естественного языка в решении философских проблем. Немалое значение имеет такой внешний и формальный критерий, как выделение в самостоятельную научную дисциплину философии языка. По сути говоря, в современных условиях вновь остро зазвучал вопрос о границах философии.
Литература
1. Камчатнов А.М. История и герменевтика славянской Библии. М., 1998.
2. Большой энциклопедический словарь: В 2 т. / Под ред. А.М. Прохорова. М., 1991. Т. 2.
3. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1993.
4. Гусев С.С., Тульчинский Г.Л. Проблема понимания в философии. М., 1985.
5. Новиков Л.А. Смысл: семь дихотомических признаков // http://www. teneta.rinet.ru.
6. Краткий словарь по логике / Под ред. Д.П. Горского. М., 1991.
7. Горбачевич К.С. Русский синонимический словарь. СПб., 1996.
8. Кондрашова О.В. Семантика поэтического слова (функционально-типологический аспект): Дис. . докт. филол. наук. Краснодар, 1998.
9. Абелева И.Ю. Речь о речи. Коммуникативная система человека. М., 2004.
10. Рассел Б. Философия логического атомизма. Томск, 1999.
11. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат // Философские работы. М., 1994. Ч. 1.
12. Юрченко В.С. Философия языка и философия языкознания: Лингвофилософские очерки. М., 2005.
13. Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. М., 2005.
14. Витгенштейн Л. Философские исследования // Языки как образ мира. М., 2003.
15. Павиленис Р.И. Проблема смысла: современный логико-философский анализ языка. М., 1983.
16. Кубрякова Е.С. Начальные этапы становления когнитивизма: Лингвистика - психология - когнитивная наука // Вопросы языкознания. 1994. № 4.
Л.В. Шилкова
ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ НЕКЛАССИЧЕСКОЙ И ПОСТНЕКЛАССИЧЕСКОЙ РАЦИОНАЛЬНОСТИ В ПОНИМАНИИ ПРАВА
Типы рациональности, преобладающие в ту или иную эпоху в истории человечества, становились познавательными установками также и в изучении правовых феноменов общества. Современные ученые обосновывают факт существования трех основных типов миропонимания и, соответственно, типов рациональности: классический, неклассический, постнеклассический [1; 2; 3; 4]. В соответствии с этим можно выделить и три основных типа рациональности в понимании права: классический, неклассический и постнеклассический.
Классическая рациональность в понимании права коррелирует с классическим типом научной рациональности, основы которого были заложены греческой философией и наукой и развиты в эпоху Нового времени. Классическая наука выстроена на
присущих только ей постулатах: идеалом научного познания является построение объективной картины мира; объективность научного знания достигается исключением из познавательной деятельности как познающего субъекта, так и познавательных процедур; субъект познания является суверенным началом, дистанцированным от изучаемого мира, со стороны наблюдающим и экспериментирующим с объектом познания; изучаемый объект понимается как локальный устойчивый механизм, позволяющий выявить законы его существования путем многократных экспериментов.
Независимо от того, что является изучаемым объектом в поиске сущности права - существующие общественные условия (концепции Г. Гуго, Ф.К. Са-виньи, Г.Ф. Пухты, К. Маркса и др.), или свобод-
