CC BY
176
УДК 141.32
Вестник СПбГУ. Сер. 6. 2014. Вып. 4
В. М. Литвинский ПСИХОАНАЛИЗ И ЯЗЫК
В статье предлагается ответ на вопрос «Как читать Фрейда?», учитывая контекст коммуникации особого типа между психоаналитиком и пациентом, переход от знака к смыслу. З. Фрейд создал тот тип непосредственной коммуникации, в которой участие психоаналитика связано с отношением, создающим интеллектуально-психологическое пространство осознания речи, языковой компетентности, контекста речи. Это отношение нельзя редуцировать к интерпретации лексического значения слова, взятого в отрыве от контекста. Основными стратегиями освоения идейного наследия западной психоаналитической традиции являются изучение «внутренней логики» развития идей по аналогии с развитием научного знания, итоговых результатов жизненного пути мыслителя; освоение истоков формирования и развития основных идей и психоаналитической терминологии. Основное внимание уделяется интеллектуально-психологическому контексту терминологии. Библиогр. 3 назв.
Ключевые слова: психоанализ, речь, языковая компетентность, чтение, коммуникация.
Litvinsky Vjacheslav M. PSYCHOANALYSIS AND LANGUAGE
The article offers an answer to the question "How to read Freud?", given the context of a special type communication between psychoanalyst and patient, transition from sign to sense. Freud created the kind of direct communication in which the participation of the psychoanalyst is related to the ratio, creating an intellectual and psychological space of awareness of speech, language proficiency, speech context. This relationship cannot be reduced to the interpretation of the lexical meaning of words taken out of context. Among the main strategies of development of the ideological heritage of Western psychoanalytic tradition there are; the study of "internal logic" of the development of ideas, by analogy with the development of scientific knowledge; thinker's way of life outcomes; exploration and development of the origins of the main ideas and psychoanalytic terminology - author's attention is focused on intellectual - psychological context of terminology. Refs 3.
Keywords: psychoanalysis, speech, language competence, reading, communication.
Тотальная технологизация слова, во все большей степени определяющая своеобразие информационного общества, делает все более очевидной и несводимость слова к его лексическому значению, а вместе с тем — и огромное богатство возможных форматов использования языка. Сегодня более чем наивными кажутся опасения, когда-то высказанные Г. Г. Гадамером в статье «О неспособности к разговору», в которой эта неспособность ассоциируется с телефоном, повседневное использование которого незримым образом трансформирует общение людей друг с другом, лишая его подлинности, глубины, всего того, что, даже не будучи высказанным собеседником, тем не менее остается перед взором его адресата. Характерно, что этой «неспособности» наряду с деловыми переговорами Гадамер противопоставляет разговор у психоаналитика, отсылая нас к незримой революции, связанной с именем З. Фрейда. Именно он в дисциплинарном пространстве медицины создает пространство коммуникации между врачом и пациентом, взаимодействия между людьми, благодаря которому происходит изменение в поведении человека, его исцеление.
Литвинский Вячеслав Михайлович — кандидат философских наук, доцент, Институт философии, Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9; litvinski@mail.ru
Litvinskiy Vjacheslav M. — Ph.D., Associate Professor, Ilnstitute of philosophy, St. Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation; litvinski@mail.ru
43
Несмотря на то что психоанализ в рамках западной культуры существует уже сто двадцать лет и успел стать устойчивой традицией, вопрос о его значении, его «открытиях» продолжает оставаться актуальным. В чем состоит значение содеянного Фрейдом? Что открыл Фрейд? Более того, «Как читать Фрейда?» — эти вопросы приобретают значение во многом благодаря тому гигантскому интеллектуальному наследию, которое оставили основоположники и продолжатели психоаналитической мысли.
Вопрос «Как читать...?» имеет прежде всего практический характер: так, English Standart Edition З. Фрейда насчитывает 24 тома. Некоторым из его последователей, скрытых и явных оппонентов (например, Ж. Лакану, К. Г. Юнгу, Ж. Лапланшу) принадлежит столько же, около двух десятков глубоких, ярких, неожиданных — не произведений, а томов собрания сочинений. Вопрос «Как читать...?» правомерно экстраполировать и на творчество других ведущих мыслителей психоаналитической традиции — Ж. Лакана, М. Кляйн, Д. Винникотта, О. Кернберга, Р. Шафера, Х. Кохут, К. Юнга и других, не говоря о многих блестящих представителях инициированных ими школ психоанализа.
Систематизация чужого мышления, более того — образа мысли (чему в значительной степени посвящает себя философское образование, современная философия) требует собственных усилий читателя, в частности имплицитного ответа на вопрос «Как читать Фрейда?». Как читать то, что стало историей мысли, объективи-руясь в конкретных произведениях автора?
Полагаясь на аналогию между взаимосвязью деятельности и ее результата, действием человека и его мотивацией, стоит акцентировать внимание, с одной стороны, на «точках перехода», на «истоках» формирования нового образа мысли, а с другой — на тех результатах, к которым пришел мыслитель в результатесвоего жизненного пути.
Однако творческая мысль конкретна. Она возникает не просто в процессе развития мысли в ее итогах, а представляет собой продукт творческого развития конкретного автора со всеми его — развития — купюрами, лакунами, умолчаниями, подчас ошибками и сбоями, наконец, просто упущенными возможностями, как и непониманием коллег и читательской аудитории. Мышление конкретно, прежде всего потому, что конкретна жизнь мыслителя в контексте определенного дискурса, экзистенциальных ситуаций, в которых и происходит рождение смысла сказанного, написанного, сделанного. И тогда отнесение сделанного автором к традиции мысли, подхода, мировоззрения — абстракция, подчас настолько сильная, как если бы мысль развивалась сама по себе, в качестве саморазвертывания идеи как таковой. Принять одни лишь итоговые результаты в качестве истины — удел репродуктивного мышления, бедного, скучного, даже убогого содержанием.
Но дело еще и в том, что в области мышления (и это стоит неустанно акцентировать) существуют автоматизмы, избегающие своего выражения в его логике. Можно тысячу раз повторять, что всякая деятельность, будь то работа, обучение, исследование, коммуникация, выстраивается прежде всего как процесс, а не как результат, достигнутый при помощи процесса, что в компетентности нет четкого разделения на сознательную и бессознательную компетентность, и все равно слышать вопросы только о результате, продукте, теории, диагнозе, симптоме, пользе, о практической значимости, но не о процессе. В контексте повседневности современной
44
цивилизации трудно понять, что главным может оказаться опыт процесса, а не его продукта, результата, что главным может оказаться процессуальность как таковая, а не результат сам по себе, каким бы инновационным характером он ни обладал. Может быть, именно поэтому философское образование зачастую предстает в качестве обученной неспособности понимать другого человека.
Доверие к процессуальной стороне мышления психоаналитика — оборотная сторона его чуткости к языку, доверия к языку, речи как процессам, которая даже текст делает процессуальным, не только инструментом психоанализа, выявления и устранения симптома, но и условием, «домом» самого человеческого бытия вовсе не как свойства, а как процесса, имплицитно предполагаемого и утаиваемого.
Язык не просто инструмент выражения заранее продуманной мысли, использующей осознаваемые мыслителем или профессиональным коммуникатором лексические значения слов, языковых выражений в их рефлексивной определенности. Связь мысли и слова интимна по самому своему существу, ибо субъект речи и языка — это не тот, кто говорит или пишет; субъект речи — это и тот, кто хочет сказать и написать, поскольку таким образом он выражает себя. И тогда психоанализ можно определить как исследование, связанное с определением человека как животного символического, не столько потому, что каждый из нас умеет пользоваться символами, сколько потому, что свою жизнь человек делает выражением смысла. И основным (хотя и не единственным) инструментом такого выражения является язык, существующий в разных форматах, прежде всего в формате речи, живой, действенной, существующей только в момент ее произнесения, и в формате письма и чтения.
Проблемы, связанные с ответом на вопрос «Как читать Фрейда?», для отечественной читательской аудитории возникают не от недостатка культуры, а от утраты процессуальности, которая ускользает, если язык, речь, текст рассматривать только как инструмент выражения мысли, подведения итогов, сформулированных с помощью слов с определенными лексическими значениями. Психоаналитическая терминология — «комплекс Эдипа», «страх кастрации», «фаллический», «вытеснение», «сублимация», «фантазм», «идентификация», «объект» и проч. — приобрела характер «общих мест» интеллектуально-психологической инфраструктуры, не пройдя рефлексивной проработки на русской почве. Фрейд, как и сам психоанализ, не стал органичной частью нашей отечественной истории как по идейно-политическим мотивам, так и в связи с особенностями отечественной, русской культуры1.
В каком-то отношении имеет место ситуация, аналогичная набоковскому переводу «Евгения Онегина» А. С. Пушкина для англоязычного, американского читателя. Блестящим выходом из этой ситуации служат, несомненно, «Комментарии к "Евгению Онегину" Александра Пушкина» самого Владимира Набокова, знакомящие
1 В замечательной работе «Познание и перевод» схожую мысль Н. Автономова высказывает о французском читателе Ж. Деррида «Читатель Деррида — это человек рафинированной культуры, тонко чувствующий, и потому у него есть возможность, хотя и абстрактная, но при иных социальных условиях вполне осуществимая, — понять глубокие истины и утонченные принципы, прозреть их именно благодаря своей культуре, благодаря своей развитой фантазии и воображению. В любых условиях воспитание читателя, развитие его восприимчивости к новому, свободы обращения с мыслительным материалом, способности самостоятельно оперировать многоязычными понятиями многовековой философской традиции не может считаться маловажным делом» [1, с. 186]. И далее: «Перед русским читателем стоит непростая задача. История грамматологии — это не его история...» [1, с. 205].
45
читателя не только с реалиями русской жизни начала XIX в., но и с историей самого русского, прежде всего литературного, языка, влиянием на него современной Пушкину европейской литературы, всего, что позволило В. Г. Белинскому назвать этот роман в стихах энциклопедией русской жизни.
Обращаясь к работам Фрейда сегодня, русскоязычный образованный читатель хочет узнать прежде всего не историю развития психоанализа в формате истории идей, а «что-то» о сексуальности, что поможет решать собственные проблемы в области интимной жизни, но его ждет разочарование. Он неизбежно оказывается втянутым в сложный процесс, который угасает в результате решения многих вопросов, общим форматом которых является вопрос «Что это значит?» или «Что имеет в виду Фрейд, когда пишет, что...?», наконец, «Что это значит "иметь в виду"?».
Может быть, однозначно ответить на вопрос, что же именно открыл Фрейд, трудно потому, что открытие связано с областью семиотического, областью значений, по самой своей сути сопротивляющихся своему выражению в языке, в «логике» концептуального развития конкретного языка.
Принято считать, что взрослый пациент психоаналитика обычно лежит на кушетке, видимый врачу, но сам не видящий врача, и высказывается. Своеобразие психоаналитического «диалога» можно представить как расщепление речи на две составляющие, которые в обычном, повседневном диалоге сплавлены почти до неразличимости. Субъект речи по ходу дела рефлексирует, прежде всего, оценивает происходящее с ним, так или иначе относится к тому, о чем говорит. Тогда на стороне пациента как субъекта речи — речевой поток, свободный от компетентности. Он не знает, почему это с ним произошло, он говорит, не зная. Наоборот, призвание психоаналитика состоит в том, чтобы компетентно концептуализировать то, что он слышит. Но его компетенции далеки от компетенций представителей естественнонаучного знания, связанных с возможностью не только наблюдения, но и эксперимента. Психоаналитик — не экспериментатор, идущий тем путем, по которому может и должен идти любой другой на его месте. В этом его своеобразие и огромный соблазн для философского мышления!
Психоаналитик озабочен языком. Может быть, озабочен прежде всего как средством коммуникации особого типа с пациентом или клиентом. При чтении «Толкования сновидений» однажды бросилось в глаза упоминание Фрейдом того обстоятельства, что в связи с появлением нескольких новых пациентов ему приходится говорить по 10-11 часов в день! Жалоба ли это на жизнь, выражение горечи, что надо зарабатывать с таким трудом, упрек ли тому невидимому коллеге, которому нельзя было отказать в просьбе принять дополнительных пациентов, или нескрываемая гордость, испытываемая по тем или иным причинам? Спросить не у кого. Но очевидная, бросающаяся в глаза доминанта «значения» порождает соблазн либо отождествить психоанализ с герменевтикой культуры, либо принять его в качестве разновидности, особого случая «региональной герменевтики».
Как известно, одну из своих статей Ж. Лапланш полемически резко, быть может, даже провокационно называет «Психоанализ как антигерменевтика», прежде всего полемизируя с прочтением Фрейда П. Рикёром, который рассматривает психоанализ как культурную герменевтику.
Чтобы понять подлинное своеобразие подхода к Фрейду, предпринятого Ла-планшем, полезно иметь в виду его оппозицию герменевтике. Лапланш убежден, что
46
психоанализ противоположен герменевтике. Многие из утверждений Фрейда идут вразрез с включением его творчества в герменевтику. В течение длительного времени Лапланш настаивал на абсолютном приоритете метода. Прежде чем стать клинической практикой или теорией, психоанализ определяется как исследование психических процессов, недоступных иным методам, это исследование — аналитическое, ассоциативно-диссоциативное; «свободные ассоциации», «свободно протекающие идеи» — только средства, используемые для разложения всех предложенных значений.
Следовательно, аналитический метод — это метод, о котором предполагается, что он соответствует своему объекту, «представлению» как элементу «бессознательного». Сам способ движения к объекту дает право постулировать отсутствие в этом объекте какого бы то ни было синтетического значения: никакого синтетического значения невозможно обнаружить в id, которое, по мысли Фрейда, управляется сосуществованием, а не последовательностью. В статье «Конструкции в анализе» (1937) Фрейд не отрицает того факта, что анализ может приводить к частичным и предварительным конструкциям, аналогичным остановкам в путешествии, являющимся только краткими реконструкциями исторически вполне определенных цепочек значений. Но место, приписываемое Фрейдом конструкции, позволяет ему свободно перейти к Deutung — интерпретации, которая, в свою очередь, в противоположность реконструктивному синтезу, определяется как взятие одного элемента за один раз, т. е. замещение отсутствующей связи в ассоциативно-диссоциативной цепочке. Любой психоаналитический поиск значения или постижения заведомо выстраивается этим ассоцианистским определением.
Лапланш обращает внимание на то, что Фрейд использует только термин Deutung, тогда как герменевтики говорят об Auslegung или об Interpretation. И на то, что помимо этимологических корней deuten (в том числе и превратно толковать, толковать вкривь и вкось) этот термин несет следы формы deuten auf — указывать, изолировать отдельный элемент, что вновь и вновь оказывается анализом.
Может показаться самоочевидным, полагает Лапланш, особенно в свете последних достижений в герменевтике, что не может существовать интерпретации без особого кода, или ключа для перевода, если герменевтика определяется как прием, преобразования или прочтения (текста, судьбы, Dasein), процесс прочтения, основанный на априорном пред-понимании, прото-понимании. Тогда психоанализ со своей стороны ассимилировался бы подобным прочтением, имплицитно предполагая, что это обеспечивает один или более кодов. Этот почти самоочевидный ход и вызывает основное возражение Лапланша, которому он противопоставляет психоаналитическую антигерменевтику [2].
Несколько упрощая, можно было бы сказать, что психоаналитический диалог как со стороны пациента, так и со стороны аналитика не сводится к поиску правильной интерпретации скрытого от их понимания значения, как если бы речь шла о понимании значений еще неизвестного языка. Как можно понять того, кто сам себя не понимает?
Проблема заключается еще и в том, что нет той абсолютной точки отсчета, с которой истина конкретного Другого может обрести объективное выражение. Значения душевных событий, с одной стороны, скрыты от самого субъекта, а с другой — выражают себя, так или иначе, лишь внешним, опосредованным образом в его поведении.
47
Дистанция между непосредственностью переживания и внешними способами его проявления и приводит к тому, что человек нуждается в постоянном подтверждении своего знания о себе, которое он может обрести лишь в отклике Другого. Но этот отклик, в свою очередь, определяется Историей Другого, которая нам не известна и доступ к которой открыт, как если бы мы читали Книгу жизни Другого в обратном направлении — от ее конца к началу. Мы втянуты в непрерывный, непрекращающийся, незримый диалог, связанный с разными, зачастую полярными контекстами поведения, соотнося социальное, нормативное, приемлемое для общества, с одной стороны, с символическим значением своего переживания, поступка в контексте собственной истории, «наиближайшего» для себя — с другой. Как известно, это обстоятельство позволило М. Фуко вывести емкую формулу творчества Фрейда (наряду с творчеством К. Маркса и Ф. Ницше) как «перехода со стороны знаков на сторону смысла» — той неопределенности, которая проявляется в чувстве языка.
В интерсемиотическом процессе, разворачивающемся в пространствах индивидуальной психологии, наиболее важным и интересным является не столько лексическое значение, сколько взаимосвязь различных уровней коммуникации, один из неожиданных примеров которого однажды привел сам Фрейд. Обсуждая технику интерпретации сновидений, он советует делать то же, что мы делаем, когда прислушиваемся к разговору, который для нас важен, но из содержания которого мы почти ничего не можем расслышать. Именно тогда важен переход от констатации того, что «в этом что-то есть», к определению самой предметной области, к которой относится содержание захватившей нас «чтойности».
Эта важная для психоаналитика и любого профессионального коммуникатора способность слышать больше, чем содержится в поверхностном смысле сказанного, вслушиваться в его имплицитное содержание, в том числе и в музыку речи, почти не культивируется современной культурой, но сохраняется в поэтике письма, имеющего авторский характер. Способность прислушиваться позволяет избежать соблазна «поверхностной интерпретации» того, что в силу своей привычности неявно ожидается и поэтому приходит в голову самым первым, но оно не обязательно верно. Было бы очень наивно полагать, что реальность должна соответствовать нашим ожиданиям, особенно там, где бытие не дано органам чувств человека, ускользает от объективации, вообще от объектной формы существования, избегает внятного, определенного переживания. Бытие, и прежде всего бытие самого человека, намного богаче, сложнее, интереснее и, позволим себе сказать, неожиданнее, нежели наше знание о нем, наша способность осознавать происходящее с нами2.
2 В статье «Вспоминая Суан-Мок (Размышления о значении буддистского образа мысли)» автору удалось поделиться подмеченной аналогией между приведенной мыслью З. Фрейда и пояснением к одному из планов буддистского монастыря Суан-Мок традиции Тхеравады в Таиланде. «Изогнутый Каменный Сад отражает идею Буддадаса, что посетители Суан-Мок должны иметь шанс "разговаривать" с деревьями и камнями, научиться явной и скрытой дхамме. Он используется для церемонии подношений, ежедневных чтений мантр, проповедей дхаммы и практики медитаций». Тот аспект медитативной практики, о котором сказано как о возможности «разговаривать» с деревьями и камнями, научиться явной и скрытой дхамме, вовсе не является только сильной метафорой; прислушиваться к происходящему — значит идти гораздо глубже понимания лексически выверенного слова, уходя к уровню прикосновения к происходящему. Чтобы «разговаривать» с кем бы и чем бы то ни было, в том числе и с самим собой, нужно научиться многому, в том числе и молчать, прислушиваясь к тонким аспектам происходящего, «прикасаясь» к ним определенным образом в медитации (см.: [3]).
48
Бытие не дано, бытие открывается. И в этом использовании речи, открывающем пространство за ее пределами, и заключается, по-видимому, одно из условий работы о-сознания. В свою очередь, его отсутствие создает чувство замкнутости, закрытости, тесноты, лишающее человека психологического кислорода, парализующее речь горловыми спазмами, бедностью ассоциаций, душевным страданием, неспособностью выразить себя адекватным образом.
Ответ на вопрос «Как читать Фрейда?», связанный с возвращением к истокам психоанализа, предполагает, помимо знания терминологии, то отношение к ней, в котором открывается ее интеллектуально-психологическое пространство, а сама терминология сопровождается чувством необходимости уточнения. Проблема русскоязычного читателя, скорее, состоит в том, что этого чувства у него не возникнет, потому что уточнять будет нечего, поскольку устойчивой традиции перевода как психоаналитической терминологии, так и самих произведений Фрейда на русский язык не существует. Фрейд «выпал» из русской культуры, так и не став ее органичной частью. Оставаясь частью протестного сознания, психоанализ не обрел своей читательской аудитории как части поколения, выросшего на чтении его книг.
В переводе, культивирующем чуткость к терминологии, способность прислушиваться к тому, о чем идет речь, как более важном из происходящего с нами, наиболее загадочным тем не менее является не сам процесс перевода, а его своеобразный побочный продукт — те мысли, которые возникают в процессе чтения и «перевода», «свободные ассоциации», к которым что-то непременно побуждает возвращаться, возвращаться вновь и вновь, благодаря чему и возникает творческая жилка, способность думать собственной головой и видеть вещи своими глазами.
Литература
1. Автономова Н. С. Познание и перевод. Опыты философии языка. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008. 704 с.
2. Laplanche J. Psychoanalysis as anti-hermeneutics // Radical Philosophy. 1996. N 79. P. 7-12.
3. Литвинский В. М. Вспоминая Суан-Мок (Размышления о значении буддистского образа мысли) // Рефлексии. Журнал по философской антропологии. 2012. №1 (5). С. 66-83.
Статья поступила в редакцию 8 мая 2014 г.
49
