CC BY
595
СИМВОЛИКА ДЕРЕВЬЕВ В ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЕ СЛАВЯН: РЯБИНА1
В славянском народном дендрарии насчитывается не так много деревьев, значимых для описания традиционной картины мира и одновременно представляющих собой относительно цельные культурные образы. Как правило, для выстраивания такого образа необходимо привлечение общеславянского материала (хотя бы в некотором его объеме). Однако, приступая к описанию символики рябины, приходится констатировать, что русский (и вообще восточнославянский) материал в количественном отношении настолько преобладает над всем остальным, что даже указание на славянский фон в данном случае выглядит определенной натяжкой. Единственным оправданием может, по-видимому, служить тот факт, что символика рябины, известная в основном по русским (и более того -преимущественно по северно- и центральнорусским) материалам, находит множественные параллели у неславянских народов Европейской России, преимущественно финно-угорских (у карел, вепсов, мордвы, мари, удмуртов, чувашей и др.), а также у целого ряда народов Балтии и Скандинавии (у финнов, латышей, литовцев, шведов, германцев и др.). Иными словами, с одной стороны, в образе рябины просматриваются явные общеславянские параллели и мифопоэтические универсалии, с другой же - выбор именно рябины как субъекта и объекта этих мифологических воззрений и ритуалов, а также ее почитание у русских в значительной мере обусловлено иными (не славянскими) культурными традициями .
Языковой образ. Sorbus domestica. В славянских языках (за исключением болгарского и македонского) широко представлены названия, восходящие к *егфъ-, *агфь- (рус. рябина, укр. горобина, веребина, пол. ]а^фта, чеш. уёгаЬ) со значением ‘рябой, пестрый’ (Фасмер 3: 534-535; ЭССЯ 1: 73), что сближает их с
1 Статья впервые опубликована на болгарском языке: Симболика на дърветата в традиционната култура на славяните: офика (рябина) // Български фолклор. 2006. № 3-4. С. 32-46.
2 В основе работы - предложенная нами схема описания символики и мифологии деревьев в традиционной культуре славян, см.: (Агапкина 1996).
орнитонимами типа рябчик, jarzqbek (ср. польское представление о том, что рябчик любит питаться ягодами рябины, Гура 1997: 743; Янышкова 2006: 470); с названиями веснушек (типа рябины) и восточнославянским выражением рябинная (рябиновая) ночь, обозначающим ночь с сильной грозой, молниями и зарницами, т.е. ‘рябую, пеструю ночь’. В Полесье рябина фигурирует в мифологических рассказах о чудесах купальской (рябиновой) ночи, в которых замещает папоротник (в эту ночь единственный раз в году цветет рябина; если найдешь ее цветок, будешь все знать) (Агапкина, Топорков 1989). У южных славян более разработан символический образ близкого ботанического вида ^огЬш Шгтта^), серб. брекиъа, болг. брекиня, рус. берека.
Происхождение рябины и иные легендарные сюжеты. Немногочисленные связанные с рябиной легенды распадаются на две группы: первая представлена текстами, определяющими отношение рябины к библейским персонажам, вторая имеет сугубо фольклорный характер. Эти легенды обычно функционируют не самостоятельно, а в качестве мотивации правил обращения человека с деревом; связанные с рябиной легенды часто объясняют общее (положительное или отрицательное) отношение к дереву. У сербов в окрестностях Сока Бане известна легенда о проклятии рябины: Христос был распят на рябине (которая - в отличие от других деревьев - не сломалась под тяжестью его тела), отчего ягоды рябины не едят, а ветки не используют в практических целях (Чаjкановиfi 1985: 52). У белорусов красный цвет ягод рябины связан с эпизодом грехопадения: когда Бог изгнал Еву из рая, из глаз у нее стали капать кровавые слезы, из которых позже выросла рябина (Никифоровский 1897: 129). На юге Польши рябину называли juda, judaszina, полагая, что на ней повесился мучимый раскаянием Иуда (Катюка 1973: 137), хотя в большинстве славянских традиций эта легенда, как известно, относится к осине; легенда объясняет популярный в этих местах запрет использовать рябину для бытовых нужд, а также сажать ее возле дома. Ср. аналогичное диал. болгарское название рябины дяволско дърво, дявол (Усачёва 2000: 260), также указывающее на негативное восприятие дерева и его связь с отрицательными персонажами библейского предания. Напротив, чехи считали, что в первые века христианства венки из рябины вешали на двери домов, где прятался апостол Бартоломей, чтобы гонимые христиане могли найти к нему дорогу (СД 1: 142).
Вторая группа этиологических преданий связывает происхождение рябины с женщиной (вероятно, благодаря грамматическому роду названий рябины). Белорусы и сербы считали, что
рябина была когда-то девушкой, поэтому ее нельзя рубить (ПА, повсеместно; Чаjкановиh 1985: 52), ср.: полесское поверье: «Это була колись невестка, а свекруха ее закляла. Ее грех секчи» (Moszynski 1929: 163). По мнению К. Мошиньского, такого рода легенды коррелируют с известными балладными сюжетами о превращении человека в дерево после смерти. Мошиньский же обратил внимание на то, что в такого рода сюжетах речь, как правило, идет о молодых людях: «...неоконченная, прерванная жизнь... стремится вырваться из могилы в образе любого живого существа» (Moszynski І968: 525).
Фольклорный образ. С этиологическими преданиями и легендами неразрывно связан фольклорный образ рябины. Рябина фигурирует в массе балладных сюжетов о превращении человека в дерево после смерти (часто насильственной или преждевременной). Так, в сербских народных песнях известен сюжет о том, как девушка, пасущая оленей, не могла переправиться через реку, и тогда один из оленей, подцепив ее рогами, перекинул на другой берег, где она упала и из ее тела выросла рябина-берека. Когда пастухи сделали из ветвей рябины свирель, та запела человеческим голосом (СофриЙ 1912: 49).
Более популярен у славян балладный сюжет о том, как мать заклятием превратила невестку (дочь, сына) в дерево, широко известный восточным и западным славянам в двух основных версиях (западнославянская - превращение дочери/сына, восточнославянская - превращение невестки); по мнению Ю.И. Смирнова, у южных славян именно такой сюжет не известен (Смирнов 1988: 133).
В интересующих нас балладных сюжетах рябина встречается у всех восточных славян: на Русском Севере (баллады типа «Михайла и рябинка»), в южнорусских областях, а также на Украине и в Белоруссии (баллады типа «Тополи») (см.: Толстой 1986). Сюжет завершается тем, что вернувшийся домой муж заклятой в рябину молодой женщины по наказу матери рубит это дерево, а из него брызжет кровь, и дерево рассказывает ему о злодеянии матери, ср.: Да йди, невъехна, ад мене прочь,
Да й стань у бару ребинаю...
Ой, рубнув я в други раз - аж кров пошла...
(Чубинский 5: 706, № 308);
Ты стань, сноха, там рябиною,
Там рябиною да кучерявою,
Отростками - малы детушки!..
Не рябину сечешь ты - молоду жену,
Не кудрявую - с малыми детками! (Соболевский 1: 130, № 80, Орловская губ.);
Иды, иды, да невесточка, от меня проч,
Не садыся у моему дому господынею,
Да иды садысь у чистое поле рабынею.
Йихаты да мой миленькой с Украины Да побачиты рабинушку за три мили.
Приехав вун ко рабиносци,
Стала к ему рабинушка хылитыся.
Пришов вун до матёнки хвалытыся...
— Ой, возьми, сынушка , сокирушку-топорушко Да сечи-рубай рабинушку на дровушка.
Ой, як сикнув он раз - тело било,
Ой, як сикнув ода вун другий раз - кров канула,
Ой як сикнув он третий раз - промолвила...
(Смирнов 1978: 233).
В Полесье известны и другие варианты этой темы: мать отравляет сына и невестку и сажает на их могилах деревья, причем на могиле невестки именно рябину как типично женский символ (ср.: «Пасадзiла мац сыну зелёну калту, / Маладой невестцы -сухуюребту. / Зелёная калта стала высыхащ, / Сухая ребта стала росцвтащ... » (Смирнов 1981: 246)).
У южных славян сюжет выстраивается несколько иначе. Так, в хорватской песне из окрестностей Брода («Свирель поет Яниным голосом») рассказывается об обиженной матерью девушке, которая упрашивает Бога превратить ее в рябину:
Stvor ’ me, boze, na polju brekinju!
Bilo tilo - brekinovo deblo,
Bile ruke - brekinjove grane... (цит. по: Усачёва 2000: 273). Возможно, под влиянием баллад в белорусских песнях рябину часто называют несчастливым деревом (Шейн 1898 1/1: № 472, 480481); в русских, преимущественно лирических, ее символически сопоставляют с тоскующей женщиной или девушкой, ее образ связывается с мыслью о страданиях, а горечь ее ягод (горькая рябина) ассоциируется с безрадостной жизнью (Соболевский 2: 349); «заламывать рябину» означает в песнях желать любви и брать девушку замуж (Там же: 353); рябина, корни которой подмывает вода, символизирует девушку, которую выдают замуж помимо ее воли (Соболевский 3: 847).
Параллельно с балладами (и обычно на тех же территориях) бытуют поверья о том, что рябина - это заклятая в дерево девушка. Эти поверья, как уже упоминалось, часто производят впечатление
вторичных по отношению к балладам или просто являются их краткими пересказами. Так, в брестском Полесье о рябине рассказывали: «Рябину рубать грех: из девушки зделалась рябина. Где-то хто-то прокляу. Гэто кроу тэче чэловеча там» (при этом вспоминали балладу о том, как мать погубила невестку в отсутствии сына и обратила ее в рябину) (ПА, Ковнятин Пинского р-на Брестской обл.).
С другой стороны, песенный образ кудрявой, кучерявой, тонкой рябины часто ассоциируется с молодостью, красотой, женским началом, ср. рекомендации сажать рябину у домов, чтобы живущие в этом доме девушки были стройными (ПА, Николаево Каменецкого р-на Брестской обл.), известное сравнение молодого рекрута с рябиной в русских причитаниях: «И молодешенек, наш свет, да как травиночка... / И не доросла, как кудрявая рябинушка...» (Барсов 2: 36), а также моравский обычай купать новорожденного в отваре рябины, чтобы ребенок вырос красивым (БагЮ 1891: 237). В русских частушках девушки обращаются именно к рябине с просьбами о помощи, ср.: «Пойдем, подруженька, помолимся / Рябинушке сухой, / Не избавит ли рябинушка / От славушки лихой» (Елеонская 1914: 221, ярослав.).
Дерево возле дома. Устойчивая связь рябины с женским началом и несчастливой, трагической судьбой объясняет, как нам кажется, формирование достаточно регулярного запрета сажать рябину возле дома: «У кого рябина - у того несчастье» (ПА, Картушино Стародубского р-на Брянской обл.); «Неудача двору» (ПА, Семцы Почепского р-на Брянской обл.); «К слезам» (ПА, Копачи Чернобыльского р-на Киевской обл.); «Як рабину посадишь, кажуць, маци помре» (ПА, Кишин Олевского р-на Житомирской обл.), ср. также польский запрет сажать рябину у дома, вносить ее ветки в дом, а также использовать для каких-либо поделок (Катюка 1973: 138) и сербский запрет делать гроб из рябины-береки (Чаjкановиfi 1985: 52).
Другие связанные с рябиной запреты как бы распадаются на две группы и отражают (как в конкретных мотивациях, так и в общей тональности запрета) описанное выше двойственное отношение к рябине. В рамках одной стремление не трогать рябину объясняется почтительным к ней отношением, а также, вероятно, представлением о родстве рябины и человека. Ср. брянский запрет: «Топором рябину нельзя рубать. Нехай сохнет до самой смерти» (ПА, Картушино Стародубского р-на Брянской обл.). Белорусы Гродненской губ. считали, что отношение к рябине граничит с уважением, оттого при вырубке лесов и очищении лугов рябину обычно не трогали, а оставляли расти. Срубание рябинового дерева
рассматривалось как «большой грех» (Federowski 1: 244, № 1167, 1168). С другой стороны, рябину причисляли к «мстительным» деревьям, которые наказывают своих обидчиков болезнями и смертью: сербы считали, что у того, кто замахнется на рябину топором или попытается ее сжечь, отнимется рука или нога (Чаj-кановий 1985: 52), а белорусы верили, что это приведет к смерти обидчика или кого-либо из членов его семьи (Federowski 1: 173, № 569).
Рябина как плодовое дерево. Несмотря на то, что плоды рябины повсеместно употреблялись в пищу, отношение к ней как к плодовому дереву выражено очень слабо. С рябиной связываются лишь отдельные приметы, касающиеся урожая зерновых и огородных культур. Белорусы Витебщины полагали, что пышное цветение рябины и обилие ягод на ней предвещают плохой урожай хлеба (Никифоровский 1897: 129) (аналогичные приметы обратной зависимости урожая зерновых от урожая ягод и грибов широко известны у славян). В Вятском крае при посадке капусты рядом с грядкой втыкали ветку рябины, чтобы капуста выросла большой, и приговаривали: «Рябинка, рябинка, святая деревинка. Как рябинка цветет, так капустка растет» (ВФЗИ 1994: 30). Наибольший интерес представляет поверье, записанное у поляков Замойского воеводства. Согласно этому поверью, если с осени на рябине ягод больше всего наверху, то удачным будет ранний весенний сев зерновых; если ягод больше посередине дерева, то удастся средний по времени сев, если же ягод больше внизу дерева, то сеять следует поздней весной (Niebrzegowska 2000: 29).
Принадлежностью рябины к активно плодоносящим деревьям, а также красным цветом ее плодов объясняется, по-видимому, и адресованная мужчине рекомендация, которую мы обнаружили в украинском травнике ХУШ в.: при бесплодии помазать «срамной уд» рябиновой древесиной, и тогда жена забеременеет (Передаенко 1984: 111).
Мировое дерево. Рябина в целом не принадлежит к деревьям, в образе которых подробно разрабатывается мифологема мирового дерева. Тем не менее приведенное выше польское поверье указывает, что в славянской мифологии через рябину может моделироваться образ времени, когда отдельные части дерева соотносятся с разными фрагментами времени (сезонами, месяцами и т.д.). Кроме того, надо отметить, что в достаточно редких восточнославянских заговорах, связанных с рябиной, это дерево маркирует мифологический центр, место, где совершается лечебный ритуал или куда по необходимости ссылают носителя зла, ср.: «Есть святое море окиян, на море окияне есть белои камень, на
белом камени есть две рябины, две кудрявые, есть межу двема рябинами кудрявыми золота колыбель, в золотои колыбели лежыт младенец, грызет его грызь» (Срезневский 1913: 502); «Змея-змеюница, головная головница! Ползай же ты в северную сторону к рябинному кусту, сядь же ты на святое дерево - на рябинный куст... » (Костров 1879: 14, томск.).
Культовое дерево. В русской лечебной магии практиковалось пролезание сквозь ветки или расщепленный ствол рябинового дерева. В Житии Адриана Пошехонского рассказывается, что после мученической смерти святого (в 1550 г.) его тело закопали на месте, где некогда стояла церковь Ильи Пророка (Ярославская губ.). Здесь похоронившие Адриана люди посадили рябину, чтобы обозначить место захоронения: «А на том месте церковном посадили древцо невелико для признаки в приходящие годы, зовома ребина. И ныне то древо выросло велми красно и велико. И прежде сего у того древа на пусте месте было многое исцеление болящим». К этой рябине из соседних селений в Ильинскую пятницу приходили больные - взрослые и дети, которые пролезали сквозь ветки рябины в надежде обрести исцеление: «Имногие болящие народы молебны слушав и образу великомученицы Парасковии нареченныяПятницы прикладывалися, и сквозе то древо промеж сучие рябины проималися». Естественно, что такое положение дел не могло устраивать церковные власти, отрицательно относившиеся к народному почитанию природных объектов. Как говорится далее в Житии, «в те времена недоведомо было и никим же неповедано, что под тем древом погребено тело преподобномученика игумена Адреан. Не от древа бысть исцеление, но от его многострадалных мощей» (Житие Адриана Пошехонского: л. 35-36). Естественное желание вернуть паству в лоно истинного православия привело к тому, что на этом месте, около рябины в начале XVII в. была поставлена церковь во имя Ильи Пророка и Параскевы Пятницы, чтобы больные могли молиться в ней об исцелении (позднее при церкви был создан монастырь Рябинина пустынь). По сведениям Н.М. Маторина, «подобная пошехонской рябина находится севернее, в вологодских пределах, в Александрово-Куштском монастыре, причем ее “поновляют” водою, т.е. окачивают водой, приобретающей от того целебную силу» (Маторин 1931: 29).
История этой пошехонской рябины - при всех ее специфических деталях - на самом деле повторяет многочисленные легендарные рассказы о культовых местах, славящихся тем, что там случались многочисленные исцеления и другие чудеса. У восточных (и отчасти южных) славян отличительной чертой такого культового комплекса является соединение христианских и дохристианских
(языческих) элементов, получившее особенно широкое распространение на Русском Севере, в центральнорусских и поволжских областях. Рядом с природным объектом (деревом, колодцем, источником, камнем) помещалась икона, устанавливались крест или часовня, день освящения которой или какой-нибудь другой праздник становился днем массового посещения святыни; посещения сопровождались жертвоприношением и молитвами об исцелении. Комплексы святынь формировались обычно за пределами поселения, часто в лесу. Выбор места был обусловлен наличием там маркированного природного объекта (старого дерева, чаще всего дуба, сосны, березы, липы, ели, лиственницы, дерева с необычным стволом или формой кроны и др., камня-следовика), а также реального или легендарного места захоронения мученика или праведника.
Подобное «нанизывание» элементов, относящихся к христианской и дохристианской традициям можно наблюдать и в описываемом нами случае, ср.: захоронение мученика Адриана на месте, где раньше стояла церковь, - высаживание дерева, помечающего могилу мученика, и паломничество к рябине в надежде на исцеление - постройка церкви вблизи дерева и продолжающиеся паломничества.
Рябина и сфера народной медицины. Еще одна сфера народной медицины оказалась у восточных славян тесно связана с рябиной. Мы имеем в виду целый комплекс примет, запретов, магических действий и заговорных текстов, относящихся к зубной боли. Согласно восточнославянским поверьям, человек, страдающий от зубной боли, мог навек избавиться от нее, попросив помощи у рябины. Для этого надо было пойти к выбранному дереву рябины, встать перед ним на колени, помолиться, поцеловать дерево и пообещать не приносить ей вред: не есть ягод, не ломать ветвей, не рубить и не жечь ее. Помимо действий, которые имеют символический характер, отмечаются и такие, которые обнауживают прагматическую направленность и должны рассматриваться собственно как средства народной медицины. Так, нередко рекомендовалось погрызть рябину или вложить в зуб кусочек рябинового дерева: «...хорошо вложить в больной зуб кусочек рябинового дерева, но после этого нельзя уже рубить или ломать это дерево, иначе боль вернется опять» (КорегшсЫ 1887: 215, Киевская губ.). Человек, соблюдающий такой индивидуальный обет, якобы избавлялся от зубной боли. Договор скреплялся своеобразным заклинанием, включающим в себя обязательства человека и формулу обмена типа «Рябина, рябина, возьми мою болезнь, отныне
и до веку тебя не буду есть», а также зачастую формулы родства в обращении к дереву (рябина, родная моя мати и под). Ср. записи:
«Зубы у меня ныли, думала, на стенку полезу, а старуха [...] меня научила: Я тебя научу, вот пойди к этой, к рябине, ну, к деревине, какой-нибудь, да и кланяйся деревине этой, говори: “Рябинушка-матушка, возьми мою болезнь, я никогда тебя не буду есь”. И уж ты рябины-то больше никогда не ешь» (Каргопольский архив РГГУ, Печниково-Ватамановская Архангельской обл., 1997);
«Рабина тожэ дзерэво й ходяць як ужэ к той рабине, дзе та рабина росце у лесе, ходзяць як зубы боляць, да просяць тэю рабину. Ну, от пудходяць к рабине, хрисцяца, моляцца й эту рабину цэлуюць и просяць, што ты рабина, цэлуюць и просяць, што ты рабина, шчоб пэрэстали у мени зубы болець: “Хоч будзеш ты на моём поле стояць, я цебе не буду ни секци, нирубаць”» (ПЗ 2003: № 540, гомел.);
«Выйти в поле, встать перед рябиной, повторить три раза: “Рябина ты, рябина кудрявая, кучерявая, возьми свою зубную боль, отдай рабе Божьей доброе здоровье<... >” Прочитать “Отче наш”, поклониться корням рябины» (ТФНО 2001: 371).
Ограничения, которые человек добровольно принимал на себя, порой имели более специфический характер, в частности, запрещалось даже смотреть на рябину или завидовать ее красоте: «На рябину дивицца няльзя, завидавать няльзя, патаму шоб зубы не балели» (ПА, Картушино Стародубского р-на Брянской обл.).
Иногда обращения к рябине могли принимать характер угрозы (реальной или потенциальной). В Калужском крае рекомендовалось при зубной боли подойти к рябине, погрызть ее несколько раз, приговаривая: «Рябина, рябина, вылечи мои зубы, а не вылечишь, всю тебя изгрызу» (ФКГ 1997: 212, калуж.). В Ленинградской обл. при зубной боли надо пойти в лес, найти там рябину с обломанной веткой и сказать: «Царица-матушка рябина, ты отбавь меня, рабу Божью имя рек, от зубной боли, как тебя я спасала от этого»; после чего отломить ветку и положить ее под дерево, что, по-видимому, можно интерпретировать как обещание не ломать рябину (ТФЛ 2000: 314). В рукописных сборниках встречаются и более изощренные ритуалы и формулы. Так, в сборнике середины XVII в. из Олонецкого края при зубной боли советовали найти в лесу рябину, растущую на муравейнике, вынуть у нее сердцевину из ствола и сказать: «Болят ли у тебя, рябина, коренье иль телеса? Так бы у раба Божия (имярек) зубы не болели во веки» (Срезневский 1913: 493).
В целом обращение к рябине в заговорах от зубной боли, по опубликованным и архивным данным, известно на обширных
восточнославянских территориях: в северо-западнорусских,
центрально- и южнорусских областях (Новгородская, Ленинградская, Нижегородская, Ярославская, Ивановская, Владимирская, Калужская, Орловская, Саратовская, Воронежская губ.), в Белоруссии и на Украине. Заговоры, аналогичные вышеприведенным, могли читаться и от других болезней, чаще всего от лихорадки. Близкие заговоры (включающие аналогичную формулу обмена и обращенные к бузине) встречались в заговорах от зубной боли у западных славян и немцев (см. подробнее: ПЗ 2003: коммент. А.Л. Топоркова к № 539; Агапкина, Топорков 1988).
Рассматривая эти магические ритуалы, можно с уверенностью говорить о том, что в данном случае мы имеем дело с таким состоянием заговорной традиции, когда короткий заговорный текст непосредственно включен в обрядовое действие и содержательно соотнесен с ним. Следует напомнить, что такое слияние ритуального действия и заговорной формулы предшествует оформлению заговора как самостоятельного текста и отделению его от ритуального действия.
В магической практике, связанной с рябиной, известна и другая ситуация. Запрет наносить вред рябине (жечь или рубить ее) распространяется не на конкретного человека, уже страдающего от зубной боли, а на всех людей. В этом случае зубная боль рассматривается как нарушение общего для всех запрета, ср.: «Нигды не можна рубаци и палици рябины и гэтого не робили ни деды, ни прадеды, бо все знают, шо од гэтого будуть болеци зубы и не пэрэстануть» (Петербургский филиал архива РАН, ф. 104, оп. 1, д. 135, л. 5, Гродненская губ.). В этом случае излечение от зубной боли основано на восстановлении договора с деревом, когда из договора со всеми этот договор превращается в договор с конкретным человеком, ср.: «Ламала она рябину и кидала у печ - вабще незя рябину у печи палить. И забалели у нее сильно зубы. Дак она хадила, пращения у рябины прасила, прекланялася ей, рябине: “Не буду тебя ни сечь, ни ламать, ни у печь брасать. Прасти меня, милая рябина”. И прекратились зубы» (ПА, Картушино Старо-дубского р-на Брянской обл.).
В магии восточных славян рябина выступала иногда в качестве посредника, связывающего человека с потусторонними силами, ответственными за его излечение или здоровье. Об этом, как кажется, свидетельствует тот факт, что многие лечебные (равно как и хозяйственные) заговоры на Русском Севере произносили возле рябины. Ср. в описании заговорного ритуала от «портежа, насылки и переполоха» из упомянутого уже олонецкого сборника Срезневского: «Слова говорить над рябиною в весне, найти на муравьи
на молодом месяцы. Господи Боже, благослови, отче... А ты, рябина, выпряни, вон вынеси; надобе, чтоб меня не нял никаков портеж, ни насылка, ни переполох; а годно бы то было надобе самому и людям». Заговор надо произносить, держась за рябину, а потом сделать из нее посох, носить его с собой и даже грызть, оставляя кусочек рябинового дерева за щекой. Совершивший этот ритуал мог ничего более не бояться (Срезневский 1913: 504-505).
Рябина в отношении к сфере народной демонологии. Наши наблюдения показывают, что даже при отсутствии прямых свидетельств о связи того или иного дерева с демоническими существами, в мифологии любого дерева обязательно есть мотивы, определяющие его позицию по отношению к нечистой силе. Это наблюдение вполне применимо к рябине.
Как и в лечебных ритуалах, в других сферах магии люди прибегали к помощи рябины в тех случаях, когда им нужно было установить контакт с нечистой силой. Белорусы в том случае, если у коровы стало неожиданно убывать молоко, полагали необходимым отстричь у нее со спины немного шерсти и отнести ее под рябинку, надеясь тем самым добиться расположения домового, ведающего благополучием скота (ПА, Лисятичи Пинского р-на Брестской обл.).
На Русском Севере рябина считалась признанным средством в общении человека с лешим. Согласно рукописи олонецкого знахаря, чтобы выведать у лешего причину болезни человека, знахарь отправлялся в лес, находил там рябину, расщеплял ее ствол пополам, пролезал через отверстие, клал кусочки рябиновых веток себе под сердце, на спину и за пазуху, а затем писал лешему «челобитную» с интересующими знахаря вопросами и оставлял ее в этом расщепленном стволе. «Челобитная» была обращена к царю Мусаилу (хозяину леса) и преследовала цель выведать у него, кто и за что испортил больного (Рыбников 4: 250).
В то же время обычная для большинства деревьев функция -служить местом обитания демонов и духов - для мифологии рябины почти нехарактерна. Согласно редким южнопольским поверьям, рябина считалась местом обитания дьявола (Катіска 1973: 137). В центральнорусском регионе бытовали отдельные рассказы о том, как на рябине развлекаются и гуляют колдуньи (Ефимова 1997: 87), а также о том, как ведьмы оборачиваются в собак и сорок, перескакивая через рябину с воткнутыми в нее ножами (РДС 1995: 72). О «нечистоте» рябины косвенно свидетельствует белорусское поверье о том, что если топить печь рябиной, то в доме разведутся блохи и тараканы (Federowski 1: 285, № 1474, Гродненская губ.), известное и в отношении ряда других деревьев (бузины и осины прежде всего).
Рябина как оберег. Это самая распространенная функция рябины в восточнославянской традиции, по-видимому, хотя бы отчасти мотивируется апотропеическим значением, традиционно придаваемым красному цвету3. Рябина помогала уберечься от нечистой силы. Особенно явно эта функция выражена на Русском Севере в отношении к лешему. При чтении пастушеского отпуска перед первым выгоном скота весной пастух обходил скот, держа в руках икону св. Георгия и вырванное с корнем из земли рябиновое деревце, которое сразу после чтения заговора сажали обратно в землю (РДС 1995: 320-321). В других местах на Русском Севере пастух отправлялся в лес и вырывал с корнями три деревца -рябину, ель и сосну, расщеплял их до вершины, клал в воротах и по ним первый раз выгонял скот на пастбище весной. Считалось также, что лешего можно отогнать кнутом, рукоятка которого сделана из рябины. В Заонежье, чтобы защитить дом от лешего, рябину специально высаживали у дома (Логинов 1993: 95). В том же Заонежье, когда на пастбище начинали беспокоиться собаки (чуя лешего) или в доме пропадали вещи, это считали проделками лешего, которого усмиряли словами: «Кнут тебе, рябинник» (рябинник - леший) (Логинов 1993: 33). Подобное название не является исключением: демоны у славян часто получают имена по тем деревьям, с которыми они так или иначе связаны, ср., например, болг. глог ‘боярышник’, а также глогинковци ‘те, кто, как и настоящий боярышник, может уничтожить вампира’ (Седакова 2007: 281). На Русском Севере и северо-западе широкое распространение получили былички об охотниках и лесорубах, которые, оказавшись в лесу, защищали себя от лесных духов с помощью рябины. Когда лешачиха пыталась соблазнить лесоруба, представ перед ним в облике его молодой жены, он избил ее рябиновой веткой, после чего лешачиха показалась ему в виде собаки (РДС 1995: 296).
Впрочем, на Русском Севере рябина была опасна не только для леших. В Заонежье срезанным на перекрестке рябиновым прутом зааминивали окна и двери, чтобы черти не имели доступа к человеку, а потом бросали эту ветку в болото, чтобы помешать лешему передвигаться во владениях человека (Логинов 1993: 32-33). Рябиновой палочкой зачерчивали на земле круг, в котором в купальскую ночь сидел человек, ожидавший цветения папоротника и
3 По мнению Н.Ф. Сумцова, «общее благотворное символическое значение красного цвета переносится на те растения, которые имеют ярко красный цвет или плод, в особенности на рябину и калину. Рябина служит средством против колдовства» (Сумцов 1897: 105).
опасавшийся, что в этот момент на него нападут черти (РДС 1995: 232, б/м). На Пинеге, чтобы выгнать чужого домового, хлестали наотмашь по стенам хлева рябиновыми ветками (МП 1995: 5). Для усмирения своего домового приглашали колдуна-скотника, чтобы он заткнул за матицу рябину (Логинов 1993: 37, заонеж.). В Русском Поморье моряки, стремясь уберечься от демона, называемого морской сотон, брали с собой на судно ветку рябины (Бернштам 1983: 176). В Пермском крае рябину, вырванную из муравейника и положенную под Иванову росу, хранили в течение года, а потом, желая проверить, не является ли тот или иной человек колдуном, втыкали рябину в голенище вершинкой вниз и говорили: «Как рябина эта стоит вниз головой, без воли моей не перевернется и не встанет, так и идущий знахарь без воли и слов моих не пошевелится» (Тульцева 1976: 89).
Однако, в отличие от многих других деревьев и кустарников, рябина используется не только в качестве оберега от демона, но в функции действенного апотропея в других областях магии (в семейной, хозяйственной и календарной), причем практически без ограничений, что заметно отличает ее, например, от осины, для которой (в силу нечистоты последней) некоторые семейные виды магии (свадебная, например) оказываются закрыты. Приведем ряд характерных примеров.
В Воронежской губ. сваха сыпала жениху за голенище рябиновые коренья, чтобы на него не навели порчу на свадьбе (Зеленин 1914: 354). В 1630 г. боярский сын Яков Распопов, обвинявшийся в колдовстве, рассказал на следствии, что, идя на свадьбу к своему брату, он сломил по дороге ветку гнилой рябины и сказал: «Как хто пойдет на свадьбу или куды-нибудь и сломить з гнилые колоды ветку рябины, того де человека притка (болезнь) никакая не возьмет» (Черепнин 1929: 89). В известном лечебнике Лахтина (середины XVII в.) описывается изготовление из рябины заветного посоха, с помощью которого оберегали помещение для свадьбы или пира, а также обходили с ним ржаное поле, чтобы птицы не клевали зерно (ОЧР 2002: 384). Во Владимирской губ. и в Среднем Поволжье русские брали с собой рябину в свадебный поезд, а рябиновые листья подстилали в обувь жениха и невесты от сглаза (Тульцева 1976: 91). С помощью рябины оберегались и от «ходячего» покойника. В Новгородской губ., вернувшись с кладбища, вешали над дверью рябиновые прутья; считалось, что покойник боится этих прутьев (Шейн 1900: 780). Во Владимирской губ., чтобы молния не ударила в дом, к стене ставили рябиновые колья (БВКЗ 1993: 119).
* * *
Завершая обзор преимущественно восточнославянских материалов, раскрывающих символику и мифологию рябины, следует обратить внимание еще на одно отличие этого фитообраза от ряда других, значимых для описания славянской картины мира. Это бросающаяся в глаза избирательность, явная ограниченность сюжетов, мотивов и мифологем, проигрываемых в пространстве исследуемого символа. Как легко было заметить, для раскрытия образа рябины существенны лишь несколько позиций (связь фольклорного образа рябины с женским началом; апотропеическая функция, мотивируемая красным цветом ее ягод; активное использование рябины в магии, особенно лечебной). Все остальные аспекты образа представлены крайне схематично, что в целом нехарактерно для развитых фитосимволов славянской народной культуры. Очевидно, это указывает на маргинальную роль этого символа у славян и еще раз подтверждает субстратный характер многих связанных с рябиной сюжетов и мотивов, зафиксированных на восточнославянской территории.
Литература
Агапкина 1996 - Агапкина Т.А. Символика деревьев в традиционной культуре славян: осина (опыт системного анализа) // Кодови словенских култура. Београд, 1996. Бр. 1. Билке. С. 7-22.
Агапкина, Топорков 1988 - Агапкина Т.А., Топорков А.Л. Славянские заговоры, обращенные к бузине, в сопоставлении с германскими // Этнолингвистика текста: Семиотика малых форм фольклора. Тез. и предварит. мат-лы к симп. М., 1988. Ч. 1. С. 59-60.
Агапкина, Топорков 1989 - Агапкина Т.А., Топорков А.Л. Воробьиная (рябиновая) ночь в языке и поверьях восточных славян // Славянский и балканский фольклор. Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы. М., 1989. С. 230-253.
Барсов 2 - Барсов Е.В. Причитания Северного края. М., 1882. Ч. 2.
БВКЗ 1993 - Быт великорусских крестьян-землепашцев. Этнографическое бюро князя В.Н. Тенишева. СПб., 1993.
Бернштам 1983 - Бернштам Т.А. Русская народная культура Поморья в XIX - начале XX в. Этнографические очерки. Л., 1983.
ВФЗИ 1994 - Вятский фольклор. Заговорное искусство. Котельнич, 1994. Гура 1997 - Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997.
Елеонская 1914 - Елеонская Е.Н. Сборник великорусских частушек / Под ред. Е.Н. Елеонской. М., 1914.
Ефимова 1997 - Ефимова Е.С. Поэтика страшного: мифологические истоки. М., 1997.
Житие Адриана Пошехонского - Житие Адриана Пошехонского // Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина. Собр. ОЛДП, Q. 100. Л. 35-36 (рукопись
ХУП-ХУШ вв.).
Зеленин 1914 - Зеленин Д.К. Описание рукописей Ученого архива Имп. Русского географического общества. Т. 1. Пг., 1914.
Костров 1879 - Костров Н.Н. Колдовство и порча между крестьянами Томской губ. // Зап. Западно-Сибирского отделения ИРГО. Омск, 1879. Кн. 1. С. 1-16.
Логинов 1993 - Логинов К.К. Материальная культура и производственно-бытовая магия русских Заонежья. СПб., 1993.
Маторин 1931 - Маторин Н. Женское божество в православном культе. М., 1931.
МП 1995 - Мифология Пинежья. Карпогоры, 1995.
Никифоровский 1897 - Никифоровский Н.Я. Простонародные приметы и поверья, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказания о лицах и местах. Витебск, 1897.
ОЧР 2002 - Отреченное чтение в России ХУП-ХУШ веков / Отв. ред. А.Л. Топорков, А.А. Турилов. М., 2002.
ПА - Полесский архив Института славяноведения РАН. Москва
Передрієнко 1984 - Лікарські та господарські порадники XVIII ст. / Під-гот. до видання В.А. Передрієнко. Київ, 1984.
ПЗ 2003 - Полесские заговоры (в записях 1970-1990-х гг.) / Сост., подг. текстов и примеч. Т.А. Агапкиной, Е.Е. Левкиевской, А.Л. Топоркова. М., 2003.
РДС - Русский демонологический словарь / Сост. Т.А. Новичкова. СПб., 1995.
Рыбников 4 - Песни, собранные П.Н. Рыбниковым. СПб., 1867. Т. 4.
СД 1 - Славянские древности: Этнолингв. словарь / Под общ. ред. Н.И. Толстого. Т. 1. М., 1995.
Седакова 2007 - Седакова И.А. Балканские мотивы в языке и культуре Балкан. Родинный текст. М., 2007.
Смирнов 1978 - Смирнов Ю.И. Эпика Полесья // Славянский и балканский фольклор. Генезис, архаика, традиции. М., 1978. С. 219-269.
Смирнов 1981 - Смирнов Ю.И. Эпика Полесья (по записям 1975 г.) // Славянский и балканский фольклор. Обряд. Текст. М., 1981. С. 224269.
Смирнов 1988 - Смирнов Ю.И. Восточнославянские баллады и близкие им формы. Опыт указателя сюжетов и версий. М., 1988.
Соболевский - Соболевский А.И. Великорусские народные песни. Т. 1-7. СПб, 1895-1902.
СофриЙ 1912 - СофриЙ П. Главнще биле у народном вероваау и певаау код нас Срба. Београд, 1912.
Срезневский 1913 - Срезневский В.И. Описание рукописей и книг, собранных для Имп. Академии наук в Олонецком крае. СПб., 1913.
Сумцов 1897 - Сумцов Н.Ф. Личные обереги от сглаза // Сб. Харьковского историко-филологического общества. Харьков, 1897. Т. 9. С. 93-112.
Толстой 1986 - Толстой Н.И. Невестка стала в поле тополем // Славянский и балканский фольклор. М., 1986. С. 39-43.
Тульцева 1976 - Тульцева Л.А. Рябина в народных поверьях II Советская этнография. 1976. № 5. С. 88-99.
ТФЛ 2000 - Традиция в фольклоре и литературе. СПб., 2000.
ТФНО 2001 - Традиционный фольклор Новгородской области. Сказки. Легенды. Предания. Былички. Заговоры (по записям 1963-1999 г.) I Изд. подгот. М.Н. Власова, В.И. Жекулина. СПб., 2001.
Усачева 2000 - Усачева В.В. Мифологические представления славян о происхождении растений II Славянский и балканский фольклор. М., 2000. С. 259-302.
Фасмер - Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1964— 1973. Т. 1-4.
ФКГ - Фольклор Калужской губернии. Вып. 1. Народные обряды и поэзия. М., 1997.
ЧаікановиЬ 1985 - ЧаікановиЬ В. Речник српских народних веровала о билкама. Београд, 1985.
Черепнин 1929 - Черепнин Л.В. Из истории древнерусского колдовства XVII в. II Этнография. 1929. № 2. С. 86-109.
Чубинский 5 - Чубинский П.П. Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край. Материалы и исследования. Т. 5. СПб., 1874.
Шейн 1898, 1900 - Шейн П.В. Великорусс в своих песнях, обрядах, обычаях, верованиях, сказках, легендах и т.п. СПб., 1898. Т. 1. Вып. 1. 1900. Вып. 2.
ЭССЯ - Этимологический словарь славянских языков I Под ред.
О.Н. Трубачева. Москва, 1974-.
Янышкова 2006 - Янышкова И. Названия рябины в славянских языках II Ad fontes verborum. Исследования по этимологии и исторической семантике. К 70-летию Ж.Ж. Варбот. М., 2006. С. 467-478.
Bartos 1891 - Bartos Fr. Lid a narod. Velke Mezina, 1891.
Federowski 1 - Federowski M. Lud Bialoruski na Rusi Litewskiej. Krakow, 1897. T. 1.
Karwicka 1973 - Karwicka T. Zakazy zwi^zane z drzewami i motywuj^ce je wierzenia II Etnografia Polska. 1973. T. 17. Z. 1. S. 131-140.
Kopernicki 1887 - Kopernicki J. Przyczynek do etnografii ludu Ruskiego na Wolyniu II Zbior wiadomosci do antropologii kraiowei. Krakow, 1887. Т. 11. S. 130-228.
Moszynski 1929 - Moszynski K. Polesie Wschodnie. Materialy etnograficzne z wschodniei czesci b. powiatu mozyrskiego oraz z powiatu rzeczyckiego. Warszawa, 1929.
Moszynski 1968 - Moszynski K. Kultura ludowa Slowian. T. 2. Cz. 1. Warszawa, 1968.
Niebrzegowska 2000 - Niebrzegowska S. Przestrach od przestrachu: Rosliny w ludowych przekazach ustnych. Lublin, 2000.
Ключевые слова: традиционная культура, славяне, символика, рябина, образ, субстрат.
