CC BY
239
© В.В. Кучма, 2004
СИСТЕМА КАРАТЕЛЬНЫХ ОРГАНОВ ФРАНЦИИ НА ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫХ ЭТАПАХ БУРЖУАЗНОЙ РЕВОЛЮЦИИ
(АВГУСТ 1792 - ИЮЛЬ 1794 г.)
В.В. Кучма
Под влиянием событий 10 августа 1792 г., приведших к отстранению от политической власти так называемых конституционалистов (фейянов), Национальное собрание декретировало отмену действия Конституции 1791 года. Тысячелетняя французская монархия пала; король и его семья подлежали аресту. Было объявлено о созыве Национального конвента, выборы в который впервые производились на основе всеобщего мужского избирательного права, без прежнего деления граждан на «активных» и «пассивных».
Основным содержанием внутриполитической жизни Франции на втором этапе ее революции (август 1792 — июнь 1793 г.) явилась ожесточенная борьба между двумя политическими группировками — жирондистами и якобинцами. Эта борьба, происходившая по всем сколько-нибудь существенным вопросам внутренней и внешней политики, не могла не коснуться и принципов организации и деятельности такой существенной части государственного механизма, какой является система карательных органов, в первую очередь — органов полиции.
К сожалению, подробности этой борьбы не нашли достаточно четкого отражения в источниках. Можно лишь достаточно уверенно утверждать, что жирондистское руководство прилагало все силы к тому, чтобы сохранить в неприкосновенности полицейскую организацию, созданную усилиями конституционалистов на первом этапе революции (напомним, что сами конституционалисты, в свою очередь, были сторонниками максимальной преемственности в организации и деятельности послереволюционной полиции и полиции «старого режима» абсолютистской Франции). Правда, в первые дни после прихода к власти жирондисты были вынуждены уступить требованиям муниципалитетов 48 столичных секций и учредить (на основании декретов от
11 августа и 30 сентября 1792 г.) специаль-
ные муниципальные органы с функциями полиции общей безопасности. Когда же эти органы развернули активную борьбу с контрреволюцией, жирондистский министр внутренних дел Ж.М. Ролан выступил с инициативой создания специального полицейского бюро (Le Bureau d’esprit), задуманного в качестве противовеса органам муниципальной полиции. Под давлением якобинцев Конвент декретом от 21 января 1793 г. упразднил это бюро, мотивировав свое постановление неподготовленностью и преждевременностью инициативы Ж.М. Ролана и тем самым вынудив его через два дня выйти в отставку 1. Через некоторое время жирондистам все же удалось провести решение о создании так называемого Бюро наблюдения, комиссары которого были призваны координировать действия муниципальных полицейских органов. Несмотря на постоянно возрастающую численность названных комиссаров (первоначально их было 7, а вскоре эта цифра выросла до 24), задача централизации полиции под контролем Министерства внутренних дел осталась нерешенной: полицейские функции на местах продолжали осуществлять муниципалитеты, а Министерство все более и более утрачивало свое влияние.
Приведенные свидетельства фактически исчерпывают информацию об организации полицейской службы в указанный период. Что касается деятельности уголовной полиции, то на этот счет информация практически полностью отсутствует. Можно утверждать, что история полиции на втором (жирондистском), а тем более на третьем (якобинском) этапе революции — это история по преимуществу, а иногда и исключительно лишь политической полиции, главной задачей которой являлась борьба с контрреволюцией.
После прихода к власти якобинцы активизировали свои усилия по привлечению широких народных масс к участию в этой
борьбе. Декретом от 7—12 января 1794 г. при муниципалитетах должны были создаваться специальные комитеты, носившие наименования надзорных или революционных (comites de surveillance ou revolutionnaires)2. Они были наделены «функциями полиции общей безопасности для расследования противозаконных преступлений против свободы, равенства, единства и неделимости Республики, против безопасности государства — внутренней и внешней, имеющих целью посредством заговоров восстановить королевскую власть или основать другую власть, противоречащую суверенитету народа». Все лица, обвиненные в перечисленных преступлениях, должны были дать показания соответствующему революционному комитету или муниципалитету; последние направляли все материалы в директорию дистрикта 3, наделенную правом ходатайствовать о привлечении вышеупомянутых лиц к суду Революционного трибунала (см. о нем ниже). Решая принципиальный вопрос о том, кому должна принадлежать инициатива возбуждения дел по обвинению в контрреволюционных преступлениях, статья 6 декрета предоставляет эту инициативу любому гражданину, кроме случаев, когда он будет действовать «по злобе или зависти». Тем самым развязывалась практически неограниченная инициатива граждан в деле борьбы с контрреволюционными преступлениями — инициатива, которую якобинское руководство не только всячески поощряло, но и стремилось возвести в ранг гражданской добродетели 4.
Отказавшись от принципов «конституционного правления», якобинцы построили государственную систему на идеях «революционного правительства» — идеях, которые, по словам М. Робеспьера, опирались «на священнейший закон общественного спасения и на самое бесспорное из всех оснований — необходимость»5. В рамках указанной системы создавался мощный силовой блок, призванный осуществлять уголовно-правовую репрессию. Отличительной особенностью названного силового блока являлась весьма слабо выраженная функциональная специализация его составных компонентов — в силу данного обстоятельства основные направления карательной деятельности (полицейская, судебная, пенитенциарная) были органически соединены в целостный, нераздельный комплекс репрессивных мероприятий, объектом совокупно-
го воздействия которых являлись в первую очередь контрреволюционные элементы.
Ключевым звеном в системе карательных органов якобинской диктатуры являлся Комитет общественной безопасности ^е Сотке de 1а sйretё gёnёrale). Учрежденный 2 октября 1792 г., он неоднократно подвергался реорганизации. Декрет 25 марта 1793 г. определил численный состав Комитета в 25 человек6. Декретом 14 сентября 1793 г. в состав Комитета были введены 12 видных деятелей якобинского блока: Ж. Амар, Л. Давид, Ф. Леба и др. Фактически главой Комитета стал М. Вадье. Главная задача Комитета заключалась в обнаружении всех проявлений контрреволюционной деятельности и подготовке дел для рассмотрения в Революционном трибунале. Еженедельно Комитет общественной безопасности представлял Конвенту отчет о состоянии дел в Республике, а также проекты соответствующих декретов.
Обычной практикой являлись совместные заседания Комитета общественной безопасности с головным комитетом Конвента — Комитетом общественного спасения. Чаще всего именно в ходе таких заседаний решались вопросы о производстве арестов. Документально подтверждено, в частности, что приказ об аресте Ж. Дантона, К. Демулена и еще двух их сподвижников был принят именно в таком порядке; известно также, что один из членов Комитета общественной безопасности (Ж. Ленде) отказался поставить подпись под этим решением 7.
Отношения между двумя названными комитетами принимали иногда враждебный характер. Сохранилось письмо прокурора Парижской коммуны Ж. Пейяна от 30 июня 1794 г., адресованное фактическому руководителю Комитета общественного спасения М. Робеспьеру. В этом письме содержится резкая критика состава и деятельности Комитета общественной безопасности 8, в котором постепенно складывалось экстремистское большинство, исповедовавшее самые крайние методы террора. Как показали дальнейшие события, основная масса членов Комитета общественной безопасности приняла участие в Термидорианском перевороте; лишь Ф. Леба и Ж. Давид сохранили лояльность в отношении М. Робеспьера.
Сила и влияние Комитета общественной безопасности заключались в том, что ему были подчинены местные революционные комитеты, создаваемые при каждой
коммуне Республики. Общая численность революционных комитетов в целом по стране была определена в 45 тысяч, фактически же их было создано наполовину меньше 9.
Именно на Комитет общественной безопасности было возложено применение «Декрета о подозрительных»10, что дало ему в руки мощное оружие борьбы с контрреволюцией. После того как своим декретом от 17 сентября 1793 г. Конвент предоставил право арестовывать «подозрительных» и местным революционным комитетам, последние приобрели чрезвычайную силу по вопросам применения полицейских мер и осуществления мероприятий безопасности. Но это было и новым шагом вперед по линии усиления Комитета общественной безопасности, ибо расширившие свою власть местные революционные комитеты продолжали находиться под его контролем.
Стремясь нейтрализовать или хотя бы ослабить влияние экстремистского большинства Комитета общественной безопасности, М. Робеспьер добился принятия Конвентом
15 апреля 1794 г. декрета о создании так называемой Главной полицейской канцелярии во главе со своим ближайшим сподвижником Л. Сен-Жюстом 11; одно время руководителем Канцелярии был сам М. Робеспьер 12. Кратковременная (примерно полуторамесячная) магистратура М. Робеспьера была ознаменована принятием около 30 постановлений, из которых одна часть была посвящена аресту нескольких контрреволюционеров, а другая — освобождению некоторых «патриотов». После переворота 9 термидора противники М. Робеспьера пытались свалить на него террористическую деятельность Главной полицейской канцелярии. Однако в период апогея террора М. Робеспьер и его сторонники уже не контролировали деятельность этого учреждения и, следовательно, не могли нести за это ответственность.
В ряде документов якобинского периода сохранилось упоминание должности комиссара гражданского управления, полиции и судов, в создании которой воплотилась идея о необходимости централизовать всю систему карательных органов под единым руководством. Точная компетенция этой должности остается неясной; определенно известно лишь то, что в ведении названного комиссара находились места заключения. Документы отразили стремление М. Робеспьера заместить эту должность одним из своих верных сподвижников. После процесса над
Ж. Дантоном (апрель 1794 г.) по рекомендации М. Робеспьера указанным комиссаром стал М. Герман, являвшийся до этого председателем Революционного трибунала.
Функции охраны общественного порядка в Париже осуществляла Национальная гвардия, значительно демократизированная в период якобинской диктатуры; регулярных войск в столице не было. Численность Национальной гвардии на
5 января 1793 г. составляла 110 542 человека. Ее командующим с мая 1793 г. являлся 32-летний Ф. Анрио, сын бедного крестьянина, до революции мелкий служащий. Руководимая им Национальная гвардия в значительной степени содействовала успеху народного восстания 31 мая — 2 июня 1793 г., приведшего якобинцев к власти. Однако в день Термидорианского переворота Ф. Анрио проявил крайнюю нерешительность. Сохранив верность М. Робеспьеру и его сторонникам, Ф. Анрио разделил их судьбу: 28 июля 1794 г. он был гильотинирован.
Для подавления контрреволюционных выступлений в мятежных департаментах декретом 5 сентября 1793 г. создавалась «Особая революционная армия для борьбы с заговорщиками». Численность армии была определена в 7,2 тысяч человек; фактическая численность составляла 6 тысяч 13. Офицерский состав армии избирался солдатами. Армия отличалась революционным настроением; в ней преобладали элементы, требовавшие дальнейшего развития и углубления революции. Командующим армии был назначен Ш. Ронсен — до революции известный драматург, бывший военный комиссар в армии Ш. Дюмурье, в апреле — августе 1793 г. занимавший пост помощника военного министра. После процесса над группировкой эбертистов, одним из руководителей которых был Ш. Ронсен, находившаяся под его влиянием Революционная армия была распущена (март 1794 г.).
Главным орудием якобинского террора являлся Революционный трибунал. Созданный в августе 1792 г. для суда над роялистами, с октября 1793 г. он действовал в следующем составе:
- председатель (до апреля 1794 г. эту должность занимал М. Герман);
- товарищ председателя (этот пост с
26 сентября 1793 г. занимал Р. Дюма, сподвижник М. Робеспьера; с апреля по июль 1794 г. Р. Дюма переместился на должность
председателя Революционного трибунала; 28 июля 1794 г. он был казнен);
- общественный обвинитель (им являлся с марта 1793 г. А. Фукье-Тенвиль, который вел следствие и составлял обвинительные заключения на важнейших политических процессах роялистов, жирондистов, сторонников Ж. Эбера и Ж. Дантона; арестованный после Термидорианского переворота, А. Фукье-Тенвиль был казнен в период режима Директории);
- заместитель общественного обвинителя;
- 12 судей;
- 60 присяжных (среди которых встречаются типографский рабочий, золотых дел мастер, владелец кофейни, два художника, скрипичный мастер, врач-хирург, столяр и др. Известно, например, что присяжными на процессе королевы Марии Антуанетты были парикмахер, двое портных, два столяра, слесарь, живописец, врач, судебный клерк и один человек без определенных занятий 14).
Роль Революционного трибунала была резко повышена, а его функции значительно расширены декретом Конвента 10 июня 1794 г., принятым по настоянию М. Робеспьера 15. Состав Трибунала был видоизменен: число товарищей председателя было увеличено до трех, а число заместителей общественного обвинителя — до четырех. Трибунал стал делиться на 3 секции, в каждой из которых состояли: председатель секции, 3 судьи и 9 присяжных. Декрет определил функцию Революционного трибунала, которая состояла в том, «чтобы наказывать врагов народа». Ст. 5 декрета формулировала понятие «враг народа»: таковым объявлялся всякий, «кто силой или хитростью стремится уничтожить общественную свободу». Единственной мерой наказания за все преступления, подлежащие ведению Революционного трибунала, являлась смертная казнь (ст. 7). Судопроизводство, говорилось в ст. 8, «состоит из простых мер, диктуемых здравым смыслом». Принимая свое решение, присяжные должны были руководствоваться своей совестью патриотов и революционеров. Допрос обвиняемого производился непосредственно в ходе судебного заседания в присутствии публики (ст. 12). Допрос свидетелей мог вообще не производиться, если Трибунал полагал, что у него имеются фактические и моральные доказательства, направленные против обвиняемого. Защита в принципе отменялась: «защитниками не-
винно оклеветанных закон считает патрио-тов-присяжных; заговорщикам же он отказывает в защитниках» (ст. 16).
Декрет значительно упрощал порядок производства арестов как простых граждан, так и членов Конвента. Если раньше арест последних мог быть произведен только на основании специального постановления Конвента, то после принятия декрета для ареста и придания суду народных избранников было достаточно простого распоряжения Комитета общественного спасения.
Обсуждение декрета 10 июня 1794 г. вызвало настоящую бурю в Конвенте. Известно, что по проекту этого декрета общественный обвинитель Революционного трибунала А. Фукье-Тенвиль сделал представление в Комитет общественного спасения, где доказывал юридическую несостоятельность проекта и предостерегал о его опасных последствиях. Тем не менее М. Робеспьер и его сторонники смогли провести декрет через Конвент.
В выступлениях якобинских лидеров идея массового террора, не ограниченного никакими юридическими процедурами, находила свое теоретическое обоснование и политическое оправдание. В частности, подчеркивалось, что в период «революционного правительства» главной задачей власти является подавление врагов революции — подавление тем более эффективное, чем больший размах оно приобретало. «Вы должны карать не только предателей, но и равнодушных; вы должны карать всякого, кто пассивен в Республике и ничего не делает для нее», — призывал Л. Сен-Жюст 16. Ему вторил А. Кутон: «Здесь всякая медлительность преступна, всякая снисходительность или излишняя формальность является общественной опасностью. Сроком для наказания врагов отечества должно быть лишь то время, какое необходимо для того, чтобы их опознать; речь здесь идет не столько о том, чтобы их наказать, сколько о том, чтобы их уничтожить»17. Вместе с тем якобинские лидеры не отделяли террор от справедливости. Так, М. Робеспьером была сформулирована мысль о том, что террор «есть не что иное, как быстрая, строгая, непреклонная справедливость»18.
Как свидетельствуют статистические данные, якобинский террор нарастал в прогрессирующей степени. Если с 17 августа 1792 г. (создание первого революционного комитета) до 13 июля 1793 г.
(убийство Ж. Марата) в Париже было приговорено к смертной казни 64 человека, то с 13 июля 1793 г. по 27 июля 1794 г. (день Термидорианского переворота) было казнено 2572 человека 19. Из этой последней цифры на 45 последних дней правительства М. Робеспьера приходится более половины казненных — 1285 человек; число оправданных составляло всего 278 человек20. Имеются свидетельства, что за один лишь день 16 июня 1794 г. было казнено 54 человека; если 21 июля этого же года Комитет общественного спасения постановил придать суду Революционного трибунала 14 человек, то уже 23 июля — сразу 348 человек21.
Лидеры якобинцев сознавали, что террор, особенно в последние дни их диктатуры, затрагивал уже не только и не столько действительных контрреволюционеров, сколько зачастую совершенно безвинных людей, к тому же принадлежавших к низам общества. Сам М. Робеспьер признавал, что на каждые 50 осужденных приходилось 40 человек из народа 22. Всего из числа жертв в Париже лишь 650 человек были людьми высокопоставленными, влиятельными и богатыми. По подсчетам английского исследователя Д. Грира, который определял общее число жертв якобинского террора в целом по стране в 35—40 тысяч человек, среди казненных дворяне составляли 6,25 %, священники — 6,5 %. Следовательно, более 85 % жертв террора принадлежали к бывшему третьему сословию, в том числе 60 % гильотинированных составляли рабочие, крестьяне, ремесленники, слуги 23.
Помимо террора, проводимого в отношении отдельных граждан в рамках весьма ограниченных, но все же формально-юридических процедур, имели место эксцессы, когда внесудебным репрессиям подвергалось население целых городов. Так, в ответ на контрреволюционный мятеж в Лионе (июнь — октябрь 1793 гг.) Конвентом был принят декрет о разрушении этого города и экзекуции всего его населения. Осуществление карательной миссии было возложено на членов Конвента Ж. Фуше и Ж. Колло д’Эрбуа. Ознакомившись на месте с положением дел, они 19 ноября 1793 г. обратились в Конвент с письмом, где информировали о своих действиях и настаивали на применении самых жестоких и быстрых мер по выполнению декрета. Комиссары подчеркивали, что «в этом опозоренном городе нет
невиновных». «Мы говорим вам, граждане и коллеги, — указывалось в письме, — что снисхождение есть опасная слабость, сходная со стремлением оживить преступные надежды в момент, когда нужно их уничтожить; слабость, вызванная в отношении отдельного индивида, перерастет в слабость в отношении всех остальных индивидов подобного рода, и в конце концов она превратит в иллюзию действенность вашего правосудия. Разрушения города, предпринимаемые до сих пор, суть средства слишком медленные; нужны средства более быстрые для удовлетворения республиканской нетерпеливости... Лишь действие пожирающего пламени может выразить всю силу народа; его воля должна иметь эффект молнии»24.
Составным элементом карательной деятельности якобинцев являлась также их пенитенциарная политика. Впрочем, о систематически проводимой политике в указанной сфере можно говорить лишь весьма условно. Ни Конвент, ни Комитет общественного спасения этими вопросами практически не занимались; парижскими тюрьмами ведала муниципальная полиция под контролем Комитета общественной безопасности. Общий подход заключался в том, что тюрьма не рассматривалась в качестве непосредственного орудия террора — вся надежда в этом плане возлагалась лишь на «святую гильотину», которая воплощала в себе идею всеобщего равенства даже перед лицом смерти. Тюрьма была лишь мерой пресечения, мерой временного задержания до гильотины или (в редчайших случаях) до оправдательного приговора.
Режим большинства тюрем даже в период террора был в целом мягче, чем в дореволюционную эпоху. Особенно это относилось к уголовным преступникам, а также к иностранцам и лицам дворянского происхождения, арестованным на основании «Декрета о подозрительных». В местах содержания указанных лиц зачастую отсутствовали даже решетки и запоры, а заключенные, по свидетельствам современников, вели весьма праздную жизнь, включающую вполне приличное питание, музыкальные упражнения, литературные занятия и даже любовные утехи 25. До весны 1794 г. расходы на тюремное содержание несли сами заключенные — это правило было оговорено и в «Декрете о подозрительных». На лиц, не располагавших собственными средствами, среднесуточный расход был эквивалентен
30 су. Лишь с апреля 1794 г. расходы по содержанию заключенных взяла на себя Парижская коммуна.
Более суровым режимом отличались политические тюрьмы: Консьержери, Сен-Пелажи, Маделоннет, Ла-Форс, особенно Плесси. В последней содержались, как правило, не просто подозреваемые, но обвиняемые в серьезных политических преступлениях; тюрьма находилась в непосредственном ведении А. Фукье-Тенвиля. У заключенных этой тюрьмы регулярно производились обыски и изъятия посторонних вещей; этим лицам запрещались сношения с внешним миром, получение газет и другой корреспонденции.
После издания декрета 10 июня 1794 г. произошло ужесточение режима во всех тюрьмах: заключенным было запрещено пользоваться свечами и столовыми ножами; у них были изъяты музыкальные инструменты, было резко ограничено право переписки.
Относительно численности заключенных в парижских тюрьмах точных статистических данных не имеется. По некоторым сведениям, на 11 июня 1794 г. число заключенных в них составляло 7 321 человек. На день Термидорианского переворота (27 июля 1794 г.) узников было около 7 800 человек; при этом известно, что за предшествующий месяц были казнены, оправданы, умерли естественной смертью 1 663 человека26.
Еще более противоречивы сведения об общем числе заключенных в целом по стране — возможно, что этими данными не располагали даже сами правительственные комитеты. К. Демулен и Ж. Эбер писали о 200 тысячах «подозрительных», посаженных в тюрьмы в декабре 1793 года. Л. Лекуантр заявил в Конвенте в августе 1794 г., что он располагает тремя различными цифрами о количестве заключенных — 50, 100 и 250 тысяч человек. Из позднейших исследователей М. Матьез вначале придерживался цифры 280—300 тысяч, а затем снизил ее до 90 тысяч. Д. Грир полагал, что с марта 1793 г. по август 1794 г. в тюрьмы было заключено не менее 500 тысяч человек. В.Г. Ревуненков считал эту последнюю цифру наиболее близкой к истине 27.
К концу завершающего этапа революции гигантская машина террора фактически полностью вышла из-под контроля ее идеологов и создателей. К июлю 1794 г. сложилась ситуация, когда правительство М. Робеспьера превратилось в заложника и
самой этой машины, и всего установленного этим правительством в стране политического режима — последний, декларируемый как воплощение идеалов демократии, на деле все нагляднее демонстрировал свою выраженную автократическую сущность. Обескровленное ожесточенной внутренней борьбой, якобинское руководство не смогло противостоять нарастанию оппозиционных сил в Конвенте — созревший в его стенах заговор привел якобинцев к гибели.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См. об этом: Buisson H. La Police, son histoire. P., 1958. P. 116.
2 Текст декрета помещен в издании: Buisson H. Op. cit. P. 116—118.
3 Дистрикт — средняя (между департаментом и кантоном) единица административно-территориального деления Франции, осуществленного в 1789—1790 гг. и зафиксированного в Конституции 1791 г. (разд. 2, ст. 1). См. специальное исследование: Brette A. Les limites et divisions territoriales de la France en 1789. P., 1907.
4 Отражая эти настроения, генерал А. Бо-гарнэ, который впоследствии сам стал жертвой террора, писал в то время своей жене, будущей императрице Жозефине: «В революционных бурях великий народ, который сражается, чтобы уничтожить в прах свои кандалы, должен окружить себя законной недоверчивостью и больше опасаться упустить виноватого, чем ударить по невиновному» (цит. по: Buisson H. Op. cit. P. 119).
5 Цит. по: История Франции. Т. 2. М., 1973. С. 52.
6 Текст декрета см. в сб.: Захер Я.М. Французская революция в документах (1789—1794 гг.). Л., 1926. С. 235.
7 См. об этом: Блан Л. История Французской революции 1789 г. Т. 10. СПб., 1909. С. 9.
8 Текст письма см.: Buisson H. Op. cit. P. 122—123.
9 См. об этом: Блан Л. Указ. соч. Т. 10. С. 9.
10 Текст декрета и его анализ см.: Ревуненков В.Г. Парижские санкюлоты эпохи Великой французской революции. Л., 1972. С. 143 слл.
11 См.: Матьез А. Французская революция. Т. 2. М.; Л., 1929. С. 183.
12 См.: Французская буржуазная революция 1789—1794 гг. / Под ред. В.П. Волгина и Е.В. Тар-ле. М.; Л., 1941. С. 468.
13 См. об этом: Блос В. Французская революция. Исторический обзор. 3-е изд. СПб., 1906. С. 198.
14 Там же. С. 202.
15 Текст декрета см. в издании: Захер М.Я. Указ соч. С. 359—362.
16 Цит. по: Buisson H. Op. cit. P. 123.
17 Цит. по: Ревуненков В.Г. Указ. соч. С. 144.
18 Цит. по: Блан Л. Указ. соч. Т. 10. С. 255.
19 См.: Блос В. Указ. соч. С. 189.
20 См.: Новая история (первый период) / Под ред. Е.Е. Юровской, М.А. Полтавского, Н.Е. Застенкера. М., 1972. С. 192, примеч. 17.
21 См.: Блан Л. Указ. соч. Т. 11. С. 97.
22 См.: Блос В. Указ. соч. С. 227.
23 Обработка статистических данных Д. Грира произведена в исследовании: Ревуненков В.Г. Указ. соч. С. 155.
24 Цит. по: Buisson Н. Ор. сй. Р. 121—122.
25 См. об этом: Блан Л. Указ. соч. Т. 11. С. 69 слл.
26 Там же. С. 93.
27 Приведенные цифровые данные см.: Ревуненков В.Г. Указ. соч. С. 153.
