CC BY
116
ПОЭТИЧЕСКИЙ КОСМОС ГЕССЕ: К ВОПРОСУ О ГЕНЕЗИСЕ ОБРАЗА ХУДОЖНИКА
В ТВОРЧЕСТВЕ ПИСАТЕЛЯ
®2011 Плохарский А.Е.
Дагестанский государственный институт народного хозяйства
В предлагаемой статье рассматривается эволюция Гессе-поэта, сделан акцент на поэтическом наследии классика немецкой литературы XX века, органично сочетающемся с его прозаическими шедеврами (а порой стихи входят в их состав - роман «Игра в бисер») и напрямую связанном с образом художника в его творчестве.
The author of the article considers Hesse’s evolution as a poet. He emphasizes a poetic heritage of the German literature classic of the 20th century. It is organically combined with his prosaic masterpieces (and sometimes the verses are included into their structure, “The Glass Bead Game’’ novel) and directly connected with an artist’s image in his creative activity.
Ключевые слова: стихотворения Гессе, поэма «Время в саду», романы «Петер Каменцинд», «Игра в бисер», романтическое начало, образ поэта-художника, гессевская мифология, «Homo ludens» Гессе.
Keywords: Hesse’s verses, “Garden Time’’ poem, “Peter Camenzind”, “The Glass Bead Game’’, romantic basis, poet-artist’s image, Hesse’s mythology, “Homo ludens’’ by Hesse.
Гессе начал путь в искусстве как поэт. И хотя великим его сделала проза, нам представляется, что поэтический космос Гессе - это исток «биографии души» не только имплицитного автора, но и многих его героев, исток того романтического видения мира, которое сообщает прозе поэта не только некоторую жанровую гибридность, но и завораживает метафизичностью и символическим языком, особой концепцией Времени и пронзительной рефлексией, тем, что Ф. Шлегель определяет как «таинственную магическую силу» и «иероглифическое изображение
окружающей природы,
просветленной фантазией и любовью» [10. С. 63-64].
«Стихи и проза соседствовали в его творчестве всю жизнь, дополняя
друг друга», - подчеркивает Е. Маркович [11. С. 8]. Свои стихи автор оценивал очень строго, в письме к Капффу, например, как «лирические изящные безделушки и молитвы на едином дыхании» [13. С. 49].
Размышляя над причиной появления стихов на свет, Гессе в статье «О стихах» (1918) замечал, что они - «разрядка, зов, крик, вздох, жест, реакция взволнованной души, стремящейся выплеснуть или осознать возбуждение, эмоцию», и что любое стихотворение прежде всего «обращено лишь к самому поэту», и что оно - «его дыхание, его голос, его греза, его улыбка, его припадок» [6. С. 71]. Однако в сказке «Поэт» (1913) Гессе определил смысл, суть поэтического творчества в обращении к слушателям: «а позже он стал сочинять стихи по указаниям
Мастера, мало-помалу овладевая искусством говорить вещи на первый взгляд простые, неприметные и, однако, волновать ими души слушателей, как ветер - гладь воды» [9. VI. С. 354].
В 1942 году вышло наиболее полное издание - «Стихотворения», включающее свыше шестисот названий. В нем легко проследить эволюцию лирика Гессе: от
поэтических дебютов в
«Романтических песнях» до
стихотворных опытов
шестидесятилетнего автора, от романтического эпигонства через
потрясения и кризис 10-20-х годов, подвигнувшее его на «путь вовнутрь» и заставившее отойти от классических канонов, к
пронизанным чувством гармонии поздним творениям. Бернхард
Целлер отмечает: «поскольку
сочинительство для Гессе
соответствовало исповеди, именно собрание стихотворений как целое, в котором каждое стихотворение
фиксирует то или иное состояние
души, может рассматриваться в качестве тайной биографии, истории его внутренней жизни» [13. С. 202].
Лирика Гессе немало корили за эпигонство. Он сам соглашался с этим. «... Не в том дело, чтобы на основе прочитанного создавать некую чарующую атмосферу романтического... А дело в том, чтобы на основе такого романтизма воспитать в себе поэтическую откровенность при максимальной строгости к слову и крайней сдержанности в опоре на образцы...», - читаем в письме Гессе 1937 г. [4. С. 223]. «Он знал, что пришел как наследник, как последний в роду и что его доблесть не отвага зачинателя, а верность завершителя», - верно подмечал С. Аверинцев [1. С. 386].
Самый любимый романтический поэт Гессе - Новалис. Он -вневременной друг Гессе. Ему он посвятил стихотворение:
Твоею рифмой сладкозвучной
Дух юности меня ласкал,
Который в жизни пестро-скучной Я незаметно расплескал.
И, словно майская фиалка, Осенний оживляя сад,
Ты шепчешь тихо: юность жалко И не вернуть ее назад [9. IV. С. 418].
Звонкое имя Новалиса, олицетворяющего для Гессе сам дух поэзии, отзовется и в имени героя повести 1920 года «Последнее лето Клингзора». В память о наставнике Генриха («Генрих фон
Офтердинген») поэте Клингзоре и в знак любви к Новалису Гессе создает образ замечательного художника, стремящегося, подобно героям немецкого романтизма, к познанию мира через познание природы и возвращение через нее, через чтение ее «тайнописи», к «полноценной человечности».
«Биография души» романтического поэта - героя стихов Гессе -обогащается в прозе целым рядом подробностей, принципиально
значимых для писателя. Свое особое отношение к герою Гессе подчеркивает общей датой рождения, физическим
недомоганием (болезнь глаз), топосом (место проживания -Швейцария), не покидающим чувством одиночества и
привязанностью к Востоку, к музыке, к природе, к поэтическому творчеству, в котором присутствуют и «цветок», и «птица», и «ночь», и «любовь», и «смерть»:
Завтра, завтра в красную плоть мою
Всадит звонкую косу мой бледный враг,
Знаю, смерть притаилась, Настороженных не сводит глаз. Ей назло я ночь напролет пою... Клингзор оставляет после себя шедевр - «Автопортрет», созданный в состоянии экстатического вдохновения, «ужасную» и «волшебно прекрасную картину», воспринятую неоднозначно. В ней увидели и «великое откровение», и «страшную исповедь... результат безумия», и «отчаянную попытку
освобождения от материальности (лицо, написанное как пейзаж; волосы, смахивающие на листву и кору деревьев; глазницы, как расселины в скалах)» [8. С. 182-183].
Создавая портрет и изучая себя в зеркале, Кпингзор гримасничает, выявляя в себе множество ликов. Это «магический театр», где встречаются «милый юноша, полный мечтательного пыла», «распутник», «дикарь», «ревнивый Иегова», «обросший мхом череп», «Фауст и Карамазов», «зверь и мудрец», «инфантильный и изощренный человек нашей поздней эпохи» [8. С. 184].
Метафизическое путешествие в себя («я пойду внутрь»), свободное перемещение во времени и пространстве, когда, живя в швейцарском селении, Кпингзор проживает жизнь и в Риме, и в Японии, и в южных морях, где вместе с Робинзоном и Гогеном создает
республику Блаженных островов, пьет вместе с птицей-носорогом пальмовое вино из кокосовых чаш, занимается любовью с коричневой принцессой с кожей, отливающей медом, рождает у него стремление изобразить этот мир и себя «полным жажды стать человеком, стать звездой, полным родов, полным тлена, полным бога и смерти» [8. С. 160].
За «концертом красок» автопортрета героя повести
угадывается и дух романтической поэзии Гессе («мир несказанно прекрасен»), и трагические
прозрения писателя, для которого потрясением стала первая мировая война и который стремится, как и его герой, к исповедальности, к откровениям о темных сторонах
души человека и о том, как все-таки прекрасна жизнь.
«Автопортрет» Клигзора - это послание миру самого Гессе, лирический герой которого превратился в настоящего
художника, творящего «нечто всечеловеческое, общее,
необходимое» [8. С. 186]. И потому прекрасное.
Именно романтическое начало, преломленное через призму поэта XX века, смогло дать ответы на актуальные вопросы современности, служить нравственному очищению.
Главное место в лирике Гессе отведено природе. И это вполне объяснимо, поскольку «поэзия не от мира сего, она исполнена такого же откровения, как природа, языком образов которой она вещает, лишь по необходимости прибегая к переводу его на язык слов» [14. С. 15]. Вспоминается важная доминанта в определении поэта, данная в романе «Петер Каменцинд», где герою досталась, по словам С. Цвейга, «переполненная мечтами и грезами голова самого Германа Гессе» [15. С. 5]. Это определение дает Петеру художница Элизабет: «Вы - поэт... Не потому что вы пишете новеллы и тому подобные вещи. А потому, что вы понимаете и любите природу. Другим нет никакого дела, что это дерево шелестит листвой, а та горная вершина пылает на солнце. Вы же видите в этом жизнь и сами можете жить этой жизнью» [7. С. 131].
В культивировании обостренного чувства природы заметен
романтически окрашенный выход из тесноты городской жизни и узости мещанского быта. Г ессевская мифология живет прежде всего в образном постижении им Природы, прозреваемой во всем разнообразии ее бытия: ее первоначального и
неуничтожимого, лишь притаившегося ночного хаоса; ее светлого дневного космоса, беспредельного и прекрасного. Место человека - между этих двух бесконечностей, этих двух бездн. Его душа, замершая на границе двух миров, тревожно всматривается в темноту ночи. Ночью поэт подобен звезде:
Я как звезда горю в ночи,
Чтоб мир объять и презирать
И в собственной сгореть печи [9. IV. С. 322].
Взгляд Гессе привык охватывать мироздание цельно и чувством природы проверять справедливость
любых истин - эстетических, нравственных исторических,
философских. Даже религиозное чувство для него порой растворено в природе в духе философии Шеллинга. «Божественен и вечен Дух», -утверждает поэт в значительном для его мировосприятия стихотворении «Размышление». А «объятья Природы теплы», «мила нам Праматерь, сладко лежать у сосцов Земли». Но все же «Земли нам мало». Природа - плоть -мать, Дух - отец. Между ними ищет свой путь Человек, которого автор называет «подобьем и слугой Божьим», «трудным ребенком мирозданья». Путь Человека труден, поскольку «хлеб его - грех и смерть» и надо ему терпеть. Приют дарует
«Царство матерей», как царство
вечности и возрождения. Но и «вечному материнству», символу, который властвует во многих
стихотворениях Гессе, необходим
уравновешенный отцовский принцип,
Дух [9. IV. С. 407].
Уместно вспомнить в данном контексте мнение Мартина Бубера: «Герман Гессе служит Духу
благодаря тому, что он как рассказчик повествует о
противоречии между Духом и Жизнью и о споре Духа с самим собой. И за счет этого он также дает возможность полнее ощутить тяготы того тернистого пути, который может привести к некой новой цельности и единству. Однако как человек, как homo humanus, каковым он является, он отдается этой службе и
постоянно, там, где это имеет смысл, выступает в защиту цельности и единства человеческого существа» [13. С. 249-250].
Гессе философски осмысляет природу и бытие. Все имеет свое начало и свой конец, ничто не вечно. При этом все повторится:
Для цветка надежда - плод,
Утро хочет быть закатом.
От рождения к утратам В этом мире все течет.
Даже лето всей листвой Ждет начала листопада [9. IV. С. 406].
Гессе - безусловный философ и это не столько потому, что у него возможно найти следы знакомства с Шеллингом, Шопенгауэром, Ницше и другими философами, не столько потому, что он продолжает немецкую романтическую традицию, где синтез поэзии и философии - основа творчества, сколько потому, что он направляет свою поэзию на все мирозданье, что он каждый миг соотносит с вечностью. И поэтическая философия эта - сугубо эстетическая. Поэт еще в ранних стихах пытается освоить
символистские и неоромантические эстетические принципы (при этом он двигался в направлении, близком к идеям М. Метерлинка). Гессе привлекал Метерлинк тем, что он превозносил культ простой природы и правды, его восхищала метерлинковская «Жизнь пчел»: «Обсудить маленький, ограниченный кусочек природы с любовью исследователя и внутри этого узкого круга с радостным удивлением вновь найти универсум - это романтическое благочестие» [16. С. 112].
Гессе все время в поиске истины, в поиске смысла жизни. Как всякий настоящий поэт - натура рефлексирующая - он глубоко страдает от данной ему действительности. Часто
задумывается о смерти. В стихотворениях «Сельское
кладбище», «Смерть с удочкой», «При вести о кончине друга», «Бренность» заметны реликты постромантической традиции -элегическая тональность,
сентиментальный мотив кладбища, тема слияния сна и смерти, страсти и смерти.
Лишь благодаря занятиям психоанализом и увлечению Востоком - переживаниям, отразившимся и в лирике, - Гессе открылся «путь в смысловые глубины», путь к «сердцу мира», он познал нерушимость «глубиннейшего я». Это «я» включает в себя основы мира и жизни, а не просто
отождествляется с индивидуальной личностью.
Гессе жаждет обрести вечное бытие. Он мечтает «когда-нибудь превратиться в камень», тем самым стать вечным, бессмертным (стихотворение «Жалоба»), В позднем стихотворении
«Древнейшая скульптура Будды в японском лесном урочище» разрушившееся изваяние Будды становится «символом всех перемен в вечном единстве».
Особняком в поэтическом наследии Гессе стоит эпическая поэма «Время в саду», в которой Гессе высказывает свое поэтическое право «передвигаться» во времени. Эту способность он считает главным обретением человека. Гессе с болью говорит о том, что его современники утратили ощущение связи времен, а значит и ценностей: «ведь нынче, -подчеркивает он, - дорого время, трата его - порок».
Время у Гессе - не только текущая жизнь, но и Время Человечества, накопленные им ценности в соединении, синтезе, диалектике. Это, по убеждению поэта, как «пережиганье Земли в костре, которое нынче в моде», но именно «грунту путем пережога можно вернуть плодородность». Этот рецепт Гессе не считает своим, а называет мудростью древних. Память, мысль, обуздание страсти -эти ценности у поэта наполняют общечеловеческое Время. Гессе не только садовник, поливающий цветы и выпалывающий сорняки. Его любимое занятие и игра - жена недаром называла его углежогом -разжигание небольшого костра, мечтанье и раздумье перед тлеющим огнем. Как замечает Бернхард Целлер, «огонь становится для него метафорой "превращения
многообразия в единство", очищения и облагораживания» [13. С. 181]. Когда пламя угасает, золу смешивают с землей и просеивают через решето:
... И здесь, у костра, я нередко
В бисер играю, хотя еще далеко мне до Кнехта [9. IV. С. 317].
«Homo Ludens» Г. Гессе продолжает традиции немецкой литературы, в первую очередь Ф. Шиллера, утверждавшего, что «человек только тогда человек в полном смысле, когда он играет».
Кровное родство с природой и землей - вот единственное, что способно защитить личность перед лицом ужасов современного капиталистического мира. Такой выход из социальных противоречий находит автор во время величайших катаклизмов в Европе. Сад из романтической условности как вечно неосуществленный идеал, идиллия, несовместимая с реальностью, у Гессе приобретает и реалистическую окраску, становится реальной величиной, необходимой
потребностью в действии, высшим смыслом жизни.
У каждого поэта, по словам С. Аверинцева, своя анималистическая «геральдика». «Гессе знал родство своей повадки с повадками кошки и птицы» [1. С. 327]. В этой поэме он воспел атмосферу тайны и горделивой независимости,
окружившую его любимого кота, назвав животное своим «братцем».
Аура древнего гекзаметра, которым написана маленькая поэма «Время в саду», возвращает ко временам первотворения, временам мифологического сознания, когда связь человека и природы была нерасторжимой. «Время в саду» занимает один день поэта, от семи утра до обеда. Главный персонаж -сам поэт; от его лица идет повествование гекзаметром -певучее, плавное, торжественное, рождающее ощущение величия космоса и в то же время его человечности, когда важным становится даже самое малое, когда важны детали (как и у Гомера).
Подобная особенность эстетики Г ессе-поэта - вселенское всеравенство - сближает его и с
Уолтом Уитменом, которого он очень высоко оценивал (в свою «идеальную» Библиотеку всемирной литературы он включил лишь двух американцев - Э. По и У. Уитмена). Уже в лирических стихах он поет «планету» и «зеленый листок» («Изречение»), «бесконечные
звезды» и «детей щебетанье», «пастуха», «садовника» («Поэт»), В поэме названы инструменты, все цветы и овощи на грядках жены и служанки Наталины, и схема сада, и кот, и родник, и сорняки, и рядом с этим равное всему названному эпическое состояние:
Вобрал меня сад, вобрал виноградник.
Все отлетело: и дом, и газета, и завтрак, и книги.
Хочется взгляд задержать на сини небесной, на блеске
Озера перед горами... [9. IV. С. 308].
Гессе не случайно обращается к античности. И здесь он продолжает традиции «романтического
эллинизма» (термин Н. Я. Берковского). Миф о Касталии, создаваемый Гессе, или миф о Саде, в котором проводит «Время» «двойник» Кнехта, мастер игры в бисер, обладает поэтичностью, сродни античной мифологии. Стремление семантизировать число - тоже из античности (о символике чисел говорили и Пифагор, и Платон). Понимание античности как романтики «в ее последнем заключительном деянии, в ее реализации, в претворении неясного, текучего, но аморфного в тело и форму» [2. С. 258] очень близко поэту XX века. Гессе, как и представителям романтической школы, в частности Ф. Шлегелю, важно «усвоение духа» античной гармонии, «усвоение духа, истинного, прекрасного и доброго в любви, взглядах и поступках, усвоение свободы» [10. С. 47].
Упомянутый в поэме «Время в саду» мастер игры в бисер, будучи
школяром и студентом, пишет стихи. Вошедшие в роман «Игра в бисер» собственные сочинения Йозефа Кнехта включают двенадцать поэтических опытов, особо выделяются среди них «Ступени», где путь Кнехта состоит из этапов, изображаемых Гессе как ряд ступеней, уводящих все выше и выше:
Все круче поднимаются ступени, Ни на одной нам не найти покоя [3. С. 429].
В этом стихотворении, первоначально названном
«Трансцендентное», находит свое поэтическое выражение главная идея, положенная в основу романа: Лишь тот, кто вечно в путь готов пуститься,
Выигрывает бодрость и свободу. Как знать, быть может, смерть, и гроб, и тленье -Лишь новая ступень к иной отчизне.
Не может кончиться работа жизни...
Так в путь - и все отдай за обновленье! [3. С. 429].
Вводное стихотворение «Ступени» -это ключ к пониманию и идеи романа, и образа его главного героя. «Повелительная» форма
стихотворения становится для героя призывом к действию, призывом «переступить пределы», шагать «ступень за ступенью, даль за далью отважно, сосредоточенно и более или менее весело». Когда-то Кнехт сделал выбор в пользу игры в бисер, а теперь он ощущает потребность в учительстве. Это желание «показать путь», который выводит его из рафинированной замкнутой Касталии: «я сделал открытие, что я не только касталиец, но и человек, что мир, весь мир имеет ко мне отношение и вправе притязать на мою причастность к его жизни...» [9. V. С. 337].
Этот монолог является развернутым выражением
размышлений Кнехта, нашедших столь лаконичное,
концентрированное и емкое выражение в стихотворении, о котором Кнехт вспоминает, поднимаясь на очередную «ступень», которой явилась любовь к миру. Гетевская реминисценция «...Лишь тот достоин жизни и свободы, // - Кто каждый день за них идет за бой», -расширяет художественное
пространство текста постановкой фаустианской темы.
Чем дальше, тем труднее дается Кнехту переход со ступени на ступень, тем ощутимее скрытые диссонансы Касталии. Встреча Кнехта с его другом-врагом Плинио Дезиньори, их споры, дальнейшие соприкосновения с реальностью, -все это очень волнует Кнехта.
Кнехт, что означает в переводе с немецкого «слуга» («слуга» в высоком понимании), приемлет все лучшее в Касталии. При этом он хочет избежать ее ограниченности. Как отмечает Е. Маркович, «все его склонности влекут его к Игре, к тому, чтобы стать величайшим адептом, но герой избирает к ней окольные, затяжные пути, ничего не принимая как данное, желая самостоятельно и критично пройти весь тот путь, что она прошла» [11. С. 23].
Завершает поэтические сочинения Кнехта неопределенное и загадочное стихотворение, посвященное Игре стеклянных бус, в котором нет ее понятийного определения, а все зашифровано и глубоко символично: Удел наш - музыке людских творений И музыке миров внимать любовно, Сзывать умы далеких поколений Для братской трапезы духовной. Подобий внятных череда святая, Сплетения созвучий, знаков, числ! В них бытие яснеет, затихая,
И полновластный правит смысл. Как звон созвездий, их напев кристальный,
Над нашею судьбой немолчный зов, И пасть дано с окружности астральной
Лишь к средоточью всех кругов [3. С. 429].
Игра - это парабола единства духа, великой сплоченности всех когда-либо существовавших идей, всех созданных искусством и культурой ценностей. Игра - это и религия, и философия, и искусство, все в целом и ничто в частности. Это и музыка как преобразующая сила, пронизывающая весь роман. Для поэта и писателя Гессе близко также понимание Игры как занятия литературой. Стихи становятся ключом к Игре, помогающим разгадать смысл этого
удивительного романа.
Астральная окружность - это круг совершенства. Кнехт проходит этот круг и покидает свой «сад», свою «волшебную гору», свой
аполлонический мир ясности, доброты и любви с вечно бьющим Кастальским ключом, возвращаясь в реальную жизнь - «к средоточью всех кругов». В этом его «обновленье», его ощущение некоторой недостаточности только «трапезы духовной» и начинающееся движение к реальному миру, прекрасному и в то же время трагическому и несовершенному, в котором тоже кто-то должен возделывать свой Сад (может, это сделает юный Дезиньори). И подобная эволюция принципиальна для Гессе - истинного поэта, не признающего никаких догм и выше всего ставящего свою свободу и свое движение к ней, «при котором каждую новую даль, каждый новый отрезок пути надо решительновесело прошагать, заполнить и оставить позади себя...»:
Пристанищ не искать, не приживаться,
Ступенька за ступенькой, без печали,
Шагать вперед, идти от дали к дали,
Все шире быть, все выше подниматься [9. V. С. 313-314].
Романтическая формула
Жуковского «жизнь и поэзия - одно» верна и для Гессе. Его поэзия при всей сложности проста. Поэт
стремился быть понятым.
Стихотворения о прошлом,
настоящем и будущем сочетались у него как части единой поэмы, главным героем которой был
Человек.
Его лирика доступна и бесконечно интересна. Однозначно выделить ее
главное достоинство невозможно. Их много. Поэтому она и способна возвращаться к разным людям разными своими сторонами, как всякое настоящее искусство, тем более что его целью были красота и духовность. «Ту долю жизни, которую я отобрал у темных сил, - писал Гессе, - я принес в жертву светлым. Не наслаждение было моей целью, а чистота, не счастье, а красота и духовность» [12. С. 261].
Примечания
1. Аверинцев С. С. Герман Гессе // Поэты. М., 1996. 2. Берковский Н. Романтизм в Германии. СПб., 2001. 3. Гессе Г. Игра в бисер. М., 1969. 4. Гессе Г. Из наследия // Вопросы литературы. 1978. № 9. 5. Гессе Г. Кастальский ключ. М., 1995. 6. Гессе Г. Магия книги. М., 1990. 7. Гессе Г. Петер Каменцинд. СПб., 2004. 8. Гессе Г. Последнее лето Клингзора. М., 1986. 9. Гессе Г. Собрание сочинений. В VIII т. М.-Харьков, 1995. 10. Литературные манифесты
западноевропейских романтиков. М., 1980. 11. Маркович Е. Герман Гессе и его роман «Игра в бисер». М., 1969. 12. Сенэс Ж., Сенэс М. Герман Гессе, или Жизнь мага. М., 2004. 13. Целлер Б. Герман Гессе, сам свидетельствующий о себе и о своей жизни. Челябинск : Урал LTD, 1998. 14. Шайтанов И. О. Федор Иванович Тютчев: поэтическое открытие природы. М., 2001. 15. Эйвадис Р. От переводчика // Петер Каменцинд. СПб., 2004. 16. Hesse Н. Gessammelte Werke. Fr. am. М., 1970. Bd. 11.
Статья поступила в редакцию 29.12.2010 г.
