CC BY
34
ФИЛОСОФИЯ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ
© 2006 г. В.Г. Семенова
ПОДХОДЫ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ ЗАПАДНОЙ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ К ИЗУЧЕНИЮ СОДЕРЖАНИЯ ПОНЯТИЯ «СМЫСЛ»
Проблема смысла - одна из старейших в науке. Постоянство, с каким смысл на протяжении многих столетий занимает позицию до конца не познанного явления, заставляет исследователей вновь и вновь возвращаться к рассмотрению особой природы этого феномена. Как справедливо отмечает А.М. Камчатнов, «ошибочно думать, что категория смысла является очевидной и тем более простой, ошибочно думать, что смысл возникает сам собой - из изучения языковой эмпирии. Мы всегда находим только то, что ищем, и если мы видим в фактах тот или иной смысл, то только потому, что осознанно или, чаще, неосознанно пользуемся той или иной теорией смысла» [1, с. 65].
Хотя о природе смысла и имеется огромная литература, вопрос этот справедливо считается до сих пор одним из наиболее сложных и запутанных. Успешному изучению этой проблемы мешает также и то, что как философы, так и лингвисты вкладывают в это понятие совершенно различное содержание. Смысл, по образному выражению американского психолога М.Б. Крилмана, «...подобно загадочной Золушке, остается по-прежнему нераспознанным и неуловимым. Возможно, что одна из трудностей здесь кроется в том, что разные поклонники этой Золушки представляют ее каждый по-своему и ее многоликость увлекает их на поиски ее различных проявлений... Одни сосредоточивали свое внимание на ее интеллектуальных качествах, другие же воображали ее чувствительной и эмоциональной. Были и такие, кто, смирившись с окутывающей ее тайной, заранее согласились, что... она по сути своей недоступна и непонятна» (цит. по: [2, с. 43]).
Трудно предположить, почему так происходит: в силу того, что понятие смысла включает в себя широкий круг различных явлений: от смысла жизни до смысла «знакового выражения», которые также решаются различно, или потому, что оно связано с традиционной для философских и логических исследований оппозицией «истина-ложь», или в силу того, что «смысл характеризуется нечеткостью, вариативностью, изменчивостью, субъективностью, вследствие чего он практически неформализуем и, что самое главное, он плохо поддается непосредственному наблюдению» [3]. Все это свидетельствует о том, что эта проблема требует дальнейшего изучения, так как она весьма обширна и связана со многими другими пробле-
мами, поэтому для ее решения необходимо привлечение значительно большего количества фактов, чем это делалось ранее.
В истории философии ХХ в. одним из интереснейших и важнейших ее событий явилось, несомненно, возникновение такого нового направления, как аналитическая философия, которое внесло существенный вклад в исследование проблемы смысла. Это направление современной буржуазной, главным образом англо-американской, философии оформилось в начале ХХ в., но предпосылки для его возникновения имелись задолго до этого в трудах представителей критической традиции в философии Р. Декарта, Дж. Локка, Д. Юма, И. Канта, уже тогда обративших внимание на активную роль концептуальных и языковых средств в производстве знания.
Интерес современных западных философов к этой проблеме расширяется и связывается главным образом с глубоким анализом логической структуры языка, тождественной, по их мнению, логической структуре мира. Успешность разрешения сформулированной таким образом проблемы связывается с осознанием того факта, что только через язык становится возможной связь человека с миром. Уже в 1918 г. в своей «Философии логического атомизма» Б. Рассел, считающий, что традиционные проблемы метафизики - это псевдопроблемы, которые следует не решать, а отбрасывать как лишенные научного смысла, высказывается довольно категорично: «Я думаю, что практически вся традиционная метафизика наполнена ошибками, обусловленными плохой грамматикой, и что почти все традиционные проблемы метафизики и ее традиционные результаты... обусловлены неспособностью провести определенные виды различий в том, что мы называем философской грамматикой.» [4, с. 96]. Как видим, этот достаточно радикальный взгляд тесным образом связан с искоренением метафизики из научного мышления и полным сведением философии к философии языка, точнее к логике языка, логическому его анализу.
Философия, таким образом, постепенно утрачивает четкость своих границ и как бы во многом растворяется в общей массе частно-научных знаний. Одной из причин такого «растворения» философии явилась переориентация основных ее интересов от философско-гносеологического анализа средств познания, характерного для классической философии и связанного с коренными проблемами соотношения субъекта и объекта, к исследованию логических, логико-лингвистических, семиотических и других проблем.
Но только исходя из общих принципов невозможно объяснить всей сложности этого направления и становления его научной теории. Попытаемся выяснить, в чем же своеобразие, неповторимость, непохожесть данного направления, которое сводит философию к анализу языковых средств познания.
В рамках аналитической философии обычно выделяются два направления: философия логического анализа и философия лингвистического
анализа. Первое из них связано с именами Б. Рассела, Р. Карнапа, К. Гемпе -ля, Ф. Франка, У Куайна, Н. Гудмена, которые в качестве средства анализа применяют аппарат современной математической логики. Задача, с точки зрения логического направления, состоит в том, чтобы свести философскую проблематику к формально-логической и сосредоточиться на логическом анализе языка науки.
Другое направление, напротив, отвергает логическую формализацию в качестве основного метода анализа и занимается исследованием типов употребления выражений в естественном, обыденном языке. Сторонники этого направления - Дж. Мур, поздний Л. Витгенштейн, Г. Райл, Дж. Остин, Дж. Уисдом, П. Строусон - усматривают задачу «философа-аналитика» не в том, чтобы реформировать язык в соответствии с некоторой логической нормой, а в детальном анализе действительного употребления естественного разговорного языка, с тем чтобы устранять недоразумения, возникающие вследствие неправильного употребления языка. Существовали две школы лингвистической философии: Кембриджская, на формирование которой непосредственное влияние оказал Л. Витгенштейн, и Оксфордская, испытавшая сильное воздействие взглядов Дж. Мура.
Примечательно, что основные направления аналитической философии сложились уже в 20-е гг. ХХ в. Что же касается самого термина «аналитическая философия», то он получает распространение только после 2-й мировой войны, охватывая при этом различные неопозитивистские течения буржуазной философии. Вступив в свои права, этот термин постепенно вытесняет термин «неопозитивизм». Связано это, по мнению многих философов, с неудачами реализации программы неопозитивизма еще на ранних его стадиях: с невозможностью упразднить классическую философскую проблематику, осуществить всеохватывающий анализ «языка науки» на основе неопозитивистских принципов, полностью «деидеологизиро-вать» философию и пр.
Провозвестником современных форм аналитической философии считают немецкого математика, логика и философа Г. Фреге. Именно теория смысла Г. Фреге положила начало углубленному обсуждению проблем, связанных с изучением отношений между именем и предметом, означающим и означаемым, а также с содержательной интерпретацией знаков. Следует отметить, что работы Г. Фреге до сих пор продолжают вызывать у ученых напряженный интерес. Показательно в этом отношении утверждение современного представителя лингвистической философии М. Даммета о том, что «нет другой теории, которая была бы столь же элегантной и определенной, как теория Г. Фреге, и приложимой к большому фрагменту языка, чем тот, с которым способна оперировать его теория. Его теория остается образцом для всех пытающихся распространить ее на больший фрагмент нашего языка» [5].
Плодотворным во взглядах этого ученого является то, что он предложил различать понятия «значение» (Bedeutung, обозначаемый предмет) и «смысл» (Sinn, информация, знания о предмете). Важность их разграничения, по мнению Г. Фреге, связана с тем, что имя (знак) выражает смысл и обозначает, называет предмет («значение», по Г. Фреге). Ученый по этому поводу пишет: «С помощью данного знака мы выражаем его смысл и обозначаем его значение» [6]. Г. Фреге, таким образом, исходит из того, что два разных знака могут указывать на один и тот же предмет. Так, например, выражения Утренняя звезда и Вечерняя звезда имеют одно и то же значение (планета Венера), но отнюдь не одинаковый смысл (способ, каким задается объект). Каждому знаку, по Г. Фреге, должен соответствовать не только тот или иной предмет («значение»), но и определенный смысл, т.е. то, как этот предмет понимается, тот способ, каким имя обозначает предмет. В этой связи знак (слово, словосочетание) может мыслиться не только в связи с обозначаемым, т.е. с тем, что можно было бы назвать денотатом знака, с вещью, которую этот знак обозначает, но и с тем, что Г. Фреге называет смыслом знака, призванным отображать способ представления обозначаемого данным знаком. Поэтому приведенные выше синонимические выражения Утренняя звезда и Вечерняя звезда, обозначающие планету Венера, не представляют собой тавтологии: они расширяют наше знание об обозначаемом предмете, по-разному представляя его в языке.
Г. Фреге обнаруживает множество факторов, делающих невозможным применение его концепции к целому ряду выражений естественного языка. К ним относятся:
- слова и выражения, имеющие смысл, но не имеющие денотата, например: Одиссей или воля народа;
- прямая и косвенная речь (по Г. Фреге, денотатом прямой речи являются сами произнесенные слова, а денотатом косвенной речи - ее обычный смысл);
- придаточные предложения, денотат которых не является истинностным значением, поскольку они выражают не самостоятельное суждение, а только часть такового: это касается, в частности, случаев, когда слова употребляются с косвенным денотатом, например: Коперник думал, что орбиты планет являются окружностями. Или когда в предложении вместо имени собственного употреблен неопределенно-указательный элемент, например: Кто с грязью играет, лишь руки марает;
- придаточные предложения, как бы фигурирующие дважды, - один раз с обычным денотатом, другой раз - с косвенным, например: Бабель воображает, что возвратом Эльзаса и Лотарингии можно утолить жажду мести со стороны Франции;
- сопутствующие суждения, формально не отраженные в тексте [7].
Обратим внимание на то, что Г. Фреге не пытался развить сколько-
нибудь общую лингвистическую теорию. Многие схемы, предложенные им
для описания «вводящих в заблуждение» особенностей естественного языка, так и носят незавершенный характер. Однако следует отметить, что именно Г. Фреге впервые развил в систематическом виде семантическую теорию языка, соответствующую задачам логики, и, тем самым, заложил основы парадигмы логико-семантической теории как таковой. Исследование таких основных семантических понятий, как «смысл», «истинностное значение», «функция», «переменная», «денотат», «референт» и многие другие ставят работы Г. Фреге в число фундаментальных, а их автора в ряд крупнейших представителей аналитической школы.
Другим ярким представителем аналитической философии является Б. Рассел. Свою философию он называет логическим атомизмом, имея в виду установку на то, чтобы разложить процесс познания на простейшие, далее не делимые единицы - логические атомы. Он подчеркивает: «Моя логика атомистична. Отсюда атомистична и моя метафизика. Поэтому я предпочитаю называть мою философию „логическим атомизмом"» [4, с. 44]. Новым у Б. Рассела оказывается прежде всего то, что он проводит принципиальные различия между собственными именами и определенными дескрипциями. Дескрипции - это описания, которые Б. Рассел представляет как пропозициональные функции - Р (х). По его убеждению, такие выражения только по видимости являются именами реальных сущностей, а на самом деле они - только описания. Под дескрипциями Б. Рассел имеет в виду имена нарицательные и именные словосочетания типа человек, этот человек, каждый человек, любой человек, теперешний король Англии, нынешний король Франции, центр солнечной системы в первое мгновение ХХ века, вращение Земли вокруг Солнца, вращение Солнца вокруг Земли и др. Такие выражения следует считать обозначающими (именующими) в силу своей формы. Например, общее имя «человек» обозначает «х, который есть человек». Имя «человек» (а man) обозначает не многих людей, а неопределенного человека. Общие имена рассматриваются им как аналоги переменных формализованных языков логики. На место х можно подставить имя конкретного индивида и тогда получить «Иванов есть человек».
Общие имена, по Б. Расселу, не обозначают что-либо конкретное, а описывают. Если они называют один вполне определенный предмет (ср. теперешний король Англии), то денотативные фразы являются определенными (единичными, индивидными) дескрипциями формы the so-and-so. Последние, имея значение, могут не относиться ни к какому реальному предмету (ср. нынешний король Франции). Большинство денотативных фраз допускает отнесенность к разным предметам (ср. человек, цветок). Такие знаки являются неопределенными дескрипциями и имеют форму а so-and-so. Определенные дескрипции отличаются от неопределенных только импликацией единичности референта.
Природа определенных дескрипций двойственна. Имея смысл, они, подобно собственным именам, относятся только к одному предмету. Гово -ря, например, отец Карла II, мы не только утверждаем, что х имеет определенное отношение к Карлу II, но и что ничто другое не находится к Карлу II в таком же отношении. Иными словами, «если у - отец Карла II, то у тождественен х». Следует отметить, что разработанная Б. Расселом теория дескрипций сыграла важную роль в философии и науке ХХ в.
Размышляя о задачах аналитической философии, Б. Рассел понимает их двояко: «Во-первых, предотвратить выводы от природы языка к природе мира, которые являются ошибочными, потому что они зависят от логических дефектов языка. Во-вторых, предположить путем исследования того, что логика требует от языка, который должен избегать противоречий, какого вида структуры мы можем разумно допустить в мире. Если я прав, то в логике не существует ничего такого, что способно помочь нам выбрать между монизмом и плюрализмом, или между взглядом, что есть исходные реляционные факты, и взглядом, что их нет» [8]. Как полагает С.Н. Мареев, Б. Рассел по существу возвращается к тезису Г. Лейбница о «логически возможных мирах», относительно истинности которых логика ничего не решает. В этой связи С.Н. Мареев заключает: «Логика вообще ничего не может решить относительно мира: она наука не о мире, а о нашем человеческом способе освоения этого мира. Каков на самом деле мир, это может решить только предметная наука о мире, - космология, физика, химия и т.д. Но если логика не может говорить ничего конкретного о мире, то она и не может накладывать какие-то ограничения на способы описания и выражения этого мира в языке» [9].
Дж. Мур опирается на идеи Б. Рассела, но рассматривает их в несколько ином ракурсе, делая упор на аргументированные возможности естественного языка. Именно с Дж. Мура начинается постепенный переход от анализа математических и логических структур к исследованию реального функционирования обыденного языка. Он пытается дать чисто языковое обоснование мысли о том, что понятие существования не содержит указания на атрибут субстанции. В этой связи его внимание привлекают некоторые различия в поведении английского глагола to exist «существовать» и глаголов, обозначающих предицируемые предмету признаки. Так, например, субъект глагола to exist в отличие от субъекта прочих глаголов не допускает многих кванторов. Предложение All tame tigers exist «Все ручные тигры существуют» лишено смысла, в то время как высказывание All tame tigers growl «Все ручные тигры рычат» вполне осмысленно. Незначимо также отрицательное суждение Some tame tigers don't exist «Некоторые ручные тигры не существуют», притом что предложение Some tame tigers don't growl «Некоторые ручные тигры не рычат» наделено значением. Предложение Some tame tigers growl утверждает, что «пропозиция „х есть прирученный тигр и х рычит " истинна более чем при одном значении переменной». Между тем
высказывание Some tame tigers exist утверждает только следующее: «пропозиция „хесть прирученный тигр" истинна более чем при одном значении переменной». Это различие в логической интерпретации совершенно аналогичных по форме предложений объясняется не тем что высказывание Это ручной тигр и (он) существует совершенно эквивалентно высказыванию Это ручной тигр, а скорее тем, что высказывание Это существует не выражает вообще никакой пропозиции. Между тем такие предложения, как Это ручной тигр и (он) рычит, Это (животное) рычит, осмысленны. Дж. Мур приходит к выводу о том, что, если, говоря, что понятие существования не составляет предиката, который может занять место других предикатов, имеют в виду указанные различия в языковом поведении глагола to exist и других глаголов, то такое утверждение справедливо.
Идеи Б. Рассела о структуре мира как отражении нашего способа говорения о нем перекликались с концепцией языка, развиваемой Л. Витгенштейном, во -торый придавал большое значение решению основных философских проблем через призму отношения языка и мира, и в этой связи отмечал: «Границы моего языка означают границы моего мира. Логика заполняет мир; границы мира суть и ее границы» [10, с. 56]. В своем знаменитом «Логико-философском трактате» Л. Витгенштейн формулирует такие афоризмы: «1. Мир есть все то, что имеет место. 1. 1. Мир есть совокупность фактов, а не вещей. 1. 13. Факты в логическом пространстве суть мир. 1. 2. Мир распадается на факты. 2. 01. Атомарный факт есть соединение объектов (вещей, предметов). 2. 011. Для предмета существенно то, что он может быть составной частью атомарного факта. 2. 0272. Конфигурация объектов образует атомарный факт. 2. 03. В атомарном факте объекты связаны друг с другом подобно звеньям цепи» [10, с. 31-34].
Мнение Л. Витгенштейна относительно того, что язык соотносится только с фактом (очевидно, через предикатно-аргументную структуру предложения) и с объектом (через слово - имя), но не соотносится с миром в целом, критикуется многими учеными. По-видимому, это обстоятельство в значительной мере (конечно, наряду с другими факторами) привело к тому, что субъектно-предикатная структура предложения лингвистами, явно или скрыто ориентирующимися на аналитическую философию, была отодвинута в тень. Теоретик языкознания В.С. Юрченко полагает, что язык отражает действительность на трех уровнях: на уровне мира в целом (универсум), на уровне факта (ситуация), на уровне объекта (вещь), и обращает внимание на то, что внеязыковая действительность представляет собой иерархию данных уровней: мир состоит из фактов, а факт состоит из объектов. По мнению В.С. Юрченко, отношение языка к действительности идет по следующим трем направлениям: «Мир в целом отражается в субъ-ектно-предикатной структуре грамматического предложения: свернутой и развернутой. Факт (ситуация) отражается в предикатно-аргументной структуре лексико-грамматического предложения. Объект (вещь) отражается в лексической единице язьгка - в слове (имени)» [11, с. 145].
По разумению Л. Витгенштейна, весь язык — это полное описание всего, что есть в мире. В языке простые факты описываются простыми предложениями, являющимися простейшими языковыми единицами. Сложным же фактам соответствуют сложные предложения. Только таким образом представленный язык, по его мнению, целиком подчиняется законам логики и поддается формализации. Все предложения, нарушающие законы логики или не относящиеся к наблюдаемым фактам, считаются ученым бессмысленными. Так, бессмысленными, по его утверждению, оказываются предложения этики, эстетики и метафизики. Л. Витгенштейн отнюдь не намеревался тем самым лишить значимости области, которые его самого волновали чрезвычайно, но бесполезность в них языка утверждал в афористической форме: «О чем нельзя говорить, о том следует молчать».
С середины 1930-х гг. ограниченность позитивистской программы редукции языка постепенно утрачивает свои позиции и выявляется представителями Венского кружка, которые объявляют язык единственным предметом исследования философии. Отныне круг проблем философии очерчивается предельно ясно - научный анализ языка. Иначе говоря, общие представления человека о мире задаются языком, его структурой. По мнению представителей Венского кружка, философские проблемы возникают в результате непонимания языка и, следовательно, его неправильного употребления, поэтому для их решения достаточно описать фактическое употребления языка, связанное с этими проблемами. Как чисто языковая рассматриваются ими и проблема человеческого знания вообще и вопрос об его истинности, в частности.
Р. Карнап, например, изучал вопрос о смысловой стороне естественного языка в свете таких глобальных проблем, как проведение аналогий между искусственными и естественными языками, рассмотрение соотношения эмпирического и теоретического уровней знания. Противоречивость и несовершенство логики естественного языка как основного источника ошибок познания и путаниц в философии он пытался разрешить построением искусственных языков, лишенных несовершенств первого. Это, по его мнению, позволит избежать бессмысленных противоречий как в языке науки, так и в философии.
Таким образом, именно в это время происходит постепенное сближение логики с лингвистикой в ряде новых областей исследования, в результате чего лингвисты для описания различных языковых явлений все чаще используют такие понятия современной логики, как референция, импликация, функция, предикат и многие другие. Любопытно отметить, что, начиная с последней трети Х1Х в. до 30-40-х гг. ХХ в., связи лингвистики с логикой все более ослабевали именно в силу того, что суть этих связей полагалась только в сходстве содержания логических форм мышления и форм языка. Лишь только с 30-х гг. ХХ в. эти две науки постепенно стали сближаться. Первоначальной основой новых связей послужило понимание язы-
ка «как формы». При всей ограниченности такого подхода именно он снова после перерыва привел лингвистику в соприкосновение с логикой вследствие того, что теперь уже обе науки понимались как «науки о форме» и обнаруживали благодаря этому большие сходства в методе [12].
Философская позиция Л. Витгенштейна, относящаяся ко второму периоду его творчества, существенно отличалась от его прежней позиции. Если вначале Л. Витгенштейн исходил из того, что язык так или иначе отражает действительность, то в последующем основным тезисом лингвистической философии становится противоположное утверждение о том, что язык вообще не отражает действительность. Логический анализ сменяется анализом «грамматики», которая меняется в зависимости от конкретных ситуаций или «языковых игр».
Язык уподобляется Л. Витгенштейном игре, высказывание же понимается им как ход в этой игре, удовлетворяющий определенным конвенциональным правилам и вместе с тем связывающий «слово» и «дело», между которыми, как подчеркивал Л. Витгенштейн, существует поразительная согласованность. Общим местом в «Философских исследованиях» Л. Витгенштейна стало утверждение о том, что слова означают лишь то, что они означают в данной «языковой игре». Л. Витгенштейн писал об этом: «Весь процесс употребления слов в языке можно представить... в качестве одной из. игр. Я буду называть эти игры „языковыми играми".» [13, с. 227]. Под языковыми играми он понимал все виды пользования языком: «Процессы наименования камней и повторения слов за кем-то также можно назвать языковыми играми. „Языковой игрой" я буду называть также единое целое: язык и действия, с которыми он переплетен» [13, с. 227]. Любопытно, по мнению лингвиста Н.Д. Арутюновой, что Л. Витгенштейн, описывая свое понимание языка, сравнивал его с игрой в шахматы, подчеркивая этим сопоставлением «целеустремленность и регламентированность языка, его подчиненность набору конвенциональных правил» [14].
Для того чтобы выяснить, по Л. Витгенштейну, имеет ли предложение смысл, его необходимо разбить на элементарные части, соответствующие атомарным фактам мира и обозначающие границы нашего языка, границы смысла. Именно тогда все осмысленные предложения, по его мнению, могут рассматриваться как функции истинности элементарных предложений. Поскольку «предложение - образ действительности», границы осмысленного языка определяются тем, какие объекты даны в мире.
Исходным пунктом размышлений Л. Витгенштейна является вывод о том, что в понимании и объяснении смысла языковых выражений необходимо обратиться к их употреблению. Как считает Р. И. Павиленис, с одной стороны, этот момент - чрезвычайно важный, но с другой стороны -абсолютизированный, поскольку так называемое употребление языковых выражений требует учета контекста их использования и обязывает рассматривать языковую деятельность как осмысленную лишь тогда, когда
она подчинена определенным правилам. При таком понимании концепции «смысла как употребления» Л. Витгенштейна, как отмечает Р.И. Павиле-нис, осмысленность языкового выражения не следует отождествлять с правильностью его употребления, а учитывать прагматический фактор контекста употребления языкового выражения [15, с. 29-30].
Параллельно с Л. Витгенштейном философами Оксфордского и Кембриджского университетов (Дж. Остин, Г. Райл, Дж. Уиздом, Ф. Вайсман и др.) разрабатывались другие варианты анализа естественного языка. Проблемы общей философской значимости они решают на основе анализа узких и частных проблем языка и ищут опоры в естественном языке, рассматриваемом в момент его функционирования в естественной ситуации общения.
Таким образом, понятие «аналитическая философия» охватывает многообразные теории западной философии ХХ в. Эти теории хотя и не связаны напрямую, но и не оторваны друг от друга совершенно, а между ними имеется определенная связь. Во-первых, в качестве средства философских исследований представители западной аналитической философии избирают естественный язык. Во-вторых, вырабатывая постепенно все время усложняющуюся программу своих научных интересов, основное внимание они сосредоточивают на изучении проблемы смысла. И, наконец, в-третьих, они используют различные методы анализа с целью превращения философии в строго аргументированное знание.
Уточняя и развивая основные положения аналитической философии, современные исследователи выявляют перспективность или бесперспективность направлений этих исследований и судят о конструктивности той или иной семантической концепции по степени ее адекватности для решения проблем логико-философского анализа естественного языка. Бесспорно, что логико-философский анализ естественного языка неизбежно связан с решением фундаментального гносеологического вопроса о связи сознания и материи, мысли и объективной действительности. Поэтому основной методологический изъян современных семантических концепций естественного языка заключается в абсолютизации языка и рассмотрении процесса мышления вне самого мыслящего, познающего мир [15, с. 17-18]. Однако то обстоятельство, что представители различных школ, образующих «аналитическую традицию» западной философии, внесли существенный вклад в исследование теории смысла и по-новому разрешили проблему соотношения содержания языковых и логических форм, или проблему языковой и логической семантики, заложив фундамент для дальнейших логико-философских и лингвистических исследований, ни у кого из ученых не вызывает сомнения.
Литература
1. КамчатноеА.М. История и герменевтика славянской Библии. М., 1998. С. 65.
2. Гусев С.С., Тульчинский Г.Л. Проблема понимания в философии. М., 1985. С. 43.
3. Новиков А.И. Смысл: семь дихотомических признаков. http: // teneta. rinet.ru.
4. Рассел Б. Философия логического атомизма. Томск, 1999.
5. DummettМ. Philosophy of language. Cambridge, 1981. Р. 35.
6. Frege G. Uber Sinn und Bedeutung // Zeitschrift für Philosophie und philosophische Kritik, 1892. Р. 31.
7. Энциклопедия «Кругосвет», http://www.crugosvet.ru.
8. Аналитическая философия: становление и развитие. М., 1998. С. 32-33.
9. Мареев С.Н., Мареева Е.В., Арсланов В.Г. Философия ХХ века (истоки и итоги): Учеб. пособие. М., 2001. С. 153.
10. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат // Философские работы. Ч. 1. М., 1994.
11. Юрченко В.С. Философия языка и философия языкознания: Лингвофилософ-ские очерки. М., 2005. С. 145.
12. СтепановЮ.С. Методы и принципы современной лингвистики. М., 2005. С. 34.
13. Витгенштейн Л. Философские исследования // Языки как образ мира. М., 2003.
14. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл: логико-семантические проблемы. М., 2005. С. 83.
15. Павиленис Р.И. Проблема смысла: современный логико-философский анализ языка. М., 1983.
Таганрогский государственный педагогический институт 3 мая 2006 г.
© 2006 г. Л.М. Захарова
РАЗЛИЧНЫЕ ФИЛОСОФСКИЕ ПОЗИЦИИ ПО ПРОБЛЕМЕ
СУДЬБЫ
Философское осмысление концепта «судьба» тесно связано с такими философскими понятиями, как свобода, свобода воли, свобода выбора, необходимость, ответственность, детерминизм и индетерминизм, фатализм, волюнтаризм, без которых невозможно понимание смысла этой проблемы, а также с проблемой смерти.
Как пишет Д.А. Леонтьев, интерпретируя Р. Мэя: «Парадокс свободы заключается в том, что своей значимостью она обязана судьбе и, наоборот: свобода и судьба немыслимы друг без друга» [1].
Свобода - это возможность возникновения, изменения или прекращения субъектом деятельности в любой точке ее протекания, а также отказа от нее. Свобода подразумевает возможность преодоления всех форм и видов детерминации активности личности.
Именно свобода, как считают многие философы, отличает человека от других явлений материального мира, являясь сущностным свойством человека. Имеются внешние факторы, ограничивающие свободу человека, например моральные или юридические установки общества, и внутренние, исходящие из сознания субъекта, например совесть.
Свобода соотносится с понятием необходимости. Рассмотрим эти соотношения. Можно выделить три основных подхода: фатальный (т.е. фата-
