CC BY
388
Т. А. Агапкина (Москва)
Символика деревьев в традиционной культуре славян: липа
Статья посвящена символике и ритуальным функциям липы в традиционной культуре славянских народов. С одной стороны, липа выполняет ряд культовых функций и считается священным деревом, а с другой — символизирует слабость и недолговечность. Ключевые слова: символика, дерево, липа, функции, культ, фольклор.
DOI: 10.31168/2073-5731.2018.3-4.5.02
Липа — род деревьев и крупных кустарников (Tilia), произрастающих на территории всех стран Славии. О липе имеются главки в сводных трудах по славянской этноботанике П. Соботки, К. Мошинь-ского, В. Чайкановича и др.; из специальных работ укажем на известную статью Б. Шулека, посвященную почитанию липы в Южной Славии, заметкку о лексемах с корнем лип- в русских диалектах, а также на статью М. Малохи о символике липы и калины1.
Предлагаемая ниже «портретная зарисовка» одного из символов славянского фольклорного «дендрария» не является его исчерпывающим описанием, а предполагает изучение доминирующих особенностей липы, комбинация которых и создает неповторимый образ именно данного, конкретного дерева. При исследовании славянских дендрообразов мы исходим из того, что символический «портрет» дерева является, с одной стороны, культурной проекцией его реальных ботанических свойств, а с другой — результатом взаимодействия разных дендросимволов в рамках всего этнокультурного дискурса.
Наряду с дубом липа чаще других деревьев выполняла культовые функции и считалась святым деревом, особенно у южных славян. Большие старые липы сажали вблизи церквей, монастырей и мечетей, или же, наоборот, там, где росли старые липы, ставили церкви или кресты. Б. Шулек обратил внимание на то, что, когда вблизи какой-нибудь церкви не росли старые липы, эта церковь оказывалась новой. О старой чудотворной липе (которая некогда росла в Славонии, близ Черника), называвшейся Kazoticeva lipa, упоминается в Житии епископа Августина (начало XIV в.). Под такими старыми деревьями устраивали суды, проводили праздники и собрания жителей; там
останавливался крестный ход во время религиозных процессий, двигавшихся по полям, там читали Евангелие и организовывали трапезы; под старыми липами люди собирались перед богослужениями и т. д.2
Традиции общественных собраний, проводившихся под липами, сохранялись в Южной Славии до самого последнего времени. У болгар в окрестностях Ловеча (с. Голец) под вековой липой, которая росла на поле, на Вознесение еще не так давно совершали жертвоприношения3. В западной Македонии (Железник) липа и водный источник под ней, находившиеся около местного монастыря св. Афанасия, были местом совершения лечебных ритуалов4. У словенцев Лютомера старая ветвистая липа в центре села служила местом традиционного сбора парней, отмечавших свой праздник в день св. Флориана (4.У): здесь разводили костры, отсюда же начинался обход села, во время которого парни разносили по домам «новый» огонь, зажженный с помощью священного дерева, и домочадцы таким образом обновляли огонь у себя в очагах5. Вообще традиция извлекать «живой» огонь с помощью древесины липы была широко известна южным славянам, а сам этот огонь использовался в профилактических и лечебных целях6.
Согласно известию XVII в., оставленному неким духовным лицом, посетившим окрестности Пожеги в Славонии в 1629-1630 гг., к почитаемой в этих местах святой липе и мусульмане и христиане приходили на первой неделе девятого месяца года; они приносили дары и свечи и священник служил молебен. Эту липу считали чудотворной, к ней обращались с просьбами, целовали дерево и кланялись ему как святыне, веря, что она поможет тем, кто приносил ей жертвы и давал обеты7. К. Мошиньский увидел в дате, к которой был приурочен обычай (первая неделя девятого месяца), указание на канун празднования Рождества Богородицы (отмечаемого 8/21 сентября), что, по его мнению, объясняет тот факт, что в фольклорной традиции липа оказалась связана именно с культом Богородицы. В доказательство такой связи он указал на то, что, например, в Лукувском повете (ныне Мазовец-кое воеводство) местные жители именно потому считали липу святым деревом, поскольку в ней якобы живет Богородица. В подтверждение этому обычно рассказывали предание о бедной падчерице, которой мачеха позволяла носить лишь свиной кожух; падчерица молилась о помощи под липой; в ответ на ее молитвы из дерева вышла Богородица и, сжалившись, отдала падчерице свою одежду8.
Культовые функции липы нашли применение и в семейных обрядах. В Герцеговине венчание в прошлом заключалось в троекратном обходе места, где совершалось богомолье, во время которого над го-
ловой молодоженов держали липовую ветвь9. В Боснии и некоторых других местах липы сажали на кладбищах10.
Почитание липы и ее участие в культовых практиках известны также в других регионах Славии. В Польше каплички (вырезанные из дерева часовенки с фигурками святых) часто располагали в тени
липовых деревьев или вешали на них11. На липе могли «являться» чу-
12 " дотворные иконы , ср. рус. диал. липопоклонник «человек, входящий
в особую [какую?] религиозную секту. Липопоклонники совершали
возлияние богу пивом. Нижегор.»13.
Как и многие другие деревья, липа играла важную роль в народной медицине (что имеет и вполне объективные основания: напомним хотя бы о потогонных свойствах липового цвета). Примечательно, однако, что в ряде целебных ритуалов липа выступала скорее как субъект, к которому обращались за помощью, нежели как объект, на который символически переносили болезни. В Боснии (Баня-Лука) человек, страдавший от туберкулеза, должен был в течение 40 дней ходить по утрам под липу, и считалось, что за это время он выздоровеет14. На западе Витебщины (Шарковщинский р-н) местные жители рассказывали о так называемой Святой липе — дереве, к которому в день св. Юрия (23 апреля / 6 мая) совершали крестный ход от местной церкви и у которого оставляли «жертвы» (деньги, овечью шерсть и др.); к этому же дереву ходили в случае болезни15. В Полесье вокруг липы обносили больных детей и просили избавить их от бессонницы, а женщины, желая излечиться от бесплодия, сами обходили вокруг старой липы (подобно тому как это же делали вокруг дуба)16.
В качестве культового дерева липа фигурирует и в восточнославянских заговорах. В частности, в белорусских заговорах от укуса змеи липа расположена в мифологическом центре и на ней живет старшая змея, своего рода царица змей, к которой обращаются с призывом «унять» змей, чтобы спасти человека от укуса. Примечательно, что в единичных случаях липа (подобно дубу) получает в этом контексте имя собственное, выделяющее ее из ряда других деревьев: «У поли за полем стоиць липа Матруна, у той липи Матруни болное <так!> гняздо, у том гняздзе зьмея Шкуропея, зьмея Палагея, зьмея Кацярина — дзяцей породзила, на сьвет пусьцила... Унимай-ка ты своих дзяцей.. ,»17.
Липа часто упоминается в народной версии христианской истории и является «действующим лицом» легенд и преданий. Во-первых, она выступает защитницей Святого семейства и спасает его во время бегства в Египет, укрывая своими ветвями; именно поэтому якобы «piorun nigdy w lip^ nie uderzy» [молния никогда не ударит в
нее] (поляки обл. Мазовше)18. Лемки считали, что дома на Русальной неделе украшали липой именно потому, что липа спрятала Богороди-цу19. Во-вторых, липа принимает косвенное участие в крестных муках Христа. Словенские легенды рассказывают, что крест Распятия был сделан из липы, что, впрочем, не помешало этому дереву сохранить позитивное к себе отношение, поскольку Богородица нашла под ней пристанище во время своего бегства20. И наконец, в легендах третьей группы (у поляков, словаков, белорусов) именно липа чаще других деревьев и кустарников связывалась с местами чудесного явления Богородицы и святых. В преданиях и легендах Богородица появляется, живет или отдыхает на липе, когда сходит с небес на землю21, и именно она наказывает человека, причинившего вред этому дереву22.
В сюжетах легенд и преданий липа сополагается с другими природными объектами, имеющими высокий статус. Прежде всего это относится к пчеле, которая воспринимается у славян как божья тварь23, хотя соотнесенность липы с пчелой имеет вполне рациональное объяснение, поскольку во многих регионах липа является едва ли не основным медоносом. Белорусы Гродненщины считали, что, осаживая рой, надо сначала протереть улей липовыми веточками, а затем свить из них венок и положить на дно улья, чтобы и пчелы вились24. У кашубов засвидетельствован обычай сажать липы около придорожных крестов с распятием, чтобы пчелы собирались и своим жужжанием славили Бога25. Примечательна чешская легенда, которая связывает липу, пчелу и сюжет о бегстве в Египет. Согласно легенде, во время этого путешествия Святое семейство сопровождали рои пчел, чтобы защитить их от солдат Ирода. Пчелы, безусловно, погибли бы, так как в пустыне, по которой они бежали, не было никакой цветущей зелени. Однако Христос позаботился об их пропитании, и в пустыне неожиданно выросла липа и появился колодец. Люди освежились водой, а пчелы подкрепились липовым нектаром. На обратном пути пчелы встретили солдат Ирода и сильно покусали их26.
В фольклоре и верованиях липа предстает преимущественно как «святое», «доброе» и в целом дружелюбное по отношению к человеку дерево, с ярко выраженными охранительными и патронажными функциями. И прежде всего эта черта ее образа отразилась в обыкновении сажать липы вблизи жилища, поэтому, в частности, сербы, живущие в Хорватии, называли липу чуваркука, т. е. «хранитель дома»27; боснийцы полагали, что хорошо спать под липой28; словенцы в общине Водице (Средняя Словения) сажали липу
29
около дома при рождении в семье первенца29 и т. д.
Почти повсеместно считалось, что в липу не бьет молния, и тем не менее в Словении липы, растущие около церквей, служили своего рода громоотводами. Объясняли это тем, что некогда липа якобы попросила Бога, чтобы он направлял молнии в нее, а не в церкви, которые строили рядом с ней; поэтому липу называли охранительницей церквей и находящихся в ней людей. Эта способность липы, а также ее иные полезные свойства (целебная сила, медоносность, мягкость древесины и т. д.) рассматривались словенцами как результат ее благословения свыше. Известны легенды, в которых в ответ на готовность липы служить громоотводом для церкви Бог награждает липу всеми названными качествами, а также морозостойкостью, способностью быстро восстанавливаться после попадания в нее молнии и мн. др.30
Согласно историческим преданиям, несправедливо осужденный или оклеветанный человек, желая доказать, что был невиновен, сажал где-нибудь в землю липу вверх корнями и вниз ветвями; в доказательство его невиновности липа пускала ветви и листья прямо из своих корней. Подобные липы якобы имелись в Чехии, Моравии и Германии еще в конце XIX в.31
Липа занимала заметное место в календарных обрядах поздней весны и начала лета. Венками из липовых веток, освященных в праздник Божьего Тела, отмечаемый в 9-й четверг после Пасхи, окуривали коров для охраны от ведьм; парни втыкали веточки в свои головные уборы; ветками липы «маили» (украшали) дома, хозяйственные постройки, поля, посевы и даже могильные памятники и кресты в канун летнего Иванова дня, Троицы, праздника Божьего Тела, их же втыкали в окна и двери домов и т. д. Эти обычаи были известны практически повсеместно, и потому они едва ли могут быть сведены к какому-то одному толкованию. Во всяком случае в отношении использования липы в этих обрядах таких толкований, пусть даже поверхностных, имеется несколько.
Традицию украшения домов липой связывали с представлением о ней как «святом» дереве. Мораване, например, в форме липового листа усматривали язычок пламени, в виде которого Дух Святой снизошел на апостолов32. А словенцы Каринтии украшали дома липовыми ветками для того якобы, чтобы на них в Духов день сошел Святой Дух, поскольку верили, что Святой Дух спускается именно на липовые ветки, реже — на березовые33.
Практике «озеленения» культурного пространства в эти праздники, в том числе липой, приписывали магический смысл. В Полесье, например, застилание полов липовыми ветками объяснялась тем, что
таким образом люди оберегались от русалок: «Цэ на Зэлэну недиэлю. Кажуть, у чэтвэр чы у пьятницу русалки. Липу застромлювали, лэпэху брасали на пол, шоб русалки нэ хадили»34.
Еще одно толкование этого обычая связывает его с поминальным культом и функцией дерева как медиатора. В окрестностях Ловеча (Болгария) на Троицу, когда души провожали на тот свет, женщины приносили в церковь липовые ветви, устилали ими пол и становились на колени; после освящения ветвей их относили на могилы родных и помещали «над устата», т. е. над головами умерших, чтобы тем самым очистить их души35. Аналогичные обряды совершались и в других местах Болгарии, обычно с использованием зелени грецкого ореха.
В контексте сказанного о липе как дереве культовом и одновременно сопричастном священной истории, естественным выглядит запрет причинять вред почитаемым липам, прежде всего рубить их. У жителей Боснии запрет как раз тем и объясняли, что «липа jе свето дрво и jе щехота полепи jе» [липа святое дерево и его грех рубить]36. М. Филипович в публикации, посвященной северовосточной Боснии, привел аналогичные сведения о почитании липы у местных сербов: «Старики-сербы, — писал он, — говорили, что липа святое дерево, и липовые стволы берегли больше любого другого дерева. Они не использовали липу как строительный материал, не допускали, чтобы кто-то липу портил и касался дерева. Потому что, если бы кто-нибудь срубил липу, у него бы умер ребенок, отсохла рука и т. д. Липы сажали у церквей, на могилах и в тех местах, где служили молебны, т. е. в общественных местах. Она обязательно должна была там быть. Перед домом липу не сажали, чтобы не срубать, а срубали, только если находили в лесу; приносили из леса молодые липы и сажали их ради липового цвета — для лекарственного чая, для пчел и т. д. Один дед рассказывал, что он плел веревки из липового лыка, правда, лыко он воровал, и подобно тому, как высыхали липы, лишенные лыка, так и он высыхал (tako se i on susio) и болел в течение долго-
37
го времени на старости лет»37.
Поляки называли старые липы «святыми»: срубивший такое дерево должен был ожидать скорой смерти в своей семье. При этом ссылались, в частности, на историю о человеке, поплатившемся жизнью жены за то, что в 1897 г. срубил липу, стоявшую не один век38. В Силезских Бескидах бытовали рассказы о липах, «кровоточивших» от удара топора39. Среди свидетельств из Тенишевского архива в интересующем нас аспекте выделяется предание о липе, называвшейся «Исколена» (Троицк Пензенской губ.), которая якобы выросла из колена девушки, убитой прохожим,
который хотел надругаться над ней; липа, простоявшая на вершине горы долгое время и пользовавшаяся почитанием местных жителей, вызывала недовольство местного священника, который попытался срубить ее, но был ослеплен брызнувшей из дерева кровью40.
Высокий статус липы и ее связь с комплексом положительных значений определили ее использование в качестве апотропея. В поверьях и быличках восточных и западных славян липа фигурирует в качестве средства, оберегающего от ведьм, водяных и некоторых других демонов. В таком качестве использовались обычно ветки и даже специальные предметы из липы: у восточных славян (особенно у русских) это были «голые», обструганные ветки липы («лутошки»), а у западных — веревки и другие предметы, сплетенные из липового лыка. Заметим в скобках, что мотив «голой», т. е. ободранной, обструганной, ветки липы широко представлен в языке, но уже в метафорических значениях, ср. рус. гол как липа, ободрать как липку, т. е. обобрать кого-л.41
В Белоруссии, когда жених с невестой шли к венцу и были более всего уязвимы для сглаза и порчи, самым действенным средством их защиты считался поясок из липового лыка, которым они опоясывались по голому телу42. В пермских быличках о вещице/векшице или колдунье оберегом от нее и одновременно средством вернуть ей изначальный облик (после того как она «обернулась» в кого-то) считался удар наотмашь липовой палкой или «лутошкой»: «Есть колдуньи. Овечек стригут, коров доят. Свинья по дороге шла. Ее липовой палкой били, колдунья оказалась. Липовую не любят — боятся»43. В Нижегородском Поволжье ударами липовых «лутошин» и липовой палки прогоняли чужого домового, который мучил скотину и домашнюю птицу44.
«Лутошками» оберегались от визитов покойников, являющихся живым. В Пермском крае голые липовые ветки, внесенные в избу, положенные на постель или воткнутые вокруг дома, предохраняли человека от тоски по умершим мужу или жене, а также и от визитов «ходячего» покойника45; от той же напасти избу «объезжали», сидя верхом на липовой палке46; на Тамбовщине, чтобы уберечь женщину от огненного змея, в окна и двери домов втыкали крестики, сделанные из голых «лутошек»47. Русские обставляли липовыми крестиками постель человека, мучимого наваждениями; во время выпаса скота липовую ветку втыкали посредине пастбища, чтобы коровы не разбредались и их не трогали звери в лесу48.
По наблюдениям К. Мошиньского, надежным средством для обезвреживания вампиров, водяных и других демонов, были липовое лыко,
узда из липового лыка и липовый кий49. Рассказы о подобных случаях занимают заметное место в западнославянском мифологическом дискурсе. В Ивониче (ныне Подкарпатское воеводство, Польша) записана быличка о том, как однажды мельник прибег к помощи дьявола при строительстве церкви, однако когда позже он попытался избавиться от дьявола, последний разрушил мельницу; на помощь мельнику пришла местная бабка, которой удалось с помощью куска липы загнать дьявола в пустую корчму и привязать там50. Чехи полагали, что перевяслом из липового лыка можно поймать и связать «водника» (водяного)51.
Липа наряду с березой (что неслучайно, учитывая позитивный ореол того и другого дерева, представление о них как о «добрых» деревьях) является главным персонажем этиологических легенд о происхождении медведя из человека. В легендах на сюжет АТи 555 «Рыбак и его жена» (то же: СУС 555 «Коток золотой лобок (золотая рыбка, чудесное дерево)») липа выступает в качестве чудесного дерева, в роли судьи или Бога, исполняет желания старика и старухи, но в итоге наказывает их за жадность52. В севернорусской сказке «От чего пошли медведи» мужик, который пытался срубить в лесу липу, был остановлен ее голосом; липа просила не рубить ее, а взамен обещала выполнить любое его желание; по указу своей вздорной и тщеславной жены он вытребовал у нее богатство, но когда попросил сделать так, чтобы их еще и все боялись, липа превратила его с женой в медведей53. В сербской фольклорной традиции известны легенды о том, почему раньше деревья ходили и разговаривали, а теперь не делают этого. Сюжет в них развивается следующим образом: ленивая баба, придя в лес за дровами, просит дерево пойти за ней домой; дерево вытаскивает корни из земли и отправляется следом за ней, но по пути она начинает требовать, чтобы дерево везло ее на себе; дерево осуждает неблагодарную бабу, и с тех пор не дерево носит человека, а человек носит дрова у себя на спине54.
А. В. Гура, отметив, что этиологическая сказка-легенда является частью более широкого корпуса текстов о происхождении медведя от человека (в том числе не имеющих никакого отношения к деревьям), обратил внимание на то, что связь медведя и липы вычитывается и из других фольклорных сюжетов: сказки «Медведь на липовой ноге» (СУС 160А), а также польских шуточных песен о священнике-медведе на липовом мосту, к которому дикие животные приходят на исповедь55.
Древесину липы отличает особая мягкость, легкость в обработке, поэтому в быту из нее изготавливали предметы домашней утвари, церковного обихода, а также использовали в строительстве (из
нее делали алтари, скульптурные изображения святых, ульи, столы, посуду и мн. др.); из липового лыка плели обувь, а также сита и решета. Простота обработки липовой древесины отразилась в фольклоре, в частности русском, где упоминается большое количество предметов из липы: это липовая плаха (в былинах «Михайло Данилович», «Алеша Попович и сестра Петровичей»), липовые жребии, которые герои кидают в воду, чтобы выбрать свою судьбу (былины «Наезд литовцев», «Садко» и др.), липовая петля (былины «Соломан и Василий Окульевич», «Неудавшаяся женитьба Алеши Поповича»), липовая балка, липовый мост и т. д.
Мягкость и податливость древесины липы была переосмыслена в разных жанрах славянского фольклора, причем, в отличие от бытовой практики, где это свойство липы оценивалось позитивно и оказалось широко востребовано, в фольклоре эпитет липовый получал значение 'недолговечный, слабый, бедный'. Это значение заметно, например, в русской лирике, где «липовый дом» — дом бедняка-горюна: «Иван молодой, не качай головой, / Не качай головой, мне не быть за тобой <.. .> / У Ивана горюна ни скота, ни живота; / Одна липова изба, решощаты ворота»56, см. в пословице, иронизирующей над бедностью: «Богат стал: вместо лаковых сапог обул липовые»57. Образ «заиндевелой липы» (в подблюдных песнях) стал символом безбрачия: «Стоит липа на крутой горы, ды макушки с корня уся за-инела [удова такая, свянеть и ус']»58.
Но более всего такие значения характерны для боснийских и хорватских колядок. В северо-восточной Боснии колядники, которых хозяева не одарили как следует, произносили пожелание-проклятие: «Ova vrata lipova, do godine nikoga» [Эти двери липовые, через год — никого] — желая тем самым, чтобы за грядущий год волки, которые смогли бы проникнуть в дом через слабые «липовые» двери, сожрали домочадцев59. В боснийском и хорватском фольклоре широко известен также образ липового дома (липова кука), связываемый с мотивами запустения и смерти, см. варианты проклятий участников обходных обрядов, которым хозяева отказали в угощении, с использованием этого образа: «Ова купа липова, у но нема никога, не било га никада»60; «Ова купа липова, у ^j нема никога, мртвим коцем затворена» — ответ обходников-«чароиц» хозяевам, которые ничем их не одарили или одарили плохо61. Б. Сикимич усмотрела в таких мотивах отражение представлений о липе как бесплодном дереве62.
Тот факт, что в фольклоре эпитет липовый получал значение 'недолговечный, слабый, бедный', может быть одновременно поставлен в связь со вторым словарным значением сущ. липа — 'о чем-то поддель-
ном, фальшивом' (с пометой «простореч.») и прил. липовый 'поддельный, фальшивый', с той же пометой63. В обоих случаях упоминается, что эти слова относятся преимущественно к документам. Словарь Ушакова расширяет узус этих слов, приводя значения 'ненастоящий, мнимый, плохой', с пометой «простореч. вульг., из воровского арго»64. И действительно, в лексике арго (воровской, шулерской, торговой) обнаруживается немало выражений с прилагательным «липовый»: липовый глаз 'поддельный паспорт'65; липовая сара 'фальшивые деньги', липовые очки 'поддельный паспорт'66, липовик 'тот, кто занимается сбытом фальшивых кредитных билетов'67 и т. д., ср. укр. липу справляти 'обманывать, подделывать (как правило, документы')68; пол. lipny 'фальшивый'. Диалекты практически ничего не добавляют к этим значениям выражений с прилагательным липовый, тем не менее укажем на рус. рязан. липовый гриб 'гриб, похожий на белый; горький, ядовитый гриб'69.
Как отмечают авторы современного словаря русского арго, на рубеже Х1Х-ХХ вв., во время интенсивного заимствования германизмов, вместо русских лексем липовый, липковый стали активно употребляться соответствующие заимствования из немецкого типа линковый; они же обращают внимание, что в современном арго активно используются лексемы с корнем лип- типа липовать 'лгать', 'бояться' и т. д.70
Можно предположить, что формирование значений 'фальшивый', 'поддельный', 'ненастоящий' у восточнославянских лексем с корнем лип- могло учитывать в том числе фольклорные контексты, где, как мы показываем, липа иногда ведет себя как «ненастоящее», мягкое и податливое дерево.
Некоторое время назад в рамках проекта, посвященного расшифровке надписей-граффити из Новгородского Софийского собора, исследователями была заново прочитана надпись № 199, фактически представляющая собой заклинательный текст. Вот вариант ее последнего прочтения:
Голоде-железньчь, камлн[е]и пьрьси, медлнаА. голова, лип(о)ва челюсть, зоуб[е] ахидьне. Вороже, бесе, сотона, тать, м[ы]тарь, Июдо безаконьнаА
Оу, л<ю>[т]е Дан(и)ле, б[р]атие!
Аминъ.
Перевод: 'Голод-Железнец, каменная грудь, медная голова, липовая челюсть, зубы ехиднины. Враг, бес, сатана! Грабитель, мытарь! Иуда беззаконный! О, горе Даниле, братья! Аминь'. Публикаторы этого прочтения констатируют двучастную композицию текста, в первой части которого, по их мнению, «предстает гротескный образ Голода, персонифицированного в виде истукана»71.
Нам уже приходилось писать о подобных образах, которые мы называем образами гетерогенного тела (тела, разные части которого как бы сделаны из разных веществ и материалов): в данном случае у персонажа «каменная грудь, медная голова, липовая челюсть, зубы ехид-нины». Подобные «агрегатные» персонажи и образы встречаются в фольклоре разных традиций, причем очень часто именно в магических текстах. Появление таких образов в заговорах связано с принципиальной установкой текста на переделку действительности в соответствии с целями субъекта (магической практики). Моделирование таких «гетерогенных» и агрегатных объектов — это способ придать адресату заговора искомые качества (слабость или силу), «собрав», сложив, сконструировав персонаж с требуемым набором характеристик и свойств72.
Наши наблюдения, касающиеся подобных фольклорных образов в магическом фольклоре, подтверждаются и при рассмотрении надписи из Софии Новгородской. Известно, что «голоду» (как массовому бедствию и вообще злой силе) в языке часто приписывается такое действие, как «пожирать», ср., например: «Вне дома меч, а в доме мор и голод. Кто в поле, тот умрет от меча; а кто в городе, того пожрут голод и моровая язва» (Иез. 7: 15). Именно связь голода с мотивами пожирания и образами рта и пасти объясняет, на наш взгляд, тот факт, что в надписи из Софии Новгородской персонажу, называемому «Голод-же-лезнец», приписывается «липовая челюсть», заведомо слабая, мягкая и потому наименее опасная для всех, кого она может коснуться.
В восточнославянском фольклоре аналогичные образы («липовых» частей тела) крайне редки и встречаются только в заговорах от укуса змеи. Цель таких заговоров — избавить человека от вреда и боли при укусе. О змее в заговорах говорится, что у нее «липовый зуб»: это должно сделать ее укус безболезненным для человека, а сам зуб легко горючим. См. фрагмент заговора от укуса: «Под межой гад, у гада липовый зуб; липовый зуб, не берись за белое тело, а берись за огонь»73, ср. в другом заговоре: «Катится, валится гнилая колода <т. е. змея>; на той колоде сидят
красных две девицы. "Вот, — говорят, — как тому гаду ярость унять?" Пусть будет <ярость, т. е. яд, воспаление, боль от укуса> мягкая, как липовый лист»74. Мотив мягкости/безвредности в связи с липой встречается также в заговорах и рукописных молитвах, призванных защитить имярека от ушиба или удара упавшим деревом: «.. .и сколь лехко падет липовый лист на землю, и столь бы лехко пало на меня, раба Божия имя-
75
рек, вяз и всякое древо от человеческого помаху»75.
Мы, разумеется, осознаем, насколько рискованно проводить параллель между граффити XII в. и заговорами, в том числе записанными в начале века ХХ-го. Некоторым оправданием такой попытке может служить тот факт, что все эти тексты происходят с сопредельных территорий северо-запада — граффити из Новгорода, заговор от укуса змеи — из Псковской губ., заговор от ушиба деревом — из Олонецкой губ., при том что других «липовых» мотивов в фольклоре мы нигде больше пока не встретили.
Представленный здесь образ липы складывается как бы из двух составляющих: с одной стороны, липа — священное и доброжелательное по отношению к человеку дерево, с другой — слабое и мягкое, а потому также относительно безопасное для человека. В рамках славянского этнодендрария липа коррелирует с дубом как его первым деревом (особенно в качестве культового и сакрального дерева), а также с другими его «положительными» образами, такими как лещина и береза (преимущественно в легендарных сюжетах).
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Sobotka P. Rostlinstvo a jeho vyznam v narodnich pisnich, po-vestech, bajich, obradech a poverach slovanskych. Praha, 1879. S. 86-100; Moszynski K. Kultura ludowa Slowian. Warszawa, 1967. T. 2: Kultura ducho-wa. Cz. 1. S. 532-534; 4ajmHoeuh В. Речник српских народних веровала о бишкама. Београд, 1985. C. 164-168; Suljek B. Zasto Slaveni postuju lipu // Rad Jugoslavensfoj akademiji znanosti i umjetnosti. Zagreb, 1878. Т. 43. S. 149-188; Этерлей Е. Н. «С цветущих лип знакомый аромат...» // Русская речь. 1978. № 5. С. 108-113; Малоха М. Образ липы и калины в традиционной культуре и языке славян // Мова i культура / Язык и культура. Пятая международная конференция. Кшв, 1997. Т. 4. С. 102-109.
2 Suljek B. Zasto Slaveni postuju lipu. S. 159-167; Frankovic M. Kult drveta u zivotu i obicajima stanovnistva sjeveroistocne Bosne // Zbornik ra-
dova XXXIV kongresa Saveza udruzenja folklorista Jugoslavije. Tuzla, 1987. S. 254; Vinscak T. Vjerovanja o drvecu u Hrvata u kontekstu slavistickih istrazivanja. Jastrebarsko, 2002. S. 68-70.
3 Ловешки край. Материална и духовна култура. София, 1999. С. 314.
4 Крстева А. Народната медицина во Железник // Македонски фолклор. 1987. Год. XX. № 39-40. С. 120.
5 Kuret N. Praznicno leto Slovencev. Starosvetne sege in navade od pomladi do zime. Celje, 1965. D. 1: Pomlad. S. 307.
6 Тро]ановип С. Ватра у обича]има и животу српског народа. Бео-град, 1930. C. 75, 79-81.
7 Moszynski K. Kultura ludowa Slowian. S. 533.
8 Ulanowska S. Boze Narodzenie u Górali, zwanych «Zagórzanami» // Wisla. 1888. T. 2. S. 292; вариант сказочных сюжетов о мачехе и падчерице, в частности, с аллюзиями к сюжету ATU/СУС 510B.
9 Ча]жновип В. Речник... С. 167.
10 FrankovicM. Kult drveta... S. 254.
11 Grajnert J. Drzewa podaniowe // Tygodnik illustrowany. 1863. T. 8. № 220; Niebrzegowska S. Przestrach od przestrachu: Rosliny v ludowych przekazach ustnych. Lublin, 2000. S. 114.
12 Красностав Волынской обл. (Полесский архив Института славяноведения РАН).
13 Словарь русских народных говоров / Гл. ред. Ф. П. Филин. Л., 1981. Т. 17. С. 57.
14 Лилек Е. Вjерске старине из Босне и Херцеговине // Гласник Земалског музеjа Босне и Херцеговине у Сараjеву. Сараjево. 1894. Св. 6. С. 372.
15 Полацш этнаграфiчны зборшк. Вып. 2: Народная проза беларусау Падзвшня. Ч. 1 / уклад. У А. Лобача. Наваполацк, 2011. № 598, 599.
16 Андреевка Черниговской обл. (Полесский архив.).
17 РомановЕ.Р. Белорусский сборник. Витебск, 1891. Вып. 5. C. 185, № 106, Могилевский у.
18 Archiwum katedry etnologii i antropologii kulturowej Uniwersytetu Warszawskiego, O/31.
19 Reinfuss R. Sladami Lemków. Warszawa, 1990. S. 84.
20 4ajrnHoeuh В. Речник. С. 165, 166.
21 Moszynski K. Kultura ludowa Slowian. S. 529; Niebrzegowska S. Przestrach od przestrachu... S. 86.
22 Karwicka T. Zakazy zwi^zane z drzewami i motywuj^ce je wierze-nia // Etnografia Polska. Wroclaw; Warszawa; Kraków; Gdansk, 1973. T. 17. Z. 1. S. 132-133.
23 Гура А. В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997. С. 448.
24 Federowski M. Lud Bialoruski na Rusi Litewskiej. Materaly do etno-grafii slowianskiej. Krakow, 1897. T. 1. № 2101.
25 Perszon J. Na Jastra Wielki Post i okres wielkanocny w wejherow-skiem. Luzino, 1992. S. 58.
26 KostalJ. Rostlinstvo v podani prostomrodnim. Velké Mezifici, 1902. S. 289.
27 Vinscak T. Vjerovanja o drvecu... S. 71.
28 Филиповик М. Живот и обичаjи народни у Височку Нахщи // Српски етнографски зборник. Београд, 1949. Кн. 61. C. 200.
29 Vinscak T. Vjerovanja o drvecu... S. 71.
30 Rasla je jelka do neba. Zgodbe iz nasega ljudskega herbarija / Ur. Z. Smitek, M. Kropej, R. Dapit. Radovljica, 2012. S. 42-43.
31 Sobotka P. Rostlinstvo a jeho vyznam... S. 97.
32 Husek J. Hranice mezi zemi Moravsko-slezskou a Slovenskem: Studie etnograficka. Praha, 1932. S. 266.
33 Kuret N. Praznicno leto Slovencev. Starosvetne sege in navade od pomladi do zime. Celje, 1967. D. 2. S. 26, 27.
34 Олбин Черниговской обл. (Полесский архив...).
35 Ловешки край... С. 315.
36 Лилек Е. Вjерске старине из Босне и Херцеговине. С. 372.
37 FilipoviCM. Prilozi etnoloskom poznavanju severoistocne Bosne. Sarajevo, 1969. S. 110.
38 Biegeleisen H. U kolebki. Przed oltarzem. Nad mogil^. Lwow, 1929. S. 454.
39 Morcinek G. Uroda Beskidu Sl^skiego // Wierchy. 1931. Rocz. 9. S. 22.
40 Максимов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб., 1903. С. 284-285.
41 Wysoczanski Wi. Jçzykowy obraz swiata w porownanich zleksykali-zowanych. Na materiale wybranych jçzykow. Wroclaw, 2006. S. 118.
42 Беларуси фальклор. Мiнск, 2014. Вып. 1. C. 285.
43 Куединские былички. Мифологические рассказы русских Куе-динского района Пермской области в конце XIX — ХХ в. / Сост. А. В. Черных. Пермь, 2004. С. 62, 69.
44 Мифологические рассказы и поверья Нижегородского Поволжья / Сост. К. Е. Корепова, Н. Б. Храмова, Ю. М. Шеваренкова. СПб., 2007. № 115, 218, 220, 221, 224.
45 Куединские былички... С. 91, 95.
46 Подюков И. А., Белявин А. М., Крыласова Н. Б., Хоробрых С. В., Антипов Д. А. Усольские древности. Традиционная культура русских конца XIX — XX в. Усолье, 2004. С. 159.
47 Бузин В. С. Рождение, вступление в брак и смерть в традиционной южнорусской обрядности (Липецкая, Тамбовская, Пензенская области). Материалы и исследования. СПб., 2015. С. 619.
48 Российский этнографический музей. Архив. Ф. 1. Оп. 7 (Тени-шевский архив). Д. 1446. Л. 16.
49 Moszynski К. Кикига ludowa Slowian. S. 529-530.
50 Gustawicz В. Podania, ргаеБ^у, gadki i nazwy ludowe w dziedzinie przyrody. Cz. 2 // 2Ы6г wiadomosci do antropologii krajowej. Krak6w, 1882. Т. 6. S. 299-300.
51 Ко$Ш J. Rostlinstvo V podam pшstonaшdmm. S. 290.
52 О сюжете см.: Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка / Сост. Л. Г. Бараг и др. Л., 1979. С. 157-158; У истоков мира. Русские этиологические сказки и легенды / Сост. и коммент. О. В. Беловой, Г. И. Кабаковой. М., 2014, № 138-145 и коммент. к опубликованным текстам.
53 Криничная Н. А. Крестьянин и природная среда в свете мифологии. Былички, бывальщины и поверья Русского Севера. М., 2011. № 2, Пудожский у.
54 Самарци]а С. Д. Приче о постанку и особинама била и растиаа (Антологща) // Гора Ливанова Нови Сад, 2016. (Билни свет у традиционалноj култури Срба; 3). С. 211-212, № 38-39.
55 Гура А. В. Символика животных. С. 160.
56 Соболевский А. И. Великорусские народные песни. СПб., 1898. Т. 4. № 559.
57 К пиру едется, а к слову молвится. Народная паремика Пермского края / Науч. ред. И. А. Подюков. СПб., 2014. С. 52.
58 Смоленский музыкально-этнографический сборник. Т. 1: Календарные обряды и песни / Отв. ред. О. А. Пашина. С. 657.
59 FilipoviCМ. Рп^... S. 79.
60 Гласник Земалског музеjа Босне и Херцеговине у Сараjеву. Сараjево, 1899. Св. 3. С. 714.
61 Босанска вила. Сараjево, 1887. Год 2, св. 1. С. 7.
62 См.: Сикимик Б. Ъаво и jалова жена // Славянские этюды. Сборник к юбилею С. М. Толстой. М., 1999. С. 424.
63 Словарь современного русского литературного языка. М.; Л., 1957. Т. 6. С. 242, 244.
64 Электронное издание «Толковый словарь русского языка Ушакова». М., 1999. S. V. Липовый.
65 Смирнов Н. Слова и выражения воровского языка, выбранные из романа В. С. Крестовского «Петербургские трущобы» // Известия Отделения русского языка и словесности. СПб., 1899. 4, кн. 3. С. 1074.
66 Попов В. М. Словарь воровского и арестантского языка. Киев, 1912. S. V. Липовый.
67 Словарь русских народных говоров. Т. 17. С. 56.
68 Словник украшсько! мови. Кив, 1973. Т. 4. С. 487-488.
69 Словарь русских народных говоров. Т. 17. С. 57.
70 Грачев М. А., Мокиенко В. М. Русский жаргон. Историко-этимо-логический словарь. М., 2009. С. 173-174.
71 Гиппиус А. А., Михеев С. М. О подготовке Свода надписей-граффити Новгородского Софийского собора // Письменность, литература, фольклор славянских народов. История славистики. XV Международный съезд славистов. М., 2013. С. 167-168.
72 Агапкина Т. А. Восточнославянские лечебные заговоры в сравнительном освещении: Сюжетика и образ мира. М., 2010. С. 208-221; об этом тексте см. также: Топорков А. Л. Русские заговоры против вражеского меча // О вере и суевериях: сборник статей в честь Е. Б. Смилянской / Сост. В. Е. Борисов; отв. ред. Д. И. Антонов. М., 2014. С. 15-26.
73 Фридрих И. Д. Фольклор русских крестьян Яунлатгальского уезда. Кн. 1: Песни детские, хороводные, беседные, обрядовые, заговоры и духовные стихи. Рига, 1936. № 630.
74 Фольклор старообрядцев Литвы. Т. 2: Народная мифология. Поверья. Бытовая магия / Издание подготовил Ю. Новиков. Вильнюс, 2009. № 846.
75 Заговоры и молитвы из коллекции Корниловых / Подготовка текстов и комментарии А. В. Пигина // Отреченное чтение в России XVII-XVIII веков. М., 2002. С. 245-246, Олонецкая губ.
T. A. Agapkina
Symbolic functions of trees in Slavic traditional culture: Linden
The article is dedicated to the symbolic and ritual functions of trees in Slavic traditional culture. On the one hand, linden has several cult functions and is considered a sacred tree. On the other hand, it symbolizes weakness and short lifespan, and thus is connected to some negative meanings and motifs.
Keywords: symbolic functions, tree, linden, functions, cult, folklore.
