Воображение пространств в социальных науках: локализации vs протяженности Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Лукашина Ю.И.

ВООБРАЖЕНИЕ ПРОСТРАНСТВ В СОЦИАЛЬНЫХ НАУКАХ: ЛОКАЛИЗАЦИИ УЭ ПРОТЯЖЕННОСТИ

Истоки научной проблемы

В связи с тем, что понятие пространства редко привлекает к себе центральный интерес как в естественных, так в гуманитарных науках, оно является в некотором смысле неустойчивым, статус его постоянно перемещается от онтологического (что существует?) к эпистемологическому (как можно вообразить пространство?) и обратно, что, собственно, и отражает деление знания на естественно-научное и гуманитарное. История взаимодействия человеческого разума с пространством начинается с античной философии, начинается тогда, когда все знание вообще было философским и даже еще раньше - когда оно еще не стало научным. Понятие пространства пережило «раскол» досократовской философии на рациональное познание - науку - и чувственное познание: религию и искусство [Рассел, 2001], - оставшись и там, и там ключом к тайнам человеческого бытия, ключом, которым мы никак не научимся пользоваться.

Впервые более или менее четко понятие пространства вводится атомистами, которые, продолжая далеко не новый спор, пытались разрешить проблему существования или не существования пустоты. Если все кругом заполнено материей, рассуждали они, то как тогда возможно движение? Чтобы перемещаться, вещи и тела должны из одного места попасть в другое, т.е. новое место вещи или тела до этого движения должно было быть пустым. Если оно все же не было пустым, то можно было бы вести речь о круговом движении, однако остается неясным, как оно возникает. Атомисты пришли к выводу, что движение есть факт восприятия, следовательно, пустота существует. Таким образом, есть вместилище мест - пространство, - внутри которого материя может находиться, а может и не находиться. Под пустотой в таком случае следует понимать место без тела [Рассел, 2001].

Платон, как нам кажется, когда говорил, что пространство - это то, где все происходит [Рассел, 2001], не подразумевал под пространством

(тем более что это слово не является единственно возможным переводом греческого слова «хора» [Рассел, 2001]) никакого материального объекта или вообще объекта, а только нашу склонность постоянно задаться вопросом «где?», когда мы хотим ответить на вопросы «что?» и «как?». Пространство - это всегда вопрос «где?» [Филиппов, 2008, с. 11], потому что любая другая категория, или явление, даже время, всегда находятся (находят себя) в пространстве.

До появления первых попыток философского осмысления пространства оно воображалось людьми как совокупность ориентиров и одновременно как противопоставление Близкого и Далекого [8еЬгоег, 2006, 8. 30]. Эти два слова, эмпирически такие размытые, но зато эмоционально нагруженные по смыслу, в концепциях пространства довольно долго оставались без внимания, пока Дюркгейм не поставил их рядом со словом Современность [8еЬгоег, 2006, 8. 59]. Но с этого момента начинается, пожалуй, уже собственно социология пространства.

Еще до начала концептуальных игр со словом «глобализация» пространство и политика были опосредованно связаны через понятия власти и тела. Аристотель формулирует свою концепцию вокруг трех ключевых слов: вещи, тела, места. Места обнимают тела, место и обнимаемое им тело занимают одинаковый объем. Вещь связана с местом лишь тогда, когда она была частью чьего-либо телесного опыта [8еЬгоег, 2006, 8. 32].

Существуют две перспективы, которые Аристотель первый среди всех сталкивает, и которые можно проследить вплоть до современной философии, социологии, географии: движение между местами и движение самих мест [8еЬгоег, 2006, 8. 32].

Все воображения пространства вырастают из этого противопоставления - апогея спора о пустоте, - при этом лишь изредка социологи возвращаются к изначальной теме существования пустого пространства (например, Филиппов [Филиппов, 2009]).

В связи с вышеизложенным представляется необходимым составить некоторые замечания касательно социального воображения пространства на основании гипотезы о том, что такое воображение является следствием или сопутствует некоему насущному социальному опыту всего общества, т.е. отражает особенности исторической эпохи. Понятие пространства, несмотря на необоснованное невнимание к нему со стороны социологии, если рассматривать его с позиций конструктивизма, есть важный «кирпичик» общемировой системы знания. Вместе с тем само слово «пространство» и взаимосвязанные с ним речевые обороты являются отражением в языке социально-философских проблем, не поддающихся конвенциональному пониманию, причем отражением двусмысленным и скорее интуитивным, которое становится подложкой социальных концепций, что должно было рано или поздно стать объектом герменевтического исследования.

Однако похожая антология уже была составлена Касториадисом и вошла в качестве главы в его книгу «Воображаемое установление общест-

181

ва» [Касториадис, 2003]. В настоящем эссе хотелось бы не только сосредоточиться на воображении пространства, но и вернуться к давнему спору об относительности / абсолютности пространства, но с несколько иной точки зрения.

Отчего вообще возникает интерес к пространству? Странно, но эволюция представлений о пространстве напоминает, или почти даже следует за эволюцией представлений о власти. Многие мыслители, писавшие о власти, среди них Гоббс [Гоббс, 1989], Аристотель [Рассел, 2001], Фуко [Фуко, 1996; Фуко, 1999], Бурдьё [Бурдьё, 1993], пытались также осознать и пространство, а у Фуко пространство и власть сходятся вместе [Фуко, 1999]. Затем следует долгий, не окончившийся еще период работы над понятием политического пространства как пространства распределения властных возможностей [Чихарев, 2009, с. 18]. Пространство коммуникаций Роккана [Lipset, Rokkan, 1967] появилось одновременно с властью - коммуникативным посредником Лумана [Luhmann, 2003]. Отчего возникает интерес к власти? Из наблюдения за властью. Люди видят, что некто обладает властью над другими, и они хотят знать, что это за субстанция такая, которая заставляет повиноваться. Возникает ли интерес к пространству из наблюдения? Может быть, именно поэтому пространство у Канта - форма восприятия (Anschauung) [Кант, 2004; Kant, 1781], а у Гоббса [Гоббс, 1989, с. 115] - то, что существует лишь в воображении.

Первый опыт человечества по наблюдению за пространством есть наблюдение за небесными телами [Schroer, 2006, S. 31]. Так что же делает Коперник с пространством и со всем человеческим знанием? Он делает предположение, что Земля - наше пространство обитания - не является центром Вселенной [Скирбекк, Гилье, с. 267]. Мысленно перевернув пространство, Коперник перевернул систему знания и заставил ее развиваться в ином направлении.

Различение — ключевая опора пространственного воображения

Как правило, при необходимости описать движение обращаются к понятию времени. Или же само время пытаются понять через движение, однако все это зачастую ведет к смещению предмета изучения, так как время и пространство в гуманитарных науках продолжают оставаться отделенными друг от друга аналитическими инструментами, по очереди прикладываемыми к структурам более или менее абстрактным, пренебрегая возможностью объединить их в понятие пространственно-временного континуума по аналогии с физикой. Чего и мы делать не будем, потому что можно пойти другим путем. Пространство является возможностью различения [Касториадис, 2003, с. 249], т.е. два тела или вещи, являясь схожими, отстоят друг от друга, находятся в разных местах, и это позволяет говорить о них как о разных. Во время движения вещи и тела обязательно меняются местами с другими вещами и телами, таким образом, различе-

182

ние является целью движения в пространстве. Зная эту цель, можно анализировать движение, не прибегая к понятию времени.

Различение возникает в результате сравнения одного объекта с другим или с несколькими другими объектами. Каждый возможный атрибут объекта имеет антоним, даже свойства самих мест имеют антонимы: пустое и заполненное, Близкое и Далекое. Между двумя антонимами - концептуальными полюсами смысла - располагаются прочие атрибуты, как, например, серый цвет располагается между черным и белым. Само пространство не имеет в социальном воображении антонима, хотя таковой существует в естественных науках и научной фантастике (нуль-пространство у Ефремова [Ефремов, 2011]); однако пространство может воображаться порядком тел, а может - беспорядком тел [Low, 2001, S. 166]. В первом случае все тела обладают неким общим атрибутом, на основании которого они упорядочены (читай - представляются упорядоченными по этому признаку), во втором случае такой общий атрибут отсутствует.

Как было отмечено выше, возможно движение между местами и движение самих мест. В первом случае тело начинает различаться по-новому, во втором место начинает различаться иначе, чем до перемещения. Движение мест может создавать беспорядок, так как впоследствии тела, перемещаясь, ищут места, обладающие определенными атрибутами, исходя из предположения, что все остальные тела по этому признаку упорядочены. Когда место начинает различаться по-другому, найти его сложнее.

Обычно вопрос двух видов перемещения в социологии пространства вообще обходят стороной, что можно простить ввиду не слишком длинной истории этой дисциплины. Однако нельзя сказать, что он вообще не упоминается. Наиболее близким по смыслу является имплицитное противопоставление концепции локализации [Schroer, 2006, S. 26] - которую мы примем за перемещение тел, - и создания и изменения пространственных форм, - которую мы примем за перемещение мест [Thrift, 1996]. Эти два вида движения в пространстве одновременно являются двумя видами различения.

Локализация - это поиск места. Локализация в определенном смысле абсолютна, так как она уникальна. Форма скорее относительна, она воображается только в сравнении с другой формой. Локализация может ложно воображаться формой, причем единственно возможной. Локализации и формы особенно часто смешиваются в геополитике, а также в пропаганде. Государства преподносятся пространственными формами, характерными для данного исторического опыта или географической местности. На самом же деле государства являются локализациями политической идентичности1 [Agnew, 1996; Agnew, 2008]. Попытки предста-

1 Например, идентичность типа правые-левые также заперта внутри одного конкретного государства. Хотя носители правой или левой идеологии могут жить в разных

183

вить их формами приводят к смешению социального и физического пространств, которые просто необходимо различать.

Пространство, опять же, связано не просто с различением, а с противопоставлением. Здесь, кроме бинарных оппозиций Фуко [Фуко, 1999, с. 291], о которых мы подробно будем говорить ниже, возможны и другие варианты, например, пространство как порядок или беспорядок тел у Лёв [Ьош, 2001, 8. 166], а также пространство как оппозиция Я/неЯ у Гиппиус, Я/Другой у Бахтина [Бердяев, 1910; Бахтин, 1986]. Творчество всех трех авторов относится к ХХ-ХХ1 вв., однако нельзя не заметить, что их разделяли существенные исторические преобразования. Идея же различения через противопоставление является общей, что и заставляет обратить на нее особое внимание.

Здесь мы сравним два ярких примера, чтобы проиллюстрировать некоторые вышеуказанные утверждения. Хотя между «Государством как формой жизни» Челлена [Челлен, 2008] и научными изысканиями Эгню [Agnew, 1996; Agnew, 2008] лежит не такой значительный временной отрезок, как между «Паноптикумом» [Бентам, 1995] и «Надзирать и наказывать» [Фуко, 1999], их, если хотите, идеология является прямо противоположной. У Челлена государство есть форма, которой свойственны уникальные процессы и структуры, сложившиеся внутри именно данной формы ввиду ее расположения на определенной географической территории, которой, опять же как форме, свойственна уникальная «географическая индивидуальность» [Челлен, 2008, с. 115]. Эгню, незаметно для себя уже успевший испытать влияние Кастельса, государство подает почти как тюрьму политической (национальной, этнической...) идентичности в общемировом пространстве потоков. Границы были нужны, пишет Эгню, для самоидентификации через оппозицию свои/чужие [Agnew, 2008, р. 178]. Границы есть ментальные маркеры - те самые слова Гоббса, которые очерчивают примерное положение места [Гоббс, 1989, с. 150]. Границы удобны, если локализация ищется в статичном пространстве, но в пространстве движений мы должны изобрести другую конструкцию.

Производство и структурирование пространства: Теория и практика

«Изобретение» ХХ в. - воображение пространства как возможно производимого, впервые такой вариант появляется в работах Лефевра, посвященных урбанизации [ЬеуеЬуге, 1991; ЬеуеЬуге, 2003]. Сюда следует отнести, прежде всего, виртуальное пространство, а также маркировку

странах, как политические противники они соревнуются за право воплощать эту идеологию в одной конкретно взятой стране - за исключением ЕС, на данный момент единственной наднациональной институциональной структуры. Но о практической эффективности этой институции можно спорить довольно долго.

184

различных географических мест как социально значимых или памятных. Раньше пространство можно было открывать, изучать, использовать, описывать. Мир, материя воображались как данность свыше. Однако если пространство (или даже пространства) производится, то как тогда воображаются два вида движения?

У современного немецкого социолога Мартины Лёв отмечены два способа структурирования пространства. Так называемая разбивка (Spacing), которая представляет собой распределение тел и вещей в пространстве таким образом, что эти тела и вещи оказываются связанными определенными отношениями, что больше подходит для описания физического пространства [Low, 2001, S. 158]. Синтезирование же (Syntheseleistung), т.е. сведение тел и вещей посредством памяти, воображения, наблюдения, - термин, более релевантный для описания виртуального пространства, экономического или пространства как синонима модели (электоральное пространство, символическая структура пространства) [Low, 2001, S. 159]. Лёв и Шроер приводят пример глобальных городов как финансовых центров, которые синтезируют финансовое пространство и фрагментируют физическое, инициируя потоки людей и вещей [Low, 2001, S. 104-108; Schroer, 2006, S. 208-209]. То же самое внутри одного города: вещи и тела перемещаются между зданиями, здания потому связаны этими потоками, пространство города фрагментировано физически, но принцип этого фрагментирования исходит из принципа синтезирования, так как люди перемещаются между зданиями и строят здания, исходя из своих представлений или памяти о прошлом, будущем, настоящем.

По этому поводу Лефевр за 27 лет до Лёв не зря замечал, что производство пространства сложнее понятия производства, которое он адаптирует у Маркса, ввиду того, что производство уже предполагает пространственное и темпоральное упорядочивание средств производства [Lefevbre, 1991, p. 71, 85].

Интересно замечание Гоббса о поиске места. Он проводит связь между местами и словами. Место существует лишь в сознании того, кто слышит (читает) слова, обозначающие место, которое он ищет. Слова очерчивают примерное положение места в пространстве [Гоббс, 1989, с. 150]. Суть синтезирования в том, что места посредством слов-имен, которые дают им люди, встраиваются в общее, всеобъемлющее социальное пространство, полное смыслов. Места не есть вещи в себе, они получают свои имена благодаря социальным отношениям, которыми были связаны их обитатели. Синтезирование - это близко тому, что мы назвали выше созданием пространственных форм. А разбивка - Spacing - это практически то, что мы назвали локализацией, однако, у Лёв физические позиции в структурированном пространстве - результат разбивки - являются все равно относительными, а не абсолютными.

Возвращаясь к аристотелевской связи тела или вещи с местом, следует отметить увеличение альтернатив месту, с которым могут быть свя-

185

заны тело или вещь, причиной которого является пространственное расширение социальных отношений. Как замечал Дюркгейм, отношения между Близкими местами потеряли свою значимость, происходит переориентация на отношения глобальные по охвату (отношения между Дальними местами), а положение мест, близких друг к другу, становится индифферентным [Schroer, 2006, S. 59]. Вместе с тем место приобретает глобальный смысл.

На уровне всего социума при перемещении мест меняется само представление о Близком и Далеком, меняется словесное представление Близкого и Далекого, стирается различение между ними.

И эти процессы впервые, и только лишь в ХХ в., заставляют говорить о пространстве в терминах «плохо» - «хорошо», однако для описания этой дискуссии следует обратиться к не менее интригующей философской категории - к замечательному слову «власть».

Пространственное воображение и механизмы власти в научной литературе: Некоторые примеры

Фуко, а позже и Трифт, замечали, что с XVIII в. абстрактное понятие народа в глазах правителей постепенно превратилось в набор численных характеристик, которые иногда даже были способны отражать реальные социальные структуры [Фуко, 1996, с. 120; Thrift, 2004, p. 588]. В «Надзирать и наказывать» Фуко изучает технологию власти на примере мер против эпидемии чумы в средневековом городе, а потом разбирает изобретение Иеремии Бентама, который жил, заметим, совсем в другой исторической эпохе. Но по сути речь идет об одном и том же. Чтобы остановить распространение чумы, власти делят город на зоны - создают локализации. Так больные отделяются от здоровых. Человек внутри зоны прокаженных может случайно оказаться здоровым, но будет маркирован как прокаженный, и наоборот [Фуко, 1999, с. 288]. Внутри паноптикума - особой пространственной формы - преступники локализованы таким образом, чтобы облегчить контроль над ними, а вернее, создать его видимость. Фуко называет тюрьмы и прочие казенные учреждения пространством исключения [Фуко, 1999, с. 290]. Тела локализуются на основании бинарных оппозиций типа «прокаженный - здоровый». Власть упорядочивает тела в пространстве, локализует их, иначе говоря, воздействуя на тела, она фрагмен-тирует пространство. Эта идея нашла отражение и в отечественных работах на тему социологии пространства, например у Филиппова, который рассматривает власть как событие, которое способствует перемещению тел [Филиппов, 2005].

У Фуко пространство фактически предстает средством функционирования власти. Средства, инструменты не возникают сами, они создаются и воспроизводятся - это называется технология. Идея пространства Фуко состоит в том, что локализации выступают следствием действия механиз-

186

мов власти, например, внутри паноптикума они обладают особым функциональным назначением. Пространственное воплощение бинарных оппозиций есть перемещение между местами. По Фуко, современные методы наказания состоят не в физическом воздействии на тело, причинении увечий, физической боли, а в демонстративной маркировке преступника как исключенного из общества, в насильственной смене идентичности, хотя предполагается, что такая смена является временной, и преступник должен приложить усилия, чтобы ему позволили снять эту маркировку - переместиться на свое прежнее место.

Механизмы власти, основанные на управлении социальным пространством, свелись к двум моделям: модель «контейнера» и альтернативная модель [Schroer, 2006, p. 208, 214]. Модель «контейнера» предполагает, что несмотря на глобализацию, фрагментация пространства есть суть упрочнение границ отдельных частей пространства. Этот сценарий включает прежде всего теоретическо-практическую конструкцию «Крепость Европа» (Festung Europa [Schroer, 2006, S. 214-216]) - перенос модели национального государства на уровень супранационального государства с сохранением принципа пространственного исключения. Второй пример получил название агрессивного локализмуса, при котором акцентируется «конфронтация Далекого и Чужого как угрозы и Близкого, Знакомого и Надежного» [Schroer, 2006, S. 216]1. Такой вариант свойствен современным арабским странам, до XIX в. выражался в политике закрытости Японии. Две вышеописанные модификации характеризуют связь пространственных фрагментаций и понятия государственного суверенитета. Третий вариант модели «контейнера» имеет место на уровне небольших сообществ в пределах одного города и получил название «пространства безопасности» (gated communities, Private Sicherheitsräume [Schroer, 2006, S. 217-218]), суть которого заключается в объединении нескольких домовладельцев близлежащих домов. Такой «контейнер» отделен от внешнего мира, только сам он не пространство исключения, а все остальное социальное пространство по отношению к нему является пространством исключения.

Альтернативная модель механизма реализации власти основана на идее о том, что современное государство существует не для репрессий, а для защиты своих граждан. В этой модели государству отведена не столь значительная роль, иногда лишь формальная. Первый вариант - концепция глобальных городов как точек на пересечениях потоков в динамическом пространстве [Schroer, 2006, S. 208-209]. Второй вариант перекликается с идеей Эгню о границах как социальных конструктах и линиях соприкосновения пространств [Agnew, 2008, p. 176, 177], через которые происходит обмен материальными и нематериальными благами, т.е., выражаясь языком философии пространства, граница есть линия, по обе сто-

1 Здесь имеется в виду реакция сообществ на глобализирующие процессы.

187

роны которой существуют два порядка тел и вещей. Тела и вещи перемещаются между местами по обе стороны линии, и постепенно места приобретают иные смыслы и начинают сами перемещаться. Последний вариант альтернативной модели относится к так называемым виртуальным пространствам, которые, в отличие от всех предыдущих, практически не имеют осязаемых границ, но зато смыслы в них меняются со значительной скоростью [8еЬгоег, 2006, 8. 210-212]. Виртуальные пространства не поддаются привычному анализу в терминах тел, вещей и мест, не вполне ясно, что следует рассматривать как вещь, а что - как тело. Вклад виртуальных пространств в социальное воображение пространства наравне с глобализацией состоит в преодолении противопоставления Близкого и Далекого, которые постепенно перестают быть антонимами. Они лишь слова для примерного описания места в пространстве.

В результате многовековой рефлексии над понятием пространства появились и каждая по своему - в науке и религии - укрепились две теории пространства: относительная и абсолютная. С тех пор как социология занялась пространством, реляционная теория окончательно укрепилась в умах как «истинная», так как стало очевидно, что человек соотносит пространство со своим телом, когда пытается понять, что оно - пространство -собой представляет. В пространственном воображении человеку всегда важна протяженность вещи относительно протяженности собственного тела, так как на инстинктивном уровне мы пытаемся отделить опасное (то, что больше нас и потому может задавить, доминировать) от неопасного.

Но что общего в них - это предмет изучения, пространство как форма бытия материи [Философский... 1983]. Пространство, в котором важны:

- способность к различению;

- способность к отношению;

- способность к идентификации;

- способность к движению;

- способность к существованию.

Пространство, таким образом, мыслится как независимое или зависимое от того, что его наполняет.

Независимое или зависимое почему? Благодаря какому свойству или его отсутствию? (конечность - бесконечность, протяженность, порядок -беспорядок). Чтобы помещать в себя места, пространство должно обладать способностью локализовывать места, а чтобы вмещать в себя движение, оно должно обладать способностью быть формой.

Возвращаясь к донаучным истокам воображения о пространстве, заметим, что форму нельзя вообразить как Близкую или Далекую, но так как эти воображения остаются, чтобы имелась возможность различать вещи и

188

места в пространстве, воображение локализации продолжает существовать

вместе с формой.

Литература

Бахтин М.М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники: Ежегодник, 1984-1985. - М., 1986. - С. 80-160.

Бердяев НА. Преодоление декадентства // Бердяев Н.А. Духовный кризис интеллигенции: Статьи по общественной и религиозной психологии, (1907-1909). - СПб.: Типография товарищества «Общественная польза», 1910. - С. 156-166.

Бурдьё П. Социология политики / Пер. с фр., сост., общ. ред. и предисл. Н. А. Шматко. -М.: Socio-Logos, 1993. - 336 с.

Гоббс Т. О теле // Сочинения: В 2 т. - М.: Мысль, 1989. - Т. 1. - С. 66-218.

ЕфремовА.И. Туманность Андромеды. - М.: Книга по востребованию, 2011. - 240 с.

Кант И. Критика чистого разума. - М.: Мысль, 1994. - 591 с.

Касториадис К. Воображаемое установление общества / Пер c фр. Г. Волковой, С. Офертаса. - М.: Гнозис, 2003. - 480 с.

Платон. Тимей // Собр. соч.: В 4 т. - СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2007. - Т. 3, Ч. 1. -С. 495-587.

Рассел Б. История западной философии и ее связи с политическими и социальными условиями от Античности до наших дней. - Новосибирск: Изд-во Новосибирск. ун-та, 1999. -815 с.

Сартори Дж. Искажение концептов в сравнительной политологии // Полис. - М., 2003. -№ 4. - С. 67-77.

Скирбекк Г., Гилье Н. История философии / Пер. с англ. В.И. Кузнецова; Под ред. С.Б. Крымского. - М.: Владос, 2003. - 800 с.

Философский энциклопедический словарь / Под ред. Л. Ф. Ильичёва, П. Н. Федосеева, С.М. Ковалёва, В.Г. Панова. - М.: Советская энциклопедия, 1983. - 836 с.

ФилипповА.Ф. Пространство политических событий // Полис. - М., 2005. - № 2. - С. 6-25.

Филиппов А.Ф. Пустое и наполненное: Трансформация публичного места // Социологическое обозрение. - М., 2009. - Т. 8, № 3. - С. 16-29.

Филиппов А.Ф. Социология пространства. - СПб.: Владимир Даль, 2008. - 285 с.

Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности: Работы разных лет / Пер. с фр., сост., коммент. и послесл. С. Табачниковой. - М.: Касталь, 1996. - 448 с.

ФукоМ. Надзирать и наказывать / Пер. с фр. В. Наумова; Под ред. И. Борисовой. - M.: Ad Marginem, 1999. - 477 с.

Челлен Р. Государство как форма жизни. - М.: РОССПЭН, 2008. - 319 с.

Чихарев И. А. Проблематика политического пространства и времени в современной политологии и международных исследованиях // Политическая наука. - М., 2009. - № 1. -С. 7-31.

Agnew J. Borders on the mind: re-framing border thinking // Ethics & global politics. - Stockholm, 2008. - Vol. 1, N 4. - P. 175-191.

Bentham J. Panopticon // The panopticon writings. - L.: Verso, 1995 . - 158 p.

Kant I. Kritik der reinen Vernunft. - 2004. - Mode of access: http://www.gutenberg.org/ cache/epub/6342/pg6342.html (Дата посещения: 29.10.2011.)

Lefebvre H. The production of space. - Oxford: Wiley-Blackwell, 1991. - 454 p.

Lefebvre H. The urban revolution. - Minneapolis: Univ. of Minnesota press, 2003. - 224 p.

Lipset S., Rokkan S. Party systems and voter alignments: cross - national perspectives. - L.: Macmillan, 1967. - 554 p.

189

Löw M. Raumsoziologie. - Frankfurt-am-Main: Suhrkamp Verlag, 2001. - 320 S.

Luhmann N. Macht. - Stuttgart: Lucius & Lucius, 2003. - 156 S.

Schroer M. Räume, Orte, Grenzen. Auf dem Weg zu einer Soziologie des Raums. - Frankfurt-am-Main: Suhrkamp Verlag, 2006. - 334 S.

Thrift N. Halos: Making more room in the world for new political orders. - 36 p. - Mode of access: http://nigelthrift.files.wordpress.com/2008/09/halos7.pdf (Дата посещения: 28.10.2011.)

Thrift N. Movement-space: The changing domain of thinking resulting from the development of new kinds of spatial awareness // Economy and society. - L., 2004. - Vol. 33, N 4. - P. 582604.

ThriftN. Non-representational theory: space, politics, affects. - L.: Routledge, 2007. - 325 p.

Thrift N. Space // Theory, culture & society. - L., 2006. - Vol. 23, N 2-3. - P. 139-155.

Thrift N. Spatial formations. - L.: SAGE, 1996. - 367 p.

En particulier, cela n'a rien à voir avec ce qui est présenté comme « imaginaire » par certains courants psychanalytiques: le « spéculaire », qui n'est évidemment que l'image de et image reflétée, autrement dit reflet, autrement dit encore sous-produit de l'ontologie platonicienne (eidôlon) même si ceux qui en parlent ignorent la provenance. L'imaginaire n'est pas à partir de l'image dans le miroir ou le regard de l'autre. Plutôt, le miroir lui-même et sa possibilité, et l'autre comme miroir, sont des oeuvres de l'imaginaire qui est création ex nihilo. Ceux qui parlent d' « imaginaire » en entendant par là le « spéculaire », le reflet, ou le « ficti », ne font que répéter, le plus .souvent sans le savoir, l'affirmation qui les a à jamais enchaînés à un sous-sol quelconque de la fameuse caverne: il est nécessaire que (ce monde) soit image de quelque chose. L'imaginaire dont je parle n'est pas image de. Il est création incessante et essentiellement indéterminée (social-historique et psychique) de figures/formes/images, à partir desquelles seulement il peut être question de « quelque chose ». Ce que nous appelons « réalité » et « rationalité » en sont des œuvres.

C. Castoriadis « L'institution imaginaire de la société »

190