CC BY
339
О Н. Сенюткина, ЮН. Гусева
ПАНИСЛАМИЗМ И ПАНТЮРКИЗМ В ОСМЫСЛЕНИИ РОССИЙСКИХ ЧИНОВНИКОВ (начало XX века)*
O.N. Senyutkina and Ju.N. Guseva
Pan-Islamism and Pan-Turkism as Understood by Russian Officials (Early 20th Century)
Цель статьи - исследовать, как и под воздействием каких факторов происходило осмысление панисламизма и пантюркизма в среде российского чиновничества в начале XX в.
В историографии этой тематики существуют различные оценочные суждения по поводу панисламизма и пантюркизма. Эти суждения имеют свои исторические корни и восходят к разному пониманию зарождавшихся и отражавшихся в сознании указанных «-измов». Современная полемика, касающаяся феномена «панисламизма» в России, демонстрирует полярность оценок системы государственно-исламских отношений в рамках российской управленческой модели: от «имперской паранойи»1 до эффективных усилий Министерства внутренних дел в деле предупреждения распространения панисламистских настроений2.
Методика настоящего исследования свелась к реконструкции на основе разноплановых архивных материалов процесса постепенного осмысления панисламизма и пантюркизма представителями российского чиновничества, преимущественно служащих учреждений политического розыска.
Из источников, использованных в статье, выделим один объемный документ, имеющий ныне особую значимость.
В 1944 г. работники Центрального государственного исторического архива на основании документов, хранящихся в фондах Департамента полиции Министерства внутренних дел и Министерства иностранных дел, историческую справку под названием «Панисламизм в России»3. Она была сделана по заказу органов госбезопасности и отложилась в фонде 5325 (Главное архивное управление МВД СССР) под грифом «секретно».
Составители справки использовали разные по видовой принадлежности источники: обзоры панисламистской литературы, образцы агитационных изданий, справки и переписку о деятельности
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 18-09-00310А «Ислам и мусульмане в восприятии российской политической и культурной элиты: проблемы формирования исламского дискурса в первой трети XX вв.».
различных панисламистских организаций, характеристики панисламистов и т.п. Из фонда Департамента полиции МВД в основном были привлечены материалы о панисламистском движении в России, из фонда МИДа - о панисламизме за границей, в особенности в Турции, Иране и Афганистане. В справку вошла информация об использовании панисламистских организаций германскими правящими кругами в интересах борьбы с другими государствами, главным образом со славянскими, особенно с Россией.
Составители-архивисты не претендовали на решение каких-либо исследовательских задач: их целью являлся подбор наиболее значимых фактов, отраженных в документах, но сама структура справки косвенно позволяет определить круг вопросов, которые интересовали политическую элиту Российской империи: цели и задачи панисламизма, обзор конкретной деятельности панисламистских организаций в различных районах России, внешнеполитическая программа панисламизма, панисламистская пропаганда в России и заграницей, методы и приемы борьбы с панисламизмом, использование Германской империей панисламизма как орудия в борьбе за
мировое господство, особенно против России.
* * *
Возникновению внимания к панисламизму и пантюркизму способствовали действия, предпринятые российским просветителем и издателем Исмаилом Гаспринским (1851 - 1914).
В целом мусульманское население разных районов России к началу XX в. не проявляло политической активности. Например, земский начальник 13 участка Оренбургского уезда 15 марта 1901 г. докладывал своему губернатору о мусульманах: «Незаметно никакого стремления к цивилизации и влияния новаторов»4.
Но появление такого издания как «Переводчик» («Тарджеман») не могло быть оставлено без внимания: на общественной арене появился социально активный крымский татарин с его идеей объединить тюркские народы через формулу «язык и религия». Позднее чиновники будут воспринимать «Тарджеман» как «главный орган панисламизма в России».
Наличие большого количества корреспондентов с мест, роль которых выполняли мусульмане, желавшие написать в редакцию «Тар-джемана», создавали для общества в целом возможность понять настроение российской уммы (мусульман России). Однако языковой барьер не позволял власти быстро получить и проанализировать информацию о материалах «Тарджемана».
То же можно сказать и об альманахе «Миръат» («Зеркало»)5 Габ-дерашита Ибрагимова (1854 - 1944), быстро получившего признание среди мусульман.
Ни «Тарджеман», ни «Миръат» не содержали материалов, в кото-
рых звучали бы термины «панисламизм», «пантюркизм», «пантата-ризм», но дух материалов, объединявший тюрок России, заставлял российских чиновников решать вопросы обеспечения учреждений переводчиками текстов и думать о возможных политических последствиях «пробуждения мусульман». Все большее внимание чиновники уделяли изучению отечественной и зарубежной прессы.
Проблемы языкового барьера возникали не только в связи с развитием мусульманской прессы, но и с теми прошениями мусульман, которые приходили в различные государственные учреждения на татарском языке. Предреволюционная обстановка и появление указа от 12 декабря 1904 г.6 подтолкнули наиболее активных российских мусульман к обращениям во власть с петициями. Развернулась кампания прошений, отразившая требования низов7. Основными требованиями были: совершенствование системы образования и улучшение управления уммой с помощью реорганизации духовного управления. Брошенная в тюркскую мусульманскую среду формула И. Гаспринского «Единство в языке, действиях и мыслях» нашла развитие в революционной обстановке и заставила впоследствии российских чиновников квалифицировать действия «Тарджемана» как прелюдию панисламизма в России. Если исключить негативную для чиновников коннотацию понятий «панисламизм» и «пантюркизм», то можно утверждать, что взгляды и действия И. Гаспринского в определенном смысле действительно были выражением этого течения.
«Пробуждение мусульман» подкреплялось разрозненными и (возможно, на первый взгляд) единичными, малозначимыми фактами. Политическая полиция по разным каналам получала сведения о лицах мусульманского вероисповедания, имевших отношение к незаконной переправке оружия, к его скупке и т.п.8
Иногда в результате перлюстрации писем выяснялись те черты мировоззрения мусульман, которые заставляли полицейских устанавливать за ними наблюдение. Например, в 1904 г. агентурным путем было получено письмо с подписью «Твой Калел», в котором было ярко выражено отрицательное отношение казахов к русскому народу. О самих степняках говорилось с надеждой, что они, получая высшее образование, смогут со временем сделать свой край «второй Японией». Что касается русских людей, то в их адрес звучали далеко нелицеприятные оценки («белые черти»), хотя, как установило Санкт-Петербургское охранное отделение, автор получал высшее образование в столице Российского государства, а не в родной степи, которая, по мнению студента, «свидетельствует о превосходстве степняков над цивилизованными». Установление личности автора письма заняло незначительное время. Департамент полиции поручил начальнику Санкт-Петербургского охранного отделения сделать это в письме от 16 октября 1904 г. А вскоре автор был найден: им оказался студент Военно-Медицинской академии Калел Досмуха-
медов, который направил письмо студенту Казанского ветеринарного института9.
Кроме того, шел постоянный сбор чиновниками политического розыска информации о мусульманских благотворительных обществах, действовавших на территории России и за ее пределами. Например, в конце 1909 г., по данным Департамента полиции, в Стамбуле возникло общество под названием «Бухарское благотворительное общество распространения знаний». Целью его было привлечение мусульманской молодежи Туркестана и Бухары в Турцию. Это общество, по мнению полицейских чиновников, «несмотря на категорическое заявление устава его об отсутствии каких-либо политических задач, несомненно преследует таковые и намерено давать своим воспитанникам разностороннее и проникнутое духом панисламизма образование с тем, чтобы по окончании такового, каждый ученик считал бы Константинополь и Турцию центром современного ислама и имел бы постоянное к ним тяготение»10.
На основании отдельных проявлений панисламистских умонастроений и фактов противоправительственной деятельности составлялось мнение о возможности действий мусульман в духе радикального панисламизма и пантюркизма. Опасность панисламизма резко преувеличивалась, а те сведения, которые были накоплены Департаментом полиции, стали использоваться для преследования наиболее активных сторонников вовлечения мусульман в политическую жизнь. Этому способствовали: страх власти перед новым явлением и возможностью его разрастания, медленный сбор информации о мусульманском сообществе, а также отсутствие глубокой аналитики по поводу специфических черт рассматриваемого явления.
Например, в губернские жандармские управления только в ноябре 1911 г. был направлен текст устава «Союза российских мусульман» в переводе на русский язык. До 1911 г. устав можно было прочесть на татарском языке в опубликованной в 1906 г. брошюре11. В сообщении из Казанского временного комитета по делам печати МВД от 28 ноября 1911 г., направленном председателем Комитета Пинегиным начальнику Казанского губернского жандармского управления, было дано объяснение серьезной задержки в выполнении работы по переводу: «...Члены Комитета гг. Катанов и Ашма-рин совершенно подавлены массой дел по поручению Прокурора Судебной Палаты по делу о панисламистской пропаганде и не успевают исполнять всех поручений Губернской администрации и Жандармского управления в надлежащие сроки». Кроме того, в качестве причины было указано отсутствие нужного словаря: «Специально для перевода названной брошюры профессором Катановым был выписан из Алжира словарь политических терминов, каковое издание (35 рублей) было получено на днях»12.
Из приведенного исторического эпизода становится ясно, что наблюдение за сторонниками объединения мусульман осложнялось 24
языковым барьером, что, безусловно, сказывалось на создании у полицейских чиновников представления о панисламизме. Даже название брошюры долго обсуждалось с точки зрения его перевода. Сотрудники Казанского временного комитета по делам печати пришли к выводу, что «к названию подходит более "устав", нежели "порядок", "закон", "форма" или "руководство"»13.
Казанским временным комитетом по делам печати делались переводы из книг, изданных на татарском языке. Из текстов выделялись фрагменты, содержащие наиболее резкие выражения в адрес власти, и отправлялись для сведения и руководства к действию губернским жандармским управлениям. Так, член Комитета Фролов сообщал начальнику Казанского губернского жандармского управления 7 мая 1911 г., какие фразы из книги «Собрание известий и опубликование памятников касательно событий Казани и Болгар и царей татарских», изданной в Оренбурге в типографии «Каримов, Хусаинов и К.» в 1908 г., вызвали у него наибольшие опасения. По его оценке, они содержали «злобное и ненавистное отношение авторов к христианству и христианам вообще и ко всему русскому, в частности», а потому были противопоказаны с точки зрения цензуры. После получения перевода книги политической полицией было установлено, что автор книги «сочинитель Мрат-Афанде находится за границей»14.
В 1911 г. на всю Россию прозвучали сообщения об обвинении руководства и преподавателей медресе «Буби» в панисламизме. Но-вометодное медресе располагалось в деревне Иж-Бобья Сарапуль-ского уезда Вятской губернии (ныне Агрызский район Республики Татарстан). Габдулла и Губайдулла Буби были осуждены, а школа закрыта. Адвокат В.А. Маклаков, поддержавший братьев Буби, после суда сообщил собравшимся: «Буби - не панисламисты, а националисты. Среди российских мусульман нет идей панисламизма, я в это верю»15.
Конечно, у полицейских чиновников, несмотря на подобные заявления, все равно существовали опасения насчет того, как поведет себя мусульманское население страны в случае обострения противоречий в общественной жизни. Чтобы понимать, как действовать в случае социальных конфликтов и волнений, нужно было иметь соответствующую информацию. Однако, как стало ясно Департаменту полиции, полной картины настроений по всем мусульманским районам нет. Например, по окраинным среднеазиатским территориям информация почти отсутствовала: «О волнениях среди киргизов в делах департамента имеются лишь случайные, весьма скудные сведения, так как жандармского надзора в областях Степного края не существует»16.
Этого нельзя было сказать, например, о Поволжье, в котором действовала налаженная система передачи в Департамент полиции информации, добытой агентурным и другими путями. Существова-
ла практика обмена информацией на уровне губернских жандармских управлений всего Поволжья, причем горизонтальные связи были очнь активны не только во время революции, но и по ее окон-чании17. Полицейские чиновники все чаще повторяли, что «панисламисты [Поволжья и Приуралья. - О.С., Ю.Г.] мечтают о создании всетюркской республики в союзе с Туркестаном и Кавказом»18, но «строго определенной программы и тактики панисламисты не выработали»19.
Панисламизм как явление жизни мусульман обретал в воображении полицейских чиновников все больший масштаб и все более разрушительную силу. В связи с этим выявлялись проблемные точки в наблюдении за мусульманами: наличие языковых и духовных различий между русскоговорящими, как правило православными, чиновниками и представителями мусульманской конфессии, в которой из-за культурных различий было затруднено достижение быстрого единения. Российские же власти, чтобы противостоять возможному сближению мусульманских народов, стремились усилить позиции русского языка в среде нерусского населения.
Что касается российских востоковедов, то теоретически можно было бы использовать их знания относительно панисламизма и ислама в целом, хотя они и не были однозначными. Например, В.В. Бартольд считал панисламизм «призраком»20, то есть выдуманным явлением. Н.П. Остроумов видел опасность в панисламизме как движении к сепаратизму мусульманских районов России. Поэтому неудивительно, что Бартольд был снят с должности редактора журнала «Мир ислама», а Остроумов, напротив, привлекался к обсуждению «умственных движений среди туземцев». Например, его мнение было заслушано 7 августа 1908 г., когда заседала Комиссия при Туркестанском генерал-губернаторе по вопросу «О разведке вне и внутри Туркестанского края». Эта комиссия выработала мнение о панисламизме как течении революционном, ведущем «к политическому объединению с мусульманами всего мира»21.
Но в силу приоритета чиновничества над учеными, особенно чиновничества полицейского, привлечение востоковедов к принятию решений по мусульманскому вопросу было весьма вялым.
В декабре 1910 г. Особый отдел Департамента полиции, сформулировав смысл панисламизма, предписал губернским учреждениям политической полиции принимать меры по наблюдению за деятельностью панисламистов. По его данным, «турецкие и русские мусульманские публицисты, увлеченные идеей создания религиозного единства, стали горячо пропагандировать панисламизм и занялись изысканием племен, принадлежащих к одной с ними расе, в целях присоединения их к общей мусульманской федерации». В качестве возможных рычагов реализации идеи панисламизма Департаментом полиции были сочтены пресса, благотворительные общества, образовательная сфера и учреждения, в которых служили лица, испове-
давшие ислам.
Чтобы противостоять реализации плана создания панисламист-ского государства, использовались разные способы ведения розыскной работы, которые были доступны на уровне достижений начала XX в.: сбор данных по оперативной обстановке, изучение вероятного и действительного противника, вербовка и проверка агентуры, организация связи с агентурной сетью, шифр-работа, взаимодействие с учреждениями общей полиции и армейским командованием, перлюстрация корреспонденции, наружное наблюдение.
Представление о растущей угрозе со стороны мусульман усиливалось из-за усложнения международной обстановки. Это подтверждается документами о панисламизме, исходившими от российской агентуры в Турции и поступавших в Особый отдел Департамента полиции. Агентами разрабатывались вопросы, касающиеся изменения понимания роли панисламизма в османском обществе после прихода к власти младотурок в 1908 г., поддержки организации «Ит-тихад» другими государствами, влияние младотурок на российское общество. Наиболее важные агентурные записки Департамент полиции направлял губернаторам22.
Для сбора и систематизации материалов необходимо было достаточное время, поэтому аналитика появлялась не сразу, а по мере накопления данных. В январе 1911 г. была составлена историческая справка о панисламизме. В ней говорилось: «...Идея панисламизма зародилась лет 27-28 тому назад в Африке, между Абиссинией и Суданом... как "Иттигат-Исламие" (т.е. Лига "Единения мусульман"). Инициатором этой лиги явился некто Шех-Омер-Эджелл-Рубины-Мэхди, француз, католик, алжирец по происхождению, стоящий ныне во главе 5 000 000 кафров [Кафр - изначально «немусульманин»; кафрами португальцы называли чернокожих жителей Южной Африки. - О.С., Ю.Г.), воинственного племени "Данакиль" Афар (Арабское наименование Данакиль - полукочевой народ, обитающий в Восточной Африке, в большинстве своем мусульмане-сунниты. - О.С., Ю.Г.)»23.
К Лиге примкнул еще один лидер - «Шех-Эбу-Эль-Тоемэ с 1 800 000 населением магометан-сомалийцев, суданцев, нубийцев и галинцев». Оба лидера разослали эмиссаров в разные районы мира. В результате ревностными адептами панисламизма стали «афганцы, туркмены, индийцы, китайские и японские мусульмане и турецкие
курды»24.
Программа Лиги25, включенная в справку 1911 г., в изложении советских архивистов выглядела следующим образом:
«1. Присоединить к себе всех мусульман, где бы они ни находились;
2. Распространять посредством секретных брошюр между русскими и другими христианами учение Магомета в ущерб православной вере;
3. Секретно вмешиваться в политику европейских государств вообще и России, в особенности, и, по мере возможности вредить последней;
4. В каждом городе России содержать секретных агентов, чтобы иметь под рукой людей, всегда готовых действовать;
5. Секретно снабжать деньгами и оружием своих агентов и приверженцев;
6. Вести пропаганду среди русских мусульман, еще не присоединенных к лиге панисламизма»26.
Таким образом, автор справки 1911 г. увязал возникновение Лиги с захватом африканских территорий европейцами и использованием идеи панисламизма в борьбе с колонизацией. Позднее в информационных сводках Департамента полиции основателем панисламизма все чаще указывался Джамаль ад-Дин аль-Афгани (Мухаммад ибн Сафдар, известен как Джамаль ад-Дин аль-Афгани).
Интерес политической полиции к истокам панисламизма усиливался. Сюжеты, вызывавшие особый интерес у агентов, рождались от конкретики бытия27. Например, инспекционная поездка генерала Фон-дер-Гольц-паши, который ездил смотреть укрепления на российско-турецкой границе, военно-организационная поддержка Турции и ряд других фактов подобного рода побудили российских чиновников к тому, чтобы активнее осуществлять сбор материалов о внешней политике Германии в отношении Турции через призму панисламизма. Гольц паша Кольмар фон дер (1843 - 1916) - германский генерал, получивший на турецкой службе звание паши, - действительно в течение 1909-1910 гг. выезжал в Турцию для участия в ежегодных осенних маневрах и одновременно руководил предпринятой младотурками реорганизацией армии.
На основе анализа собранных агентурных сведений Департаментом полиции отмечалось, что Турция, как возможный мировой центр халифата, активно поддерживается Германией.
В 1913 г. захват власти «Иттихадом», произошедший в 1908 г., оценивался чиновниками Департамента полиции как поддержанный «религиозными фанатиками», что «привело к притоку в казну пожертвований мусульман всего мира, которые поддерживают Турцию как центр халифата»28. «Новое турецкое правительство упорно работает в этом направлении среди русских мусульман и как вернейшее средство к достижению намеченной цели считает союз с Персией»29. Среди суннитов действуют младотурецкие эмиссары, среди шиитов - младоперсидские. Панисламизм назван мусульманским обновленческим движением30.
Излишнее увлечение чиновниками поиском панисламистов было с иронией прокомментировано в 1908 г. одним из подданных российского императора, что было выявлено путем перлюстрации: «У нас в Ташкенте одно уныние. Охранное отделение с каждым днем более и более свирепствует и навело страшную панику на Ташкент. 28
Выловили всех, кто только им мало-мальски не по душе. Стали хватать даже сионистов, гимназистов и гимназисток. В Ташкенте ряд обысков: у учителей гимназии. А рядом с этой пальбой по воробьям - ограбление Чарджуйского Казначейства и охранка оказалась в полном бессилии.»31.
Чтобы не допустить превращения панисламизма в реальную угрозу, имперский бюрократический аппарат направлял усилия на «профилактику» этого явления, подключая все больше и больше имеющихся ресурсов. На ликвидацию панисламизма были направлены усилия Департамента полиции и Департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД, а также МИДа. Министр иностранных дел поддерживал постоянные контакты с военным министром. В частности, в письме военного министра В.А. Сухомлинова министру иностранных дел А.П. Извольскому об установлении надзора за деятельностью панисламистских организаций в Бухарском и Хивинском ханстве (от 8 августа 1913 г.) отмечалось, что «тревожным признаком является значительный наплыв за последнее время турецкоподданных, прибывающих в Туркестанский край под всевозможными предлогами»32.
Когда «устремления» тюркистов «столкнулись с преследованием русскими властями, наиболее склонные двигаться от религиозного базового единения тюрок-мусульман к национальному, крайние на-ционалисты-пантюркисты уехали из России в Константинополь»33.
Настроение российских мусульман в начале Первой мировой войны Департамент полиции расценивал следующим образом: «До начала войны мусульманское духовенство вместе с турецкими агентами (эмиссарами) проводили идеи панисламизма среди мусульман, населяющих империю, в особенности на окраинах (Средняя Азия, Крым, Кавказ). С открытием военных действий русские мусульмане проявили полную преданность отечеству и престолу, и панисламизм не вылился в какую-либо острую форму противодействия прави-тельству»34.
Однако предубежденность полицейских чиновников в отношении действий небольшой группы мусульман, претендующих на лидерство среди мусульманского населения, не только не ослабла, а усилилась из-за усложнения международной обстановки. По сведениям жандармского надзора, «русские мусульмане, населяющие окраины, пограничные с Персией и Афганистаном, хотя ничем пока не выражают своего враждебного к России отношения, но в случае выступления против нас Персии и Афганистана, по-видимому, перейдут на сторону последних. Местные окраинные власти поставлены в известность о настроениях мусульман.»35. Отсюда следовал вывод: «.Наши враги воспользовались панисламизмом, чтобы восстановить мусульман против нас»36.
Термин «панисламист» прочно закрепился в делопроизводственной лексике полицейских и других учреждений МВД. Информация,
получаемая из разных губерний и областей, по мнению правительственного аппарата, подтверждала наличие панисламизма в стране. Более того, отмечалось, что война 1914 г. внесла новое оживление в панисламистское движение в России. В отчетах Департамента полиции за 1914 г. утверждалось: «Уже в начале войны велась агитация о необходимости вооружения и объединения мусульман Туркестанского края для участия в священной войне в случае объявления ее Турцией и затем пропаганда о необходимости вооруженного восстания с целью отторжения от России Туркестанского края и объединения всех мусульман под эгидой Афганского эмира»37.
В одной из справок Департамента полиции, составленной в августе 1915 г., сущность панисламизма была определена так: «Панисламизм - современное социально-политическое настроение мусульман, населяющих Империю; главный принцип панисламистско-го движения - объединение всего мусульманского мира под эгидой Турции вплоть до образования Всетюркской республики»38. Автор этой справки считал, что для достижения цели объединения нужно глубокое (этнографическое) погружение в тему, чтобы понять, какие народы могут быть субъектами единого целого39. Использование понятий «племя» и «раса» было соответствующим тому содержанию, которое вкладывали в них тогдашние российские чиновники с высшим образованием.
Предвоенный период наблюдения за мусульманами убедил чиновников политической полиции в том, что одним из важнейших рычагов пробуждения мусульман было совершенствование системы образования. Автор справки 1915 г. констатировал, что новометод-ными школами «изобилуют» губернии Самарская, Оренбургская, Уфимская, Вятская и Казанская, причем все преподаватели-панисламисты правительству известны и наиболее энергичные из них подвергались административном мерам. Главными очагами панисламизма в справке назывались «высшие магометанские школы Бухары и Турции»40.
В октябре 1915 г. в Департамент полиции поступили следующие сведения: «С объявлением войны Турции настроение мусульманского населения Империи, в силу симпатий к единоверной Турции, а также и под влиянием пропаганды турецких и афганских эмиссаров, значительно повысилось. Несмотря на внешнюю лояльность, среди кавказских и туркестанских мусульман появилось стремление к проявлению симпатий в более реальной форме, в виде денежных сборов на военные нужды Турции, а среди сартовского населения Туркестана образовались даже тайные комитеты "маджахиддины" с целью ведения агитации за восстание против России и объединение всех мусульман под эгидой Турецкого Султана. Эти комитеты вошли в сношение с Афганским правительством, подстрекая его к выступлению против России и обещая свою помощь в случае открытых военных действий»41.
В тайном сочувствии туркам и немцам обвинялись и татары поволжских губерний, хотя никаких фактов активных выступлений не наблюдалось. Напротив, отмечалось, что татарское население Поволжья в большей степени было занято подготовкой к очередному съезду и обсуждением фигуры Мухамат-Сафы Баязитова как кандидата на назначение муфтием. Звучали сетования по поводу не справившейся со своими задачами мусульманской фракции Государственной думы: «Двадцатимиллионная мусульманская нация осталась забытой»42.
Иногда под предлогом борьбы с прогрессистами-джадидами власти обрушивали свое недовольство на лояльно настроенных по отношению к империи имамов. Случалось это, как правило, в результате доносов от их соперников, претендующих на места действующих мулл. Однако полицейские чиновники тщательно разбирались и делали выводы о степени виновности авторов жалоб. Например, начальник Самарского губернского жандармского управления после разбора доноса на муллу деревни Новый Тирис Бугурусланского уезда Мухамеда Галея Бурангулова пришел к выводу, что «никаких данных, изобличающих муллу Бурангулова в произнесении молитвы о здравии Турецкого султана и победы турецкой армии не добы-то»43.
В среде российских мусульман по-прежнему не было единой точки зрения на панисламизм. И это подмечалось сотрудниками Департамента полиции. Одна позиция сводилась к тому, что сообщество последователей Аллаха спокойным шагом идет к величию мусульманского мира, движение незаметно для других конфессий набирает силу, становится грозным: «Никто не может сказать, что делается в среде мусульман, так как ни один правоверный не согласится выдать эту тайну». Другая позиция связывала будущее страны с той частью мусульман, которая именуется «мусульманской интеллигенцией», которая «будет стремиться к искоренению миража пресловутого панисламизма, чтобы возродить мусульман не на почве глупых религиозных абсурдов, а на почве любви и прогресса и приобщить их к братьям-европейцам для мирной жизни»44.
* * *
Исследование новых архивных документов, на наш взгляд, дает возможность утверждать, что объективно существовавшие исторические обстоятельства заставляли имперскую власть оценивать движения российских мусульман как несущие в себе определенную опасность сепаратизма. Но эти обстоятельства можно было, по-видимому, погасить умелым управлением, не развертывая «охоту на ведьм».
В начале XX в. под воздействием как внутренних, так и внешних обстоятельств в российской чиновничьей среде, прежде всего
ведомства Министерства внутренних дел, родился «Большой миф панисламизма и пантюркизма», который впоследствии был использован в период политических репрессий советского времени против мусульман. Глубинная основа рождения этого мифа коренилась в идее «Все мусульмане - братья», выкристаллизованной мусульманами из богословской сути ислама.
Политизация российского общества все больше приводила полицейских чиновников к противостоянию мусульманам: от формирующейся настороженности ко все большей подозрительности и, наконец, к строгому и всеохватному полицейскому надзору. Из утопической, весьма привлекательной для мусульман идеи единения и развития тюркских народов, какой изначально являлась идея панисламизма, она превратилась в глазах власти в страшный жупел опасности для Российского государства.
Как следствие, произошло движение российской политической элиты в сторону ужесточения мер по отношению к мусульманскому населению и его духовной элиты: от рассмотрения вопросов веры и образования, которые являлись основными в 1905-1906 гг., к рассмотрению вопросов «противодействия мусульманам». Чиновники стали рассматривать мусульманский вопрос через «увеличительное стекло» предвзятости и чувства опасности. Их пугала как возможная внутренняя активность мусульман в разных формах, так и возможная помощь внешнего мусульманского мира, активизировавшегося в условиях роста антиколониализма. Усиливавшееся опасение, что мусульмане перейдут на сторону революционных сил (получив к тому же поддержку из-за границы, прежде всего, от младотурок) превратилось в убеждение, что может произойти отделение мусульманских территорий России от империи.
Скорее всего, у власти выработалось недостаточно ясное понимание того, как ислам трактует мир, как мусульмане интерпретируют власть и свое отношение к ней. И хотя движение к этому пониманию происходило, пусть неуверенно и неспешно, две революции 1917 г. прервали этот процесс.
Примечания Notes
1 Tuna, Mustafa. Imperial Russia's Muslims: Islam, Empire, and European Modernity, 1788 - 1914. Cambridge, 2015. P. 195-217.
2 Бойко С.И., Петренко Н.И., Соколова В.И. Казанское губернское жандармское управление в 1880 - 1917 гг.: Организация и деятельность в по-лиэтноконфессиональном регионе. Чебоксары, 2016.
3 Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 5325. Оп. 4. Д. 79. Л. 1-87.
4 Государственный архив Оренбургской области (ГАОО). Ф. 10. Оп. 1. Д. 114.Л. 17.
5 Модернизационные процессы в татарско-мусульманском сообществе в 1880-е - 1905 гг.: Документы и материалы. Казань, 2014. С. 150-198.
6 ГА РФ. Ф. 5325. Оп. 4. Д. 79. Л. 9об.
7 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 821. Оп. 10. Д. 15. Л. 7-345.
8 Центральный архив Нижегородской области (ЦАНО). Ф. 918. Оп. 1. Д. 579. Л. 4-25.
9 ГА РФ. Ф. 102. ОО. 1904 г. Оп. 232. Д. 1915. Л. 1-1об., 2, 3; Россия и Центральная Азия: Конец XIX - начало XX века: Сборник документов и материалов. Москва, 2017. С. 60-62.
10 Национальный архив Республики Татарстан (НА РТ). Ф. 199. Оп. 1. Д. 722. Л. 23-26, 41, 94; ЦАНО. Ф. 918. Оп. 8. Д. 400. Л. 27-28.
11 Устав Российского мусульманского Союза: Турецко-татарский текст. Санкт-Петербург, 1906.
12 НА РТ. Ф. 199. Оп. 1. Д. 772. Л. 10-12.
13 Там же. Л. 12.
14 НА РТ. Ф. 199. Оп. 1. Д. 786. Л. 26-29об.
15 Гимазова Р. Просветительская деятельность Нигматуллиных-Буби (конец XIX - начало XX вв.). Казань, 2004. С. 44.
16 ГА РФ. Ф. 102. ОО. 1905 г. II отделение. Оп. 233а. Д. 1877. Ч. 7. Л. 11; Россия и Центральная Азия: Конец XIX - начало XX века: Сборник документов и материалов. Москва, 2017. С. 121.
17 ЦАНО. Ф. 918. Оп. 1. Д. 361; Оп. 8. Д. 400, 472; Центральный государственный исторический архив Республики Башкортостан (ЦГИА РБ). Ф. И-187. Оп. 1. Д. 467. Л. 468; Уфимское губернское жандармское управление: 1873 - 1917 гг.: Документы и материалы. Уфа, 2012. С. 360.
18 ГА РФ. Ф. 102. 4-е делопроизводство. 1908 г. Оп. 117. Д. 234. Т. 1. Л. 69об.
19 ЦАНО. Ф. 918. Оп. 8. Д. 400. Л. 4.
20 Флыгин Ю.С. Знаток Востока: Жизненный путь и научная деятельность академика Василия Владимировича Бартольда. Ташкент, 2016. С. 43.
21 Туркестан в имперской политике России: Монография в документах. Москва, 2016. С. 716.
22 ЦАНО. Ф. 918. Оп. 8. Д. 400. Л. 37.
23 ГА РФ. Ф. 5325. Оп. 4. Д. 79. Л. 24об.
24 Там же. Л. 8, 8об.
25 Там же. Л. 8об.
26 Там же.
27 ГА РФ. Ф. 529. Оп. 1. Д. 13. Л. 4, 4об.
28 Там же.
29 ГА РФ. Ф. 5325. Оп. 4. Д. 79. Л. 10.
30 Там же.
31 ГА РФ. Ф. 102. ОО. 1908 г. Оп. 238. Д. 7. Ч. 53. Л. 1.
32 Туркестан в имперской политике России: Монография в документах. Москва, 2016. С. 507-511.
33 Biezanis, Lowell. Volga-Ural Tatars in Emigration // Central Asian Survey.
1992. Vol. 11. No. 4. P. 34.
34 ГА РФ. Ф. 5325. Оп. 4. Д. 79. Л. 18об.
35 ГА РФ. Ф. 5325. Оп. 4. Д. 79. Л. 19.
36 Там же.
37 Там же.
38 Там же. Л. 50.
Там же. Л. 4.
39 Там же.
40 Там же.
41 Там же. Л. 19, 19об.
42 Там же. Л. 19об.
43 Центральный государственный архив Самарской области (ЦГАСО). Ф. 468. Оп. 1. Д. 2271. Л. 13.
44 ГА РФ. Ф. 5325. Оп. 4. Д. 79. Л. 4.
Авторы, аннотация, ключевые слова
Сенюткина Ольга Николаевна - докт. ист. наук, профессор, Нижегородский государственный лингвистический университет им. Н.А. Добролюбова (Нижний Новгород)
senutkina@mail.ru
Гусева Юлия Николаевна - докт. ист. наук, доцент, Самарский филиал, Московский городской педагогический университет (Самара)
j.guseva@mail.ru
Авторы статьи - признанные специалисты по истории российского ислама и духовно-религиозной жизни мусульманских народов России.
В конце XIX - начале XX вв. в мировых масштабах стали заметны два исторических явления, которые в России получили названия «панисламизм» и «пантюркизм». По своей сути, эти явления выражали стремление к единению мусульман (панисламизм) и представителей тюркской этнической общности (пантюркизм). В российском обществе большинство мусульман в этот период составляли тюрки (татары, азербайджанцы и другие). Авторы статьи, ясно понимая терминологическое и смысловое различие, тем не менее, соединяют два термина - «панисламизм» и «пантюркизм» - в условное целое, таким образом, не отделяя идеи от их носителей, подчеркивая пересечения подобных идей в сознании российской управленческой элиты.
Главное внимание в статье уделено взглядам чиновников политической полиции Российской империи на панисламизм и пантюркизм. Использованные авторами многочисленные документы учреждений политической полиции позволили обстоятельно проанализировать изменение взглядов полицейских чиновников на панисламизм/пантюркизм. Это изменение происходило прежде всего под воздействием революционных, международных и военных событий начала XX в.
По мнению авторов статьи, среди полицейских чиновников утвердилось мнение, что развитие и укрепление панисламизма/пантюркзма может привести к политическому сепаратизму в мусульманском сообществе и, в
конце концов, отделению территорий, населенных преимущественно мусульманами, от Российского государства. С другой стороны, панисламизм/ пантюркизм рассматривался полицейскими чиновниками дифференцированно по отношению к разным мусульманским районам империи. Результатом как полицейских оценок панисламизма/ пантюркизма, которые во многом носили мифический характер, так и сильного преувеличения политической опасности панисламизма/пантюркизма стало ужесточение действий российских властей по отношению к мусульманской элите.
Ислам, мусульмане, тюрки, Министерство внутренних дел, Департамент полиции, губернское жандармское управление, охранное отделение, политическая полиция, панисламизм, пантюркизм, чиновничество.
References (Articles from Scientific Journals)
1. Biezanis, Lowell. Volga-Ural Tatars in Emigration. Central Asian Survey, 1992, vol. 11, no. 4, pp. 29-74. (In English).
(Monographs)
2. Boyko, S.I.; Petrenko, N.I.; Sokolova, V.I. Kazanskoe gubernskoe zhandarmskoe upravlenie v 1880 - 1917 gg.: Organizatsiya i deyatelnost v polietnokonfessionalnom regione [The Kazan Provincial Gendarme Administration in 1880 - 1917: Organization and Activities in a Multi-Ethnic and Multi-Religious Region.]. Cheboksary, 2016, 206 p. (In Russian).
3. Flygin, Yu.S. Znatok Vostoka: Zhiznennyy put i nauchnaya deyatelnost akademika Vasiliya Vladimirovicha Bartolda [The Connoisseur of the East: The Way of Life and Scientific Activity of Academician Vasiliy Vladimirovich Bartold.]. Tashkent, 2016, 79 p. (In Russian).
4. Gimazova, R. Prosvetitelskaya deyatelnost Nigmatullinykh-Bubi (konets XIX - nachalo XX vv.) [The Educational Activities of Nigmatullins-Bubi (late 19th - early 20th Centuries).]. Kazan, 2004, p. 193 p. (In Russian).
5. Tuna, Mustafa. Imperial Russia's Muslims: Islam, Empire, and European Modernity, 1788 - 1914. Cambridge University Press, 2015, 288 p. (In English).
Authors, Abstract, Key words
Olga N. Senyutkina - Doctor of History, Professor, Dobrolyubov Nizhny Novgorod State Linguistic University (Nizhny Novgorod, Russia)
senutkina@mail.ru
Juliya N. Guseva - Doctor of History, Senior Lecturer, Samara Branch, Moscow City University (Samara, Russia)
j.guseva@mail.ru
The authors of the article are recognized pundits in the history of Russian Islam, the spiritual and religious life of Muslim peoples in Russia.
In the late 19th - early 20th centuries two global phenomena emerged which in Russia were referred to as "pan-Islamism" and "pan-Turkism". As a matter
of fact, these are phenomena that manifest the unification trends of the Muslims (pan-Islamism) and of Turkic ethnic community (pan-Turkism). In that period in Russia the bulk of Muslim population was made up by Turkic peoples, such as Tatars, Azeri, etc. Being well aware of the difference between the terms "pan-Islamism" and "pan-Turkism", the authors, nevertheless, arbitrarily combine them together without separating the ideas from their holders, thus emphasizing the intersection of similar ideas in the consciousness of Russian administrative elite.
The article focuses on the views of political police officials of the Russian Empire on pan-Islamism and pan-Turkism. The authors use numerous documents of the political police to carry out a detailed analysis of how and why the police officials' conception of pan-Islamism and pan-Turkism evolved. This change was primarily effected by revolutionary, international and military events which occurred in the early 20th century.
According to the authors, the police officials shared the opinion that the proliferation and expansion of pan-Islamism/pan-Turkism could trigger political separatism in the Muslim community, which could eventually cause the territories with a predominantly Muslim population to break away from the Russian state. On the other hand, the police officialdom treated pan-Islamism/ pan-Turkism differently in accordance with a particular Muslim region. The police assessments of pan-Islamism/pan-Turkism, which were mostly of mythical character, and their strong exaggeration of its political danger resulted in tightening policy of Russian authorities toward Muslim elite.
Islam, Muslims, Turkic peoples, Ministry of Internal Affairs, Department of Police, Provincial Gendarme Administration, Security Department (Okhranka), political police, pan-Islamism, pan-Turkism, officialdom.
