CC BY
177
Юлия ЛУКАШИНА
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ В XXI в.
Совершенствование информационных технологий в XXI в. открыло дорогу для новых форм политического управления и политической борьбы. Что есть технология сейчас, и что она значит для социума, как и почему переплелись ментальные и материальные изменения - эти вопросы рассмотрены в данной статье.
Evolution of informational technologies in the 21st century opens a door for a new form of both governance and political struggle. What is technology today, what influence does it have on society, why and how did mental and material changes interlace - these issues are considered in the article.
Ключевые слова:
политические технологии, пространство, семиотика, эмпатия; political technologies, space, semiotics, empathy.
ЛУКАШИНА
Юлия
Игоревна —
магистрант
программы
«Прикладная
политология»
факультета
прикладной
политологии
НИУ-ВШЭ
у.ЫкаъЫпа®
gmail.com
В политической науке в понятии пространства — географического либо социального — видится арена для взаимодействия политических акторов. Если посмотреть на пространство с социологической точки зрения, то элементами его будут субъекты (люди), объекты (вещи) и места (локализации), а ключевыми понятиями в пространстве являются сосуществование, влияние и упорядочение. В политике эти пространственные свойства становятся объектом воздействия политических технологий. Здесь встречаются три взаимосвязанных тенденции: развитие политических технологий воздействия и управления, политизация технологий как превращение их в предмет политического торга, технология как политическая повестка дня в дискурсе гражданского общества1.
Найджел Трифт, современный английский социогеограф и философ, к политическим технологиям пришел из работы над концептуализацией пространства. Основные положения по данной тематике автор излагает в статье «Halos: Making More Room in the World for New Political Order»2 и частично в работе «Movement-Space»3.
Трифт стремится показать, как в результате технологического прорыва меняются институты, политические технологии, как ментальное меняет физическое, в т.ч. потому, что появляются новые пространства.
Среди изменений, которые касаются политики, автор выделяет следующие. Господство эмпатии (сопереживания), которая генерируется интерсубъективным пространством; наличие интерсубъ-ектности позволяет свести самоидентификацию в пространстве до автоматической операции. У Трифта эмпатия выражает результат заражения эмоциями другого, причем эмоции могут быть как позитивными, так и негативными. Эмпатия рождает цепочки подражаний, которые сочетаются со стиранием границ между духовными мирами людей.
Трифт противопоставляет модели политического активиста прошлого и современности, а модель отстаивания принципов и модель поиска компромисса — модели готовности к пассивному ожиданию как рациональному решению. Эмпатия и пассивность приводят к изменениям в способах мышления и воображения, переосмыслению ценностей. Ценности, традиции, мораль не уходят, но они
1 Barry A. Political Machines: Governing a Technological Society. — London: The Athione Press, 2001, p. 129.
2 Thrift N. Halos: Making More Room in the World for New Political Order // http://nigelthrift.files.wordpress.com/2008/09/halos7.pdf
3 Thrift N. Movement-Space: The Changing Domain of Thinking Resulting from the Development of New Kinds of Spatial Awareness // Economy and Society, 2004, vol. 33, № 4, p. 582-604.
должны обрести новые формы. В качестве примера автор приводит общемировую систему знаний, которую он представляет в виде геометрической фигуры, похожей на нимб. Особенность этой системы в том, что она не имеет центра. Изменения в ментальном находят отражение в материальных артефактах. Из материальной культуры прошлого Трифт приводит пример дома собраний квакеров1. Это здание, в котором обсуждались проблемы общины и принимались совместные решения, имело в основании форму круга, что создавало внутри абсолютно демократическое пространство и эгалитарную акустику, когда любой голос был равен голосу другого. В настоящее время, по мнению автора, происходит изменение восприятия пространства. Контроль над средствами воздействия на ментальность открывает новые возможности доминирования в политическом процессе.
Трифт обращается к теме человеческого лица. Лицо есть инструмент передачи ментального состояния и подражания эмоциональному состоянию собеседника. Благодаря технологиям, лица могут быть отделены от субъекта. Создается особый мир — пространство технически отделенных лиц, например кино, телевидение, компьютерные игры и т.д.
Технология создает особый синтетический мир, надстроенный над реальным миром. В нем реальные итерации между людьми сочетаются с обстановкой, созданной искусственно и представленной в информационном формате. Все это меняет материальную культуру, создает новые зоны человеческой активности и новые способы наполнения пространств, что приводит к созданию новых форм бытия2.
Автор выделяет особенности современной материальной культуры как потенциального предмета изучения для выявления изменений в восприятии пространства. Если раньше бизнес фокусировался на создании объектов, то теперь он создает миры, в которых существуют объекты. Трифт сравнил эту тенденцию с традициями художников эпохи Возрождения, которые изображали на своих полотнах сцены, где поза и позиция каждого из
1 Thrift N. Halos: Making More Room in the World for New Political Order, p. 15 // http://nigelthrift.files. wordpress.com/2008/09/halos7.pdf
2 Ibid., p.17.
участников относительно другого нагружена социальным и историческим смыслом.
Проводником упомянутой эмпатии являются цепочки подражания, создаваемые благодаря заразительным отношениям. Такие отношения возникают при столкновении людей друг с другом. Эти столкновения искусственно инспирируются при помощи информационных технологий посредством создания новых пространств, в которых возможны социальные взаимодействия.
В рутинное течение жизни вклиниваются новые миры: истории, рассказанные в киноэпопеях, социальные сети во всемирной паутине, герои компьютерных игр. Все это может казаться неважным, пока не начинает превращаться в инструмент новой политики — политики воображения. Рутина и пространство вообще в социальной географии и философии стали теоретической точкой соприкосновения пространства и времени. «Повседневность расположена на пересечении двух типов повторения: циклического, которое доминирует в природе, и линейного, преобладающего в процессах, называемых “рациональными”»3.
Когда меняется повседневность, возникает новое, нелинейное восприятие времени, а также восприятие пространства как многомерного, поэтому нарративы
— художественные, научные и бытовые
— становятся многоуровневыми4. Бытие уподобляется синтетическому миру компьютерной игры, индивид движется не между социальными статусами, карьерными позициями, он движется между уровнями, пластами пространства и пластами темпоральности.
Технологии позволяют все заполнять картинками («пандемия картинок» Латура) и движущейся графикой. Одновременно с возникновением новой политической символики создается новая когнитив-ность. Прежняя философская и научная системы базировались на графическом фонетизме, который вырастал из линейно организованных нарративов. Новый вид нарративов требует новой семиотики. Ею стала семиотика вещей.
3 Лефевр А. Повседневное и повседневность // Социологическое обозрение, 2006, т. 6, № 3, с. 35.
4 Thrift N. Halos: Making More Room in the World for New Political Order, p.19 // http://nigelthrift.files. wordpress.com/2008/09/halos7.pdf.
Производство лиц в сочетании с семиотическим миром создает новые формы восприятия, в результате чего политтех-нологии как сфера деятельности должны ставить перед собой другие задачи.
Нимбообразная система знаний позволила появиться новым политическим жанрам, которые переформатировали моральные ценности (например, мужество) и создали систему семиотически направленных практик. Технологии создают движения и сообщества без лидера, в которых стерты грани между управляющими и управляемыми. Коммуникационные технологии создают новые идентичности, для которых место есть взаимоотношение с пространством, а лицо — взаимоотношение с миром идей.
Вспомним два атрибута понятия политического: агрегативность и директив-ность1. Технология меняет образ мыслей отдельного человека, образ взаимодействия между людьми, отсюда меняется вся система мышления, а затем (или одновременно) меняется поведение людей. Следовательно, задачи воздействия и управления должны решаться по-новому. Трифт называет это политикой воображения, в которую входят: управление средствами воображения, управление семиотикой, управление пространством в его новом, «технологическом» понимании, управление познанием, управление уже созданными мирами и создание новых надстроенных синтетических миров. Политика, искусство, методы социальной науки и информационные технологии смешиваются.
На агрегативном уровне связь простран-ственности, политики и технологии прослеживает Эндрю Барри в книге «Political Machines: Governing a Technological Society». Барри и Трифт оба стремятся показать, как технологический прорыв, совершенный человечеством в XX в., меняет понимание политики. Барри предлагает концепцию технологических зон как объектов управления взамен географических территорий. Автор считает, что после окончания Второй мировой войны
1 Frohock F.M. The Structure of «Politics» // The American Political Science Review, 1978, vol. 72, № 3, p. 865.
фокус политики едва ли не впервые сместился с присвоения географического пространства на вопросы технологии. Это было связано с новым прочтением проблемы безопасности в международных отношениях. Марк Элам даже ввел понятие технонационализма, что означает стремление держав — Великобритании и США как главных геополитических игроков — к независимости от внешних производителей военной техники2. Дальше тенденция технологического зонирования проникла в экономическую сферу. Транснациональные корпорации начали использовать в развивающихся странах более грязные и опасные технологии, чем в развитых. Следующий этап этого тренда — непрекращающаяся дискуссия по поводу интеллектуальных и авторских прав, что свидетельствовало о политизации технологии.
И уже на современном этапе развития мировой политической системы, в конце XX — начале XXI в., наблюдаются «новые пространства политического господства». «Что касается Европейского союза, именно стандартизированные технологические устройства способствовали отчасти решению проблемы установления единых европейских институтов»3.
Таким образом, сосуществование субъектов в пространстве теперь есть не только ощущение физического присутствия окружающих, как это описывал Зиммель4, это — ментальное сосуществование, опосредованное информационными технологиями. Основной вывод здесь заключается в том, что задачи политики и управления должны формулироваться по-новому. «Управлять пространством» всегда означает одно и то же — управлять сосуществованием. Управлять каким пространством — это уже другой вопрос. Каждому пространству соответствует своя идентичность субъекта, это другая для него роль, другие функции, другие субъекты вокруг.
2 Barry A. Op. cit., p. 44-47.
3 Ibid., p. 211.
4 Simmel G. Soziologie. Untersuchungen uber die Formen der Vergesellschaftung // Georg Simmel Gesamtausgabe. Bd. 11. — Frankfurt a.M. : Suhrkamp, 1992, s. 722—742.
