Половое просвещение Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ПОЛОВОЕ ПРОСВЕЩЕНИЕ*

Размышляя над удручающим вопросом о половом просвещении, я случайно прочитал кинорецензию, содержавшую следующую фразу: «У фильма забавный сюжет: обе героини состязаются в том, кто из них раньше потеряет невинность». Героини - это школьницы в летнем легере.

Забавно? Автор рецензии мог хотя бы позволить нам самим оценить сюжетную коллизию, которую можно скорее назвать грубой. Грубой потому, что она выражает презрительное равнодушие к подлинной человеческой ценности - целомудрию. Кажется, я позволил себе сказать как раз то, что говорить не принято.

Ирвинг Кристол1 как-то заметил, что секулярный гуманизм стал государственной религией нашего времени. И хотя эта религия просвещенных провозглашает неприятие каких-либо табу, она уже установила несколько собственных запретов. Автор упомянутой мной рецензии явно пытается придерживаться одного из них. Нам следует любой ценой избегать любых намеков на то, что сексуальное поведение может быть как-то связано с достоинством, со священностью человеческой личности. Утверждать, что секс должен ограничиваться специально освященными отношениями, значит быть виновным, помимо всего прочего, в чрезмерной педантичности.

Но это скорее подразумевается, чем обсуждается. Такова природа табуирования. Леди и джентльмены викторианских времен не нуждались в постоянных и открытых напоминаниях о том, что определенные темы в приличном обществе закрыты для дискуссий; культурные понуждения почти всегда были деликатными. Разъяснения могут понадобиться для туповатых детей, но не для большинства из нас.

В современной массовой культуре Запада десакрализация секса принимается как нечто само собой разумеющееся. Нет, позвольте уточнить: ей положено так восприниматься. О сексе даже сейчас говорится с легковесным лицемерием, так, как будто все согласны на этот счет. Немало людей все еще воспринимают целомудрие как добродетель; до такой степени, что даже от вполне циничных индивидов среди образованной публики вряд ли можно

* 8ех Е^оайоп // 8оЪгап I - КУ., 1983 // ТЪе Иишап ^е

- КУ., 1981. - 'Шег.

ждать откровенных приставаний в приличной компании. Замечание кинокритика смахивает на попытку оказать нивелирующее давление на серьезные культурные устои. Он вызывает нас на спор. Мы к этому готовы.

Но, без сомнения, партия добродетели находится сейчас в обороне. Ей противостоит мнение обратного характера. Учитывая, в каком свете изображают удовольствие в массмедиа, представляется странным утверждать, что существуют ценности выше удовольствия и что можно удовлетворяться чем-то, превосходящим сиюминутные и острые ощущения. Вести такую борьбу было бы легче, если бы она велась в открытую, если бы враг откровенно заявил, что не видит особого смысла в разговорах о какой-то сексуальной «добродетели». Тогда что же нам делать: выбросить наших Данте и Шекспира или продолжать дебаты на основе тезисов наших противников?

К сожалению, иные доктрины легче всего популяризуются путем намеков, а не прямых аргументов. В своей чудесной и глубокой, хотя и небольшой книге «Человек отменяется» К.С. Льюис размышляет о результатах такого подхода, использованного в довольно стандартном учебнике: «В том-то и сила Кая с Титом, что они обращаются к детям - к существам, которые просто "готовят уроки", не помышляя, что в игру вступила этика. Школьник воспринимает не догму или систему, а некое мнение, которое принесет плоды через десять лет; он не вспомнит, где его читал, оно всосется в душу и определит его позицию в споре, когда он и знать не будет, что идет какой-то спор. Должно быть, Кай и Тит сами не ведают, что творят, а уж читатель несомненно не ведает, что творят с ним» (перевод Н. Трауберг).

Невинный (или просто невнимательный) читатель тоже вряд ли поймет, что с ним делают, когда тысячи крошечных сигналов приучают его к мысли, что речь не идет ни о чем слишком серьезном, когда нетерпение, с которым юная девица хочет потерять невинность, подается как нечто «забавное». В конце концов от одной только усталости, начинает превалировать определенное настроение. И не столько потому, что в нем заключена какая-либо правда, а потому что, если будем спорить, мы ничего не выиграем (а может, и потеряем). И сегодня много извращенных мнений, опираясь на свою монополию среди интеллигенции, доминируют в публичных дискуссиях. Любимое словечко дьявола, скорее всего, вводное слово: «разумеется».

Со всех сторон мы наблюдаем странный феномен. Джордж Оруэлл назвал его крайнюю форму новоязом: речевым стилем настолько искусственным, что он даже не совпадает с реальностью нашего опыта. Но это язык тоталитарного кошмара. В секулярно-гуманистическом обществе он принимает более мягкую форму просвещенного общественного мнения, которое я определяю как мнение о том, что думают другие люди.

Ценности, за которые ратует Просвещенное Общественное Мнение, могут и не быть ложными, но в глазах общественного мнения они удостаиваются как минимум вербальной поддержки, редко сопоставимой с местом, занимаемым ими в нашей жизни. Вот довольно недавний пример: стало вполне привычным слышать от наших просветителей о необходимости расового равенства и расовой интеграции. Но даже среди этих людей мало кто отважился бы поменять свои установки в выборе брачных партнеров или места жительства ради укрепления социальных связей с черными. Белые либералы женятся на белых либералках, и трудно избавиться от уверенности, что большинство из них скорее согласились бы жить в белых кварталах - даже, если потребуется, по соседству с каким-нибудь расистом, чем с объектами их показной озабоченности.

Я не думаю, что они только неискренни. Я имею в виду нечто более прискорбное: что искренность может и не быть весомой категорией, когда дело касается Просвещенного Общественного Мнения. Вполне достаточно вербально заявить ортодоксальное кредо; не обязательно приводить собственное поведение в соответствие с этим кредо. На каждую тысячу говорящих, что они сторонники абортов, вряд ли найдется хоть одна женщина, готовая признаться в совершении такового, и хоть один мужчина, признающийся в том, что заставил жену или подругу это сделать -при том, что вещь эта должна быть довольно обыденной. А Раймон Арон заметил, что для советской правящей элиты столь же важно публично исповедовать марксизм, сколь катастрофичным было бы основывать на нем свою политику. Истинная функция официальных позиций сложна.

Тем не менее такие позиции были бы никчемны, если по меньшей мере кто-то не верил в них. Собственно говоря, многие верят, включая тех, чья задача состоит в пропаганде этих позиций. Без сомнения, гораздо больше секулярных гуманистов в Америке, чем коммунистов в Советском Союзе верят в то, что сами говорят.

Особое лицемерие секулярных гуманистов состоит в претензии на то, что их странные взгляды составляют общую почву для всех разумных существ - что все это разумеется «само собой».

Трения и открытый конфликт по поводу полового воспитания объяснить нетрудно. Люди традиционных взглядов с полным основанием чувствуют, что здесь еще одна область, где их «поимели» организованные и двуличные противники. Многие баталии местного значения, связанные с половым просвещением, были чрезвычайно ожесточенными. Тем не менее сторонники этих мер -силы секулярных гуманистов - стараются преуменьшить серьезность собственных убеждений. Они были готовы игнорировать возмущенное большинство родителей, настивая на необходимости полового воспитания в качестве меры общественного здравоохранения. Но похоже, они не желают признать, что значение их нелегких побед куда шире, чем простое распространение информации.

Я уверен, будь они честными в этом вопросе, они пошли бы на попятный, как они это часто делали перед лицом общественного недовольства. Но я подозреваю, что в глубине души они прекрасно знают, что поставлено на карту. Когда родители осознают, как много они могут потерять, то и педагоги, со своей стороны, должны чувствовать, в каком выигрыше могут оказаться. И будьте уверены: они идут к победе.

На первый взгляд, проблема представляется чисто познавательное: половое просвещение выдают за подобие прививки против болезни, а ни в коем случае не узурпации родительского авторитета. Да, признают гуманисты, «в идеале» надо, чтобы простые житейские факты познавались детьми в семье или церкви. Но поскольку эти институции совершенно очевидно не справляются с такой задачей - о чем свидетельствуют пугающие цифры беременностей и венерических болезней среди тинейджеров, - государственные школы просто обязаны вмешаться и помочь.

Но по мере того, как разворачивается полемика, начинает создаваться впечатление, что школы претендуют отнюдь не на временную замену более почтенных институций, а являются идеальным местом для просвещения в вопросах сексуальности. При этом обещается, что обсуждения в классах будут отличаться всеми преимуществами свободного исследования и обмена мнениями. Конечно, они будут тщательно избегать «ценностного» подхода, отвергая любой соблазн «навязывать» особые точки зрения. Но чем дольше мы слушаем (при условии, что нас не загипнотизирует

жаргон), тем больше нам открывается, что внеценностный подход потихоньку начинает уступать место определенным, вполне конкретным ценностям - даже если ни педагоги, ни обучаемые не могут сразу их распознать.

Исследования материалов, применяемых в курсах полового воспитания от Англии до Калифорнии, неоднократно показывали, что ценностные пристрастия и в самом деле закамуфлированы. Вот, к примеру, текст из Англии, процитированный Рональдом Баттом2 в лондонской газете «Таймс»: «Хотя существуют законы, пытающиеся защитить нас от вредных сторон сексуального опыта, главная идея, лежащая в их основе, состоит в том, что все действия сексуального характера плохи, если только не происходят между мужем и женой с целью рождения ребенка. Даже если закон прямо об этом не говорит, на практике, как правило, его трактуют именно так. Такое старомодное отношение к сексу не должно смущать большинство людей. Но кого-то это смущает. Закон иногда действительно вмешивается в половую жизнь людей, мешая получать удовольствие от секса так, как им хочется, и заставляя испытывать чувство вины даже тогда, когда это никому не наносит вреда».

Мистер Батт комментирует: «Какова злонамеренная, двуличная болтовня!» И таких примеров много.

Что же за проблему призвано решить половое просвещение? Если речь идет о сексуальной распущенности, было бы странным винить во всем недостаток информации. На протяжении тех лет, когда на нас обрушилась упоминавшаяся выше эпидемия, у нас был уж точно избыток «открытости» в книгах, фильмах и на телевидении. Дорогие наши Эбби и Анн Лэндерс3 говорят о сексе совершенно свободно, как и почти все остальные телевизионные консультанты. А частным порядком говорится еще откровеннее. Если предположить, что знание естественно ведет к разумному поведению, все это должно было поправить, а не усугубить положение, к которому ныне адресуется половое просвещение.

Но посылка явно ложная. Даже врачи курят - несмотря не только на известную связь между курением и различными заболеваниями, но и на интенсивную кампанию по дискредитации и стигматизации курильщиков. Владеть фактами - совсем не то же, что пользоваться ими достойно, или даже в том разумно-эгоистическом духе, которым, как считают лоббисты полового воспитания, само собой будут движимы их подопечные. Помимо этого, молодые бывают чаще страстными романтиками, чем рас-

четливыми гедонистами, и так или иначе обычно игнорируют умные советы, даваемые в классе.

Если даже допустить, что педагоги могли бы не примешивать к учебным программам никаких личных мнений, определенная пристрастность свойственна самой идее полового воспитания в их понимании. Есть немалая доля нигилизма в требовании полной откровенности во всем. Родители, вероятно, правы, когда чувствуют, что публичное обсуждение интимных отношений равносильно отмене самого понятия интимности. То, что «просвещенные» именуют половым просвещением, не решает проблемы, а есть на самом деле симптом проблемы; по существу, оно способно ее усугубить.

Либерально настроенные люди настоятельно напоминают нам - по крайней мере, в связи с отдельными казусами, - что секс есть «частное» дело; но они сами же способствовали подрыву его приватности. Будь они хоть чуть менее терпимы, например, к порнографии, оскорбляющей чувства любого прохожего, общественность доверяла бы им больше в деле воспитания детей. Но их не коробит разгул порнографии, принимаемый ими не столько в качестве прискорбного факта реальности, сколько законной моральной альтернативы, некой черты прогресса. В каком-то ограниченном смысле они даже одобряют ее, хотя и признают, что многие формы порнографии претят их личным вкусам.

Наша публичная сдержанность остается незаменимым элементом частной жизни. Философия Нового времени уже давно отказалась от наивной абсолютизации разделения между словом и делом, между мыслью и поведением. В большинстве ситуаций слова служат прелюдией к действиям, и даже их составной частью. Простейший пример: взяточничество, где простое обещание денег - скажем, полицейскому, остановившему вас, - может квалифицироваться как преступный акт. Смысл действий зависит от слов и символов, сопровождающих дела.

Несомненно, существуют вещи, по поводу которых мы можем быть до некоторой степени свободны от ценностных суждений. Во всяком случае, мы не обсуждаем моральный выбор, когда речь идет о качестве падающих яблок или вращающихся электронов. Кстати, эмбриолог не касается нравственности, когда обсуждает процессы жизни на ее ранних стадиях. Но сами науки, как все формы знания, направлены к какой-то цели, к какому-то добру. И сферы знания, и отдельные факты могут прилагаться, например, к военному делу, в связи с чем можно высказывать весьма твердые

ценностные суждения. В наш век не надо никому напоминать, что происходит, когда игнорируются моральные аспекты науки.

Но вся затея с просвещением молодых в вопросах сексуальности, согласно утверждениям ее сторонников, призвана повлиять на их поведение. Что касается провозглашаемых целей, тут не может быть никаких серьезных разногласий, например, по поводу предотвращения нежелательных беременностей. И все же выбор средств для достижения этого неизбежно приводит к более глубоким выводам и иным оценкам конечной цели.

Как же нам бороться с ранними беременностями? Призывая к целомудрию или - обучая молодежь противозачаточной технике? Сомневаюсь, что наберется много учителей полового воспитания, кто счел бы полезным первый подход; они наверняка думают, что он уже устарел, и можно даже подозревать, что никакого энтузиазма не будет, даже если они сочтут, что такой подход эффективен. Более того, главный предмет их забот - молодые люди, которым плевать на целомудрие. По существу, из всех публичных обсуждений явствует, что они воспринимают сегодняшнюю молодежь как настолько «сексуально активное» поколение, что оно могло только посмеяться над любым взрослым, попытавшимся читать им мораль по поводу секса. А те просвещенные, кто верит в возможность радикально улучшенного будущего, не любят, когда над ними смеются те, кого они видят обитателями этого будущего. Они думают, что молодежь будет более футуристична, чем они сами.

Без сомнения, молодежь зачастую - пользуясь нелиберальным выражением - плохо себя ведет; и всегда вела, и всегда будет вести. В этом смысле защитники полового воспитания правы, когда говорят, что секс - «естественное» явление. Но ограничиться этим значило бы намного сузить наш взгляд. «Естество» - сложная штука. Половая сдержанность и скромность столь же естественны, как и половая страсть; странно, что люди, аргументирующие естественность гомосексуализма тем, что он иногда случается среди павианов, не замечают такого очевидного факта. Нас должно заботить, какие акты предпочтительнее и то, насколько мы можем влиять на их сравнительную частоту.

Обсуждая эротические темы публично и ссылаясь на то, что большинство молодежи ведет беспорядочную половую жизнь, мы заставляем целомудренных и скромных представителей молодого поколения выглядеть - и чувствовать себя - белыми воронами, ненормальными, даже социально отсталыми. Какими бы ни были на-

мерения их родителей, такая молодежь оказывается уязвимой в среде сверстников; конкретно - девушка, говорящая обычное «нет», не рассчитывая при этом на родительскую поддержку, будет в беззащитном положении vis-a-vis с сексуально агрессивным компаньоном мужского пола. СМИ уже успели нанести немалый вред. Но этот вред безмерно усугубляется, когда сфера нашей жизни, которая для нас естественно связана с личным достоинством, уединенностью и даже святостью, начинает обсуждаться учителями в профанированной манере, так, как будто все указанные соображения не имеют ничего общего с сексуальностью.

В некоторых школьных округах, где учреждено половое просвещение, ученики обладают правом отказаться от посещения занятий по настоянию родителей. Даже внешне любое такое исключение ставит под вопрос возможности школы восполнять недостатки домашнего воспитания. Но что еще важнее, это изолирует ученика, отказавшегося от курса; он становится еретиком и мишенью для издевательств. В любом случае, его неучастие будет выглядеть настолько странным, что это только усилит ощущение, что курс полового просвещения дает комплекс навыков, одобряемых обществом. В конце концов, Верховный суд США уже установил, что освобождая отдельных учеников от обязательной молитвы в классе, мы не даем им достаточной религиозной свободы. Освобождение ученика от школьного курса, не одобряемого его родителями, не меняет того факта, что родители так или иначе вынуждены принять - и субсидировать - этот не одобряемый ими курс.

Школа не просто смесь «плохих» и «хороших» молодых людей. Мы говорим о сообществе лиц с широчайшим диапазоном нравственных оттенков, иные из которых еще не оформились, но которые все могли бы стать лучше благодаря поддержанию строгих стандартов поведения. Биологические факты и методы действий - не главный предмет интереса молодежи; что бы ни говорилось по поводу секса, им захочется знать, например, какие у них будут ощущения, насколько удачно у них все получится и (не в последнюю очередь) - как им поступать. Они по меньшей мере столь же озабочены, сколь любопытны. И они принесут в класс свои собственные вопросы (даже если постесняются их задать), находя ответы на них косвенным путем, когда учитель понятия не будет иметь о том, что они стремятся узнать.

Учителя всегда дают ученикам больше, чем сами того хотят. Когда учитель думает, что просто объясняет, как избежать бере-

менности, он на самом деле может внушать ученикам кое-что по поводу уважения, положенного (или не положенного) целомудрию, приватности, личному достоинству. Эти ценности можно скомпрометировать, даже обсуждая их в смешанной аудитории. И там, где имеет место либеральное просвещение, определенный набор ценностей более или менее исподволь берет верх над традиционными ценностями. По существу, либеральные ценности крайне редко заявляются на равных правах с противостоящими им; вместо этого их преподносят как фундаментальные, в то время как всему остальному, так сказать, в интересах плюрализма отводится на деле статус более или менее допустимого вкусового варианта. Таким путем и целомудрие, и гомосексуализм низводятся до уровня прихоти. Считается, что такие вещи - дело индивидуального выбора, а все мы должны быть терпимы по отношению друг к другу, т. е., другими словами, стандартов для оценки предпочтений не существует. Крайне редко указывается на то, что такого рода толерантность есть сама по себе некая ценность, статус которой среди других альтернативных ценностей еще следует серьезно определить.

Но содержание «полового просвещения» это только половина истории. Самый факт его существования представляется, пожалуй, даже более важным. Утверждения о том, что школьное обучение ограничивается главным образом общеобразовательными предметами, есть миф, и мне не нужно об этом напоминать. Школы вполне последовательно трудились на ниве формирования нравственности учащихся. Порой они делали это достаточно безвредно -это когда проповедуемые ими принципы базировались на общепринятых и не вызывали разногласий. В иные времена, по-своему прискорбные, школы стремились приобщить детей из этнических меньшинств к взглядам коренного населения или большинства, превращая школы, таким образом, в орудие борьбы с определенными родителями. В наши же дни новым в государственном школьном образовании стала растущая уверенность педагогов в том, что школы вообще должны взять на себя прерогативы родителей; всех родителей.

Наверное, будет справедливым сказать, что большинство детей получают «недостаточное» половое воспитание у себя дома. Но столь же вероятно, что они получают недостаточное религиозное воспитание. И вполне очевидно, что религия и семья настолько тесно переплетены, что мало кому из нас придет в голову вмешиваться в дела наших соседей, пытаясь заняться катехизацией чужих

детей, не посоветовавшись с их родителями. Если бы государство позволило себе подобный акт грубого вмешательства, последовал бы такой быстрый и всеобщий протест, что сама попытка закончилась бы крахом для всякого, имевшего глупость предпринять ее.

А кто из нас посмел бы дать соседским детям хорошее половое воспитание? Повлиял бы на исход такого спора аргумент о том, что родители «неадекватны»? Конечно нет; есть вещи, которые мы просто оставляем на усмотрение родителей, смиряясь с тем фактом, что если родители тут не справятся, то и никто не справится. Неспособность родителей к определенным делам еще не оправдывает постороннего вмешательства. От таких сугубо личных дел общество до сих пор устранялось.

И до последнего времени считалось, что секс является частью сплетения приватных факторов, включающих семью и религию. Претензии учительской элиты, представляющей собой ответвление государства, на авторитетность в делах полового просвещения есть нечто новое и, по-моему, вызывающее тревогу. Формально все ограничивается фактическими аспектами секса, где заявка на авторитетность вполне может базироваться на научной компетентности. Конечно, не каждый учитель будет экспертом, но о нем можно сказать, что он исходит из апробированного комплекса знаний и учит по своего рода апостолическому мандату науки. Но ничто из этого не должно отвлечь нас от простого факта, что государство сегодня расширяет свою власть в сферы, где подобных прецедентов еще не было.

Думаю, что у нас есть достаточно опыта, чтобы подойти с осторожностью к любым ожиданиям; что половое обучение в том виде, в каком его задумали профессиональные педагоги, вряд ли ограничится скромной ролью защитника традиционных ценностей. Куда вероятнее, что оно укрепит тенденции, проповедуемые мас-смедиа, тенденции похуже, чем воспитания гедонизма.

По мнению, превалирующему среди многих образованных людей, беспорядочные половые связи не только позволительны, но прямо-таки императивны. Отчетливо просматривается желание относиться к сексу не только беспринципно, ни даже чисто гедонистически, а как к чему-то необходимому для принадлежности к новому социальному порядку. Очертания этого порядка часто остаются неясными, а там, где их конкретизируют, формы колеблются от анархически-либеральных до коммунистических. Но об-

щей чертой всех этих проектов остается их враждебность семье как основной ячейке и организующей форме общества.

Чуть ли не все современные идеологии воспринимают семью как нечто принудительное или, по крайней мере, произвольное; большинство из них хотят либо вообще покончить с семьей, либо предоставить государству власть модифицировать ее и подчинять политическим целям. Следствия этого факта требуют внимательного рассмотрения. Это значит, что государство есть более фундаментальное социальное образование, чем семья, или, если смотреть на все с точки зрения индивида, подчинение государству важнее членства в семье. Или еще жестче: отношение к правителям важнее ваших отношений к матери или отцу. Поэтому с практической точки зрения священно государство, а не семья.

По-видимому, сейчас мы оказались в судорогах того, что можно назвать глобальной революцией, и все общества влекутся все сильнее к более или менее социалистическим моделям. Наименования различаются: коммунистическая, социалистическая, социал-демократическая, либеральная; историк Джон Лукач предпочитает термин «национал-социалистическая», дискредитированный с тех пор, как его использовал Гитлер, но от этого ничуть не менее точный (или уместный). Почти в любом государстве видно стремление расширить государственную власть (или заменить традиционное правительство тоталитарным социалистическим строем) и ослабить посреднические структуры и социальные узлы, чья независимость соперничает с авторитетом государства. Разумеется, советская коммунистическая модель жестче, чем либеральная американская, но важным ключом для понимания их идеологической близости служит нежелание американских либеральных социалистов (пользуясь названием, которое наверное вызвало бы их возражения) критиковать любые варианты социализма и особенно их полную слепоту в отношении советских нападок на религию и семью, в частности, с помощью такой организации, как сама школа. Кстати, бывшая руководительница Департамента образования при Джимми Картере, Мери Бери, вернулась из Китая, восторгаясь всем, что «мы можем у них перенять».

Американский истеблишмент в народном образовании никогда бы не посмел впрямую нападать на религию. Но этот истеблишмент уже удостоился статуса государственной религии, хотя бы в силу своей бюджетной финансовой базы, дающей огромное преимущество над всеми конкурентами. И все это - тщательно

исключая религию и, посредством установления образовательных «стандартов» (которые, как правило, ниже, чем у конкурентов), третируя независимые, большей частью религиозные школы. Истеблишмент сопротивляется усилиям родителей утвердить хотя бы частичное влияние семьи на то, чему учат детей. Короче говоря, истеблишмент берет на себя суверенное право приобщать молодежь к идеологии учительской элиты. И поскольку эта элита являет собой орган государства, ее функции становятся все более похожи на функцию школ в странах куда более социалистических: ослаблять семейные привязанности и вообще чувство того, что какие-то связи могут быть более личными и перманентными, чем связи между гражданином и государством.

Русский диссидент Игорь Шафаревич пишет, что любое со- | циалистическое движение склонно одобрять свободную любовь в качестве составной части своей программы, и особенно в качестве элемента подготовки своих членов. Беспорядочные половые связи служат для погружения личной идентичности в нестратифициро-ванную, недифференцированную коммуну, которую социализм определяет как общество будущего. Это не значит, что у наших сторонников полового обучения тоже есть подобные упования. И все же есть явная близость между их понятиями о сексуальной взаимозаменяемости людей и более общим социалистическим понятием о превосходстве отношений между государством и подданными над отношениями между членами семьи. Подлинная цель полового обучения в государственных школах может состоять в том, чтобы побудить молодежь считать себя коренным образом отличающейся от тех сверстников, которые развиваются под влиянием нормальной семьи или религии. Просвещенное Общественное Мнение, в том смысле, в каком я его описал, уже старается это сделать; половое обучение просто сделало бы школьную идеологию созвучной скорее духу масскультуры, чем духу домашнего очага.

Нам сегодня нужна организация, которая защищала бы гражданские свободы семьи. А положение таково, что главные так называемые защитники гражданских свобод стоят стеной против родительского авторитета. Они провозглашают «права» детей на контрацепцию и аборты (не испрашивая согласия и не информируя родителей), на то, чтобы судиться с собственными родителями, на свободу от нравственных ограничений в студенческих городках и т. д. Эти защитники почти никогда не поддерживают религиозное

образование. Они редко усматривают потенциальную угрозу со стороны постоянной экспансии светского государства; они даже приветствуют ее. Непоследовательность их позиций4 почти всегда отражает предубежденность против семьи, собственности и религии - основ для любого эффективного сопротивления тоталитарному либеральному государству.

Итак, секс отнюдь не является укромной сферой «личного» поведения, никак не связанной с внешним социальным порядком. И когда кажется, что либералы всех мастей предпочитают свободу в сексуальных отношениях, это происходит потому, что они хотят обесценить простые человеческие привязанности, созидающие социальную ткань и помогающие людям сопротивляться коллективистской стадности. Сантаяна как-то заметил, что единственное, от чего современный либерал хочет освободить человека, так это от брачного договора. Возможно, точнее будет сказать, что либералы хотят освободить от этого договора не человека, а государство.

Примечания

1 Кристол Ирвинг (Irving Kristol, род. в 1920 г.) — крупнейший современный американский культуролог, публицист, политолог, основатель т.н. «неоконсервативного» направления. На русском языке: Сборник «В конце второго тысячелетия»». - М., 1996.

2 Батт, Рональд (Ronald Butt, 1920-2002) - британский публицист, консерватор.

3 Лэндерс, Эбби и Анн (Abby and Ann Landers) - американские телевизионные журналистки в жанре «консультаций», сестры.

4 С одной стороны, расширение прав детей, с другой - одобрение государственного вмешательства в воспитание.