CC BY
16УДК 327.355.4
Повышение эффективности стратегического сдерживания -
основное направление политики безопасности России*
Часть 2
Алексей ПОДБЕРЁЗКИН
Конкретные планы в области стратегического сдерживания
Планирование и реализация политико-дипломатических и иных невоенных средств противодействия угрозам стратегической стабильности должно стать научным процессом, который будет совмещён с субъективными особенностями политического искусства. Наиболее актуальная задача в этой связи - попытаться формализовать и обеспе-
чить научно-теоретической основой как процесс научного исследования развития военно-политической обстановки (ВПО), так и ещё более сложный процесс изучения субъективных особенностей политического искусства. Пока что это существует в самом зачаточном состоянии, более того, по численности экспертов и учёных в международной и воен-
ПОДБЕРЁЗКИН Алексей Иванович - доктор исторических наук, профессор кафедры всемирной и отечественной истории, директор Центра Военно-политических исследований МГИМО(У) МИД России, академик Академии военных наук России. E-mail: podberezkin@ gmall.com
Ключевые слова: стратегическое сдерживание, силовое принуждение, военные потенциалы, конфликты, локальная человеческая цивилизация, НАТО, ВВСТ, стратегическое наступление, стратегическая оборона.
* Окончание. Начало см. Обозреватель-Observer. 2018. № 5.
но-политической области Россия уступает США в несколько раз больше, чем по объёму ВВП [1].
Необходимо сочетание субъективно-эмпирических, порой интуитивных, знаний экспертов-международников, которые иногда бывают уникальными специалистами-стра-новедами или регионоведами, с политической практикой, широкими и комплексными военно-политическими исследованиями. Это можно делать только в случае индивидуального подхода к каждому такому специалисту, в результате чего можно получить нужную (иногда очень субъективную) информацию.
Таким образом, необходимо:
- во-первых, провести своего рода «инвентаризацию» специалистов-страноведов и регионоведов, а также экспертов по отдельным направлениям политики безопасности, объединив их для более эффективного использования в формальные и неформальные сообщества (к сожалению, в результате мы увидим, что по некоторым направлениям и странам осталось всего лишь 2-3 специалиста);
- во-вторых, наладить с этими группами диалог для выяснения их субъективного экспертного мнения, которое крайне необходимо и полезно для разработки общей стратегии безопасности России. В этих целях необходимо, например, получение от них максимально подробной и формализованной информации,
которая может состоять из сотен критериев (по аналогии с документами ООН). Так, например, можно составлять:
- паспорт страны;
- паспорт ВПО региона и страны;
- оценку перспектив НИОКР страны и т. д.
Наконец, важно помнить о необходимости развития и поддержки исследований, в том числе специальными «грантами в области безопасности», как это делают заинтересованные министерства и ведомства, в частности Минфин и МЭР. И первое и второе направление находятся в настоящее время в самом начале своего развития: история исследования политических и военно-политических проблем насчитывает менее двух столетий, а политического искусства (если вспомнить Макиавелли) - несколько столетий. Между тем современное отношение к стратегии требует научного подхода и признания «познаваемости» этого процесса, что неизбежно ведёт к попыткам изначальной формализации. Самые хорошие и тщательным образом проработанные концепции и даже планы, разработанные по всем канонам стратегического программирования, рушатся, когда не удаётся создать эффективных механизмов их реализации [2]. И самая первая угроза возникает в связи с неполнотой, недостоверностью и неадекватностью поступающей информации, а затем в связи
1 Подберёзкин А. И. Стратегия национальной безопасности России в XXI веке. М.: МГИМО-Университет, 2016.
2 Кравченко С. А., Подберёзкин А. И. Усложняющаяся динамика политических интересов: вызовы для национальной безопасности России // Обозреватель-ОЪэегтег. 2017. № 10.
с потребностями оперативного доведения принятых решений до исполнителей.
Другая сложность заключается в том, чтобы максимально широко привлечь экспертов-страноведов и регионоведов к работе по осмыслению политики безопасности, дав им возможность высказывать самые разные, в том числе противоположные официальной позиции точки зрения. И - что особенно важно -учитывать их мнение, что делалось и делается далеко не всегда, хотя неизбежно приводит к провалам в «центральной политике».
Например, в отношении политики Китая, которая (в силу политической конъюнктуры и целесообразности) публично представляется не вполне такой, какая она есть на самом деле.
Так, известный эксперт-китаист Ю. М. Гале-нович пишет в отношении глобальной и долгосрочной стратегии КНР следующее: «Цель глобальной стратегии современного Китая - сплочение нации Китая для противостояния с "остальным человечеством"... Речь идёт о противостоянии с каждой из его составных частей по отдельности (т. е. и с Россией. - Авт.)» [3, с. 17].
Иными словами, руководство КНР изначально формирует свою картину мира, которая исторически всегда существовала в Китае, как о «ключевой нации», «Срединной империи», что очень настораживает, потому что всегда существовавший китайский национализм, получая новые материальные ресурсы, неизбежно усиливает свои внешнеполитические и военные амбиции. Ес-
тественно, что в ущерб другим странам. Не стоит думать, что это не касается и не будет касаться России.
Очевидно, что с точки зрения политики безопасности и стратегической стабильности не учитывать этой позиции Китая нельзя, особенно с учётом резкого изменения соотношения сил к 2030 г. в пользу КНР [4]. Тем более что «конечной целью тут выступает достижение верховенства над упомянутым "остальным человечеством". В КПК-КНР стремятся не допустить никаких союзов и альянсов тех или иных стран для защиты их интересов во взаимоотношениях с Китаем» [3, с. 17].
Ясно, что подобные акценты (имеющие для КНР принципиальный характер) как минимум противоречат идеям союза БРИКС и ШОС, которые всячески подчёркиваются (вполне обоснованно) сегодня в российской публичной политике и СМИ. Важно, однако, чтобы эти оптимистические оценки отношений с КНР не легли в основу реальной политики безопасности России, например, при формировании планов военного строительства или военно-технического сотрудничества.
Долгосрочная стратегия КПК-КНР, называемая часто «глобальной стратегией», оставляет для России в будущем место периферии, одной из нескольких частей человечества, существующих в зависимости и по правилам Китая. В отличие от стратегий иных локальных человеческих цивилизаций (ЛЧЦ) китайская глобальная стратегия рассчи-
3 ГаленовичЮ. М. Глобальная стратегия Китая. М.: Русская панорама, 2016.
4 Некоторые аспекты анализа военно-политической обстановки / под ред. А. И. Подберёзкина, К. П. Боришполец. М.: МГИМО-Университет, 2014.
тана на очень долгий период, может быть, на 50-100 лет, одновременно являясь логическим продолжением тысячелетнего существования китайской ЛЧЦ. В отношении СССР и России (пока что) действует принцип Мао, строго соблюдавшийся Дэн Сяопином: «Дружим, не враги и не союзники», который в любой момент может быть заменён на принцип «Вспомним старые обиды».
Другая трудность заключается в том, что таких источников, которые обеспечили бы достоверную картину состояния ВПО, должно быть очень много, а информации, поступающей от них, - огромные объёмы. Организация такого процесса требует специальных органов управления, обладающих политическими, административными и правовыми полномочиями, с одной стороны, и средствами технического обеспечения этой деятельности - с другой.
Очень важна приоритетность, достоверность и качество информации, которые отнюдь не равнозначны по их объёмам, хотя и сами объёмы информации могут ежегодно удваиваться и составлять фантастические показатели, которые ещё недавно казались недостижимыми. Создание необходимых баз мегадан-ных возможно и полезно только в том случае, когда в этот процесс вовлечены все институты государства и общества, включая отдельных лиц.
Планирование широкого спектра политико-дипломатических, военных и гуманитарных мероприятий в интересах стратегического сдерживания потребует создания специальной системы для сбора, анализа и систематизации огромного объёма информации (особенно при условии
обязательного привлечения индивидуальной инициативы - краудсор-тинга), что, в свою очередь, ведёт к необходимости создания другой системы по систематизации, обработке и доведения до потребителей и исполнителей в удобном для них виде информации, исходящей из Совета национальной безопасности и Национального штаба обороны.
Прежде всего необходимо, чтобы такая система сбора и обработки информации могла получать эту информацию от многочисленных источников - ведомств, организаций, отдельных лиц - в максимально обработанном и формализованном виде с тем, чтобы было возможно интегрировать эту информацию в общую картину мира и состояние ВПО. В данном случае необходимо, чтобы недостаток информации не перерос в свою крайность, с одной стороны, и чтобы эта информация могла быть использована -с другой. Поэтому необходимы специальные формы (шаблоны) как для информации, получаемой из ведомств, так и направляемых в инициативном порядке, которые должны быть «на входе» обработаны соответствующим образом.
Думается, что таких форм должно быть немного, может быть, всего несколько, «вырастающих» одна из другой, конкретизирующих и уточняющих друг друга, но основанных на одних и тех же показателях и критериях. В наиболее простой форме таких показателей может быть 3-5, а в сложной - более 20. Первоначальный сбор информации от многочисленных источников может быть осуществлён в самых простых формах, которые со временем будут усложняться.
В качестве примера можно привести самую простую форму-обращение к отдельному департаменту Министерства иностранных дел, в которой требуется экспертная оценка МО и ВПО в регионе.
Форма № 1. Экспертная оценка МО и ВПО в регионе:
1. Оцените в количественной форме степень суверенности политики субъекта МО (государства, организации, личности).
2. Оцените степень готовности к сотрудничеству с институтами России этого субъекта.
3. Оцените степень готовности противостоять внешнему силовому давлению субъекта.
4. Дайте (в количественной форме) характеристику основных 30 параметров экономики, социальной сферы и военной мощи субъекта.
5. Дайте короткую характеристику перспектив развития внешней и военной политики субъекта.
6. Предложите (в порядке приоритетности) формы сотрудничества с субъектом.
Более эффективна и продуктивна другая форма, составленная в виде опросника, содержащего сотни вопросов. Такие формы можно заполнять:
Форма №2 - индивидуально, отдельными экспертами, в которых используется прежде всего субъективное мнение эксперта, его опыт, интуиция и прогностические способности.
Эта форма имеет очень важное значение при оценке намерений противника, которые могут основываться на иррациональных предположениях. Здесь (в разработке) требуется участие не столько специалистов-страноведов, сколько психологов, философов, политологов.
Форма № 3 - обрабатывая уже имеющиеся материалы (например, годовые отчёты и справки).
Наконец, самая эффективная форма (Форма № 4) представляет собой опрос участников ситуационного семинара или круглого стола, участвующих в обсуждении конкретной проблемы.
Очевидно, что такие запросы целесообразно рассылать в адрес пер-
вых лиц организаций и ведомств за подписью руководителей Совета национальной обороны или Национального штаба обороны с указанием соответствующих сроков и ответственных исполнителей.
Другая стороны проблемы - способность Национального штаба обороны немедленно и в полном объёме (при соответствующих мерах защиты) довести информацию до многочисленных потребителей, вплоть до отдельных исполнителей - солдат, журналистов, активистов. Эта проблема должна быть технически решена с высокой степенью надёжности в условиях силового противодействия.
Таким образом, получение, обработка и доведение до потребителей информации со стороны Национального штаба обороны предполагает создание мощной «двойной» системы, связанной с многочисленными исполнителями с помощью различных форм общения и каналов связи. Такая «двойная» система должна быть:
- комплексной, сочетающей и охватывающей все основные направления деятельности в области безопасности - от разведывательно-диверсионных и военных до гуманитарно-культурных и образовательных;
- сетецентрической, связанной как со всеми источниками информации, исполнителями, так и - при необходимости - направленной против множества объектов;
- глубоко интегрированной с практической деятельностью Национального штаба обороны и политикой безопасности, реализуемой другими органами управления Совета безопасности.
Оперативное руководство, координация и контроль в области стратегического сдерживания
Большой и непосредственной угрозой для стратегической стабильности России являются специальные силы, которые представляют разные службы и виды войск, объединённые в силы специальных операций (ССО), отражающие коллективные возможности государства или даже всей коалиции. По некоторым оценкам, их бюджет только в США превысил 10 млрд долл., а численность в последние годы -свыше 70 тыс. чел., что не включает финансирование всей деятельности, в том числе более чем на 120 зарубежных базах разного рода оппозиционных, экстремистских и террористических организаций.
Иными словами, дестабилизацией и силовым противоборством с Россией занимаются в самых разных формах - от террористической деятельности до политико-психологических диверсий - десятки тысяч человек, обладающих огромными финансовыми ресурсами. Причём многие из этих форм и направлений традиционно не соотносятся с использованием военной силы. Даже, например, в тех случаях, когда в результате деятельности ССО террористические организации непосредственно осуществляют нападение на органы власти и управления противника, как это происходит на Кавказе, или организуют националистические и экстремистские батальоны, как на Украине.
В частности, приводятся в пример такие формы действий ССО, которые традиционно не относятся к области вооружённой борьбы, но которые требуют адекватных ответов, как:
- нападения и атаки на объекты, имеющие важное политико-дипломатическое значение (захваты дипломатов, посольств, собственности и пр.), которые совсем не обязательно связаны с физическим уничтожением противника;
- специальное наблюдение и контроль за деятельностью противника, имеющее стратегическое значение, связанное иногда с силовыми действиями (операции против российских дипломатических представителей и дипломатов);
- специальные операции, затрудняющие или прекращающие работы (в том числе НИОКР) в области создания вооружений, военной и специальной техники (ВВСТ), в частности ОМУ (операции в Иране, Ираке, Пакистане);
- операции, препятствующие развитию экстремистской и террористической деятельности противника в самых различных областях -информационной, финансово-экономической, политической и др.;
- поддержка антиправительственных выступлений (до 2014 г. на Украине, а до этого во множестве других стран), которые должны перерасти в вооружённую борьбу и прямое военное противостояние (как в Сирии);
- иностранная внутренняя оборона, предполагающая поддержку «дружественных режимов», противостоящих выступлениям оппозиции (КНДР, Ливан, Израиль);
- иностранная гуманитарная помощь, которая осуществляется в экстремальных условиях в интересах США (Афганистан, Ирак);
- силовая поддержка информационных мероприятий и другие формы внутриполитической дестабилизации противника и т. д.
Множество различных форм силовых операций, которые традиционно не относятся к военным, означает только одно: существуют цели, стратегия и средства для проведения силовых операций специальными силами, которым могут противодействовать только такие же специальные силы, способные использовать как собственные ресурсы, так и ресурсы других силовых ведомств в самых различных целях.
Как известно, в России существуют различные силовые структуры, обладающие специальными силами и средствами для проведения операций самого широкого профиля, но нет структуры, которая обладала бы всеми коллективными возможностями специальных сил МВД, МО, Росгвардии, МЧС, Финансовой разведки, а тем более МИД и СВР.
В этой связи представляется целесообразным создание такой структуры, объединяющей специальные информационные, когнитивные, военные, политико-дипломатические и разведывательно-диверсионные возможности в интересах обеспечения стратегической стабильности и безопасности России в качественно новый военно-политической обстановке. Причём уровень принятия решения в этой структуре должен быть исключительно высок. Оперативное управление этой структуры, имеющей межведомственный характер, должно осуществляться непосредственно Советом национальной безопасности, а сама структура иметь возможность координации всей деятельности не только сило-
вых министерств, служб и ведомств, но и финансовых и социально-экономических органов власти.
При этом важно напомнить, что важнейшая роль в повышении эффективности стратегического сдерживания принадлежит конкретным исполнителям высшего звена, которые осуществляют общую координацию и согласование политики безопасности и проведение конкретных акций и мероприятий.
В современной России, где исполняется не более 25% президентских поручений, эффективность государственного управления является самой острой проблемой. Эта эффективность в области обеспечения национальной безопасности может, вероятно, считаться выше, но, учитывая стремительное обострение ВПО, всё ещё недостаточной.
Так как общее политическое и стратегическое руководство политикой безопасности может и должно принадлежать президенту России и Совету национальной безопасности, оперативное управление и текущую деятельность по реализации этих решений должно быть возложено на Национальный штаб обороны (по аналогии с ОКНШ ВС США), частью которого становится Генеральный штаб ВС, а также штабы МВД, Росгвардии, ФСБ, СВР, МЧС и других органов государственного управления, включая Министерство финансов, Министерство здравоохранения и др., которые должны представлять первые заместители руководителей соответствующих ведомств либо (аппарат Правительства России, Совет Федерации, Государственная дума Федерального Собрания и Счётная палата России) руководители соответствующих аппаратов.
В соответствии с Конституцией и политической практикой руководителем Национального штаба обороны может быть только председатель правительства России, в руках которого концентрируется контроль над всей системой исполнительной власти в стране, а также общественными институтами и бизнесом в той части и в пределах тех компетенций, которые оговариваются президентом и Советом национальной безопасности.
Причём (по аналогии с Центральным штабом партизанского движения в годы ВОВ) должны быть созданы отдельные управления по работе с бизнесом и институтами гражданского общества, которые в новых условиях (особенно университеты, частные СМИ, интернет-ресурсы и пр.) будут играть исключительно важную роль в политике безопасности.
В Эстонии уже действует, например, Центр кибербезопасности НАТО, в Латвии - Центр альянса по вопросам стратегических коммуникаций.
Накануне манёвров «Запад-2017» премьер-министр Эстонии Юри Ратас заявил, что его страна вместе с союзниками внимательно следит за ними «и при необходимости готова реагировать».
Сообщается, что летом 2017 г. НАТО передала Украине оборудование для создаваемых в этой стране центров реагирования на компьютерные инциденты для ключевых государственных институтов, в том числе для Службы безопасности (СБУ) и Службы внешней разведки (СВР). Любопытно, что назначенный на днях новый глава СВР Украины Егор Божко долгое время исполнял обязанности главы миссии страны при НАТО.
Напомним, что после событий 2014 г. на Украине при поддержке США и НАТО были развёрнуты подразделения информационно-психологи-
ческих операций, главная цель которых - «подрыв основ государственного строя России». С ними взаимодействуют уже упоминавшиеся Центр НАТО по вопросам стратегических коммуникаций (Рига), Киберцентр НАТО (Таллин), Командование специальных операций и 4-я группа операций информационного обеспечения Пентагона, 77-я бригада и 15-я группа психологических операций Великобритании.
Отнюдь не случайно поэтому, что одновременно с началом российско-белорусских учений 15 сентября 2017 г. на многие города России обрушился шквал звонков, дезорганизовавших работу многих учреждений.
Национальный штаб обороны России (а не только государственной обороны) должен подготовить проект соответствующего долгосрочного плана политики безопасности для рассмотрения Советом национальной безопасности и утверждения президентом на основании скорректированного варианта Стратегии национальной безопасности и директив, а также с учётом имеющихся и перспективных ресурсов.
Этот план, оформленный в Стратегии национальной безопасности, должен:
- во-первых,, объединять в реальности задачи национального социально-экономического развития и обеспечения безопасности (чего сегодня нет) и на практике являться основным документом для Концепции внешней политики, Военной доктрины и прочих нормативных документов. При этом статус Стратегии должен быть резко повышен с президентского указа до федерального закона, обязательного к исполнению;
- во-вторых, этот план должен опираться на стратегический прогноз развития МО, ВПО и России
и точную (и полную) оценку национальных ресурсов и ресурсов потенциальных союзников;
- в-третьих, этот план должен быть комплексным, учитывающим все факторы безопасности, а также влияющие на развитие ВПО тенденции, в частности, факт противоборства локальных человеческих цивилизаций и их военно-политических коалиций (не учитываемый сегодня в Стратегии) [1, 5].
Такой план должен существовать в трёх взаимосвязанных видах:
- краткосрочном - на срок до трёх лет;
- среднесрочном - на срок 3-5 лет;
- долгосрочном - на срок 5-7 и более лет.
Для подготовки указанного плана и его корректировки необходимо, чтобы в Национальном штабе обороны было создано соответствующее подразделение из представителей всех министерств и ведомств, а также Счётной палаты, ЦБ и регионов, которое выполняло бы функции учёта национальных ресурсов.
Средства и способы силового принуждения России
Особенно важное значение в этой области противоборства имеет разработка и применение силовых, но не военных средств и способов, которые прежде относились к области традиционной дипломатии. В настоящее время можно говорить о развитии одновременно двух процессов.
Во-первых, возможности традиционной дипломатии сужаются, её сфера деятельности (в том числе и считавшаяся прежде исключительной - личная дипломатия) становится всё менее значимой. Лидеры государств и правительств, высшие чиновники обладают теперь возможностями не только для личных встреч по несколько раз в год, но и регулярных контактов, а также других действий, т. е. они фактически находятся в постоянном контакте.
Другая сторона вопроса - их отношения со СМИ и социальными се-
тями, где они практически мгновенно реагируют на изменение МО и ВПО.
Так, например, Д. Трамп до 10 раз в день комментирует и делает заявления в Twitter, а его аудитория насчитывает десятки миллионов человек.
Традиционная дипломатия, таким образом, становится всё менее важной для политики, что, кстати, отражается на внимании к ней руководителей государств.
В частности, именно в этой связи Трамп намеревался в 2017 г. сократить бюджет Государственного департамента на 30%.
Во-вторых, одновременно со снижением значения традиционной дипломатии резко возрастает роль других средств и способов политики, прежде всего силовых, военно-силовых и военных. Эти средства вытесняют средства дипломатических пе-
5 Tomes R. Releaning Countersurgency Warfare. U S Army War College, 2004.
реговоров, оставляя за ними возможность международно-правового закрепления тех или иных политических результатов. Очень условно эти новые силовые средства политики и создаваемые ими угрозы можно разделить на три большие группы, изначально сделав очень важную оговорку: между этими группами нет чётких границ, более того, эти границы сознательно стираются. Во многом именно поэтому противодействовать этим средствам силовой политики и создаваемым ими угрозам сколько-нибудь исключительно военными средствами невозможно либо как минимум неэффективно.
Первая группа - силовые, но не военные средства и способы политики, которая, в принципе, может относиться в той или иной степени - как видовое понятие - к другим двум группам, потому что они объединяются единой концепцией силового принуждения. Тем не менее в эту группу входят многочисленные способы силового принуждения без вооружённого насилия, которые используют средства экономического, политического, информационного, когнитивно-психологического и иного принуждения, а также политико-психологический шантаж применения вооружённого насилия.
Противодействовать этим средствам силового насилия военными средствами в современных условиях не считается адекватной реакцией, хотя в истории можно найти немало примеров того, как это делалось в прошлом, когда, например, торговые преференции достигались за счёт прямого применения военной силы.
Есть основания полагать, что при исключительно опасных невоенных
угрозах государства в будущем смогут использовать для своей защиты военную силу. Например, против эмбарго, блокады и т. д. Испытания в КНДР ядерного оружия и баллистических ракет, по сути, военный ответ на экономические санкции.
Нельзя категорически исключать возможности военного ответа со стороны России на невоенные, но угрожающие безопасности и стратегической стабильности угрозы со стороны западной военно-политической коалиции. Например, в случае использования электромагнитного импульса, попытки выведения из строя системы раннего оповещения о ракетном нападении или кибернетическом нападении. Но эти варианты военного ответа на военные угрозы, которые должны прорабатываться, не являются основными и рабочими. Наиболее приемлемыми и используемыми становятся варианты асимметричного ответа на невоенные силовые угрозы.
В последние годы спектр этих средств и способов резко возрос, более того, обновляется практически ежедневно.
Если, например, посмотреть на политику США по отношению к России последних трёх лет, то можно легко увидеть такие новые силовые способы, как:
- угрозы представителям правящей элиты, в том числе личные, попытки запугивания, аресты имущества, счётов, активов и пр.;
- использование подконтрольных международных организаций для создания психологического давления на различные профессиональные и иные сообщества в России - спортсменов, учёных, деятелей искусства, СМИ и т. д.;
- создание атмосферы политико-дипломатической изоляции России, отмены визитов и других контактов, свёртывание дипломатической деятельности (сокращение дипперсонала, консульств);
- личные угрозы руководителям и оскорбления представителей России;
- попытки сдерживания активности России в международных правительственных и неправительственных организациях;
- организация процесса пересмотра существующих норм международного права и правил работы международных организаций (Совет Европы, ООН и др.).
Вторая группа средств и способов силового принуждения - военно-силовая группа, в которую входит очень широкий и постоянно расширяющийся спектр средств и способов. Они, как правило, ассоциируются с «асимметрической войной», под которой подразумевается «асимметрическое» использование преимуществ США и западной ЛЧЦ в ресурсах и методах их применения [5]. С точки зрения развития доминирующего сценария «Военно-силового противоборства» до 2025 г. эта группа средств и способов силового принуждения может считаться основной.
Примечательно, что в России на официальном уровне придаётся важное значение развёртыванию этой активности, но она непосредственно не ассоциируется с внешней политикой США и их союзников.
Так, в тексте Стратегии национальной безопасности в нескольких редакциях «борьба с международным терроризмом» выносится на самое приоритетное место, но не уточняется, что этот международный терроризм и экстремизм является во многом и прежде всего порождением западной политики [6].
Более того, и сегодня часто террористические акции объясняются не действиями созданных спецслужбами организаций, а «индивидуальным творчеством».
Вторая группа средств и способов силового принуждения находится в состоянии очень быстрой динамики развития и легализации. Поэтому она требует тщательного мониторинга и оперативного осмысления. В ней, в частности, можно выделить следующие наиболее важные подгруппы:
- подгруппа № 1 - силовые военные средства, не считающиеся вооружённым насилием: киберсредст-ва, информационные средства борьбы, средства радиоэлектронной борьбы (РЭБ) и др.;
- подгруппа № 2 - использование средств и способов экстремистских организаций и радикальной оппозиции, что очень наглядно проявилось на Украине в 2014-2017 гг.;
- подгруппа № 3 - создание и развёртывание террористических организаций, способных выполнять задачи в интересах политики Соединённых Штатов Америки и их союзников, не ассоциируясь прямо с руководством этих стран;
- подгруппа № 4 - создание и использование диверсионных и террористических организаций ВС, а не специальных служб. Прежде всего речь идёт о развёртывании новых сил и средств Сил специальных операций (ССО), не входящих в структуру ВС США и ЦРУ, таких как многочисленные частные воен-
6 Указ Президента РФ от 31 декабря 2015 г. № 683 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» // URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_191669/
ные кампании типа Blackwater. В этих целях в 1999 г. был создан на базе ВМС США Центр по асимметричной войне.
Третья группа средств и способов силового принуждения - военные средства и способы, которые широко и традиционно используются как политико-психологические средства силового принуждения (как говорили прежде - «без стрельбы») в двух формах:
- эксплицитной (явной) - откровенного военного шантажа с применением военной силы. Эта форма в последнее время открыто демонстрировалась США в отношении Сирии, Ирана, КНДР, а в определённые периоды времени и против СССР и России.
Но эту же форму использовал СССР во время кризиса 1956 г. в Египте, кризиса 1962 г. на Кубе, а также - менее выражено - во время Вьетнамской войны США.
При определённых условиях эта форма используется нередко и сегодня, например, когда «отставные» или «не отвечающие» за внешнюю политику лица (в том числе сенаторы, конгрессмены и пр.) пытаются угрожать использованием ядерного оружия, что было характерно не только для кризиса с КНДР, но и вокруг ситуации в Грузии и на Украине.
Но эта форма, по сути дела, ультиматум, далеко не всегда эффективна даже по отношению к заведомо более слабым государствам, хотя полностью исключать её из арсенала политических средств нельзя;
- имплицитной (скрытой) - когда принуждаемого объекта заставляют
учитывать возможные военно-политические последствия.
Примером этому служит решение США о возможности предоставления Украине летального оружия, которое посчитали на Западе удачным примером силового давления на Россию.
«Президент РФ Владимир Путин согласился на ввод контингента ООН на Донбасс, потому что испугался заявлений руководства США о предоставлении Украине летального оружия». Об этом 16 сентября 2017 г. в Киеве на конференции «Ялтинская европейская стратегия» заявил бывший генсек НАТО Андерс Расмуссен. И далее: «Путин понимает, что цена продолжения дестабилизации на Украине стала выше. Очень часто политические и дипломатические процессы можно проводить через чётко сформулированную угрозу использования силы. Я уверен, что дальнейшее давление на Россию поможет этому процессу», -подчеркнул он. Более того, он утверждал, что, для того чтобы миротворческая миссия ООН «стала реалистичной», ей нужен мандат, по которому она сможет контролировать границу между Украиной и Россией и получит полномочия защищать «не только ОБСЕ, но и население». «Если Россия примет всё, что я перечислил, то ей может быть выдан пряник в виде снятия санкций», - добавил Расмуссен *.
И первая и вторая форма силового политического принуждения не являются новыми явлениями. Их «расцвет» применения прищёлся на годы, когда США обладали ракетно-ядерным превосходством, но по мере складывания военно-стратегического равновесия между СССР и США, ОВД и НАТО эти формы отходили в отношениях между двумя центрами силы на второй план, но до кон-
* На этот счёт написано много работ в период 70-90-х годов, в том числе и автором.
ца так и не исчезли, трансформируясь в состояние ядерного сдерживания.
С конца 90-х годов такая ситуация постепенно стала девальвироваться. Нападение в 1999 г. НАТО на Югославию, по сути, означало, что ядерное сдерживание сохранилось только в отношении угроз и попыток силового давления на Россию. Развитие последующих событий в Ираке, Афганистане, Ливии, Сирии и на Украине показало, что политико-психологическая форма силового военного давления на Россию со стороны Запада не работает, однако такому состоянию объективно угрожают две военно-технологические тенденции в развитии военной политики Запада:
- во-первых, создание потенциала высокоточного оружия разных типов базирования в неядерном оснащении (ВТО), обладающего большой дальностью и численностью, который будет размещён до 2025 г. на разных стратегических направлениях против России;
- во-вторых, развёртывание глобальной и глубоко эшелонированной системы ПРО США и их союзников, развёртывание и совершенствование которой рассматривается как долгосрочная и приоритетная программа США и их союзников. Учитывая огромный экономический потенциал западной коалиции, эта система может стать достаточно эффективной в обозримой перспективе.
Развитие обеих тенденций может привести к такой стратегической об-
становке к 2025 г., когда ядерное сдерживание России станет неубедительным. Во всяком случае, это состояние будет быстро девальвироваться, т. е. сомнения в эффективности сил ответного удара со стороны России будут нарастать [7]. В этой связи неизбежна резкая активизация политико-дипломатической и неофициальной (непубличной) деятельности России, которая потребует принципиального пересмотра основ стратегического сдерживания и политики безопасности.
Политико-дипломатические и иные меры противодействия и укрепления политики безопасности и стратегической стабильности России могут находиться в самых различных плоскостях - от высшего политического уровня до уровня народной дипломатии. Более того, можно выделить и такие уровни, которые сегодня пока что практически не задействованы, как «национальный» и даже «глобальный».
При этом важнейшим условием их разработки должно быть изменение характера их использования от только и исключительно оборонительного к контрнаступательному и даже стратегически наступательному.
Это означает, что понимание эффективного стратегического сдерживания должно включать в себя в обязательном порядке не только ответы на угрозы, но и активные наступательные действия, которые в настоящее время не планируются. Инициативы России в Сирии и на Украине показали эффективность та-
7 Послание Президента РФ В. В. Путина Федеральному Собранию // URL: http://www. kremlin.ru/events/president/news/56957
кой политики. Если в каких-то областях сохраняется стратегия оборонительных действий, то в других необходимо обязательно найти возможность для ведения контрнаступательных операций и даже стратегического наступления. Прежде всего в политико-дипломатической, информационной и когнитивной областях, где Россия должна перехватить инициативы, которые ей навязывает Запад, обладающий многократным превосходством в ресурсах.
Причём для каждого из уровней противоборства необходима специ-
альная разработка средств и способов. Такая «многоуровневая» стратегия обороны и наступления обеспечивает значительно более высокую эффективность. По аналогии с военной областью, где, например, дорогостоящей ракетой не будут уничтожать дешёвую и второстепенную по своей важности цель.
Так, для президента России потребуется, например, популярный сайт и блог, для министра обороны России - другой, а для уровня народной дипломатии - множество блогов и много блогеров.
Стратегическое наступление
Никогда ещё политической победы
в силовом конфликте не добивались при помощи только оборонительных средств и способов противоборства. Важно самим выбрать те области, где можно было бы проявить инициативу и начинать масштабное стратегическое наступление, имеющее конечной целью укрепление стратегической стабильности в условиях фактически ведущейся против России войны.
В области официальной политико-дипломатической деятельности потребуется:
- во-первых, обеспечить активизацию силовой деятельности и инициативы сил специальных операций России, имея в виду навязывание инициативы противоборства, а не только отражения угроз;
- во-вторых, активизировать весь спектр политико-дипломатических средств и способов, в частности, провести глубокую и массированную публичную кампанию, в которой необходимо продемон-
стрировать самые острые формы политики силового принуждения:
- связь правительств США и других стран Запада с международными террористическими организациями, более того, их ответственность за создание и развитие таких организаций;
- роль правительств США и их союзников в создании и поддержке экстремистских организаций и движений.
Это можно сделать на разного рода международных конференциях (желательно не только в Москве), инспирируя дискуссии на основе утечек информации, публикации многочисленных материалов, прямых обвинений руководства США и их союзников, сделанных самыми разными представителями СМИ, социальных сетей, полуофициальных и официальных органов. Так, например, возможно проведение регулярных брифингов, посвящённых международному терроризму, со стороны Антитеррористического центра ФСБ.
Но не только. Ещё более наступательный характер, привлекающий внимание СМИ, могут иметь брифинги СВР и даже ГРУ ГШ МО;
- в-третьих, может быть полезным возвращение к практике советских лидеров, когда выдвигаются публично масштабные внешнеполитические инициативы, которые трудно замолчать, в самых разных областях, но особенно в тех, где американская политика носит заведомо критикуемый внутри страны и за рубежом характер.
В частности, во внутриполитической области можно обратить внимание общественности на такие крупные недостатки американской системы, как:
- сохраняющаяся расовая дискриминация;
- высокий уровень безработицы;
- несовершенство политической и избирательной системы и пр. недостатки, лишающие США права претензий на мировое лидерство.
Во внешнеполитической области можно использовать такие темы, как:
- длительное военное присутствие США в Афганистане и Ираке, превратившееся в оккупацию;
- «террор беспилотников» в Пакистане;
- нарушение суверенитета государств без решения ООН и т. д.
В области публичной дипломатии и информационной деятельности необходимо вернуться к практике и опыту Советского Союза, когда создавались и поддерживались массовые общественные и профессиональные организации, которые сотрудничали с зарубежными партнёрами:
- общества дружбы;
- молодёжные, студенческие, профессиональные, научные, образовательные и прочие организации, ассоциации и союзы.
В области силовой политики необходим переход к активным действиям, которые могут вестись отдельными социальными группами и даже лицами, включая экстремистские, в том числе на территории потенциального противника.
Так, например, возможна помощь национальным и расово ориентированным группам, отдельным оппозиционным слоям, создание неправительственных НПО, в том числе ориентированных на националистическую деятельность, и т. д.
В этой области необходима очень жёсткая координация политических, специальных и информационных органов с тем, чтобы сохранить конфиденциальность мероприятий. Следует понимать, что террористическая и экстремистская деятельность, как правило, не возникает стихийно, под влиянием неких эмоций или религиозных чувств. И первое и второе является следствием политики противоборства, организованными ССО (или их аналогами). Поэтому и борьба с международными террористическими и экстремистскими организациями должна вестись теми же средствами и способами, т. е. силами и средствами ССО, а не классическим использованием военной силы.
Не следует создавать излишних иллюзий, а тем более самим верить этим иллюзиям, что террористическая и экстремистская деятельность имеет стихийный характер. Особенно негативно это сказывается в тех случаях, когда подобные положения фиксируются в официаль-
ных и нормативных документах, как, например, в редакции Стратегии национальной безопасности Российской Федерации, где приоритетом объявляется борьба с неким абстрактным международным терроризмом. Борьба России на Кавказе и других регионах свидетельствует, что ни традиционная военная сила, ни политико-дипломатические средства не в состоянии обеспечить позитивного результата. Нужно комплексное и комбинированное военно-силовое насилие (информационное, политико-дипломатическое давление, разведывательное, военное, специальное военно-техническое и пр.).
Даже в тех случаях, когда за каким-то враждебным актом и не стоит непосредственно организующая (и обеспечивающая ресурсами) сила, эта сила может:
- создавать атмосферу страха и террора;
- дестабилизировать внутриполитическую ситуацию;
- содействовать распространению идеологии (в том числе через образование, игрушки, фильмы и т. п.) терроризма и экстремизма;
- создавать сознательно социально-экономические трудности и т. п.;
- особенно опасное явление, развивающееся с конца 80-х годов XX в., - феномен «бескомандных соединений» и «волков-одиночек», высокопрофессиональных лиц, не связанных порой формальными обязательствами с руководством страны [8].
Поэтому удар против терроризма и экстремизма должен быть прежде
всего ударом по источнику политического заказа, финансирования и организационно-технического обеспечения, т. е. по штабу, который необходимо принудить отказаться от этих форм борьбы под угрозой проведения аналогичных мер. Так, например:
- можно предоставить оппозиции в Афганистане современные средства ведения борьбы с тем, чтобы максимально увеличить количество потерь в вооружённых силах именно США и их союзников, что, как известно, встречает на Западе болезненную реакцию. Увеличение американских потерь с 2 тыс. до 20 тыс. сделает присутствие США невозможным, но это также может стать мотивом для прекращения антироссийской террористической деятельности;
- можно профинансировать радикальную антиамериканскую деятельность исламских организаций на Ближнем и Среднем Востоке и в Африке;
- можно усилить антиамериканскую направленность тех зарубежных СМИ, которые в наиболее резкой форме выступают против США и т. п., создав тем самым «площадку для компромисса» о прекращении террористической деятельности;
- наконец, необходимо перехватывать инициативу в области сетевых систем Интернета, которые превратились в очень эффективные силовые средства политики. При помощи государства и общества можно сделать эти сети своим инструментом силовой политики. При этом
8 Савин Л. Новые способы ведения войны: как Америка строит империю. М.; СПб.: Питер, 2016.
надо отчётливо понимать, что Соединённые Штаты Америки не откажутся от неё полностью, потому что в рамках стратегии силового принуждения России им будет необходима стадия перерастания внутриполитической нестабильности в стадию «низвержения режима».
И что очень важно - среди этих информационно-сетевых средств силового принуждения именно средства взаимодействия между отдельными субъектами ВПО стали играть исключительно важную, особую роль. Учитывая же, что именно в этих средствах западная ЛЧЦ обладает фактическим монополизмом (контроль более 95%), становится понятным и значение этих информационных средств, используемых в качестве инструментов политики принуждения [9].
В настоящее время существует много понятий и терминов, которые используются, например, в США, в качестве способа влияния на зарубежных субъектов при помощи Интернета:
- цифровая дипломатия (digital diplomacy);
- интернет-дипломатия (internet diplomacy);
- дипломатия социальных сетей (twitter diplomacy);
- публичная дипломатия Web 2.0 (public diplomacy Web 2.0).
При этом наиболее распространённым термином в Соединённых Штатах Америки считается последний. Публичная дипломатия Web 2.0
представляет собой целый комплекс инструментов политического, военного и иного влияния, который можно активно использовать в интересах безопасности России:
- в организационно-политической форме - для создания и поддержки существующих сил и структур, а также противодействию этой деятельности (через социальные сети происходит вербовка порядка 80% террористов), например, рассылки необходимой информации, в том числе через мобильные телефоны;
- в пропагандистской области -размещение теле- и радиоконтента в Интернете, распространение литературы и т. п.;
- в области информационной борьбы - вбрасывание дезинформации, слухов, ложных идей и концепций, организация и мониторинг дискуссий в блог-пространстве, создание реальных и ложных сайтов, страничек и любого контента в социальных сетях;
- в политической области - создание необходимой атмосферы и основы для тех или иных политических или военных решений (например, наличия химического оружия у Сирии).
Важно понимать, что при хорошей организационной работе со стороны заинтересованных структур России, а главное, креативной части общества, все эти средства могут превратиться в очень эффективные инструменты силовой политики, разработанные в науке.
9 Подберёзкин А. И., Жуков А. В. Факторы безопасности для российской нации, государства и общества. Угрозы силового использования социальных сетей // Обозреватель-ОЬзеггег. 2017. № 9.
Библиография • References
Галенович Ю. М. Глобальная стратегия Китая. М.: Русская панорама, 2016. -1175 с.
[Galenovich Ju. M. Global'naja strategija Kitaja. M.: Russkaja panorama, 2016. -1175 s.]
Кравченко С. А., Подберёзкин А. И. Усложняющаяся динамика политических интересов: вызовы для национальной безопасности России // Обозреватель-Observer. 2017. № 10. С. 25-41. [Kravchenko S. A., Podberjozkin A. I. Uslozhnjajushhajasja dinamika politicheskih interesov: vyzovy dlja nacional'noj bezopasnosti Rossii // Obozrevatel'-Observer. 2017. № 10. S. 25-41] Некоторые аспекты анализа военно-политической обстановки / под ред.
А. И. Подберёзкина, К. П. Боришполец. М.: МГИМО-Университет, 2014. - 874 с. [Nekotorye aspekty analiza voenno-politicheskoj obstanovki / pod red.
A. I. Podberjozkina, K. P. Borishpolec. M.: MGIMO-Universitet, 2014. - 874 s.] Подберёзкин А. И. Стратегия национальной безопасности России в XXI веке. М.:
МГИМО-Университет, 2016. - 338 с. [Podberjozkin A. I. Strategija nacional'noj bezopasnosti Rossii v HHI veke. M.:
MGIMO- Universitet, 2016. - 338 s.] Подберёзкин А. И., Жуков А. В. Факторы безопасности для российской нации, государства и общества. Угрозы силового использования социальных сетей // Обозреватель-Observer. 2017. № 9. С. 23-40. [PodberjozkinA. I., ZhukovA. V. Faktory bezopasnosti dlja rossijskoj nacii, gosudarstva i obshhestva. Ugrozy silovogo ispol'zovanija social'nyh setej // Obozrevatel'-Observer. 2017. № 9. S. 23-40] Послание Президента РФ В. В. Путина Федеральному Собранию // URL: http://
www.kremlin.ru/events/president/news/56957 [Poslanie Prezidenta RF V. V. Putina Federal'nomu Sobraniju // URL: http://www.
kremlin.ru/events/president/news/56957] Савин Л. Новые способы ведения войны: как Америка строит империю. М.; СПб.:
Питер, 2016. С. 177-182. [Savin L. Novye sposoby vedenija vojny: kak Amerika stroit imperiju. M.; SPb.: Piter, 2016. S. 177-182]
Указ Президента РФ от 31 декабря 2015 г. № 683 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» // URL: http://www.consultant.ru/ document/cons_doc_LAW_191669/ [Ukaz Prezidenta RF № 683 ot 31 dekabrja 2015 g. «O Strategii nacional'noj bezopasnosti Rossijskoj Federacii» // URL: http://www.consultant.ru/document/ cons_doc_LAW_191669/] Tomes R. Releaning Countersurgency Warfare. U S Army War College, 2004.
Статья поступила в редакцию 9 марта 2018 г.
