CC BY-NC-ND
50
Н.В. Шатина
«ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОБЫТИЕ» КАК ОБЛАСТЬ ИНТЕРПРЕТАЦИИ РОССИЙСКОГО ЭКСПЕРТНОГО СООБЩЕСТВА
Политическое событие занимает центральное место в политическом процессе. Организация (выстраивание) этих событий по различным основаниям превращает политическое как сферу бытования в политический процесс, а политику - в способ организации социального мира.
Для более адекватного анализа предметной области интерпретации категории политического события необходимо прояснить содержание самого этого понятия. На мой взгляд, политическое событие не совпадает с реальным фактом, связанным с областью политического (выборы, соглашения, политические решения, выступления политических лидеров, забастовки и др.). Политический факт может стать (или не стать) основанием политического события в результате его введения в публичное поле с помощью различных средств, каналов и механизмов коммуникации, т. е. в результате его интерпретации и репрезентации (экспертные оценки, комментарии политиков, неформальное обсуждение на бытовом уровне, общий информационный контекст). Резонанс, вызванный политическим событием (а точнее интерпретацией этого события), определяет значимость факта, может привести к определенным политическим последствиям или быть использованным для того, чтобы произвести политические изменения (например, отмена выборов губернаторов после террористического акта в Беслане). Политический факт в чистом виде -есть лишь информационный повод, и только интерпретация и репрезентация факта превращают последний в событие, формируя смысловое поле политики. Следует иметь в виду и то, что политическое событие не всегда носит «стихийный» характер. Оно может создаваться специально, например как часть РЙ-кампании политического лидера или партии.
Значение политических событий как области интерпретации и репрезентации в современном мире резко возрастает. Это
связано с тем, что сама политическая современность в развитом информационном обществе становится продуктом целенаправленного конструирования1. Политическое событие (а точнее его репрезентация) в предложенном понимании является важнейшим инструментом такого проектирования. В результате «разыгрывания» («инсценировки») событий, ориентированных на широкий общественный резонанс, реальная политика (в центре которой находятся распределение властных полномочий и принятие политических решений) уходит из публичного поля в теневую сферу, а обществу предлагается событийная канва, ориентирующая его на поддержку политического курса властвующей элиты.
Одним из способов конструирования и виртуализации политической реальности является установление информационной повестки дня как набора наиболее важных в определенное время проблем2. Через «установление повестки дня» политическая элита внедряет необходимый ей набор актуальных проблем в сознание аудитории, таким образом создавая или усиливая интерес общества к определенным проблемам и, соответственно, формируя векторы политического процесса. Так, российский исследователь Г. Ковалев, анализируя технологии виртуализации политической реальности, пишет о том, что решающую роль в ней играют СМИ. «Конструирование политической реальности, - по его словам - представляет собой процесс "разыгрывания" ("инсценировки") неких событий в рамках проводящейся политической кампании, ориентированных на широкий общественный резонанс»3.
Исследуя механизм принятия политических решений в современной России, известный российский политолог А.И. Соловьев отмечает, что «нынешняя власть за счет контроля за медиарынком... добилась состояния, при котором она может уверенно форматировать политические процессы и выстраивать ту электоральную конфигурацию или архитектуру в правящем классе, которая ей необходима в центре или конкретном регионе». В своих выводах он основывается на последовательном повышении роли СМИ в продвижении целей и проектов правящего режима, которые не просто демонстрируют приоритеты медиатехнологий по сравнению с пресловутым административным ресурсом, но свидетельствуют о «перестраивании всей политической системы под воздействием управляемых информационных потоков». Используемые режимом технологии власти и управления, разработки и продвижения политических проектов, по его мнению, «начинают де-факто изменять форму
правления в государстве», разрушая позиции граждан в оценке существующих проблем и параллельно снижая статус независимого экспертного сообщества. Для нас интересен его вывод о том, что «разрушение механизмов представительства групповых интересов, точнее формализация этой системы, предполагающее искусственное выстраивание повестки дня, означает утрату этой системой всей своей репрезентативности». По его словам, «вместо политизации зоны администрирования» правящие круги осуществляют «администрирование всего пространства российской политики»4.
Даже без внимательного анализа основных проблемных зон формируемой СМИ практически во всем мире информационной повестки дня сегодня ясно, что в ней центральное место занимают проблемы безопасности. Об этом свидетельствует появление государственных доктрин и концепций «национальной безопасности», «энергетической безопасности», «информационной безопасности», «продовольственной безопасности» и др., выявляющих системные угрозы и риски и предполагающих политические стратегии и механизмы обеспечения безопасности.
Выбор властвующими элитами и репрезентирование СМИ в качестве ключевого концепта «безопасности» в проектировании современности представляется совершенно не случайным. Актуализация угроз, целенаправленно осуществляемая политической элитой, должна обеспечить доверие к власти (государственным институтам), призванной осуществлять роль «гаранта безопасности».
Конструируя политическую современность, власть в значительной степени апеллирует к реалиям, актуализируя определенные угрозы, порождающие в обществе страхи. В этом конструкте работает следующая модель:
В этих условиях вполне естественной оказывается актуализация «политологами-комментаторами» политических фактов, так или иначе «угрожающих» безопасности (от проблемы расширения НАТО на восток и до появления на российском рынке западных генно-модифицированных продуктов.
Как правило, именно «государственная» аналитика (официально-государственный политический дискурс) в современной России приковывает к себе наибольшее внимание и общества и исследователей российской политики. Влияние академического экспертного сообщества на политическую реальность и политический процесс проявляется не столь явно. Соответственно академический дискурс как область интерпретации, включенная в формирование политической реальности, во многом остается за рамками анализа, что ограничивает представление о коммуникативных политических смыслах современности. В связи с этим проблема «актуализации политической событийности» российским академическим сообществом и исследования факторов ее влияния на установление политической повестки дня достаточно актуальны. В данной статье предпринята попытка некоторого заполнения обозначенной лакуны.
Особый интерес представляют определение ключевых проблем современности, раскрытие их смыслового содержания и проектирование на их основе политической повестки дня и стратегии власти и общества. Речь идет прежде всего о тех политических фактах, к которым привлекает внимание общества и власти российское академическое сообщество.
Российская политическая наука (политические науки) как профессиональная область хотя и сформировалась сравнительно недавно, уже вполне конституирована. Существует академическое сообщество, включающее более 3 тыс. кандидатов и 500 докторов политических наук, развивается политологическое образование, издается значительное количество монографий, учебников, специализированных журналов («Полис», «Полития» и др.), функционируют научные ассоциации (Российская ассоциация политических наук, Российская ассоциация международных исследований, Евразийская сеть политических исследований), проходят научные конференции и конгрессы. Есть уже и российские исследователи (В.М. Сергеев, Н.И. Бирюков, Ю.С. Пивоваров и др.), признанные западным научным сообществом, чьи работы переведены на иностранные языки. Однако степень влияния академического сообщества на политические процессы (в частности, на формирование политической повестки дня) весьма невелика.
По справедливому замечанию А. Казанцева, российское общество считает политологами политических журналистов, обозревателей, писателей, не являющихся представителями политической науки в ее международном понимании, но узурпировавших ярлык политологов путем самонаименования в массмедиа. Эти «политологи», по словам автора, играют весьма своеобразную роль, занимаясь «не столько анализом политической реальности, сколько составлением прикладных проектов по ее преобразованию». Их «популярная» экспертиза политического востребована обществом и оказывает определенное (хотя и, безусловно, не чрезмерное) воздействие на власть5. Основными востребованными задачами политических экспертов оказываются прежде всего политические технологии, а не знания об обществе. Эти специфические технологии могут включать в себя организацию провокаций, проведение тайных информационных и пропагандистских операций. Большинство чисто экспертных в западном понимании (связанных со знанием об «объективных закономерностях» общественно-политической жизни, с научным обеспечением проводимой властями политики) функций российских политологов практически не востребуются.
В отличие от Запада академическая политология в России отстранена и от населения и от власти (а в результате - и от важных источников влияния: СМИ и финансовых ресурсов). Кроме того, западная политология четко дифференцирована от смежных научных сообществ. Политические науки на Западе пользуются собственным методологическим инструментарием, выступают с позиции ценностной нейтральности, не допускающей симбиоз литературы и журналистики с наукой. В связи с этим они оказывают серьезное экспертное влияние на власти и население.
Академическое сообщество политологов (особенно в России) во многом имеет дело с «актуализированной», опосредованной «политологами-популяризаторами» реальностью. Определение роли академической науки в формировании информационной повестки дня и политической современности в целом требуют выявления точек пересечения «проблемных зон» «медиаполитологии» и академической политической науки.
В первую очередь обращает на себя внимание то, что академические дискуссии о политических процессах современности, во всем мире, так же как и дискуссии в «медиаполитологии», ведутся вокруг проблем национальной безопасности. При этом «медиаполитология» концентрируется на выявлении рисков и угроз, а академическая политология исследует содержание осно-
вополагающих понятий, структурно-институциональные основания, причинно-следственные связи в сфере безопасности.
В современной политической науке признано, что национальная безопасность все больше становится типом политического выживания стран, способом гарантирования идентичности и условием моделирования и трансляции национальных интересов на мировом уровне. При этом она (проблема безопасности. -Н. Ш.) по своему содержанию начала трансформироваться из идеи защиты, ограждения населения отдельной страны, локализации от угроз внешних конфликтов в проблему самореализации и решения собственных глобальных вопросов. Понятие «безопасность» стало чрезвычайно широким, распространившись практически на все сферы жизни общества, начиная от защиты личной безопасности и заканчивая защитой информационного пространства.
Более чем пятнадцатилетний период исследования проблематики национальной безопасности характеризуется неоднозначностью в восприятии учеными и специалистами самого явления «национальная безопасность», а также различными подходами к исследованию данного явления как феномена современной политической действительности. В результате в политической теории вплоть до настоящего времени не сложилось единого мнения в отношении терминологического определения понятия «национальная безопасность».
К каким же «политическим событиям» обращается сегодня российское академическое сообщество?6
Академическое сообщество во многом следует за информационной повесткой дня, актуализированной СМИ. В этом смысле весьма показательной видится лекция известного российского политолога А.А. Галкина, прочитанная им на IV Всероссийском конгрессе политологов 20 октября 2006 г. Не случайным оказывается и то, что его же статьей, написанной на основе этой лекции, открывается второй номер одного из ведущих политологических журналов («Полития»).
Автор классифицирует типы противоречий и угроз человечеству, наиболее актуальных для начала XXI в. Он выделяет первичные, вторичные и третичные противоречия и угрозы, определяющие содержание и качество современной безопасности, и приводит достаточно основательный их анализ.
К первичным угрозам Галкин относит «катастрофически возрастающее давление» человека на окружающую среду и связанную с ним угрозу дефицита невозобновляемых природных ресурсов (особенно энергетических). При этом он акцентирует
внимание не столько на ее экологическом аспекте, сколько на темпах обострения проблемы и ее общественно-политических последствиях, которые часто игнорировались исследователями прошлого столетия. Кроме этого, он отмечает, что данные проблемы «мультиплицируются еще и тем, что реакция мирового сообщества на кризисное развитие биосферы несоразмерна с масштабами нависшей угрозы»7.
В качестве наиболее серьезных вторичных угроз в статье выделены угрозы, являющиеся следствием прогрессирующей глобализации, обостряющей кризисные ситуации в различных сферах существования человеческого сообщества. Так, по его мнению, перемещение производства в регионы с дешевой рабочей силой и внедрение трудосберегающих технологий ведут к массовой безработице. Глобализация резко усиливает дифференциацию стран и регионов, следствием которой являются нарастающие темпы накопления протестного потенциала. Здесь важным мне представляется вывод автора о последствиях данной угрозы, а именно «растущей ностальгии по патерналистским порядкам, всплеске патернализма, ксенофобии и религиозного фундаментализма».
Особенно интересно то, что Галкин называет одной из важнейших причин массового противодействия глобализации ее (глобализации. - Н. Ш.) «унификационный характер», «ориентацию на внедрение ценностей лишь одной из существующих ныне цивилизаций - западной». При этом автор указывает на то, что протестные настроения и общественное недовольство не просто существуют в сознании общества, но и «трансформируются в действия», причем в действия достаточно острого характера. Это, по его словам, придает новое качественное содержание существующим противоречиям. Именно с этими Галкин связывает массовые факторы распространения религиозного фундаментализма (особенно исламского), рассматривающего глобализацию как современный вариант «христианского натиска»8.
Следствием обострения этой проблемы является всплеск международного терроризма, который становится той основной проблемой, которая, пожалуй, наиболее актуализирована СМИ.
Еще одной «вторичной» угрозой человечеству XXI в., по мнению Галкина, является проблема массовой миграции, выходящая далеко за регулируемые пределы, грозящая «вылиться в новое Великое переселение народов» и способствующая ее «активному сращиванию с организованной преступностью»9. При этом автор отмечает, что в потоке новых иммигрантов «существенно возросла доля выходцев из стран с компактным мусуль-
манским населением, принесших с собой менталитет, образ жизни и систему ценностей, с большим трудом стыкующиеся с менталитетом, образом жизни и системой ценностей подавляющего большинства коренного населения Европы».
Новые иммигранты, по выводу автора, не стремятся (в отличие от своих предшественников) «слиться с окружением, овладеть языком страны пребывания, принять утвердившиеся в ней обычаи, образ жизни, культуру»10. Обозначенные факторы стимулируют праворадикальные настроения и этнонационализм.
Среди третичных противоречий и угроз XXI в. наиболее заметными, по мнению Галкина, становятся «неправильная трактовка процессов», происходящих в современном мире, и «основанная на них политическая практика»11.
Автор ставит вопрос и о том, что «неправильная трактовка» происходящих в обществе политических процессов может сама по себе стать реальной угрозой. Обозначенный подход свидетельствует о том, что академическое общество в качестве важного фактора формирования политической современности рассматривает ее проективность.
Авторы многих других публикаций ведущих политологических изданий также в качестве центральных выделяют главным образом политические события, которые так или иначе актуализируют проблемы безопасности. Так, большинство статей, опубликованных в том же втором номере журнала «По-лития», связывают проблематику исследования с концептом безопасности. В статье Ю.В. Ирхина12 в качестве одной из центральных угроз названа угроза «неработающей демократии»; в статье О.Г. Зевиной и Б.И. Макаренко - в качестве важной для политической современности - выделяется проблематика малых субкультур13; в статье А.Г. Арбатова выявляются внешнеполитические смыслы проблемы безопасности для России14; в работе В.Е. Петровского исследуются проблемы энергетической безопасности и безопасности личности в странах СНГ15.
Значительное количество работ, опубликованных в академических периодических изданиях, на первый взгляд выпадают из обозначенной проблематики (например, связанные с политическими технологиями). Однако при более пристальном их прочтении обнаруживается, что они тем или иным образом актуализируют концепт безопасности.
Так, изучая электронные практики в регионах, исследователи в первую очередь выделяют в качестве основных тем избирательных кампаний, актуализированных российскими и политическими партиями, сюжеты, связанные с защитой граж-
дан от вызовов и угроз (бедность, терроризм, безработица, защита интересов коренного населения).
Таким образом, дискурс, формируемый российским академическим экспертным сообществом, в целом совпадает с ранжированием событий и проблем официально-властным российским и мировым экспертным сообществом.
В целом оценки вызовов и угроз человечеству, актуализированных академическим сообществом, оказываются гораздо более глубокими и в то же время еще более катастрофичными. Однако, несмотря на серьезность и глубину исследований, их результаты не становятся значимыми для политических практик российской властной элиты.
Само обращение государства к научному сообществу не формулируется в виде вопроса о реалиях происходящих событий, а превращается в практико-политическую и весьма конъ-юктурную задачу создания привлекательных для общества «громких» проектов и формирования доктрин. Такая «заданная» доктринальность, актуализирующая проблемы безопасности, имеет скорее презентационный, чем научный характер, позволяя власти всемерно усиливать себя самое.
Следствием обозначенной ситуации для России становится широкое распространение различных манипулятивных политических технологий, использующих проблематику безопасности как способ продвижения политических партий, лидеров и проектов власти, использующих «силовую» терминологию и закрепляющих традиционную для российского менталитета идею «сильного государства» («вертикали власти»).
Использование проблем безопасности в манипулятивных целях подменяет решение актуальных задач «декларацией о намерениях», не опирающейся на реальные практики и механизмы их осуществления. Его основная цель обозначенной «имитационной» государственно-политической активности состоит не в обеспечении безопасности, а в легитимации действующей политической власти. Сознательное (а в ряде случаев искусственное) конструирование или актуализация угроз в политических целях различными акторами формируют весьма своеобразную реальность, требующую специального политического анализа, направленного на выявление:
• реальных и проектируемых угроз и рисков;
• причин, конкретных обстоятельств и способов актуализации этих угроз;
• целей акторов, способствующих актуализации угроз и участвующих в принятии соответствующих решений.
Примечания
1 См.: Rheingold H. The Virtual community: Homesteading on the electronic frontier. N.Y., 1993; Idem. Smart mobs: The next social revolution. SF, 2002; Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М, 1995; Рикер П. Что меня занимает последние 30 лет // http://www.philoso-phy.ru/library/ricoeur/last.html
2 Естественно, что ряд событий, непосредственно затрагивающих ключевые интересы граждан, не требуют специальных интерпретаций для осознания их значимости. В этом кроется причина несовпадения между информационной и публичной повесткой дня.
3 Соловьев А.И. Дискурс медиакратий: реалии информационной эпохи // Полис. 2004. № 2.
4 Ковалев Г. Символизация политической власти: концептуальное поле исследования. Ч. 1 // http://politics.in.ua/index.php?go=News&in= view&id=965
5 См.: Казанцев А. Отечественная политическая наука как подвиг // http://www.allrus.info/APL.php?h=/data/pressa/15/nz021100/nz0b2032. txt
6 Наш анализ построен на материалах прошедшего осенью 2006 г. IV Конгресса политологов и работах, опубликованных в профессиональных академических журналах.
7 Галкин А.А. Противоречия и угрозы XXI века // Полития. № 2. 2006. Лето. С. 6-21.
8 Там же. С. 12.
9 Там же. С. 13. Там же. С. 14.
11 Там же. С. 18.
12 См.: Ирхин Ю.В. Всемирный политологический конгресс в Японии: «работает ли демократия» // Полития. № 2. 2006. Лето. С. 32-50.
13 См.: Зевина О.Г., Макаренко Б.И. Политические субкультуры - далекие и близкие // Там же. С. 50-74.
14 См.: Арбатов А.Г. Расширение НАТО и национальные интересы России // Там же. С. 94-104.
15 См.: Петровский В.Е. Энергетическая безопасность и безопасность личности в СНГ: Человеческое измерение постсоветской интеграции // Там же. С. 104-117.
10
