CC BY
185
О.А. Скрипова
«ПРИЧИТАЮЩАЯ РУСЬ»:
СТИХОТВОРЕНИЕ «ОХ, ГРИБОК ТЫ МОЙ, ГРИБОЧЕК, БЕЛЫЙ ГРУЗДЬ»
В КОНТЕКСТЕ ЛИРИЧЕСКОЙ КНИГИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ «ЛЕБЕДИНЫЙ СТАН»
«За 1917 - 1922 г. у меня получилась целая книга так называемых гражданских (добровольческих) стихов. Писала ли я книгу? Нет. Получилась книга. Для торжества белой идеи? Нет. Но белая идея в них торжествует», - так отзывалась Марина Цветаева о книге «Лебединый стан»1, которая не была издана при жизни поэта. Впервые «Лебединый стан» был напечатан в 1957 году в Мюнхене. М.Л. Гаспаров отмечает, что к 17-му году «монолит цветаевской лирики, державшийся единством авторского самоутверждения, раскалывается на несколько частей. Воинствующие отклики на современность ложатся отдельно и складываются в конце концов в “Лебединый стан”, с противоположной стороны ложатся воинствующие выходы из современности в то, что Цветаева назвала “Романтика”»2.
«Лебединый стан» (1917 - 1920) включает 61 стихотворение. Весь сборник проникнут героическим, патриотическим пафосом, здесь прославляется Белая армия, в которой служил С.Эфрон: «Белый поход, ты нашел своего летописца» («Буду выспрашивать волны широкого Дона...», 1920). Однако это далеко не бесстрастный летописец, не случайно Цветаеву называют «поэтом хулы и хвалы», говорят о «пламенности» ее риторики. Внешне метасюжет книги организован историей героического похода и поражения добровольчества, причем параллельно разворачивается роковой и необратимый процесс гибели России: «Россия! - Мученица! - С миром - спи!». Как отмечает В.А. Маслова, «осмысление революции с самого начала оказывается не политическим, а социально-культурным и психологическим: тема гибели в огне революции нравственных ценностей, определявших целую эпоху. Эта тема ис-
1 Цветаева М.И. Поэт о критике // Марина Цветаева об искусстве. М., 1991. С. 42
2 Гаспаров М.Л. От поэтики быта к поэтике слова // Гаспаров М.Л. О русской поэзии: Анализы, интерпретации, характеристики. СПб., 2001. С. 141.
3 Иваск Ю. Благородная Цветаева // Марина Цветаева в критике современников: В 2-х ч. М., 2003.
Ольга Александровна Скрипова — кандидат филологических наук, доцент кафедры современной русской литературы Уральского государственного педагогического университета.
полнена трагизма»4. Мир рисуется как хаос: «Мракобесие. - Смерч. - Содом».
Книга стихов воспринимается как последний крик души в трагических обстоятельствах: «Я эту книгу, как бутылку в волны, Кидаю в вихри войн» («Я эту книгу поручаю ветру...», 1920). Ведь лирическая героиня не просто переживает разлуку с любимым, находящимся в стане обреченных, но и остро со-переживает белогвардейцам, царю, всему народу, поруганной Москве и России, разминувшейся со своей историей. Тема разлуки, разминовения - центральная тема цветаевского творчества.
В экстремальной ситуации страдания лирической героини достигают предела, отсюда -активное использование гипербол:
Семь мечей пронзали сердце Богородицы над Сыном.
Семь мечей пронзили сердце,
А мое - семижды семь.
(1918)
В «Лебедином стане» мы видим разные лики лирической героини: надменная аристократка, восхищающаяся «породой» («Поступью сановнически-гордой...», 1918), и представительница простого народа («Дорожкою простонародною.», 1919); поэт-летописец с «крылатой душой» и плакальщица. Лирическая героиня то отождествляет себя с офицером, воином («Есть в стане моем офицерская прямость...»5), то, напротив, подчеркивает в себе женское начало (жена, мать, Ярославна-страдалица, мо-литвенница за народ). Многоликость цветаевской лирической героини обусловлена, прежде всего, сложным комплексом противоречивых переживаний, вызванных революционной эпо-
4Маслова В.А. Вербализованное авторское «я» М. Цветаевой (По сборнику «Лебединый стан») // Марина Цветаева: личные и творческие встречи, переводы ее сочинений: Восьмая цветаевская международная научно-тематическая конференция: Сб. докл. М, 2001. С.37.
5 Это стихотворение, по воспоминаниям Цветаевой, ей «постоянно заказывали в Москве 1920 г., называя его «про красного офицера»:
И так мое сердце над Рэ-сэ-фэ-сэром Скрежещет - корми - не корми!
Как будто сама я была офицером В октябрьские смертные дни.
«Есть нечто в стихах, что важнее их смысла: - их звучание» (Цветаева М. Поэт и время // Марина Цветаева об искусстве. М., 1991. С. 59).
хой, крушением всех устоев, разрывом человеческих связей.
В начале книги много как будто сторонних наблюдений: зарисовки живой реальности, реакция на сообщения газет, чувства и мысли по поводу происходящего в голодной полуразрушенной, поруганной Москве. Постепенно нарастает экспрессия, появляются натуралистические образы: «Пурпуровый маша рукой беспалой, / Вопит калека, тряпкой алой / Горит безногого костыль, И красная - до неба - пыль» («Взятие Крыма», 1920). Образы становятся плакатно заостренными, гражданская война вырастает до масштабов вселенской битвы черного и белого, тьмы и света, Христа и Антихриста: «Белогвардейцы! Черные гвозди / В ребра Антихристу» («Белогвардейцы! Гордиев узел.», 1918). Внешние связи рушатся, поэтому опора ищется поэтом в языке, в звуковых перекличках, появляются звуковые метафоры: «За словом: долг напишут слово: Дон», «срамом и смрадом». Пока эти художественные приемы способствуют усилению публицистического воздействия стихов, ведь книга проникнута духом полемики. В следующих сборниках проникновение в структуру языка будет связано с постижением основ бытия, с онтологической трагедией человека в мире.
К концу книги актуализируются жанры молитвы («Об ушедших - отошедших.», 1920) и плача («Плач Ярославны»,1920; «Буду выспрашивать воды широкого Дона.», 1920). Лирическая героиня - Ярославна, к которой приходит страшная весть, а несут ее силы стихии (ветер). Образ Ярославны в русской художественной традиции символизирует верность, любовь, супружеский долг. Ярославна, оплакивающая Игоря и русское воинство, оборачивается Русью, скорбящей о своих сыновьях. Если в первые годы революции Цветаева была с теми, кто в данный момент побежден против торжествующего победителя6, то постепенно в стихах крепнет убеждение, что в гражданской войне победителей не будет. Поэт оплакивает всех погибших в братоубийственной войне.
Трагическая панихида облечена в форму традиционной русской заплачки-причитания («Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь.», 1920). К. Мочульский писал: «Это причитание - быть может, самое сильное из всего, написанного Цветаевой»7. Здесь много-
6 Отметим, что в «Лебедином стане» у Цветаевой звучит молитва и о «Царскосельском Ягненке Алексии», и о Стеньке Разине, обо всех, «В страшную воронку втянутых / Обольщенных и обманутых».
7 Мочульский К. Русские поэтессы. Марина Цветаева и Анна Ахматова // Марина Цветаева в критике: В 2 ч. Ч. 1. М., 2003. С. 131. Конечно, многие вершинные произведения Цветаевой
вековая традиция народной обрядовой поэзии диалогически соотносится с современным поэтическим сознанием.
Стихотворение интересно в плане субъектной организации: здесь всего одна фраза от лирического повествователя: «То шатаясь причитает в поле Русь», эта строка вводит в лирическую ситуацию, задает эмоциональный тон стихотворения, настраивает на восприятие причети. Остальное стихотворение - сама причеть Руси, прямая речь с включением коротких стонов раненых. Здесь максимально реализована диалогическая природа жанра. С одной стороны, это «исповедь на миру»: просьба о помощи, крик страдания обращены ко всему свету, «к людям добрым». С другой стороны, это обращение к конкретному адресату - к солдатам, сыновьям. Лирическая героиня сливается с образом матери-Руси, пьяной от крови и горя, теряющей рассудок:
Помогите - на ногах не тверда!
Затуманила меня кровь-руда.
Даже речь ее становится невнятной, нарушаются грамматические связи: «И только и это и внятно мне, пьяной». Мать слышит только голос страдания своих сыновей. Вообще в стихотворении нагнетается мотив крови, страдания:
И справа и слева Кровавые зевы И каждая рана.
Кровь обагрила
Связь матери-Руси с сыновьями осуществляется не через разум, не через голос, а «из чрева - и в чрево», это связь глубинная, утробная, во многом иррациональная. Это не скорбь души, а страшный «вопль вспоротого нутра», убитые - ее плоть. В материнской причети особо тесная связь, плотная сращенность между субъектом и объектом. Здесь нет красных и белых, своих и чужих:
Все рядком лежат -Не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Г де свой, где чужой?
Белый был - красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был - белый стал:
Смерть побелила.
Здесь Цветаева обыгрывает символические цветовые обозначения двух станов - белых и красных, употребляет их в буквальном смысле. Смерть совершает бытийную метаморфозу,
тогда еще не были написаны, но такой отзыв современника дорогого стоит.
стирает социальные различия, перед лицом смерти и перед лицом России-матери красные и белые равны. Да и сами раненые сыновья забывают о вражде, помнят лишь о своей земле, своей малой родине: « - Аль у красных пропадал? - Ря-азань». Обратим внимание на то, что Цветаева использует бедные глагольные рифмы «обагрила - побелила», даже повторяет одно слово вместо рифмы «стал - стал». Такие рифмы - знак высшего отчаяния и жестокой простоты, наготы смерти.
Лейтмотив стихотворения - зов «Мама!», жалобный, безнадежный, детский. Повторяясь, он занимает все лирическое пространство стихотворения, вырастает «до самого неба». К тому же этот стон вынесен в отдельную укороченную строку. Примета цветаевского стиля -пропуск глагола - придает стихотворению особый драматизм: «И каждая рана: - Мама!» Словно нет сил на сознательное действие, только на бессознательный стон, «без воли -без гнева». Если традиционно любой похоронный плач - это некий безответный диалог, то у Цветаевой мать получает отклик - предсмертный стон, но это еще более усиливает безысходность и растерянность Руси, которая не может помочь всем своим детям, убивающим друг друга, спасти их от гибели.
Интонация плача задается уже обращением к адресату причети в начале стихотворения: «Ох, грибок ты мой, грибочек, белый груздь». Эта строка отсылает нас к другому цветаевскому стихотворению из «Лебединого стана»: «Белогвардейцы! Белые грузди // Песенки русской». С одной стороны, обыгрывается русская пословица «Назвался груздем - полезай в кузов», так подчеркнута верность долгу. С другой стороны, в народной поэзии сын традиционно ассоциируется с белым грибочком.
Народно-поэтическая традиция поддержана использованием слов субъектной оценки, уменьшительно-ласкательной лексики: «гри-
бок», «грибочек», «рядком», много устаревших, причем именно простонародных форм: «аль», «не развесть», «кровь-руда» (свойственное
фольклору тавтологическое удвоение понятия). Скорбь нарастает за счет риторических вопросов: «Где свой, где чужой?»; «Кто ты? - белый?»; «Аль у красных пропадал?» Сам глагол «пропадал» многозначен: 1) «долго был»,
2) «погибал». Ритмико-синтаксические и лексические повторы, параллель между 2-3 и 7-8 строфами, которые выполняют функцию своеобразного рефрена, усиливают эмоциональный накал. Обратим внимание на то, что очень часто повторяется союз и: «и каждая рана», «и только и это и внятно», «и справа и слева и сза-
ди и прямо и красный и белый». Здесь этот соединительный союз вызывает ощущение наваждения, всеобъемлемости страдания.
Особое напряжение передается с помощью смены ритма и способа рифмовки. Полимет-ричность и деление на строфы - признак индивидуально-поэтического стиля ХХ века. Протяжность и надрывная напевность длинных строк (шестистопный хорей с пиррихиями) сменяется короткими отрывочными возгласами (дольник, двухстопный амфибрахий), к тому же в стихотворении строки и строфы разной длины, рифмы то смежные, то перекрестные. Такой неровный, будто пьяный ритм несет особую экспрессию, экспрессию скорби, отчаяния.
Звуковой строй стиха, в особенности ассонансы, также способствуют созданию интонации плача: здесь много открытых звуков, особенно часто повторяется звук А: «шатаясь», причитает», «на ногах не тверда», «затуманила меня», «руда», «справа», «кровавые», «рана», «мама», «и справа», «и сзади и прямо», «красный». Слово солдата даже графически протягивается с помощью тире: «Ря-азань». Все конечные слоги рифмы в двух последних строфах открытые, протяжный стон вырывается на просторы вселенной:
Без воли, без гнева -Протяжно - упрямо -До самого неба:
- Мама!
Силой материнского чувства лирическая героиня Цветаевой возвышается над братоубийством. Обращение к жанру причети связано с потребностью поэта в момент общенациональной трагедии, страшной разобщенности общества вернуться к стихии родной речи, которая соприкасается с первоосновами бытия8, фундаменту национального единства. Это именно русский женский способ поэтического самовыражения, голос, выражающий неизбывное горе русской судьбы.
В целом, в сборнике «Лебединый стан» мы видим стремление Цветаевой найти аналогии своим переживаниям в культуре, в народной поэзии, но по сравнению с более ранними книгами, здесь усиливается ощущение царящего в мире хаоса, что подготавливает дальнейшие сдвиги в цветаевской поэтической системе, усиление экспрессионистического начала.
8 Не случайно к жанру причети обращается в эти годы и А. Ахматова в стихотворении «Не бывать тебе в живых.» (1921).
