CC BY
200
УДК 911.3:32
Вестник СПбГУ. Сер. 7. 2013. Вып. 4
А.Б. Елацков
ПОЛИТИЧЕСКОЕ ГЕОПРОСТРАНСТВО КАК ОБЪЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ. III. ПРОСТРАНСТВО ГЕОПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
Введение. В предыдущей статье [1] нами были рассмотрены некоторые особенности географических отношений, представляющих своеобразную «ткань» географического пространства. Было отмечено, что они существуют не изолированно, не сами по себе, а в синтезе с функциональными отношениями той или иной природы. В настоящей статье мы обсудим проявление географических отношений в политическом геопространстве.
Интерпретации «политического пространства». Начнем с того, что термин «политическое пространство» содержит несколько разных смыслов. Сама по себе многозначность вполне приемлема, но в нашем случае часто приводит к смешению и подмене понятий. Для смягчения противоречий мы предложили использовать термин «политическое геопространство» в тех случаях, когда речь идет именно о нем [2, с. 131]. К данному понятию тесно примыкают два других «политических пространства»: пространство как геосреда и функциональное (социальное) пространство. Кратко рассмотрим имеющиеся противоречия в их интерпретации. К. Э. Аксенов отмечает необходимость ясного различения понятий «среда» и «пространство», так как многие авторы стремятся подменить одно другим. Он заключает, что политико-географическое пространство — это не среда политической деятельности (в том числе физико-географическая), «а сама эта деятельность, взятая с атрибутивной точки зрения» [3, с. 333]. В том же духе высказывается, в частности, политолог И. А. Чи-харев, отмечающий, что в современных политико-пространственных исследованиях часто «смешиваются пространство политики (например, географическое) и политическое пространство» [4, с. 16]. Подобное разграничение вполне согласуется с излагаемой нами позицией.
Но здесь мы переходим к проблеме, свойственной многим отечественным политологическим исследованиям, стремящимся охватить вопросы политической географии и геополитики. Речь идет о своеобразной «боязни» географии, стремлении отгородить терминологическим барьером политику от географического пространства. Для этого используется на первый взгляд тот же аргумент, что и при решении предыдущего вопроса, а именно разграничение понятий пространства и среды. Это действительно оправдано в случае рассмотрения лишь функционального политического пространства, без охвата вопросов политической географии и геополитики. В противном случае возникают противоречия. Ошибочной посылкой часто является то, что «география» сводится лишь к физической (а то и вообще к описанию очертаний суши и морей), с игнорированием ее общественно-географического и гуманитарного содержания. С. Джонс еще в 1954 г. отмечал: «Мы, географы, боюсь, черпаем
Елацков Алексей Борисович — кандидат географических наук, доцент, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: elatskovl@mail.ru © А. Б. Елацков, 2013
политическую науку из газет. Многие же политологи, я знаю, под географией понимают лишь физическую географию и политическую географию представляют как влияние природной среды на политику» [5, р. 112]. При этом понятия «физического» (включающего и социальные объекты) и «физико-географического» пространств различаются нечетко. Так, Чихарев пишет: «Позволим себе утверждать, что география представляет собой пространство политики, но не политическое пространство. Последнее... лишь воплощается в физическом пространстве, в географии» [4, с. 18]. Ему вторят и некоторые другие авторы-политологи: «.Политическое (политико-географическое, или геополитическое) пространство выделяют в результате наложения политических процессов на параметры физического пространства» [6, с. 88]; «Разумнее остановиться на понимании географического пространства как некой среды, в которой действуют акторы политических отношений» [7, с. 145]; «.В типологию геополитических пространств наряду с географическим пространством (Суша, Море, Воздух, Космос) вошли экономическое, информационно-кибернетическое и информационно-идеологическое пространства» [8, с. 22]. Крайнюю позицию занял К. С. Гаджиев, для которого «гео» в «геополитике» означает лишь глобальный масштаб политического исследования, и не более того [9, с. 38]. На самом деле в данном случае мы сталкиваемся с проблемой соотношения функционального (социального) и географического пространств, не имеющей общепринятого решения. Но утверждение, что «политическая география дополняется (?! — А. Е.) политическим пространством, которое «вырастает» над географией» [4, с. 19], лишено всякого смысла. Что в таком случае изучала политическая география до этого «дополнения»?
Из приведенных высказываний напрашивается вывод, что сами по себе политические феномены либо вообще непространственны, либо негеографичны. Так, И. А. Чихарев считает именно «территориально-географическое понимание политического пространства» недостатком (!) геополитики (см. [4], с. 28). Политическое геопространство как бы исчезает в «зазоре» между естественно-географическими условиями и «нефизической» политикой, но на самом деле просто редуцируется. Это избавляет от неудобных вопросов о геопространственном характере самих политических феноменов, акторов и сил, а не только их географической среды. Ведь на самом деле функциональное политическое пространство не просто «накладывается» («воплощается» и т. п.) на географическое, а синтезируется с ним, обретая новое качество в виде политического геопространства. А. М. Трофимов и М. Д. Шарыгин отмечают: «.Существование географического пространства предопределяет для каждого взаимодействующего элемента геосистемы как дополнительные ограничения, так и новые возможности. Иначе говоря, объект в геопространстве не тождественен тому же объекту вне этого пространства.» [10, с. 181]. Один из основоположников концепции социального пространства П. Бурдьё высказывался по данной проблеме в том духе, что социальные структуры и дистанции конвертируются в физическое пространство в более или менее деформированном виде посредством присвоения участков пространства и натурализации социальных отношений [11, с. 50-53].
Нельзя упускать из виду, что геопространственное (физическое) измерение в значительной степени определяет содержательные и сущностные параметры многих политических феноменов, как и наоборот — многие политические феномены отражаются в геопространстве. Именно подобное пересечение явлений и интересует
политическую географию и геополитику. Простой пример. Допустим, есть два сообщества, разделенных политической границей. Но именно геопространственная форма этой границы, включая наличие анклавов, и степень ее привязки к природным рубежам могут как стимулировать, так и сглаживать потенциальные конфликты. П. Бурдьё отмечает эффекты «клеймения» людей местом и «соседской вражды», которые не объяснимы вне контекста физического пространства [11, с. 61-63]. Известный стратег А. фон Шлиффен писал о том, что «на поле сражения геометрия выступает определяющим фактором. Геометрия расположения и движения войск может искупить не только недостаток численности, но и недостаток качества» [12, с. 488]. Обратный пример: социальное расслоение выражается в геопространстве и сказывается в географии выборов, в джерримендеринге. Подробно о таких взаимовлияниях пишет, в частности, К. Э. Аксенов [13]. Отметим, что первый отечественный энциклопедический словарь по политологии (1993) давал характеристику политического пространства именно в географическом смысле: «Пространственная протяженность политических процессов предполагает физическое, территориальное измерение» [14, с. 301].
Ряд авторов впадают в иную крайность, отказываясь от анализа физического геопространства вообще. Так, Н. А. Косолапов утверждает, что «понятие «пространства» относится обычно к реальности социальной (экономическое, политическое... и многие иные пространства)» и что лишь «организованная территория становится пространством, то есть местом, более или менее приспособленным для жизни конкретных особей и/или видов (?! — А. Е. )» [15, с. 6-7]. С географической точки зрения подобный подход приемлем только в случае, если речь идет о собственном социальном или биологическом геопространстве объекта, процесса или территории (геотории). Так, собственное пространство «идеального» государства действительно ограничено пределами его территории, если не учитывать поле внешнего влияния.
Геополитическое пространство. Ранее [2, с. 130] мы рассмотрели геопространство в широком (планетарном, I) и узком (географическом, II) смыслах. В обоих случаях мы можем выделить политическое подпространство (политическую геосферу). В первом случае (I) в него попадут все «привязанные» к Земле политические феномены, включая порядок имен в избирательном бюллетене или споры за распределение мест в правительстве. Во втором случае (II) мы имеем дело с политическими феноменами, для форм существования и проявления которых значительную или даже определяющую роль играет их включенность в географические отношения. Как отмечает К. Э. Аксенов, «.предметом политической географии является не весь комплекс взаимоотношений областей политологии и географии, а лишь та их часть, которая находится в диалектическом единстве.» [3, с. 332]. Имеется и «пограничный слой» явлений, для которых значимость географических отношений невелика в том или ином исследовательском контексте.
Политическое геопространство-П, выделенное из единого планетарного геопространства-!, можно именовать глобальным геополитическим пространством. Оно является предельным объектом исследования как для геополитики, так и для политической географии. Можно говорить и о политико-географическом пространстве, на глобальном уровне совпадающем с геополитическим. Рассматриваемые же в данном контексте отдельные политические феномены обладают частными геополитическими пространствами, складывающимися, подобно прочим геообразова-
ниям [16, с. 98], из собственного (внутреннего) геопространства и геопространства (поля), испытывающего существенное внешнее влияние. Именно в этом смысле возможно употребление термина «пространство» во множественном числе. Правда, зачастую происходит путаница. Так, В. А. Дергачев, давая определение геополитического пространства, фактически пишет лишь о частном пространстве, так как оно, по его мнению, «определяется границами распространения. мощи государств» [17, с. 108].
Вместе с тем географические отношения — основа географического пространства — в синтезе с политическими обретают новое качество в виде геополитических отношений (ГПО). Именно они являются элементарными абстрактными объектами исследования названных дисциплин [18] и служат своеобразной «гипюровой тканью» любого геополитического пространства. Последнее, таким образом, может рассматриваться как пространство геополитических отношений, что является принципиальной основой для понимания всего геополитического пространства. Рассмотрим следующий пример. Допустим, под давлением СМИ отменена отправка экспедиционного корпуса в другую страну. «Является ли подобное событие телом, — задается вопросом А. Ф. Филиппов, — а если нет, то как оно может быть размещено в политическом (или в любом другом) пространстве? . какие именно тела были или могли быть подвергнуты здесь воздействию?» [19, с. 6]. Здесь мы сталкиваемся с явной ошибкой интерпретации. Дело в том, что в результате указанного события физические тела не перемещались, но изменились ГПО со страной назначения, с союзниками и противниками. Следовательно, изменилось само геополитическое пространство.
Отношения, конечно, существуют не сами по себе, а между элементами множества, состоящего из объектов, процессов и иных отношений. Сами по себе эти элементы политическими не являются, так как ни один феномен не может быть политическим, если не включен в политические отношения. Это своеобразный «субстрат» для геополитических отношений. Он неоднороден и складывается из нескольких компонентов (подпространств или «пластов»), каждый из которых имеет свои объекты, связи и структуры. Если же рассматривать функциональное пространство, даже полностью абстрагированное от географического, то оно обнаруживает со вторым явную корреляцию. Так, в функциональном политическом пространстве можно обнаружить некоторые «сгущения» — кластеры политических отношений. Нетрудно предположить, что они, в проекции на геопространство, соответствуют не только социальным группам, но и территориям государств. А «разреженные» области между ними — социальным, государственным и геополитическим границам (но не их геометрии!). Той же особенностью обладают и массовые когнитивные пространства — их характер зачастую обусловлен культурными особенностями, связанными с теми или иными территориальными сообществами.
Остается важный вопрос: трансформируется ли геополитическое пространство в результате политической деятельности, направленной на преобразование неполитических сфер геопространства (для экономических, культурных и прочих неполитических нужд)? Здесь вроде бы ГПО не образуется — нет единства географического и политического отношений. Однако это не совсем так. С одной стороны, место, где принимаются политические решения, становится геополитическим центром для окружающего пространства. Суть самих политических решений значения не имеет.
В максимальном, мировом значении такие центры приобретают характер глобальных городов. С другой стороны, географические отношения, формируемые каким-либо образом, участвуют в дальнейшем образовании ГПО независимо от первоначальной цели их формирования. Так, построенная предпринимателем для развития завода дорога может позже оказаться важной с геостратегической точки зрения. Как и построенная сеть инновационных центров может сыграть роль в географии выборов, в складывании локальных политико-экономических полюсов притяжения и т. п.
Геополитические отношения, как синтетическая категория. Всем ГПО имманентно присущи как географические, так и политические отношения. Оба компонента могут складываться в разных пропорциях, что зачастую подогревает дискуссию между политико-географами и политологами о принадлежности геополитики как научной дисциплины. Названные компоненты, составляя единое ГПО, не просто суммируют свои параметры, а благодаря свойству эмерджентности образуют объект совершенно иного качества со своими свойствами и параметрами. Появляются специфические понятия, которые не могут быть типизированы ни как чисто географические, ни как чисто политические. Например, «анклав», «оккупация», «административно-территориальная единица», «сфера влияния». В комплексе разных ГПО переплетение обоих компонентов становится еще более сложным и разнообразным. Кроме того, в структуре ГПО можно выделить хронополитические отношения, отражающие их общую динамику.
Для определения ГПО, как и любого другого отношения, требуется двойное абстрагирование [20, с. 174]. Во-первых, от всех отношений, кроме геополитического, что позволяет определить собственную природу данного отношения. А во-вторых, от параметров конкретных предметов, между которыми оно возникает. Последние становятся своего рода «переменными» со своей областью определения. В нашем случае ими выступают, с одной стороны, геопространство во всём многообразии форм, объектов и процессов, включая политические, а с другой — геополитические субъекты и их деятельность. Возможность рассматривать стороны ГПО как «переменные» делает его операциональным при конкретизации. В случае подстановки конкретных факторов геопространства и конкретных субъектов мы описываем эмпирическое или первичное ГПО между ними. В обоих «разрезах» рассматриваемое отношение представляется категорией, синтезирующей географические и политические аспекты, причем в общем случае как равноправные.
С этой точки зрения представляется нерациональным считать одну из сторон ГПО первичной, а другую — вторичной, производной. Тем не менее Н. В. Каледин предполагает, что с позиций деятельностного подхода «геопространственные отношения. придающие политическому (формообразующему) содержанию геопространственную определенность, можно рассматривать в качестве абстрактно-общих выразителей содержания второго порядка (географического) предметной области политической географии» [18, с. 83]. Хотя здесь возникает вопрос: действительно ли только одна из сторон является формообразующей? В том же духе высказывается В. А. Бурлаков: «Политические элиты государств формируют вектор своего поведения, исходя из собственных интересов, слабо связанных с географическими факторами» (курсив мой. — А. Е.) [7, с. 145]. Но будь это действительно так, поведение было бы одинаковым применительно ко всем местам планеты. На самом деле «пас-
сивность» и «постоянство» природно-географического пространства относительны и неоднозначны. Можно вспомнить для наглядности, картину К. Брюллова «Последний день Помпеи». Ю. Н. Гладкий отмечает, что «.наше восприятие политической организации мира страдает субъективностью тем больше, чем чаще географы уходят от учета природно-пространственной субстанции, «барахтаясь в тине» политологических умозаключений» [21, с. 509]. Надо иметь в виду, что геопространство со своими характеристиками сложилось задолго до появления общества, а тем более его политической деятельности. Последняя, возникнув, «вписывается» в принудительно навязываемые географические ограничения, законы, отношения и формы, синтезируется с ними и образует новые. Неравноправность сторон может сказываться и быть очевидной лишь при конкретизации ГПО. Нам представляется, что во многих случаях ведущей стороной оказывается именно географическая, причем нередко — естественно-географическая. Это значит, что в общем случае нельзя априори определить ведущую сторону ГПО. Восприятие какой-либо одной из них как среды или внешнего объекта, а другой — как деятельной, формообразующей силы — лишь частный случай интерпретации.
Признание возможности ведущей, формообразующей роли за обеими сторонами отношения или взаимодействия важно и по следующей причине. Согласно представлениям диалектической логики, движущей силой развития ГПО является их внутренняя противоречивость, выраженная диалектическим единством обеих его сторон. ГПО содержит, в частности, противоречие соответствия: прогресс любой из сторон вызывает несоответствие и изменение другой, что ведет к ее изменению, адаптации и временному установлению их сбалансированного соотношения [18, с. 86-87]. Конечно, мы можем в аналитических целях абстрагироваться от изменчивости и формообразующей роли одной из сторон взаимодействия. Но в этом случае надо понимать, что несимметричность не присуща реальному взаимодействию, а привносится в него субъективно.
Типы геополитических отношений. Форма и законы реализации ГПО всегда зависят от их конкретной природы. Можно провести их типологизацию по характеру вещественных, энергетических и информационных взаимодействий в геопространстве. Это важно с той точки зрения, что разные типы по-разному позиционируются в геопространстве и по-разному участвуют в образовании геополитических систем и структур. Прежде всего выделяются два крайних идеальных типа. Во-первых, это непосредственное отношение мест («место-место», или М-М). Чаще всего представляет собой ГПО информационного типа, не зависящее от характера промежуточных пространств между соотносящимися местами. Более важную роль играет качество самих мест, чем их расположение. Таковы, например, следующие отношения: имиджевые, союзнические, комплиментарности, оценки, сходства и различия. При определенной идеализации в ряде случаев к данному типу можно отнести и вещественно-энергетические отношения. Так, вырожденным случаем будет материальное взаимодействие смежных (соседских) мест или операции в глобальном виртуальном пространстве.
Во-вторых, мы выделяем прямую противоположность названному типу — отношение мест, всецело зависящее от характера промежуточного геопространства. Так как последнее можно представить множеством иных мест, то обозначим данное отношение как «место-места-место» (или М-М-М). Оно чаще всего связано с энерго-
вещественными взаимодействиями: транспортные связи, военные действия, массовые миграции и т. п. В данном контексте особую важность приобретают протяженность, характер и многовариантность пространственных «трасс» взаимодействия.
Но можно выделить и два промежуточных типа. Итак, в-третьих, это ГПО, зависящее только от расстояния между местами («место-расстояние-место», или М-Р-М). Данные отношения во многих случаях поддаются описанию с помощью «гравитационных» моделей в условно однородном геопространстве. Как специфические случаи можно рассматривать, например, океанские коммуникации, радиовещание на территорию противника или траектории МБР. Правда, спутниковое и интернет-телевидение постепенно переводит телевещание в разряд отношений типа М-М. В-четвертых, выделяются ГПО, безразличные к расстоянию, но зависящие от наличия промежуточных рубежей или границ («место-границы-место», или М-Г-М). Соответственно, данное отношение чувствительно и к пространственным формам явлений (их морфологии). Наиболее известными примерами моделирования подобных отношений являются «теория домино» и оценка степеней соседства. В данном контексте следует рассматривать и понятие «геополитический коридор». Все четыре названных типа могут иметь геоисторические подтипы, когда соотносящиеся места принадлежат разным историческим периодам. Таким образом, мы получили матрицу из четырех типов отношений по чувствительности к двум пространственным факторам (таблица). Интегральные ГПО могут сочетать признаки разных идеальных типов в различных пропорциях.
Типы геополитических отношений по чувствительности к пространственным факторам
Чувствительность к границам Знак Чувствительность к расстоянию
+ -
+ М-М-М М-Г-М
- М-Р-М М-М
Подвергнутое анализу ГПО предстает перед исследователем в трех аспектах: онтологическом (как выявление реальных или мнимых ГПО), аксиологическом (их политико-идеологическая и иная оценка) и гносеологическом. Так, например, выявляется реальное геополитическое доминирование США в 1990-е годы. Далее это доминирование оценивается либо положительно (как моральное лидерство, несущее свободу), либо отрицательно (как проявление враждебного неоколониализма и т. п.) Также имеет значение третий, гносеологический аспект, связанный с научностью и адекватностью методов выявления и анализа ГПО (какие параметры использованы для констатации доминирования США и какие шкалы для его геополитической оценки). Все три аспекта неоднозначны. Почти всегда положительные и отрицательные ГПО с некоторым объектом сосуществуют одновременно, но в разных функциональных сферах.
Среди ГПО выделяются не только действительные, но и возможные, потенциальные отношения, а также «реликтовые» отношения исторического характера. Кроме того, исходя из диалектического единства политического бытия и полити-
ческого сознания, их можно разделить на материальный и идеологический (ментальный, субъективный) уровни. Последний включает ГПО в сфере политического сознания. Для внешнего наблюдателя «субъективные» геополитические представления являются весьма объективными, которые требуется исследовать, ибо они непосредственно воздействуют на геополитический процесс. В. А. Дергачев, например, придает им такую значимость, что даже само геополитическое пространство определяет через объединяющие людей «панидеи» [17, с. 108]. В последние десятилетия получила широкое распространение «критическая геополитика». Ее подход основан как раз на изучении геополитического восприятия пространства политическими деятелями, сообществами и творцами геополитических доктрин. ГПО идеологического уровня могут быть четырех типов. Во-первых, возникающие в образно-ментальном (представляемом) пространстве. Аналогично географическим образам и образно-географическим отношениям, в индивидуальном и массовом сознании складываются геополитические образы [22, с. 193] и образно-геополитические отношения. Во-вторых, мы выделяем отношения между сознанием субъекта (объекта) и материально-вещественными объектами. Например, их оценка или восприятие. В-третьих, надо говорить об отношениях между сознаниями разных субъектов (объектов). Это, в частности, различие и сходство в политических идеологиях. Можно, в-четвертых, выделять и отношения между сознанием субъекта и его собственным материальным субстратом. По мнению С. Джонса, политические идеи, а значит и идеологические ГПО, раскрываются в физическом пространстве через следующую двунаправленную цепочку: Идея-Решение-Движение-Поле-Территория [5, р. 115].
Сети отношений. Методологически важно рассматривать ГПО в контексте нескольких масштабных уровней геополитического пространства. Такой подход является традиционным для общественной географии и геополитики.
1) В «вертикальном» (местном) разрезе — в контексте прочих геополитических и географических отношений того же региона или геополитической системы. Геополитическое пространство предстает как бы многослойным.
2) В «горизонтальном» разрезе — в контексте условий глобального, регионального и локального геополитических пространств, как внешних, так и внутренних.
3) В «историческом» разрезе — в контексте множественных вариантов прошлого развития и возможных сценариев будущего.
ГПО, имея разнородные основания, создают причудливые «узоры» на разных «слоях» геополитического бытия во всех трёх обозначенных аспектах. «...Множественность пространственных проекций означает, — пишет А. Ю. Мельвиль, — что мир одновременно и однополярен, и биполярен, и многополярен, и центробежен, и хаотичен» [23, с. 120]. Й. Фергюсон и Р. Мансбах проводят аналогию политического пространства с «бесшовной сетью, охватывающей множество многослойных, перекрывающихся и взаимодействующих политических властей» [цит. по: 24, р. 48]. Вместе с тем в процессе познания приходится иметь дело не только с прямыми, но и опосредованными ГПО. Например, через международную организацию, в которой состоит государство, оно вступает в специфические отношения с некоторым объектом, причем они могут оказаться и нежелательными. Особое значение имеют отношения между разными ГПО. Мы будем обозначать их как отношения второго и более высокого порядков (отношения отношений), если они отчетливо идентифицируются именно в таком качестве. Таким образом, множество элементарных
ГПО соотносятся между собой и образуют новые ГПО. Те, в свою очередь, также образуют ГПО еще более высокого порядка. Складывается большая и сложная совокупность или система отношений разных уровней, типов и природы. Какие-то из них имеют существенное значение для геополитической деятельности и должны быть подвергнуты тщательному исследованию, а какие-то малозначимы и ими можно пренебречь. Заметим, что п-ный порядок ГПО не рассматривается нами как степень обобщения или масштаба. Для обобщенных отношений типа «государственная власть — геопространство страны», состоящих из множества элементарных и разнородных ГПО, целесообразнее использовать термин «интегральное геополитическое отношение».
Исходя из «многослойности» геополитического пространства, можно также утверждать, что для целевого преобразования некоторого конкретного ГПО, могут устанавливаться другие ГПО с иными объектами, лишь косвенно связанными с первым, но приводящие к его наведенному изменению посредством либо а) отношений высшего порядка, либо б) опосредованно через изменяемый объект геопространства. Например, осуществление государством локальной миротворческой деятельности приводит к тому или иному изменению «имиджевых» отношений страны уже безотносительно конфликтного региона. Вместе с тем, внешние для субъекта объекты геопространства также вступают в отношения друг с другом, в том числе в геополитические. Эти отношения, в свою очередь, так же являются геопространственной стороной для отношений второго порядка.
Как мы уже отметили выше, понятие ГПО а, значит, и геополитического пространства, исторично и требует учета исторического контекста. Для каждой эпохи были характерны, во-первых, свои преобладавшие типы обеих сторон отношения и, во-вторых, доступные наборы самих отношений и их типичных комплексов. Так, с одной стороны, изменялись сами общественные, социально-экономические и политические отношения, появлялись новые, ранее не известные специфические черты и виды. Большую роль в этом играло развитие социальных институтов, научного знания и технологий. С другой стороны, усложнялось, уплотнялось и осваивалось геопространство, интенсифицировались процессы его изменения, складывались пространственные структуры новых типов. Это, в свою очередь, порождало смену конкретно-исторических типов самих ГПО. В первом приближении можно выделить три основных исторических комплекса ГПО: докапиталистический, капиталистический и современный (с начала XX в.) [25, с. 51]. Исторические типы ГПО и их комплексы выражают своеобразный механизм формирования конкретной геополитической реальности. Параметры, по которым выявляются и оцениваются ГПО, также изменчивы во времени, и особенно отличаются для разных геополитических эпох. Весьма различны параметры оценки мощи государств в XVII и XXI веках. Развитие и трансформация геополитических отношений представляет собой геополитический процесс. Он воспринимается наблюдателем в виде череды «моментальных снимков» — геополитических ситуаций или событий. А. Ф. Филиппов утверждает, что «.события, совершающиеся в любом, даже самом маленьком регионе, предполагают движение, перемену мест» [19, с. 21]. Но и событие, и движение в философском смысле могут означать изменение состояний и отношений без какого-либо перемещения масс. Также важно отметить, что признаки и сущностные характеристики ГПО как абстракции объективной реальности инвариантны и являются об-
щими для всех исторических эпох. В противном случае ГПО как общее понятие нельзя было бы определить вообще, как это нельзя сделать для доисторического периода.
Литература
1. Елацков А. Б. Политическое геопространство как объект исследования. II. Географические отношения и виды геоположений // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 7. 2013. Вып. 1. С. 107-116.
2. Елацков А. Б. Политическое геопространство как объект исследования. I. Виды и пределы пространств // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 7. 2012. Вып. 2. С. 126-135.
3. Аксенов К. Э. Сущностный характер политической географии // Известия РГО. 1992. Т. 124. Вып. 4. С. 331-337.
4. Чихарев И. А. Проблематика политического пространства и времени в современной политологии и международных исследованиях // Политическая наука. 2009. № 1. С. 7-31.
5. Jones S. B. A Unified Field Theory of Political Geography // Annals of the Association of American Geographers. 1954. Vol. 44, N 2. P. 111-123.
6. Арсентьева И. И. Научный дискурс категории «политическое пространство»: дефиниции, структура, механизмы формирования // Вестн. Читин. гос. ун-та. 2010. № 4. С. 87-93.
7. Бурлаков В. А. Геополитика в системе современной российской политической науки: поиск новой парадигмы // Россия и АТР. 2008. № 4. С. 134-148.
8. Комлева Н. А. Идеологическая граница как предел идеологического пространства: сущность, специфика и технологии защиты // Пространство и время. 2010. № 1. С. 22-26.
9. Гаджиев К. С. Геополитика. М.: Междунар. отношения, 1997. 384 с.
10. Трофимов А. М., Шарыгин М. Д. Общая география (Вопросы теории и методологии). Пермь: Пермский ун-т, 2007. 490 с.
11. Бурдьё П. Физическое и социальное пространства // Бурдьё П. Социология социального пространства. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейа, 2007. 288 с., С. 49-63.
12. Искусство войны: Антология военной мысли: в 2 кн. Кн. 2. Новое время / сост. Р. В. Светлов. СПб.: Амфора, 2000. 492 с.
13. Аксенов К. Э. Пространство и политика: Концептуальные подходы к изучению особой предметной области // Региональная политика. 1993. № 3 (5). С. 62-81.
14. Политология: Энциклопедический словарь / общ. ред. и сост. Ю. И. Аверьянов. М.: Изд-во Моск. коммерч. ун-та, 1993. 431 с.
15. Косолапов Н. А. Глобализация: территориально-пространственный аспект // Мировая экономика и международные отношения. 2005. № 6. С. 3-13.
16. Алаев Э. Б. Социально-экономическая география. Понятийно-терминологический словарь. М.: Мысль, 1983. 350 с.
17. Дергачев В. А. Геополитический словарь-справочник. Киев: КНТ, 2009. 592 с.
18. Каледин Н. В. Политическая география: истоки, проблемы, принципы научной концепции. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1996. 164 с.
19. Филиппов А. Ф. Пространство политических событий // Полис. 2005. № 2. С. 6-25.
20. Войшвилло Е. К. Понятие как форма мышления: логико-гносеологический анализ. М.: Изд-во МГУ, 1989. 239 с.
21. Гладкий Ю. Н. Гуманитарная география: научная экспликация. СПб.: Филологический факультет СПбГУ 2010. 664 с.
22. Замятин Д. Н. Власть пространства и пространство власти: Географические образы в политике и международных отношениях. М.: РОССПЭН, 2004. 352 с.
23. Мельвиль А. Ю. Пространство и время в мировой политике // Космополис. 2007. Лето. № 2 (18). С. 117-122.
24. Little R. Reconfiguring International Political Space: The Significance of World History // Political space: frontiers of change and governance in a globalizing world / eds Y. H. Ferguson, R. J. Barry Jones. Albany: State University of New York Press, 2002. P. 45-60.
25. Каледин Н. В. Исторические типы политической карты мира. I. От очаговой к глобальной геополитической системе // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 7. 2000. № 3. С. 51-59.
Статья поступила в редакцию 19 июня 2013 г.
