CC BY
105
ПОЛИЦЕЙСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ФРАНЦИИ ОТ СВЕРЖЕНИЯ ЯКОБИНЦЕВ ДО КРУШЕНИЯ ПЕРВОЙ ИМПЕРИИ
(1794-1814 гг.)*
В. В. Кучма
Первая половина рассматриваемого периода характеризовалась крайней социальной нестабильностью, которая выливалась в ожесточенную общественную борьбу, завершавшуюся частой сменой политических режимов. У власти попеременно сменились несколько группировок буржуазии, стремившихся приспособить государственный аппарат в целом и отдельные его звенья к удовлетворению собственных интересов. Естественно, что особое внимание правящих кругов уделялось полиции, являющейся, как известно, наиболее гибким, универсальным, действенным орудием подавления оппозиционных настроений.
Термидорианский переворот 27 июля
1794 г. сопровождался коренной чисткой центральных и местных правительственных учреждений, которые до этого осуществляли массовые репрессии на заключительном этапе революции, когда, по выражению Ж. Дантона, народные массы «проявили почин террора»1. Чистка неминуемо коснулась и полицейских структур, являвшихся в период якобинской диктатуры важнейшими элементами в системе органов «революционного правительства». Декретом 7 фрюктидора II года (24 августа 1794 г.), касающимся организации общей полиции Республики, были строго ограничены полномочия Комитета общественного спасения (Le Comite de salut public), которому отныне были вверены лишь функции военные и внешнеполитические; руководство общей полицией стал осуществлять исключительно Комитет общественной безопасности (Le Comite de surete generate), предварительно очищенный от влияния сторонников М. Робеспьера.
Последовавший через несколько дней декрет 14 фрюктидора II года регулировал вопросы организации столичной полиции. На основании декрета парижская полиция соеди-
нялась с муниципальной администрацией. Секционные «наблюдательные комитеты» (comites de surveillance ou revolutionnaires), являвшиеся главным низовым элементом якобинской диктатуры, были упразднены. Вместо них создавались более крупные окружные комитеты, числом 12, в которых влияние демократических элементов оказалось значительно ослабленным2.
Декретом 19 вандемьера III года (10 октября 1794 г.) был учрежден Трибунал исправительной полиции Парижа. 26 вандемьера того же года была организована Административная комиссия полиции; 24 ее члена назначались термидорианским Конвентом. В состав этой комиссии включался так называемый национальный агент с функциями прокурора 3. Стремясь искоренить «демократическое бешенство» якобинцев (выражение А. Тьера), Конвент законом 24 вантоза III года (14 марта 1795 г.) упразднил принцип выборности комиссаров полиции и вверил их назначение Комитету общественной безопасности.
Все эти перестройки не привели, однако, к желаемому результату: полицейская система оставалась довольно слабым звеном карательного механизма термидорианцев, не способным сковать революционную активность масс. Особенно ярко это проявилось во время событий 12 жерминаля и 1 прериаля
III года (1 апреля и 20 мая 1795 г.), во время массовых выступлений в Париже. Столичная полиция, располагавшая к тому времени значительными вооруженными контингентами (в ведении Административной комиссии находился, в частности, «легион общей полиции» численностью 7 тыс. человек4), оказалась, тем не менее, не в состоянии пресечь нарушения общественного порядка. Жандармерия Парижа также не справилась с выступлениями; по этой причине через несколь-
* В настоящем выпуске опубликована первая часть статьи.
ко дней (декретом от 6 прериаля III года) она была распущена. В сложившейся ситуации правительство было вынуждено пойти на крайние меры. Впервые после 1789 г. властями был нарушен закон о недопустимости ввода в столицу регулярных войск 5. Существенную помощь правительству в ликвидации прериальских выступлений оказали добровольцы из числа имущих граждан, тщательно отобранных по городским секциям. Добровольцев набралось до 50 тыс. человек; вместе с вызванной в столицу регулярной кавалерией они спасли положение6.
Заключительный период существования термидорианского режима был ознаменован резким усилением опасности монархического переворота. 13 вандемьера III года (5 октября 1795 г.) вспыхнул открытый роялистский мятеж, и Конвент был вынужден искать поддержки слева. Были срочно сформированы три батальона «патриотов 1789 года». К подавлению мятежа были привлечены военачальники, известные своими республиканскими взглядами. Одним из таковых оказался бригадный генерал Наполеон Бонапарт, сыгравший самую активную роль в подавлении мятежа. В награду за это Н. Бонапарт был произведен в дивизионные генералы и вскоре был назначен главнокомандующим «внутренней армией Парижа» (то есть войсками столичного гарнизона)7.
На последнем этапе своего функционирования колебания термидорианского Конвента влево проявились в принятии ряда нормативных актов, специально касавшихся полиции. Декретом 19 вандемьера ГУ года (11 октября 1795 г.) назначение комиссаров полиции было изъято из рук Комитета общественной безопасности и вверено муниципальной администрации. Крупнейшие города (Париж, Лион, Марсель и Бордо) получили право иметь центральные бюро полиции. Это отдаленно напоминало мероприятия по демократизации полицейской системы, осуществленные в свое время якобинцами. Однако радикально изменившийся к тому времени состав муниципальной администрации коренным образом менял социальную сущность полицейской организации. Тем же актом 19 вандемьера упразднялся институт мировых должностных лиц (1ез оШаеге <3е рак), учрежденных декретом 29 сентября 1791 года8. Впрочем, восемь месяцев спустя этот институт был вновь воссоздан Директорией.
Одним из последних актов термидорианского Конвента стал декрет 4 брюмера
IV года (26 октября 1795 г.) об амнистии «по всем делам, связанным с революцией».
Важнейшим мероприятием следующего политического режима — режима Директории, существовавшего во Франции с ноября
1795 по ноябрь 1799 г., явилось учреждение нового специализированного учреждения — Министерства общей полиции. Созданное декретом 12 нивоза IV года (2 января 1796 г.), это министерство сыграло исключительно важную роль во всей последующей истории полицейской организации Франции.
Функции и цели полиции были в общем виде сформулированы в Уголовном кодексе, принятом в 1795 г.: «Полиция учреждена для того, чтобы гарантировать общественный порядок, свободу, собственность, личную безопасность. Ее главный принцип — бдительность. Общество как таковое является объектом ее покровительства»9. Главная цель вновь учреждаемого министерства заключалась в том, чтобы «централизовать деятельность полиции и основать строгий надзор, который расстроит враждебные партии и разрушит губительные для свободы заговоры»10. Необходимость создания подобного учреждения была обоснована в послании Директории в Совет Пятисот (нижнюю палату парламента по Конституции 1795 г.). Полиция, как говорилось в послании, должна действовать активно и решительно, разрушая все враждебные замыслы, обуздывая мятежи и поддерживая общественное спокойствие. При этом большое внимание должно уделяться превентивной деятельности: авторы послания выражали убежденность в том, что «легче удержать общественное спокойствие, чем воссоздать его, когда оно уже было нарушено»".
Глава Министерства общей полиции, подчиненный непосредственно Исполнительной Директории, наделялся полномочиями в следующих основных сферах:
- исполнение законов, касающихся общей полиции, по обеспечению безопасности и внутреннего спокойствия Республики;
- руководство местной Национальной гвардией, легионом полиции и службой жандармерии в целях обеспечения охраны общественного порядка;
- контроль над тюрьмами, арестными домами, домами юстиции;
- меры пресечения нищенства и бродяжничества.
В Министерстве общей полиции учреждалось четыре отделения:
1) отделение коммерции, народного здравия, путей сообщения;
2) отделение наблюдения и безопасности;
3) отделение нравов и мнений;
4) отделение депеш.
В 1797 г. был учрежден общий секретариат, заменивший отделение депеш и сосредоточивший в своих руках все делопроизводство министерства.
На протяжении первых трех лет существования нового министерства во главе его побывали девять руководителей, представлявших собой, по выражению Л. Каммахера, «личности слабые, неосновательные и досадно неэффективные», являвшиеся чиновниками «без искры инициативы», так и не осознавшими свою роль и свое призвание быть «блюстителями порядка и мира на всем протяжении национальной территории»12. Первый из министров полиции, А. Камю, состоял в своей должности всего три дня: назначенный Директорией заочно, он узнал об этом уже после того, как покинул территорию страны. Самым «долговечным» министром в период Директории оказался Ш. де Лаппаран — он находился на своем посту более года (с апреля 1796 по июль 1797 г.). Наиболее значительным его мероприятием явилось раскрытие знаменитого заговора Г. Бабефа. Последним из девяти безликих министров был Бур-гиньон-Дюмолар, исполнявший должность менее месяца и смещенный 20 июля 1799 года13. Частая сменяемость министров полиции свидетельствовала как о пристальном внимании правительства к этому ведомству, так и о неудовлетворительном состоянии его организации и деятельности.
Незадолго до переворота 18 брюмера, приведшего к власти Наполеона Бонапарта, а именно 2 термидора VII года (20 июля 1799 г.), благодаря поддержке двух директоров, Э. Сийеса и П. Барраса, новым, десятым по счету министром общей полиции был назначен Ж. Фуше, бывший до этого полномочным представителем в Батавской Республике. Поскольку главную опасность для себя Директория в тот момент усматривала в угрозе якобинских заговоров, министром иностранных дел Ш.М. Талейраном была высказана мысль о том, что «в то время, когда якобинцы столь дерзки... никто, кроме якобинца, не сможет их одолеть... Лучшего человека, чем Фуше, для того, чтобы унять якобинцев — нет»14.
Как показали дальнейшие события, вся последующая история французской полиции
на протяжении почти двух десятилетий оказалась неразрывно связанной с именем этого одиозного политического деятеля. Ж. Фуше находился на должности министра общей полиции четыре срока: с 20 июля 1799 г. по 15 сентября 1802 г.; с 11 июля 1804 г. по 3 июля 1810 г. (при этом в течение нескольких месяцев 1809 г. он был одновременно и министром внутренних дел); с 20 марта по 23 июня 1815 г.; с 8 июля по 15 сентября 1815 года. За это время в стране сменилось несколько радикально различных государственно-правовых режимов: Директория, Консульство, Первая империя, Первая Реставрация, «Сто дней», Вторая Реставрация. Однако случилось так, что услуги Ж. Фуше оказались востребованными при любых изменениях политической обстановки.
Не лишены интереса основополагающие идеи, которыми руководствовался Ж. Фуше в процессе формирования и налаживания того всесильного, всеохватывающего механизма, каким стала под его руководством французская полицейская система.
Через две недели после назначения на должность Ж. Фуше опубликовал «Прокламацию министра общей полиции к французским гражданам». «Я приступаю к установлению внутреннего спокойствия, — говорилось в прокламации, — чтобы положить конец избиениям и притеснениям республиканцев и раскрыть заговоры изменников... Помогите мне, граждане, в решении этой благородной задачи. Поддержите меня в своей ревности, окружите меня вашим патриотизмом, и это счастливое содействие граждан и магистратов должно стать верным предвестником триумфа Республики»15.
Республиканская фразеология — типичная черта публикаций и выступлений первой магистратуры Ж. Фуше. Но уже здесь, в первом официальном заявлении, он четко формулирует свою генеральную идею: «Следить за всеми и за всем — такова обязанность, которая возвышается передо мною и которая должна приобрести от окружающих обстоятельств характерные черты энергичности и твердости».
Концептуальные воззрения на роль и место полиции в общей системе государственных структур, на ее соотношение с другими правоохранительными органами, на специфику методов ее деятельности были сформулированы Ж. Фуше в циркуляре 30 брюмера VIII года (21 ноября 1799 г.), адресованном префекту столичной полиции. Деятельность
полиции и деятельность юстиции, пишет Ж. Фуше, постоянно соприкасаются в повседневной общественной жизни. Поэтому посторонний наблюдатель зачастую смешивает их одну с другой. На самом же деле между ними существуют радикальные различия, выливающиеся в конкуренцию. «Облеченная в формы, которые она отнюдь не находит достаточно многочисленными, юстиция никогда не прощает полиции ее быстроту. Полиция, освобожденная от всех связывающих ее пут, никогда не извиняет юстиции ее медлительности... Полицию упрекают в том, что она тревожит невинного, юстицию — в том, что она не в силах ни пресечь, ни предупредить преступление. Поскольку прежде полиция находилась в руках короля, она в первую очередь рассматривалась как инструмент деспотизма; юстиция, поскольку она действовала через посредство законов, оказывалась часто сбитой с пути неясностью и противоречивостью этих законов. У некоторых народов, осененных эксцессами, ставящих свою свободу в зависимость от этих эксцессов, юстиция принесена в жертву полиции; у других народов, медленно влачащихся в лабиринтах законов, юстиция совпадает с полицией»16.
Закончив формулировать эту общую посылку, Ж. Фуше переходит к определению позиций более конкретных и более практических. «Если бросить внимательный взгляд на связь и на моменты деятельности полиции и юстиции, можно прийти к выводу, что они не могут существовать в целях утверждения истинного социального порядка ни одна без другой, ни будучи смешанными друг с другом... Моменты, которые предшествуют действиям юстиции, и моменты, которые следуют за этими действиями, — вот два рода моментов, где юстиция как таковая не должна действовать — эти моменты принадлежат сфере деятельности полиции. Той полиции, — возвращается Ж. Фуше к своей сокровенной идее, — которая, имея повсеместно глаза и руки, может арестовать виновного повсюду, где преступления могут быть совершены, той полиции, которая, располагая для сохранения общественного порядка вооруженной силой (более могущественной по отношению ко всем силам, которые могут нарушить этот порядок) и всеми другими средствами, способна доставить виновного в руки юстиции и устранить или сокрушить каждого, кто противопоставляет себя выполнению этих действий».
В цитируемом формуляре Ж. Фуше высказал и ряд соображений относительно принципа законности в деятельности полицейских органов. «Позитивные принципы законодательства диктуют нам настоятельную необходимость держать какого-либо гражданина в руках полиции лишь в течение того времени, которое совершенно необходимо для передачи его в руки юстиции. Законы как таковые содержат в себе некоторые исключения, крайне редкие и четко детерминированные, включенные в ткань законодательства поневоле и почти с ужасом; если мы будем ориентироваться только на исключения, мы перестанем быть магистратами полиции, а превратимся в агентов тирании... Следовательно, в случаях любых арестов во всех инстанциях агенты полиции должны быть в состоянии предъявить письменные документы, констатирующие точный момент, когда гражданин был арестован, и точный момент, когда он был вновь вверен охране законов. Общество имеет право требовать этого и от министра полиции, и от префектов, и от всех полицейских агентов. Не забывайте никогда, как опасно производить аресты лишь по простому подозрению...» Законность в деятельности полиции, продолжает Ж. Фуше, является лучшим предостережением от ошибок юстиции. «Думайте постоянно, перед лицом вашей трепещущей совести, о судьбе тех невинных, которые были посланы юстицией на эшафот лишь только потому, что они были ошибочно этой юстиции вверены».
В заключительных строках циркуляра революционная и республиканская патетика Ж. Фуше звучит еще в полной мере: «Эти голоса гуманизма, вверенные французской философией властям и судьям Европы, не были выгравированы в диспозициях наших законов — они находятся в сердцах тех, кто служит делу Республики». Как будет показано далее, подобная фразеология, еще вполне естественная в устах министра периода Консульства, с течением времени претерпевала заметные изменения. К моменту провозглашения Первой империи постепенно испарялся дух республиканизма и антиклерикализма, которыми Ж. Фуше переболел в своей якобинской молодости; затушевывались и отступали на задний план соображения относительно принципа законности. Зато все более четко кристаллизовалась идея о создании мощной, всеохватывающей, независимой от народного представительства полиции, в деятельности которой превентивные меры по
предупреждению неправомерных деяний имели бы подавляющий перевес перед мерами постпозитивными, когда власти лишь задним числом бывают вынуждены реагировать на свершившиеся правонарушения. Отличительной чертой деятельности Министерства общей полиции, заявлял Ж. Фуше, «является профилактика куда больше, чем репрессивные меры, которыми надо смело пользоваться, если преступление не может быть предотвращено. Однако энергия должна заключаться в справедливости, а не в жестокости»17.
В период своей первой магистратуры одну из главных практических задач вверенного ему ведомства Ж. Фуше усматривал в том, чтобы убедить граждан в важнейшей социальной значимости полицейской службы. «Необходимо, — подчеркивал он, — убедить французов, что у полиции нет иной цели, кроме обеспечения порядка»18. Он был озабочен необходимостью продемонстрировать надклассовый характер данного рода деятельности, придать полиции ореол защитницы общенациональных, абстрактно-человеческих интересов, замаскировать даже самые малейшие проявления ее репрессивной сущности. «Ни одна из мер, — писал он, — которых требует общественная безопасность, не диктуются антигуманностью... Без сомнения, гуманность является высшей добродетелью, если и пока она не вступает в противоречие с общественным интересом. Но именно этот интерес и оказывается единственным мотивом, который может продиктовать экстраординарные предосторожности»19.
Современная полиция, полагал Ж. Фуше, нуждается в двух первоочередных «инъекциях»: во-первых, ей следует придать дополнительную силу, которая будет служить гарантией от скептического отношения к полиции со стороны других властных структур; во-вторых, обеспечить ее финансовую независимость от всяческих проявлений общественного недовольства. Развивая вторую из указанных идей, Ж. Фуше призывал отбросить «неблагоприятные предубеждения», укоренившиеся в общественном сознании против всего того, что связано с полицией. Не может существовать ни одной нации, подчеркивал министр, которая не осознавала бы пользу полицейских служб и которая не соглашалась бы оплачивать эту пользу. «Представляется, — замечает с сарказмом Ж. Фуше, — что в высокую цену, которая платится этим службам, всегда включается вознаграж-
дение за некоторый осознаваемый дефицит уважения»20.
Рецидивы республиканизма и якобиниз-ма, которые иногда проявлялись у Ж. Фуше под влиянием обстоятельств в период его первой магистратуры, привели его в 1802 г. к столкновению с первым консулом. Поскольку министр не скрывал своего несогласия с идеей пожизненного консулата, Наполеон счел нецелесообразным дальнейшее использование его на государственной службе. Правда, для того, чтобы избавиться от услуг Ж. Фуше, первому консулу пришлось добиться ликвидации всего Министерства общей полиции как такового: 27 фрюктидора VIII года (14 сентября 1802 г.) оно было упразднено, а все полицейские структуры Республики передавались в ведение Министерства юстиции. Однако Наполеон не окончательно закрывал дверь перед Ж. Фуше: в своем послании в Сенат, опубликованном на следующий день, первый консул всячески превозносил таланты бывшего министра и подчеркивал ту активность, с которой он откликался на каждое порученное ему задание. «Если различные обстоятельства, — говорилось в заключительной части послания, — опять приведут к восстановлению должности министра полиции, правительство не найдет другого более достойного своего доверия кандидата»21.
Обстоятельства, действительно, вскоре изменились. Реальные или мнимые заговоры Ж. Моро, Ж. Кадудаля, Ш. Пишегрю, дело герцога Энгиенского утвердили Наполеона в мысли о грозящей ему опасности. Получилось так, что обо всех этих эксцессах первым проинформировал Наполеона не кто иной, как опальный министр. В конце концов прежде конфликтовавшие стороны пошли на взаимные уступки: Ж. Фуше, двумя годами ранее отказавшийся голосовать за пожизненный консулат, вошел в состав комиссии, разработавшей проект установления империи (май 1804 г.); Наполеон после провозглашения его императором санкционировал воссоздание министерства общей полиции (июль 1804 г.). Много лет спустя, уже находясь на острове Святой Елены, Наполеон объяснил «второе пришествие» Ж. Фуше следующим образом: «Я назначил его во второй раз, так как полагал, что он — ничтожество, но ничтожество, знакомое со всем распорядком работы (полиции)»22.
После 1804 г. генеральные идеи Ж. Фуше относительно места, роли и методов деятельности своего ведомства не претерпели
существенных изменений. Полиция, подчеркивал он, должна не столько заниматься репрессиями, сколько в корне пресекать любую попытку антигосударственной и антиобщественной деятельности. При этом «профилактическая» работа полиции должна быть полностью скрыта от глаз общественности. «Полиция является властью регулирующей, она всюду ощущается, но нигде не заметна; внутри государства она занимает место той власти, которая поддерживает во вселенной гармонию небесных тел, и точность действий ее нас поражает, хотя мы не можем разглядеть ее причину»23. При этом «любой надзор теряет смысл, когда о нем объявляют заранее. Единственно действенными следует признать те средства, которые никому не известны...»24
На всем протяжении своей многолетней государственной службы Ж. Фуше всегда оставался самым решительным приверженцем максимально широких функций и полномочий возглавляемого им ведомства. Оценка современниками практических результатов такой деятельности нашла воплощение в известном высказывании Ш.М. Талейрана: «Министр полиции — это человек, который занимается прежде всего тем, что его касается, а потом тем, что не имеет к нему ни малейшего отношения»25.
В период своей второй, наиболее продолжительной по времени магистратуры, Ж. Фуше сформулировал ряд новых общеполитических идей, знаменовавших значительную трансформацию его прежних революционных и республиканских воззрений. Поскольку, полагал он, полное искоренение революционных настроений из общественного сознания практически невозможно, поскольку никогда и никому не удавалось и не удастся сплотить всех оппозиционеров вокруг даже самого либерального режима, и поскольку, с другой стороны, наполеоновская империя является прямой наследницей великой революции, главная задача власти должна состоять в том, чтобы «курировать живой дух революции». «Не следует гасить революцию, — писал он 1 августа 1809 г., — нужно ее регулировать»26. В качестве наиболее эффективного инструмента такого регулирования, имеющего своей конечной целью воспитание в гражданах высших гражданских добродетелей, среди всех государственных служб способна выступить именно и исключительно лишь полиция. Ж. Фуше принадлежит знаменитый афоризм, который сделал его имя бессмертным в теории полицейского права: «Природа
создает якобинцев, полиция — граждан (La nature fait jacobins, la Police — des citoyens)».
Настоящий гимн такой полиции, которая «создает граждан», звучит в двух циркулярах Ж. Фуше, изданных им в начале своей третьей магистратуры, 31 марта 1815 г., в период «Стадией». Некоторые исследователи склонны характеризовать эти документы в качестве «хартии либеральной полиции», хотя, по справедливому замечанию А. Бюис-сона27, в них нет ничего принципиально нового по сравнению с прежними идеями. Делая особый упор на законности в деятельности полиции, Ж. Фуше подчеркивал, что последняя не должна выходить за рамки, очерченные правом: полиция «является светочем, но не представляет собою меч». Наблюдение не должно превышать нормы, диктуемой соображениями общественной безопасности; мелочное любопытство, равно как и предубеждение, не должно являться основанием для вмешательства в личную жизнь гражданина; пользование человеческими свободами и гражданскими правами не должно быть ущемлено, ибо «нет преступления, не предусмотренного законом». «Следует отринуть наступательную полицию, беспрерывно волнуемую подозрением, постоянно озабоченную и бурлящую, угрожающую без гарантий, терзающую без покровительства, и укрыться в рамках полиции либеральной и позитивной, именно такой наблюдающей полиции, которая, спокойная в своем движении, умеренная в своих исканиях, активная в своих преследованиях, иногда подавляющая, но всегда покровительствующая, следит за благополучием граждан, за трудом в индустрии, за покоем всех».
Во втором из указанных циркуляров превозносятся достоинства превентивной полиции, «которая наблюдает за всеми персонами без изъятия, как без жестокости, так и без слабости — единственная, которая обеспечивает безопасность и всеобщее единство».
Либерализм приведенных идей Ж. Фуше периода его третьей магистратуры не следует преувеличивать. Во многом дело объясняется чисто конъюнктурными соображениями: крайняя неустойчивость режима «Ста дней» заставляла правительство активно воздействовать на общественное мнение в поисках любых средств своей поддержки. К тому же в рассуждениях министра просматриваются очевидные противоречия: сильная, всеобъемлющая полиция, положившая в основу своей деятельности принцип превенции (второй
циркуляр), никак не могла явиться идеалом законности, обрисованном в первом циркуляре. Самым же главным опровержением «либерализма» Ж. Фуше служила практическая деятельность возглавляемого им министерства, основанная на реальном попрании гражданских прав и свобод.
Заканчивая характеристику воззрений Ж. Фуше на принципы организации и функционирования полицейского ведомства, следует отметить, что в значительной своей части они отнюдь не являлись оригинальными. Во-первых, идеей сильного превентивного полицейского учреждения руководствовались его учредители еще в эпоху становления этого ведомства — такая полиция уже практически существовала во Франции накануне падения «старого режима»28, и задача Ж. Фуше состояла в том, чтобы воссоздать эту машину, в значительной степени разрушенную в годы революции, и поставить ее на службу новым властям — сначала режимам Наполеона (Консульство, Первая империя, «Сто дней»), а затем реставрационному режиму Бурбонов. Во-вторых, многие руководящие идеи, определявшие сущность полицейской организации послереволюционной Франции, не принадлежали лично Ж. Фуше — зачастую он являлся лишь рупором и проводником идей, авторство которых принадлежало Наполеону.
В громадном эпистолярном наследии первого консула, а впоследствии первого императора можно обнаружить ряд заслуживающих внимание соображений на интересующую нас тему. Подсчитано, что из более чем 1 100 писем, направленных Наполеоном в полицейское ведомство, около 730 писем было адресовано лично Ж. Фуше29. В частности, Наполеон всегда настаивал на создании такой полиции, которая, прежде всего, была бы максимально информированной. «Благодаря полиции я должен быть информирован обо всем», — подчеркивал Наполеон в одном из посланий Ж. Фуше в октябре 1800 года. Он требовал от министра подробных и оперативных сведений о состоянии общественного духа и общей ситуации в департаментах, обо всех изменениях, происходящих в этих сферах, о деятельности (или бездеятельности) департаментской администрации, о состоянии и тенденциях развития преступности, о положении религиозных культов и т. п. «Вы будете, — писал Наполеон, — предлагать регламенты и законы, которые вы сочтете необходимыми для придания полиции большей активности, для укрепления
нравов, для возвращения национальному характеру его истинного достоинства»30.
Полностью разделяя идею полицейской превенции, Наполеон считал особенно важными два момента: во-первых, необходима демонстрация постоянной готовности ведомства к немедленному действию, чтобы уже одним своим присутствием полиция (равно как и жандармерия) пресекала возможность нежелательных эксцессов. «Я полагаю, — отмечал он, — что простая прогулка 80 жандармов в различных точках империи не может не быть чрезвычайно полезной — в этом, впрочем, и состоит их истинное предназначение»31. Во-вторых, Наполеон проявлял себя самым решительным сторонником максимально быстрой, немедленной репрессии, заботясь о том, чтобы эта оперативность уже сама по себе являлась сдерживающим фактором, пресекающим рецидив и отвлекающим других граждан от участия в преступлении. «Человек, строго и поделом наказанный, будучи переданным под мщение законов, спасет жизнь многим людям и сам избежит повторного мятежа»32.
Вместе с тем Наполеон неоднократно подчеркивал, что к услугам полиции следует прибегать лишь в крайних случаях, а методы и приемы ее деятельности должны быть тщательно закрытыми от праздного любопытства толпы. «Полиция, — указывал он, — есть крайнее средство, которое не должно применяться в ходе обычной административной деятельности»; «искусство полиции — не видеть того, что видеть бесполезно»; «искусство полиции, в конечном счете, не в том, чтобы наказывать часто, а в том, чтобы наказывать сурово»33. Наполеон настоятельно рекомендовал Ж. Фуше поменьше информировать граждан о деятельности полицейских служб. Он полагал, что такие сообщения могут явиться своеобразной рекламой преступности: одним из побудительных мотивов преступной деятельности Наполеон всегда считал стремление к широкой (пусть даже скандальной) известности и популярности. Делайте свое дело без шума, поучал он своего министра; не следует воспевать удачи полиции как грандиозные победы — эти успехи должны рассматриваться как повседневная норма полицейской деятельности. Именно исходя из этих соображений Наполеон всегда самым категорическим образом возражал против организации политических процессов. Констатируя свое негативное отношение к «суду над заговорщиками», он пояснял: в
подобных процессах правительство всегда теряет больше, чем приобретает: при любом исходе дела заговорщик неизбежно приобретает ореол либо мученика, либо героя. Как известно, периоды Консульства и Первой империи были буквально насыщены многочисленными и чрезвычайно опасными для власти заговорами, но правительство успешно и энергично пресекало или подавляло их без применения каких бы то ни было юридических формальностей, а следовательно, без их широкой огласки в неофициальных или официальных каналах информации.
Охарактеризованные выше базовые принципы полицейской деятельности, сформулированные как в официальных документах, так и в эпистолярном наследии Наполеона и Ж. Фуше, явились теоретической основой структурной организации и практического функционирования центральных, региональных и муниципальных полицейских служб Франции начала XIX в., характеристика которых будет дана во второй части настоящей статьи.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Цит. по: Блан Л. История Французской революции 1789 г.: В 12 т. Т. 10. СПб., 1909. С. 3.
2 См.: История Франции: В 3 т. Т. 2. М., 1973. С. 72.
3 См. об этом: Buisson Н. La Police, son histoire. P., 1958. P. 123-124.
4 Ibid. P. 124.
5 Одним из первых в столицу вступил отряд конных егерей под командованием капитана И. Мюрата — будущего наполеоновского маршала.
6 См.: История Франции. С. 80.
7 Подробнее об этом см.: Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М., 1972. С. 119—125.
8 См. об этом статью: Кучма В.В. Реорганизация полицейской системы Франции на началь-
ном этапе буржуазной революции (июль 1789 — август 1792 гг.) // Вестник ВолГУ. Сер. 5, Юриспруденция. Вып. 6. 2003—2004. С. 11.
9 Цит. по: Егоров А.А. Фуше. Ростов н/Д, 1998. С. 109.
10 Цит. по: Buisson Н. Op. cit. Р. 125.
11 Ibid.
12 Kammacher L. La Police fran?aise pendant le Grand Revolution // Tribune du Commissaire de Police. November 1947.
13 Полный перечень министров полиции в период Директории с указанием дат их назначения на должность см. в капитальном исследовании: Олар А. Политическая история Французской революции. Происхождение и развитие демократии и республики (1789—1804 гг.). М., 1938. С. 729-730.
14 Цит. по: Егоров А.А. Указ. соч. С. 91.
15 Текст документа опубликован в издании: Buisson Н. Op. cit. Р. 130.
16 Текст циркуляра см. в издании: Buisson Н. Op.citP. 130-131.
17 См.: Егоров А А. Указ. соч. С. 107.
18 Там же. С. 104.
19 См.: Buisson Н. Op. cit. Р. 132.
20 Ibid.
21 См.: Егоров АА. Указ. соч. С. 176.
22 Там же. С. 195.
23 Там же. С. 198.
24 Там же. С. 199.
25 Там же. С. 201.
26 См.: Buisson Н. Op. cit. Р. 134.
27 Ibid Р. 135.
28 См. об этом статью: Кучма В.В. Центральный аппарат полицейского управления Франции накануне падения «старого режима» // Вестник ВолГУ. Сер. 5, Юриспруденция. Вып. 5. 2002. С. 6-11.
29 См.: Егоров АА. Указ. соч. С. 157.
30 Цит. по: Buisson Н. Op. cit. Р. 159.
31 Ibid.
32 Ibid.
33 Ibid. P. 158.
Продолжение следует
