CC BY
95
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 3
ФИЛОСОФИЯ
3
издается с 1991 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,3 рефераты 95.03.001-95.03.052
МОСКВА 1995
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
9^5.03.047. СОКУЛЕР 3. А. ЛЮДВИГ ВИТГЕНШТЕЙН И ЕГО МЕСТО В ФИЛОСОФИИ XX В.: Курс лекций — Долгопрудный Аллегро-Пресс, 1994 .— 173 с.
Предлагаемое издание представляет собой курс лекций, посвященный одному из крупнейших философов XX в. Людвигу Витгенштейну (1889-1951). Несмотря на свою огромную популярность на Западе, этот философ до сих пор недостаточно известен у нас. Монография 3. А. Сокулер, изданная при финансовой поддержке международного фонда "Культурная инициатива", может рассматриваться как учебное пособие для студентов, изучающих историю современной философии, и для всех тех, кто просто интересуется ею и пытается разобраться с отдельными философскими концепциями самостоятельно.
Книга состоит из семи лекций, после каждой из которых приводится список вопросов, позволяющих проконтролировать понимание изложенного. В конце книги кроме списков рекомендуемой и дополнительной литературы предлагается также перечень примерных тем экзаменационных сочинений.
Изучение творчества Л. Витгенштейна автор начинает с его раннего труда — "Логико-философского тракта". Данное сочинение обычно характеризуется как один из программных текстов аналитической философии, в котором представлен метод логического анализа и сформулирована доктрина логического атомизма. Родоначальниками аналитической философии принято считать Бертрана Рассела и Готло-ба Фреге Сам Витгенштейн в предисловии к тракту указывал, что именно их работы оказали огромное влияние на становление его идей и подтолкнули к созданию собственного трактата В лекции второй "Формирование философской программы логического атомизма" читатели имеют возможность ознакомиться с важнейшими элементами философских подходов Рассела и Фреге для того, чтобы в дальнейшем (в ходе ознакомления с последующими лекциями — частями книги) самостоятельно судить, насколько оригинально двигался сам Витгенштейн при осмыслении различных вопросов.
Немецкий математик и логик Готлоб Фреге, занявшись преобразованием логики, убедился в том, что ничего перестроить в ней не удастся, если не будет проведен точный анализ языка и значения языковых выражений В связи с этим он попытался прежде всего ответить на во 20*
прос, как соотносятся слова с тем, что они обозначают. Для решения ряда затруднений, возникающих при истолковании языковых выражений, было введено различение их значения и смысла. "Значение есть именуемый объект (иногда употребляют термины "денотат", "референт"), а смысл — это то содержание, которое вкладывается в данное имя, та информация, которую оно несет... Смысл как бы задает путь, которым можно прийти к значению. Но он ничего не говорит о том, есть у имени значение или нет. Этот вопрос требует фактического прояснения" (с. 23).
Будучи сам математиком, Фреге обратился к исследованию языка и логики главным образом для того, чтобы найти надежное основание математики. Языковую структуру оН стал рассматривать по аналогии со структурой математических выражений, которые, в свою очередь, пытался переосмыслить в соответствии с логическими понятиями и принципами. Фреге сформулировал программу логицизма, которой в дальнейшем придерживались практически все логические позитивисты. Согласно ей, все истины математики суть частные случаи логических истин, поэтому нужно заново определить все математические понятия на базе логических понятий и показать, что для доказательства математических теорем не требуется никаких других аксиом, кроме логических. Для реализации этой программы Фреге перестроил формальную логику, дал первую полную систему аксиом пропозиционального исчисления, ввел кванторы.
Подход Фреге был развит Расселом, который разработал концепцию логического атомизма. Логические атомы — это та последняя данность, к которой приходит логический анализ и которые оказываются далее с его помощью неразложимы. Концепция логического атомизма является одновременно и логической, и метафизической. Как логик, Рассел рассматривает структуру совершенного языка, а как метафизик, он утверждает, что такую же структуру имеет и реальнось. Так, Рассел предлагает исходить как из самоочевидного допущения, что в мире есть факты и что мы формируем суждения относительно этих фактов и высказываем их в предложениях. Факт — это то, что может быть выражено предложением. Можно также сказать, что факт — это то, что делает предложение истинным или ложным. Сами же факты не истинны и не ложны. По аналогии с тем, как в логике выделяются частные и общие, положительные и отрицательные предложения, Рассел классифицирует также и факты. Таким образом, реальность, описываемая сквозь призму логических различений, сама оказывается отражением метода логического анализа.
Специфика данного метода состоит в следующем. Он основан на том, что имеющее выражение заменяется на описание. "Вместо того, чтобы спорить, существуют ли, и если да, то в каком смысле,
числа, множества и прочие математические объекты, Рассел строит заменяющие их определения — описания известных свойств и отношений. Затем во всех предложениях, в которых встречаются выражения для чисел и множеств, производится замена их на соответствующие описания" (с. 30). Смысл данного метода демонстрируется в книге на примере рассмотрения предложения "Пегас никогда не существовал" Понимание данного предложения требует понимания входящих в него простых имен. Однако невозможно понять значение имени "Пегас", поскольку он никогда не существовал и никто не знает, что это такое. В результате проведенного логического анализа становится очевидным, что Пегас не является конституентой предложения, поскольку в реальных фактах нет соответствующей данному имени конституенты. Это не имя, а замаскированная дескрипция, или пропозициональная функция: Конь (х) и Крылат (х). Говорить и спорить о существовании Пегаса является, как показывает Рассел, бессмысленным делом, так как "никогда не существовал такой х, что Конь (х) и Крылат (х) и х является единственным объектом, которой одновременнА является Конем и Крылат" (цит. по с. 31). Метод логического анализа использовался Расселом в первую очередь как метод устранения дескрипций, лежащих в основе многих неразрешимых споров относительно существования Бога, Абсолюта, Субъекта и прочих метафизических сущностей. Рассел предложил свой способ решения извечных философских проблем, показав, что они связаны с недостатками традиционной логики.
Ранний Витгенштейн работал над теми же вопросами, что и Рассел. "Логико-философский трактат" стал классическим выражением доктрины логического атомизма (третья лекция "Логическая утопия раннего Витгенштейна" посвящена непосредственно "Трактату"). Тем не менее уже с самого начала позиция Витгенштейна существенно отличалась от позиции Рассела, Витгенштейн стремится: а) найти иное обоснование процедуры логического анализа; б) расширить сферу применения аналитического метода и соотнести его с "вечными" вопросами (о смысле жизни, о доброте и зле, о смерти и бессмертии и т. д.); в) провести более жесткое и последовательное разделение логических и фактуальных рассуждений; г) разрешить ряд логических затруднений, касающихся оснований математики.
Первый афоризм "Трактата" звучит так: "Мир есть все то, что имеет место" [1] (цит. по: с. 35). Понять то, о чем говорится в "Трактате" в целом, будет невозможно, если читающий его пропустит, не заметит и не поймет первого слова — слова, задающего то логическое пространство, в котором производятся все дальнейшие понятийные различения и построения. Поэтому первая часть третьей лекции, в которой анализируется "Трактат", посвящена реконструкции и огшса
нию структуры витгенштейновского "мира". Эта структура выглядит следующим образом: "мир распадается на факты; факты состоят из ситуаций; ситуации суть комплексы объектов. Но, что же можно сказать об объектах? Разлагаются ли они в свою очередь на более простые составляющие? Нет. "Объект прост" [2.02]. Объект — это последний предел анализа, подлинный "логический атом" (с. 37). "Мир", о котором говорит Витгенштейн, располагается не в физическом, а в логическом пространстве. Он разлагается по правилам, задаваемым априорными категориальными структурами, а также в соответствии с языковыми нормами и принципами. Между элементами языка и элементами реальности существует простое, однозначное соотношение, обеспечивающее саму возможность языковой деятельности и понимания языковых выражений. Многие интерпретаторы ошибочно истолковывали "простые объекты" Витгенштейна как чувствительные данные. Другие (в основном советские) исследователи критиковали Витгенштейна за то, что в своем стремлении описать мир с логической точки зрения он якобы скатился до крайней субъективистской позиции. Автор книги показывает, что в обоих случаях интерпретаторы упускали из виду предмет исследования Витгенштейна и в силу этого произвольно накладывали на "мир" "Трактата" чуждые ему схемы, взятые из других философских систем. Цель Витгенштейна, — показать, как работает наш язык, описывающий мир сквозь призму логической необходимости и представляющий его в форме образов. Непосредственно данному вопросу посвящена вторая часть третьей лекции "Язык как образ реальности". Образ, по Витгенштейну, есть изоморфное отображение факта, модель реальности. Но если факт есть сочетание простых объектов, то модель есть сочетание элементов образа. "Элементы образа являются представителями объектов реальности, а само соотношение элементов образа изображает соотношение объектов в факте" (с. 41). Образ имеет смысл. Это и есть сам факт, представляемый образом. Но образ не обязательно соответствует реальности, он может ей и не соответствовать, и тогда он будет ложным. Примечательно также, что в "Трактате" нет субъекта, понимающего смысл. Смысл существует как бы сам по себе, а логика заменяет здесь субъекта, устанавливающего соответствия между образами и фактами.
Одной из разновидностей образов является мысль. Она есть "логический образ факта" [3] (цит. по: с. 43). Получив чувственно воспринимаемую форму, мысль становится предложением. "Предложение, таким образом, это некий знак, видимый или слышимый, плюс проективное отношение, связывающее его с изображаемым фактом" (с. 43). Совокупность же предложений собственно и образует язык
Предложение является одной из центральных категорией в "Трактате" Именно она организует и замыкает в единую языковую структу-
ру прочие элементы языка, являющиеся в то же самое время и элементами предложения. Пытаясь найти более убедительное, ежели у Рассела, обоснование метода логического анализа, Витгенштейн начинает трактовать предложение как однозначное изображение возможных фактов, которые, в свою очередь, складываются из ситуаций, представляющих собой комплексы объектов. Предложение есть сочетание имен, которые обозначают соответствующие им объекты. Имя смысла не имеет, но имеет только значение, закрепленное за конкретным, обозначаемым данным именем объектом. Смысл имеет лишь предложение, описывающее факт истинным или ложным образом. Предложение является истинным, если объекты, обозначаемые входящими в его состав именами, связаны в реальном мире так же, как имена — в предложении. По мнению Витгенштейна, такое однозначное соответствие между простыми элементами языка (имя) и мира (объект) возможно только и только потому, что и мир и язык располагаются в одном и том же логическом пространстве: они являются зеркальными отражениями друг друга.
Следующие две части третьей лекции посвящены разъяснению природы логических и философских предложений, составляющих каркас витгенштейновского "мира". В письме к Б. Расселу Витгенштейн укалывал на то, что в его "Трактате" "главным пунктом является теория того, что может быть сказано предложениями — т. е. языком (и, что то же самое, — может быть помыслено), и того, что не может быть выражено предложениями, но может быть только показано..." (цит. по: с. 50). Значительное место среди того, что может быть только показано, занимает логическая структура мира, которую собственно и призваны раскрыть логические предложения. Обращается внимание на расхождение в позициях Рассела и Витгенштейна. Если Рассел признавал "особый логический опыт", позволяющий обнаруживать "особые" логические факты и объекты, то Витгенштейн считал, что логика является лишь априорным условием возможности всякого опыта, что она ни в коей мере не определяет самого факта существования мира и что Рассел, говоря о возможности открыть и обнаружить "особые" логические факты и объекты, в данном случае просто совершает смешение понятий логического и эмпирического. Что же касается природы философских предложений, то Витгенштейн считает, что всякий человек, сталкиваясь с неразрешимыми проблемами, "в действительности сталкивается всего лишь с ошибочными представлениями о работе языка и со злоупотреблением языковыми выражениями Поэтому, как утверждает Витгенштейн, вся философия должна быть критикой языка" (с. 52). "Философия должна делать ясными и четко различап. мысли, которые являются как бы туманными и спутанными" [4,112] "Философия должна разграничить мыслимое и тем самым немь. чи
мое. Она должна ограничить немыслимое изнутри, ограничив мыслимое" [4,114] (цит. по: с. 53).
Наряду с логическими и философскими предложениями Витгенштейн специально уделяет внимание также анализу математических предложений (этому вопросу посвящена пятая часть третьей лекции). Витгенштейн выдвигает следующее парадоксальное суждение: предложения математики предложениями не являются. Они суть операции над знаками, "посредники при выводе одних содержательных предложений из других содержательных предложений" (с. 54), уравнения, показывающие равенство выражений. Не будучи предложениями, т. е. нё имея никакого отношения к изображению фактов, они не могут считаться ни истинными, ни ложными. Поэтому все многовековые споры о природе истинности математических предложений являются бессмысленными.
Что же касается научных теорий, научных законов, то они.к предложениям (или к совокупностям предложений), изображающим факты, из которых состоит "мир", также не относятся. Значит закон причинности, закон непрерывности в природе, закон наименьшего сопротивления и т. д. не имеют никакого отношения к реальности? Витгенштейн считает, что эти законы характеризуют не устройство реальности, но устройство "сетей" и моделей, <; помощью которых "показывается", как может быть описан мир. Не будучи образами фактов, научные теории являются унифицированными способами их описания, организуемыми в соответствии с теми или другими законами. И то, что противоречит данным законам, то не может быть описано. А потому все разговоры, например, о том, что практика подтверждает закон причинности, являются и не ложными и не истинными, а бессмысленными.
В следующей части третьей лекции "Субъект, мир, мистическое" автор снова возвращает читателя к основной идее "Трактата", выраженной Витгенштейном следующим образом: "То, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно; о чем нельзя говорить, о том следует молчать" (цит. по: с. 34). Показывается, что этим невыразимым и невысказываемым нечто, лежащим за пределами всех концепций и в то же время в основе их, является созерцание мира как целого, составляющее сущность этического и мистического одновременно. "Созерцание мира с точки зрения вечности есть созерцание его как ограниченного целого. Чувство мира как ограниченного целого есть мистическое", — писал Витгенштейн в своих записных книжках 1916 г, когда ему исполнилось 27 лет (цит. по: с. 64).
В сопоставлении с ранним периодом в книге рассматривается также поздний период философии Витгенштейна (лекции с пятой по восьмую) Материалом для анализа здесь выступают главным образом та-
кие работы, как "Философские исследования", "Философская грамматика", "Заметки о "Золотой ветви" Дж. Фрэзера". Показывается, что поздний Витгенштейн начинает подходить к языку совершенно иначе, не как к безразличному отражению реальности, но как к определенному виду деятельности. Предметом его исследования становятся определенные фрагменты деятельности, которые он называет "языковыми играми".
Витгенштейн позднего периода приходит к выводу, что отношение между знаком и обозначаемым не может быть единообразным для различных обозначающих выражений. Это отношение не может также рассматриваться в качестве объективного, существующего независимо от того конкретного контекста или той конкретной ситуации, в которой употребляются слова. Значение слова есть его употребление. Вариантов же употребления существует бесчисленное множество, поскольку существует бесчисленное множество деятельностных ситуаций, в которых слова получают разные смысловые и функциональные наполнения. Витгенштейн, таким образом, отметает идею "базисного" уровня значений, характерную для раннего периода, а тем самым отрицает и возможность редукции всего многообразия значений к базисному. Метод анализа, разрабатываемый в 30-40-е годы, существенно отличается от метода, предложенного в "Трактате": "новый метод не связан с использованием логических средств; не предполагает, что процедура анализа однозначна и конечна; не допускает абсолютно простых единиц смысла" (с. 101). "Анализ завершается не тогда, когда достигнет неких "простых", "далее неразложимых" элементов языка (Витгенштейн окончательно отказался признавать таковые), а тогда, когда те, кто искал ясности, будут удовлетворены. Все, таким образом, зависит от ситуации и ее участников" (с. 102).
Вводя понятие "языковой игры", Витгенштейн ввел тем самым новую единицу, которая позволяла ему отказаться от анализа предложений. Витгенштейн стал исходить из того, что существует некоторое целое, в котором язык, его употребление и определенный фрагмент деятельности нерасторжимо связаны, так что образцы и нормы языковой деятельности оказываются неотделимы от образцов и норм не-языковой деятельности. Общие языковые правила и конкретные ситуации их применения образуют тот каркас, на котором собственно и крепится многообразие используемых значений. Так что для решения тех или иных философских проблем (ради этого собственно и обратился поздний Витгенштейн снова к языку) необходимо восстанавливать конкретный деятельностный контекст, приведший к порождению и употреблению данного слова, а также ситуацию, в которой данное слово получило статус достоверности. (Этому вопросу специально посвящена последняя лекция "Знание, сомнение, достоверность").
21 2189
"Для современного человека не в меньшей степени, чем для дикаря, характерна склонность к фетишизации знаковых систем, наделению знаков и значений магическими свойствами, не говоря уже о проецировании на окружающую реальность собственных представлений и побуждений... Язык, особенно тот, на котором говорят идеология и предрассудки, полон четких граней, однозначных опозиций, неизменных сущностей. Обыденное сознание переносят эти грани, оппозиции, сущности на саму реальность. Так мир современного человека наполняется фантомами" (с. 117). Витгенштейн разрабатывал свой метод как метсщ очищения сознания от различных идолов. В этом он оказался преемником представителей классической философии. Но если классическая философия пыталась выявить истинность оснований знания, то поздний Витгенштейн отказался от того, чтобы доказывать истинность языковых игр: "Языковая игра... не обоснована. Она не разумна (или неразумна). Она пребывает — как наша жизнь" (цит. по с. 161-162). Таков ответ Витгенштейна на те проблемы, которые были порождены в недрах классической философии.
Н. В. Громыко
95.03.048. ВИТГЕНШТЕЙН Л. ЛЕКЦИИ ПО ОСНОВАНИЯМ МАТЕМАТИКИ. (Перевод фрагментов)
Wittgenstein L. Wittgenstein's lectures on the foundations of mathematics: Cambridge, 1939 / From the notes of Bosanquet R. S., et al. / Ed. by Biamond С .— Hassocks, Sussex: Harvester press, 1976 .— 300 p. Из Лекция 1 (с. 13-19, 22)
Я собираюсь говорить об основаниях математики. Сам предмет моих лекций ставит перед нами важную проблему: как я — или любой другой человек, не являющийся математиком — могу говорить об этом? Какое право имеет философ говорить о математике?
Можно было бы сказать: На основании того, что я учил в школе — моего знания элементарной математики — я кое-что знаю относительно того, что может быть сделано в ее высших разделах. Я могу, будучи философом, знать, что профессор Харди никогда не получит такой-то результат или должен получить такой-то результат. Я могу предвидеть что-то из того, к чему он должен прийти. — Ив самом деле, люди, которые говорили об основаниях математики, постоянно испытывали искушение пророчествовать — оказаться впереди того, что уже сделано. Словно у них был телескоп, с помощью которого они, быть может, и не в состоянии достигнуть Луны, но могут видеть, что там впереди у математиков, которые туда летят.
Но я собираюсь делать вовсе не это. На самом деле, я собираюсь избегать этого любой ценой; самым важным будет не вмешиваться в дела
