CC BY
29
«Рынок высоких технологий еще не сложился...»
Интервью с директором Центра трансфера технологий «Северо-Запад» Александром Малиновским
— Александр Валерьянович, вы одним из первых начинали технологический бизнес в Петербурге. Давайте оглянемся назад...
— В 1991 г. я пришел на работу в компанию, которая занималась тогда внедрением новых разработок. Только что вышло постановление Правительства о создании временных творческих коллективов, и малые предприятия получили шанс на вход в технологический бизнес, используя как преимущество малые накладные расходы. У больших НИИ и КБ накладные расходы достигали 200-300%, а компании, создающие ВТК под определенную задачу, могли предложить заказчику более выгодные условия.
Конечно, люди в основном были из тех же институтов, но они уже встраивались в более совершенные и динамичные организационные схемы.
Пошли заказы от «оборонки», от предприятий атомной энергетики. Компания участвовала в некоторых лишь посредником, в других случаях мы выступали консультантами, принимали непосредственное участие в организации и руководстве проектами. Вспоминается одна работа, выполненная для Русского музея — стол для реставрации старых полотен. Конструкция предполагала разогрев отдельных сегментов картины, крепилась вакуумными присосками, предъявлялись высокие требования к геометрии и напряжениям... Голландский реставрационный стол был дорог. Наш, сделанный с привлечением людей из Государственного оптического института, оказался не хуже, при этом значительно дешевле. Потом пробовали распространить эту технологию, предполагали производить специальные утюжки для реставрационных мастерских, но дело не пошло... Рынка не было.
Позже компания решила заняться торговлей, а я в 1995 г. перешел работать в Региональный фонд научно-технического развития Санкт-Петербурга. Фонд был создан как Ассоциация промышленных предприятий в конце 1994 г., когда вышел Закон о налоговых льготах, по которому 1,5% валовой выручки предприятия могли выделять на НИОКР и освобождать от налога на прибыль.
— Предполагалось, что бюджет Фонд будет слагаться из этих 1,5%?
— Из них, и других денег. Уже существовал Российский Фонд технологического развития, который возглавлял Андрей Фонотов. Наша организация ста-
ла представителем этого Фонда на Северо-Западе. Мы готовили для него проекты, писали бизнес-планы... Те проекты в начале проводились на безвозвратные гранты, но это были качественные, реальные проекты — с учетом сегодняшнего опыта сужу... В общей сложности с нашим участием их было проработано за эти годы около 400.
Открывались на Россию рамочные программы научно-технического развития ЕС. Мы занимались просветительской деятельностью — перевели и распространили массу материалов, относящихся к организации инноваций и технологического бизнеса, проводили семинары в ГРОЦе (Государственном региональном образовательном центре Минатома РФ), устроили первую городскую конференцию, которая собрала 200 человек со всего Северо-Запада... Кроме того, занимались подготовкой и подачей проектов на конкурсы, и по четвертой рамочной программе петербургскими компаниями на 24 победивших проекта было получено около 100 тысяч экю на каждый.
Пятая программа продвигалась Региональным фондом уже с тех площадей, которые он сейчас занимает на объединении «Светлана». Мы выступали как информационный центр для Еврокомиссии и российских ведомств. Тогда от Миннауки эту деятельность вел Зураб Андреевич Якобашвили, было создано три таких контактных центра — в Москве, Новосибирске и в Петербурге.
— В чем были главные трудности?
— Компаниям не хватало навыков организации и ведения бизнеса.
— Часто приходится слышать о том, что не хватало средств...
— Денег хватало тогда, и сейчас хватает. По крайней мере, по нашему опыту это так.
— Что было наиболее примечательно в то время?
— Еще не начался тот мощный отток кадров из науки, который произошел впоследствии. Работа не имитировалась и не рассматривалась лишь как средство получения денег — люди смотрели на нее как на возможность реального старта в другую жизнь. Еще одно важное обстоятельство: инфраструктура стоила копейки, можно было в государственной лаборато-
ИННОВАЦИИ № 5 (92), 2006
ИННОВАЦИИ № 5 (92), 2006
рии заниматься своим бизнесом — на это закрывали глаза, понимая, что иначе человек уйдет, в научных организациях зарплата выжить не позволяла. И было ощущение, что так или иначе вскоре все выстроится, стоит только поднабраться опыта и знаний по бизнесу...
— Что же помешало?
— Процессы приватизации 1996-1997 гг. привели к удорожанию площадей и других базовых активов, новые хозяева стали относиться к попыткам развития технологического бизнеса за их счет уже иначе... Подорожала аренда, оборудование, качественные услуги. Тогда возникла мысль об инновационных центрах, где все это могло быть доступно для малых технологических компаний. Честно говоря, отношение Правительства к этой идее было никакое: ему она была неинтересна, и работу в этом направлении по мере сил вели отдельные агентства, фонды и региональные комитеты по науке. Считаю, что тема проявилась на федеральном уровне во многом благодаря активной позиции тех, кто во главе с Андреем Александровичем Фурсенко, руководившим в те годы Фондом, занимался инновационной деятельностью в Петербурге.
— Какие же принципиальные перемены, по-вашему, произошли?
— Главный показатель — меры, принимаемые в связи с новыми технико-внедренческими зонами. Это означает, что Министерство экономического развития и торговли РФ обнаружило сектор технологического бизнеса, что ему стал интересен этот пласт экономики. И сегодня развитие соответствующей инфраструктуры переходит от тех, кто ее начинал выстраивать, к тем, кто отвечает за развитие отраслей...
Например, планируемый технопарк в Петербурге на базе института связи им. М. А. Бонч-Бруевича — это детище и прямой интерес Мининформсвязи РФ. При этом нельзя не видеть, что прообразом создаваемых сегодня в стране технико-внедренческих зон стали первые инновационные центры...
— А как относится к этому процессу крупный бизнес?
— Начинает переобозначать свои виды деятельности. Картина, с моей точки зрения, неоднозначная. Безусловно, кто-то просто подстраивается под политический мэйнстрим, кто-то надеется сымитировать активность и «качнуть» денег из бюджета. Но в случае, например, с АФК «Система» ситуация вполне определена. Крупный коммуникационный холдинг «подперт» собственной производственной базой, включающей несколько заводов, производящих элементную базу, имеет свои собственные технологические разработки. «Система» участвует в создание новых технопарков в Сарове и Дубне — с одной стороны, а с другой — интегрируется с Сименсом для того,
чтобы выйти на мировой рынок. Мне кажется, компания перераспределяет ресурсы из прибыльных сегодня секторов в те, что будут более доходны завтра.
В тоже время пока нет сведений о ее вложениях в посевные стадии каких-либо высокотехнологических проектов. Насколько я знаю, такие инвестиции делает другой крупный холдинг — «Альфа-групп». Здесь заинтересованы в компаниях, которые поведут менеджеры холдинга, причем эти компании выращиваются для продажи на внешнем рынке. Надо признать, что внутреннего рынка хай-тека в России нет. Здесь его развитие возможно только на военных заказах, когда экономические соображения перекрываются соображениями безопасности — страна не может отдать ключи своих военных систем в чужие руки. А в гражданских сферах главную роль играет тот, кто умеет формулировать задачу «от рынка» — каким должен быть продукт. В этом мы не сильны... Главная же цель технологического бизнеса состоит в том, чтобы предложить на рынке конечный продукт. Тот, кто этого достиг, обычно получает львиную долю добавленной стоимости, контролирует своих поставщиков...
— Сравните наш трансфер технологий с тем, что происходит за рубежом...
— Прямое сравнение с другими странами не проходит. Так, социальная система в США построена по-другому, там и масштаб технологических компаний другой.
У немцев же проблем с коммерциализацией не меньше, чем в России — такое впечатление осталось у меня от прошлогодней конференции Фрауенгофе-ровского общества. Правительство стимулирует его участников, потому что мало заказов идет от бизнеса, а когда бизнес заказывает, часто получает не то, что хотел... Очень похоже на нашу ситуацию! В любой стране трудно замкнуть весь технологический цикл от идеи до массового продукта.
Понятно, что в дружественной к бизнесу среде это сделать проще, чем у нас. Но обольщаться не надо, проблема остается.
— Каким вы видите соотношение бизнеса и науки?
— Если коммерсант попадает в пробирку «чистой науки», то наука с неизбежностью превращается в прикладные разработки. Знаний она уже не произведет, технологических изменений не подготовит... Но рыночные продукты будут! Однако ведь нужно и то, и другое. Поэтому технологический бизнес по большому счету — своеобразные качели, на которых, с одной стороны, сидит ученый, с другой — бизнесмен. Надо правильно собрать и соотнести импульсы от науки и от рынка. Пока качели качаются, можно надеяться, что это удастся...
— В чем главная задача управления технологической сферой сегодня?
— В создании эффективных механизмов освоения средств, которые отпускаются на развитие техно-
логического бизнеса. Идет поток денег — как его правильно распределить?
Нет четкого регламента последовательных действий, которые для этого необходимы, нет механизмов, снижающих уровень коррупции. Надо развивать систему объективных показателей, даже если она недешева. Субъективный фактор должен быть жестко ограничен.
— Как вы оцениваете роль городской администрации в работе Регионального фонда?
— Город помогал, чем мог. Снимать деньги в 1996-1998 гг. с ремонта трамвайных путей и отдавать их нам было бы некорректно. А развивать инфраструктуру, обеспечивать безопасность город помогал. Вообще-то развитие технологического бизнеса — задача государственная, городским властям с ней не справиться. У них нет возможности участвовать в крупных инновационных программах или стимулировать выпускников университетов идти в хай-тек. Когда инновационную сферу в городе курировал вице-губернатор Дмитрий Васильевич Сергеев, денег давали больше. Потом приоритеты сменились...
Объективно, «вчера» хай-тек был вообще неинтересен. Его рассматривали, как место, где можно найти кадры для других сфер бизнеса, его активы — на предмет перепрофилирования. Сегодня ситуация иная, я уже говорил о действиях МЭРТ. Также идет речь об участии Стабилизационного фонда в развитие инноваций, о том, чтобы этот фонд задействовать, например, для строительства новых 20 энергоблоков в атомной отрасли. Каждый из этих проектов влечет за собой много других, более мелких, насыщает заказами национальную технологическую сферу.
Происходит смена поколений управленцев хай-тека. Но возникает проблема. Большинство из прибывающих выросло на схеме «товар — деньги — товар», а ведь ни одна новая технология не дает прибыли раньше чем через 4-5 лет. Насколько они смогут воспринять нашу специфику?
— И все же — почему картина в малом российском технологическом бизнесе столь безотрадна? Из компаний, получивших финансирование по программе «Старт», на второй год выходят, найдя партнера — частного инвестора, чуть ли не одна из двадцати...
— Все дело в людях. В России технологический сектор еще не стал тем сектором, где предприниматель может заработать большие деньги. Поэтому в нем острый кадровый голод на тех, кто способен создать продукт, бизнес, или новую рыночную нишу.
Другое обстоятельство — с распадом СССР рынок технологических заказов резко сократился. Той же «нефтянке» трудно было получить комплексные решения своих проблем от отечественного разработчика.
— Или потому, что существующие прибыли позволяют покупать за границей, не торгуясь?
— Это вопрос скорости получения готовых решений, технологий. Кроме того, большую роль в добывающей промышленности играют стандарты, в том числе и экологические. Особенно, если речь идет о добыче на новых месторождениях, в шельфовых зонах. К сожалению, наша наука и промышленность здесь отстают — стандарты нам навязываются извне, а не предлагаются нами. Это относится и к любой другой отрасли — медицине, биотехнологиям, информационным и электронным технологиям. Там, где мы можем предлагать стандарты (а это, безусловно, рыночное предложение), мы сможем получать наибольшую долю на рынке и максимальный доход.
— Что, кроме людей, необходимо для развития малого технологического бизнеса?
— Он живет не в изолированной нише. Малый бизнес — это строительный (или расходный) материал, как уж выйдет — для крупных компаний. Не будем обольщаться — такое, чтобы песчинка попала в раковину, и из нее выросла жемчужина, бывает нечасто. Скорее эта песчинка на рынке станет кирпичиком, недостающий кусочком в большой мозаике.
От наличия структурированного частного крупного и среднего бизнеса зависит благополучие малого. Именно частного, потому что государственные компании предпочитают работать с государственными компаниями. Перекладывать деньги из кармана в карман, согласитесь, не столь хлопотно, рисков меньше.
— А эффективности?
— И ее — тоже.
— О неэффективности государства в бизнесе никто не спорит. Но что значит — у нас нет крупного частного бизнеса?Если его нет, откуда олигархи?
— Значит, его все-таки мало. Либо он ведет себя не так, как ведет себя крупный частный бизнес в развитых странах...
Еще по поводу господдержки — сегодня в инновационную сферу направляется достаточно денег, причем с хорошей динамикой — я говорю об их постоянном нарастании. Но качество этих денег оставляет желать лучшего.
— Что имеется в виду?
— Предписанную систему трат. Деньги выделяются на программу длительностью в несколько лет, с расписанием расходов по годам: ты обязан потратить в этом году такую-то сумму. Это «короткие» деньги, что лишает проект необходимой гибкости. В интересах управления проектом необходима возможность перераспределения средств программы по годам, превращения имеющихся средств в «длинные». Дело не только в том, что часть денег расходуется неэффективно. Теряется качество самого проекта: получив
ИННОВАЦИИ № 5 (92), 2006
ИННОВАЦИИ № 5 (92), 2006
слабые или дорогие результаты в этом году, люди начинают ориентироваться на них и в следующем... Ограничение, мешающее маневренности, должно быть снято законодательно.
— Сегодня ЦЦТушел в традиционный консалтинг. Почему?
— Чтобы сохранить людей, квалификацию и бизнес. Молодые технологические компании сегодня не могут рассматриваться консультантами как источник сколько-нибудь стабильного дохода. И на рынке трансфера технологий нам тоже не выжить. Поэтому мы работаем с теми, кого называем базовыми клиентами, из числа крупных компаний и организаций. Имея долговременные отношения с двумя-тремя такими клиентами, обеспечивающими некий минимум бюджета — скажем, 30%, мы можем позволить себе работу и с молодыми компаниями, и решение задач в партнерском ключе для ГОИ, для Университета информационных технологий.
— Расскажите о результатах студенческого конкурса по оптоэлектронике, который прошел в Петербурге год назад.
— Победителями на нем стали пять команд, три из которых ЦТТ счел подготовленными для выхода на программу «Старт». Однако ни одна из них в программу не попала, поскольку конкурсная комиссия сочла, что предлагаемые продукты «имеют малую научную составляющую». Мы остаемся при своем мнении — это перспективные в рыночном отношении предложения, а главное — уже имеющие частного партнера, необходимого компании, чтобы встать на ноги. Такой подход, кстати, предусматривает идеология программы «Старт» — без союза с частным бизнесом новая компания на рынок сама не выйдет, бюджетных денег на организацию производства и продаж не хватит.
— Что стало с этими командами?
— Одна решила повременить с реализацией проекта, а две другие остались при компании «Светла-на-Оптоэлектроника», которая была готова с ними сотрудничать. Эти ребята нашли свое место. А из-за расхождения в подходах к оценке проектов ЦТТ вышел из состава региональной экспертной комиссии «Старта».
Нам представляется, что вложение денег «Старта» в разработку сложнейших аналитических приборов — даже если это делается во всемирно известном Физтехе — рыночной перспективы не имеет: бюджетных средств все равно не хватит, а партнеров привлечь не удастся. Информации о том, как продвигаются «стартовские» компании в 2004 и 2005 гг. на сайте Программы нет.
— Ваш Центр возник в 2003 г. Тогда вы ставили своей целью заниматься созданием компаний. То, что сегодня вы заняты лишь консалтингом, означает либо
ваш локальный неуспех, либо наличие каких-то серьезных системных препятствий для нового технологического бизнеса в стране. Что ближе к истине?
— Вопрос непростой... Действительно, нам не удалось организовать «серийный» запуск молодых компаний. Причин тому несколько. Мы существуем автономно от наших учредителей. У Центра имеется доступ к проектам ГОИ и ИТМО, и там есть интересные, вполне коммерческие проекты. Но нет людей, способных превратить технологическую разработку в бизнес. Мы рассчитывали на приток аспирантов и преподавателей из университета, однако сейчас в вузе идет новая активная структуризация, основные интересы сосредоточены внутри. Впору было вешать объявление на заборе: «Нужен директор новой технологической компании», но мы на это не решились.
С другой стороны — сделать так, как это делают, например, в Оксфорде, мы все равно не в силах. Там есть такие структуры, как Isis Innovations, функционально с нами схожие. Они «сватают» предпринимателей ученым, используя свою базу данных потенциальных руководителей новых компаний. Для создания такой базы и ведения подобной работы нужны ресурсы, которыми мы не располагаем.
— Почему ЦТТ самому не взяться за реализацию этих проектов?
— Это будет означать наш финал как организации. Нас всего пять человек, и опыт каждого позволяет взять и повести новый бизнес, но тогда мы все уйдем из Центра. А при его учреждении мы объявили внутренний мораторий на личное участие в бизнесе на три года — нам хотелось быть в деле именно в виде такой структуры, как ЦТТ.
— Кто из других ЦТТ оказался удачливей вас?
— Пожалуй, нижегородцы. Но там другая организационная схема. Их ЦТТ остался внутри университета, внутри университета ввели систему оценки интеллектуальной собственности, и смогли сделать трансфер технологий университетским приоритетом. Вот действительно ключевое условие. Один из ветеранов канадского трансфера технологий на встрече в Альберте несколько лет назад подчеркивал, что если трансфер технологий не входит в первую тройку приоритетов университета, дело не пойдет. Считаю, что наш опыт это подтверждает...
Вопросы задавал Юрий Нешитов.
