CC BY
13Галкин АА. ПАМЯТЬ И ОПЫТ
Выдающиеся события прошлого оставляют после себя двоякое наследие — память и исторический опыт. Модные ныне рассуждения об их эфемерности не подтверждаются практикой. Если память и исторический опыт не утвердились в общественном сознании — значит, событие было переоценено современниками и забвение о нем вполне заслуженно.
Весьма показательна в этом смысле судьба Великой победы над блоком фашистских агрессоров в ходе кровопролитнейшей четырехлетней войны, заслуженно вошедшей в нашу историю как Великая Отечественная. Сейчас лишь немногие оставшиеся в живых рельефно помнят, как затушевывалась у нас память о ней в первые послевоенные годы. Был отменен праздничный день в честь Победы. О недавней войне предпочитали не говорить и не писать. Вплоть до конца 1950-х гг. на книжном рынке не появилось ни одной сколько-нибудь значимой работы по ее истории. Да и отношение к ее ветеранам, прежде всего инвалидам, оставалось, мягко говоря, прохладным.
Активные усилия принизить роль советских Вооруженных сил на европейском театре военных действий, где решались исторические судьбы народов, предпринимались множеством военных историков других стран, в том числе наших бывших боевых союзников. На исторических форумах Запада на протяжении многих лет громче всех звучали голоса отставных фашистских генералов, выдававших свои военные поражения за «несостоявшиеся победы».
Горький осадок в памяти ветеранов Отечественной войны, да и их наследников, оставил шабаш первой половины 1990-х гг., когда после развала Советского Союза в ряде стран, сложившихся на постсоветском пространстве, в том числе в России, бытовало издевательское отношение к истории. Не избежала этой судьбы и память об Отечественной войне. Трагическая и героическая борьба за Родину, за спасение ее народов от физического уничтожения, которым грозили агрессоры, стала трактоваться как бессмысленная, неоправданная «мясорубка». Подобное отношение к павшим дедам навязывалось внукам в школьных учебниках, изображавших героев боев под Сталинградом, на Курской дуге, в болотах Белоруссии, на Одере и в Берлине либо как бессловесное стадо, которое гнали атаку направленные в спины пулеметы, либо как тупых и бессловесных защитников тоталитаризма.
А каков окончательный итог этих усилий? Несмотря на замалчивание, принижение, а затем и поток диффамаций, более того, вопреки им,
в сознании народов России, да и многих других стран, сложившихся на постсоветском пространстве, не только сохранилась, но окрепла и утвердилась светлая память о событиях того времени, когда подавляющее большинство народов СССР, отложив нерешенные проблемы, сплотилось в общем порыве — том самом, который не только помог отстоять страну, но вывел ее на ведущие позиции, сделав на долгие годы ведущей силой тогдашнего миропорядка.
Сегодня благодарная память о Великой Победе и о тех, кто кровью завоевывал ее для будущих поколений, стала стержневой основой массового общественного сознания. Не считаться с этим не в состоянии ныне ни одна общественная сила, претендующая на политическое влияние, даже та, представители которой в глубине души видели себя в рядах тех, кто, повернувшись спиной к родной стране и надев чужие мундиры, пошли на службу к захватчикам и оккупантам.
Но на этом, разумеется, нельзя ставить точку. Индивидуальная память избирательна. И это естественно. Если бы она не отбирала воспоминания, пряча в подсознание все темное и неприятное, человеческая психика не выдержала бы негативного груза. Неслучайно даже у ветеранов, прошедших суровую школу кровопролитных сражений, с годами в памяти о прошлом нередко превалируют их позитивные моменты. Но историческая память избирательной быть не может. Абстрагируясь от ценностных ориентаций, она должна отражать все, что было, соблюдая реальные пропорции и детали. В ином случае это будет не память, но ее суррогат, замешанный на пиаре.
Память о Великой Победе ни в коей мере не померкнет, если не воспринимать события того времени как череду триумфальных маршей под праздничный духовой оркестр. Она должна быть рельефной и стереоскопичной. Из нее не должно быть вытеснено то, о чем считалось неприемлемым вспоминать многие послевоенные годы, — трагические по последствиям предвоенные маневры, к которым прибегали западноевропейские власти, и руководство Советского Союза, и массовые репрессии, существенно ослабившие Вооруженные силы СССР, и дорого стоившие стране ошибки с определением сроков нападения на Советский Союз германских войск, и масштабы поражения наших армий летом и осенью 1941 г., и неправосудный расстрел польских военнопленных офицеров в Катыни, и многое другое.
При этом, однако, всему должно быть отведено подобающее место. Нельзя забывать, что без героических усилий Советской армии судьба народов Западной, Центральной и Юго-Восточной Европы могла сложиться гораздо трагичней, что, освобождая и восстанавливая суверенную Польшу,
наша страна потеряла на ее земле более полумиллиона жизней, что только благодаря усилиям Советского союза ее границы оказались продвинутыми на Запад на сотни километров, что высадка западных войск на французском побережье в Нормандии летом 1944 г. оказалась менее кровопролитной, чем это предполагали, в значительной степени потому, что именно в это время наступавшая Советская Армия успешно перемалывала на Украине наиболее боеспособные части вермахта, что последовавшей зимой, когда американская и британская армии потерпели серьезное поражение в Арденнах, Вооруженные силы СССР, идя навстречу своим союзникам, в соответствии с их просьбой, не будучи еще полностью подготовленными, досрочно начали наступление, предотвратив тем самым их новые вполне вероятные неудачи. Такой всесторонней должна быть настоящая историческая память, только тогда она может стать основой исторического опыта, пригодного для применения на практике.
Стал ли исторический опыт, накопленный в предвоенные десятилетия и в нелегкие годы войны, выученным уроком, устойчивой основой последующих действий? В чем-то да, а в чем-то нет. Ответить на этот вопрос однозначно вряд ли возможно.
Было бы неверным отрицать, что неудачи первых месяцев войны побудили советское руководство внести существенные коррективы в организацию и оснащение Вооруженных сил, тактику и стратегию боевых действий. В срочном порядке были выпущены на свободу оставшиеся в живых боевые командиры и специалисты-вооруженцы, произведены коренные перестановки в высшем военном эшелоне. Проявившим явную неспособность, растерявшим былой опыт военачальникам высоких рангов пришлось уступить место молодой, доказавшей свои способности смене. Началось спешное переоснащение Вооруженных сил современным оружием. Трехлинейки Мосина, находившиеся на вооружении с XIX в., стали уступать место многозарядным пистолетам-пулеметам (автоматам). Войска переднего края получили в достаточном количестве столь необходимые им минометы.
Коренным образом изменилось отношение к танковым войскам. Место допотопных «Т-26», «БТ-5» и «БТ-7» заняли не уступавшие немецкой технике (а по ряду параметров превосходившие ее) средние «Т-34» и тяжелые «КВ» и «ИС». Танковые соединения перестали рассматриваться исключительно как средство усиления пехоты и приобрели возросшее значение как самостоятельный род войск. Одновременно была существенно усилена противотанковая артиллерия.
Постепенно в ходе боевых действий советские Вооруженные силы накопили современный для того времени тактический и стратегический
опыт. Все чаще стали практиковаться танковые рейды в тыл противника, мощные фланговые удары, окружение крупных воинских соединений. Уже к концу 1941 г. советская армия, отразив наступление немецких войск на Москву и отбросив их на сотни километров на запад, стала силой, способной противостоять фашистской коалиции, за которой стоял военно-экономический потенциал почти всей континентальной Европы. Только учитывая данные обстоятельства, можно в должной мере понять последовавшие события, завершившиеся спустя несколько лет успешным штурмом Берлина, выходом советских войск на рубежи Эльбы и их встречей с наступавшими с запада американскими и английскими войсками.
Негативный опыт начала Второй мировой войны был в полной мере учтен в процессе создания и упрочения боевой антифашистской коалиции, объединившей столь разные и, на первый взгляд, несовместимые державы, как СССР, с одной стороны, и США и Великобританию — с другой. Печальные последствия довоенного общения с нацистской Германией и ее союзниками, накопленный первоначально Великобританией и США, а затем и СССР, убедительно продемонстрировал обеим сторонам, что, действуя раздельно, они неизбежно станут жертвой беспощадного врага. И это предопределило решение, казавшееся до этого невозможным.
Весьма показательно в этом смысле обращение к нации тогдашнего премьер-министра Великобритании Черчилля, зачитанное им по Би-Си-Си сразу же после нападения стран фашистской оси на Советской Союз. «За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое сказал о нем. Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей родной земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их, охраняющих свои дома, где их матери и жены молятся — да, ибо бывают времена, когда молятся все — о безопасности своих близких, о возвращении своего кормильца, своего защитника и опоры. Я вижу десятки тысяч русских деревень, где средства к существованию с таким трудом вырываются у земли, но где существуют исконные человеческие радости, где смеются девушки и играют дети. Я вижу, как на все это надвигается гнусная нацистская военная машина... У нас есть одна-единственная, неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы нацистского режима. Ничто не сможет отвратить нас от этого, ничто. Любой человек, любое государство, которые идут с Гитлером, наши враги... Отсюда следует, что мы окажем России и русскому народу всю помощь, которую только сможем. Мы обратимся ко всем нашим друзьям и союзникам во всех частях
света с призывом придерживаться такого же курса и проводить его так же стойко и неуклонно до конца, как это будем делать мы...»1.
Вскоре об аналогичной позиции заявили и Соединенные Штаты.
Еще более важным было то, что сформулированная тогда позиция не была демагогией. Уже 25 июля 1941 г. Черчилль сообщал в своем письме Сталину: «Рад известить Вас, что военный кабинет решил, несмотря на то, что это серьезно уменьшает наши ресурсы истребительной авиации, отправить в Россию как можно скорее 200 истребителей "Томахок"... Мы также постараемся в текущем году обеспечить отправку большого количества каучука, олова, шерсти и шерстяных тканей, джута, свинца и шеллака. Все остальные заявки на сырье подвергаются тщательному рассмотрению. В тех случаях, когда эти материалы невозможно послать из Англии или они имеются здесь в ограниченном количестве, мы ведем переговоры с Соединенными Штатами Америки»2.
К концу 1941 г. поставки из Великобритании, а затем Соединенных Штатов вооружений, сырья и продовольствия приобрели регулярный характер. Они существенно помогли восполнить потери в оснащении военной авиации и танковых войск, понесенные в первые месяцы войны, наладить военное производство на предприятиях, эвакуированных из западных регионов вглубь Советского Союза, поддержать на должном уровне военно-транспортные каналы, обеспечив тем самым снабжение войск, находившихся на переднем крае.
Вместе с тем сохранять и поддерживать коалиционные связи было не просто. То и дело давали о себе знать принципиальное различия общественных систем, сшибка конкретных интересов и психологические последствия недавней, неполностью преодоленной враждебности. Известно, что руководство гитлеровской Германии на протяжении Отечественной войны, особенно во второй ее половине, твердо рассчитывало, что в случае усложнения ситуации ему удастся избежать нежелательных последствий, стравив Советский Союз с Великобританией и Соединенными Штатами.
Действительно, на протяжении четырех лет в лагере союзников возникали напряжения. Далеко не все входившие в руководство США и Великобритании готовы были искренне сотрудничать с Советским Союзом. Особенно сильны были такие позиции в Соединенных Штатах. В первые месяцы войны военное руководство обеих стран сомневалось в способности советской армии всерьез противостоять давлению фа-
1 Цит. по: Вторая мировая война в воспоминаниях Уинстона Черчилля, Шарля де Голля, Корделла Хэлла, Уильяма Леги и Дуайта Эйзенхауэра. М., Политиздат. 1990. С. 110-111.
2 Там же, с. 119.
шистских войск. Они считали поражение СССР неизбежным. Отсюда их сдержанное отношение к широким военным поставкам в Советский Союз, которые-де могут вскоре оказаться в руках вермахта и его союзников. И только после первого серьезного поражения агрессоров в битве за Москву в декабре 1941 — январе 1942 г. это отношение сменилось большей готовностью к сотрудничеству.
Серьезными были разногласия вокруг сроков высадки американских и английских войск на Атлантическом побережье Франции, получившей широкую известность как проблема второго фронта. Советский Союз был крайне заинтересован в скорейшем его открытии. Западные союзники это обещали. Тем не менее сроки открытия постоянно переносились. В оправдание приводились различные мотивы. Во-первых, подготовка как английских, так и американских войск, предназначенных для высадки на восточный берег Ла-Манша, заметно отставала от первоначально запланированных сроков. Во-вторых, вплоть до конца 1943 г. нацистский вермахт и его союзники еще располагали серьезной боевой мощью. Это делало неизбежным высокий уровень потерь высаживаемых на побережье десантов, следовательно, вероятность негативных политических последствий.
Немалую роль играло и то, что в руководящих кругах Великобритании, где сосредоточились союзные войска, готовившиеся к высадке десантов, получил в это время хождение так называемый «балканский вариант» второго фронта, согласно которому высадка союзных войск во Франции должна быть заменена высадкой на Балканах. В Советском Союзе появление этого варианта было расценено как по меньшей мере нелояльность, ибо его принятие означало бы, с одной стороны, длительную оттяжку сроков высадки, поскольку потребовало бы полной передислокации огромных воинских контингентов, а с другой — намерение создать из высадившихся на Балканах союзных войск своеобразный заслон, который перекрыл бы Советской армии выход за пределы границ СССР, на Запад.
На завершающем этапе войны атмосферу в рамках коалиции стали омрачать взаимные подозрения в намерении вступить в сепаратные переговоры с противником. В частности, в руководстве СССР крайне болезненно отреагировали на состоявшиеся в марте 1941 г. тайные встречи официальных представителей США с близким к руководству нацистской Германии обергруппенфюрером (генералом) СС Вольфом.
Нетрудно себе представить, что произошло бы в Европе и за ее пределами в случае, если бы коалиция противников стран фашистской оси не выдержала испытания на прочность. Этого, однако, не произошло.
Маневры и интриги фашистского руководства, продолжавшиеся вплоть до последних часов войны, не дали результатов. И должное следовало бы отдать руководителям стран, от позиции которых зависела тогда судьба сложившегося в 1941 г. оборонительного военного союза.
Одержанная им Великая Победа, 65-летие которой мы сейчас отмечаем, породила у сотен миллионов людей, освобожденных от фашистского гнета, надежду на то, что человечеству удастся, усвоив полученные уроки, создать новый мир — более гуманный и справедливый, чем прежний. Таковы были чувства, которые вывели в незабываемом мае 1945 г. на улицы городов Европы и других континентов миллионы охваченных восторгом граждан.
Сбылись ли их надежды? В гораздо меньшей степени, чем это было необходимо и, судя по всему, возможно. Опыт, накопленный в истекшие трагические годы, реализовался в практические действия лишь частично.
Позитивные последствия разгрома фашистского блока очевидны. Очередные претенденты на мировое господство получили по заслугам. Их притязания на роль господ, царивших над миром, обернулись для них катастрофой. Катастрофу потерпели и государства, во главе которых они стояли. Захваченные ими страны были освобождены от оккупантов. От нависшей физической гибели были спасены целые народы.
Поражение потерпели не только государства-агрессоры, посягнувшие на чужие земли. Вместе с ними была низвергнута отстаиваемая ими фашистская (или, если брать шире, праворадикалистская) система ценностей — та самая, которая членила человечество на расу господ и совокупность «недочеловеков», призванных покорно внимать, подчиняться и служить, провозглашала свою нацию «избранницей божьей», считала единственно рациональной и допустимой политическую власть «аристократии духа», а лучшим средством поддержания ее господства — бесконтрольное применение силы.
Раскрепощение сознания миллионов сыграло важнейшую роль при формировании стратегии и политики в первые послевоенные годы. Реальное проявление получила потребность в миропорядке, который принципиально отличался бы от сложившегося до войны, оказавшегося не в состоянии ни предотвратить возрождение агрессивных сил, ни найти путь урегулирования (или хотя бы локализации) обострявшихся конфликтов, ни помешать их перерастанию в военные действия мирового масштаба.
Ответом на эти чувства стало утверждение принципиальных международных актов, предусматривавших создание новых международных
институтов, а также принятие законов, осуждавших применение силы и угрозы силой в отношениях между государствами.
Важным элементом общественного сознания стало понимание того, что дальнейшая нормализация международных отношений невозможна, если в мире будут по-прежнему существовать мировые колониальные империи, состоящие, с одной стороны, из всевластных метрополий, а с другой — из погрязших в нищете бесправных колоний. Это понимание брало верх не только у колониальных народов, принимавших в ряде случаев участие в борьбе с агрессорами-оккупантами, но и в метрополиях самих империй. Тем самым эрозия мировых колониальных монстров, наметившаяся еще раньше, получила сильнейший дополнительный стимул. Его результатом стал хотя и растянувшийся на десятилетия, но начавшийся именно тогда распад мировой колониальной системы.
Печальный опыт функционирования фашистской (праворадикалистской) модели общественного устройства, накопленный в довоенные и военные годы, убедительно продемонстрировал сотням миллионов людей, в том числе в странах, оказавшихся в орбите фашистского блока, насколько губительна система, в основу которой положено самовластие немногих при полном игнорировании воли народа. Это в полной мере осознали даже те, кто в довоенные годы и на первом этапе Второй мировой войны склонялся к поддержке правых радикалов.
Обусловленный этим сдвиг политических предпочтений реализовался в виде прилива симпатий к демократическим формам правления, подвергшихся эрозии в предвоенные годы. Во многих странах демократия стала рассматриваться не просто как одна из возможных моделей общественного организма, но как единственно приемлемый способ его существования. Перемены в этой области реализовались не всюду и не сразу. На пути утверждения демократии были победы и поражения, тем не менее общее движение в этом направлении сохраняло устойчивый характер.
Вместе с тем вскоре после окончания Второй мировой войны произошло то, что нередко бывало и ранее. Зародившиеся надежды столкнулись с суровой действительностью. Последняя одержала верх. Воздействие этих надежд на последующий ход событий оставалось очевидным. Тем не менее в полном объеме они стали выглядеть как всего лишь заявка на далекое будущее. В результате облик сложившегося мира стал все сильнее отличаться от того, каким он представлялся в дни Великой Победы. С последствиями этого мы продолжаем сталкиваться поныне.
Конкретно выглядело это следующим образом. Предполагалось, что моделью миропорядка, отвечающей надеждам миллионов, станет так
называемая Ялтинская система, разработанная главами антифашистской коалиции в 1944-45 гг. В ее рамках была создана Организация Объединенных Наций, заключены мирные договоры, завершившие Вторую мировую войну, приняты позитивные международно-правовые акты, началось послевоенное возрождение Европы.
В отличие от предшествующей (Версальской), Ялтинская система предполагала предоставление международным структурам, призванным оградить человечество от возможных агрессивных поползновений, определенных властных полномочий, и была рассчитана на значительно более широкий круг членов. Вместе с тем, будучи плодом компромисса, она была очень далека от оптимального варианта, которым могла стать, но не стала. Ею был по сути воспроизведен, хотя и не столь однозначно, как в Версале, принцип деления стран и народов на победителей и побежденных.
Устройство послевоенного мира было привязано этой системой к союзу трех великих держав, на которые, как уже отмечалось, пришлась главная тяжесть военных действий против агрессивного блока. Предполагалось, что этот союз будет более-менее прочным. Соответственно, прочной должна была оставаться и модель миропорядка. Однако, поскольку «союз трех» просуществовал после войны лишь несколько лет, примерно столько же история отвела и Ялтинской системе.
Этот взгляд на сроки существования Ялтинской системы разделяют далеко не все. Однако очевидно, что миропорядок, сложившийся после 1948 г., когда началась холодная война, существенно отличался от того, который замышлялся в Ялте и существовал первые послевоенные годы. Если первоначально задуманный миропорядок зиждился на гегемонии «Большой тройки», то пришедший ему на смену был основан на принципиально иной расстановке сил: Соединенные Штаты, Великобритания и ряд других стран, в том числе бывшие их противники Германия и Япония, с одной стороны, и Советский Союз и его союзники — с другой. Основным принципом, на котором держался этот миропорядок, было уже не стремление совместными усилиями строить справедливую систему взаимоотношений между государствами, а жесткая конфронтация, основанная на враждебности и взаимном сдерживании, опиравшемся на ядерное равновесие.
Этот миропорядок можно было бы назвать пост-ялтинским, поскольку он, действуя на основе преемственности, сохранил многие решения, установления и институты Ялтинской модели, но в то же время по многим важным параметрам принципиально отличался от нее. Пост-ялтинская модель обеспечивала относительную стабильность миропо-
рядка на протяжении 40 лет. Вместе с тем, спровоцировав безудержную гонку вооружений, которая привела к беспрецедентному накоплению оружия массового поражения, способного неоднократно уничтожить все живое на земле, она завела человечество в тупик, выход из которого мог быть обеспечен только разрушением системы в целом.
Сейчас мы пребываем на развалинах очередного миропорядка. Попытки упорядочить ситуацию, установив единовластие самой сильной и амбициозной державы, привыкшей рассматривать человечество как почву для насильственного насаждения своих представлений о должном и необходимом, провалилась. Ситуация в сфере международных отношений определяется ныне следующим коренным противоречием. С одной стороны, существует и настоятельно требует своего решения проблема создания принципиально нового мирового порядка, который отвечал бы возросшему уровню взаимозависимости народов и государств; с другой — этот уровень размывается под воздействием совокупности дестабилизирующих факторов. Взаимозависимость интенсивно подпитывается глобализационными процессами, а дестабилизация — растущим сопротивлением населения и элит многих национальных государств унификационным тенденциям.
На поведение субъектов мировой политики по-прежнему сильно действуют партикуляризм и эгоизм, имеющие социокультурные корни. Национально-государственные и корпоративные интересы не укладываются в общечеловеческие рамки, да и само определение этих рамок остается сферой противоборства политических и экономических интересов. В результате человечество столкнулось с дестабилизацией международных отношений. То здесь, то там вспыхивают силовые конфликты, повсеместно попирается международное право. Углубляется кризис международных институтов, призванных служить инструментом мира и сотрудничества.
Мало-помалу складывается понимание того, что миропорядок, который предстоит вновь построить, должен принципиально, по основным параметрам отличаться от предшествующего. Следует закрепить процесс разоружения, втягивая все новые государства. Необходима новая кодификация основных положений международного права, его приведение в соответствие с реалиями времени. Предстоит повысить действенность зафиксированного в общепризнанных международных документах запрета на применение силы и угрозы силой в системе межгосударственных отношений и подкрепить этот запрет уголовными санкциями. Необходимо положить конец практике двойных стандартов, в соответствии с которой запретное и недопустимое в отношении одних стран считает-
ся вполне приемлемым и даже позитивным в отношении других. Крайне важно вдохнуть жизнь в существующие международные институты и создать новые, рассчитанные на решение проблем, вызванных изменившимися обстоятельствами. Только в этом случае у нас будут основания утверждать, что порожденные Великой Победой надежды на лучший миропорядок стали реально воплощаться в жизнь.
Распад мировой колониальной системы, последовавший за Второй мировой войной, породил представление, что человечество начало изживать глубокие различия между вырвавшимися вперед и отставшими странами, а следовательно, противоречия между ними. Разумеется, ликвидация отжившей свой век мировой колониальной системы знаменовала собой важный шаг вперед. Но она была только началом. Преодоление юридического и политического неравенства между народами, существовавшего в эпоху колониализма, привело к выдвижению на первый план экономического неравенства. Оказалось, что его последствия не менее трагичны, чем предшествующие.
К началу XXI в. многие отстававшие в прошлом страны заметно вырвались вперед, уменьшив отрыв от развитых индустриальных государств. Тем не менее проблема несопоставимости условий существования и уровня жизни в различных регионах мира осталась весьма актуальной.
Особого рассмотрения в этой связи заслуживает такое последствие экономического неравенства народов, как беспрецедентная по своим масштабам вспышка международного терроризма. Разумеется, сам по себе терроризм — явление неновое. Он проявлял себя и в давнем, и в сравнительно недавнем прошлом, однако в таких масштабах, как ныне, он до сих пор не реализовывался. Очевидно, что постоянно действующим генератором, вырабатывающим нетерпимость, озлобление и ненависть, является накопление нищеты на одном полюсе земного шара и вызывающего богатства — на другой. Они не всегда реализуются в виде обращения к терроризму, но создают поле, на котором появляются его побеги. Если они стали мощнее, чем прежде, — значит, почва приобрела особую плодородность. Возможно ли в этих условиях успешно противостоять терроризму? Или же человечество обречено на то, чтобы отныне жить бок о бок с его растущей угрозой? Ответ на эти вопросы может быть найден лишь в ходе практической деятельности.
Пока реакция на всплеск международного терроризма сводилась к силовым акциям полицейского типа. Подобная реакция, конечно, была неизбежной. Однако ориентация лишь на силовые акции бесперспективна. Если явление имеет глубокие экономические и социальные корни,
такими акциями его не преодолеть. Место одного ликвидированного противника тотчас же займут десятки новых, тем более что сейчас, в конкретной ситуации, борьба с террористическими организациями начинает все больше походить на столкновение западнохристианской и мусульманской цивилизаций.
Исключительная ориентация на силовые приемы опасна и по другой причине. Понятия «террор» и «терроризм» весьма неопределенны. Их можно трактовать по-разному, насыщая разным содержанием. Неограниченное применение силы за пределами государственных границ в рамках антитеррористической операции создает соблазн использовать создавшуюся ситуацию для решения накопившихся внешнеполитических проблем, опираясь на злонамеренно расширенную трактовку терроризма. А это может опрокинуть весь сложившийся миропорядок.
Очевидно, что действительная борьба с международным терроризмом, если она ориентирована на конечный успех, должна быть прежде всего направлена как на смягчение и минимизацию внутриполитических противоречий и конфликтов, так и на преодоление неправомерного разрыва в условиях существования различных народов.
Предстоит добиваться того, чтобы происходящие сейчас глобали-зационные процессы не превращались в средство обогащения одних государств за счет других, чтобы плоды научно-технической революции в равной степени способствовали благополучию всех жителей планеты. Необходима гармонизация социальной политики, которая минимизировала бы различия в цене рабочей силы и тем самым перестала стимулировать новое массовое «переселение народов».
Весьма продуктивным было бы объединить усилия наиболее влиятельных и финансово-состоятельных государств для более широкого участия в разработке и осуществлении международных программ, способствующих решению проблем, стоящих сейчас перед человеческим сообществом.
Нельзя не считаться с тем, что перед лицом вопиющего неравенства стран и народов, а также растущей склонности влиятельных общественных сил к обращению к силовым методам воздействия на окружающих все больше людей задаются вопросом, не поглотит ли остров сравнительного благополучия (государства «золотого миллиарда») бушующее море нищеты и несправедливости? Иными словами, и такой урок Великой Победы, как необходимость истинного равенства стран и народов, тоже еще полностью не усвоен, во всяком случае, в том, что касается практических программ и действий.
Крайне опасно игнорировать и то, что корни фашизма, как идеологии и политического феномена, оказались гораздо глубже, чем
это представлялось в дни, непосредственно последовавшие за Великой Победой. Прошло немного лет, они дали первые заметные побеги, а к началу нового столетия превратились в реальную угрозу.
Горечь и негодование — естественная реакция на это миллионов людей, не забывших о страданиях, унижениях и потерях, которые принесли с собой годы фашистского господства над народами Европы. Перед ними вновь, как и 65 лет назад, во всей своей актуальности встал вопрос: что можно и нужно сделать, чтобы предотвратить возрождение и тем более приход к власти правых радикалов, в какую бы форму они ни обряжались? Для этого необходимо прежде всего определить причины относительной устойчивости этого опасного феномена.
Вокруг данной проблемы идут ожесточенные споры. Вместе с тем все более очевидной становится необходимость признания того, что правый радикализм (в том числе его особые формы — фашизм, нацизм) — не случайная, наносная инфекция, а органическая болезнь, поражающая важные элементы современного общественного организма. В ее основе лежит иррациональная, неадекватная реакция части населения на острейшие кризисные процессы, разрушающие устоявшиеся экономические, социальные, политические и духовные структуры. Особенность этой реакции обусловлена тем, что она формируется, находясь в своеобразном растворе традиционных правоконсервативных ценностей.
Сформулировав иначе, можно сказать, что перманентный кризис современного общества порождает правоконсервативный револю-ционаризм, пытающийся, не считаясь с издержками, снять реальные противоречия, разрушив то, что воспринимается им как препятствие сохранению и возрождению фундаменталистски трактуемых извечных основ бытия.
Из предложенной оценки вытекают главные постулаты:
1. Искать фашизм в далеком прошлом, как это делают некоторые исследователи, бессмысленно. Фашизм — это феномен XX и, вполне вероятно, XXI в. Он порожден их проблемами. Если не будет найдено позитивное решение этих проблем, то от фашистской угрозы не избавятся и будущие поколения.
2. Фашизм как идеология, движение и режим является детищем острых кризисов, сотрясающих общество. Чем глубже и острее кризисы, тем питательней почва для фашизма. Снять фашистскую угрозу в окончательном виде можно лишь в случае, если кризисные ситуации найдут не мнимое, а истинное разрешение.
3. Фашизм отличается от обычных, традиционных диктатур тем, что черпает свои силы в массовом движении протеста. Отсюда огромная
роль фашистских организационных структур, способных направить недовольство граждан, обусловленное кризисным развитием, в желательном для себя направлении.
Массовое движение обычно нуждается в идеологии, способной доступно сформулировать цели и способы их достижения, а также создать образ врага, низвержение которого откроет путь к успеху. Такая идеология может брать на вооружение различные системы ценностей. Однако праворадикальная ценностная система слывет в этом отношении наиболее предпочтительной, поскольку апеллирует к низменным чувствам человека.
Поскольку острые кризисные процессы в современном обществе не исчезли, о чем убедительно свидетельствует нынешний мировой финансово-экономический кризис, фашистские идеи получают постоянную подпитку.
Распространенная ошибка при оценке текущей ситуации и тем более при попытке прогнозировать ее развитие, порождается предположением о возможности буквального воспроизведения событий и феноменов исторического прошлого. В действительности, такое воспроизведение не происходит, хотя некоторые черты событийного ряда как бы навязывают далеко идущие аналогии. Это крайне важно иметь в виду при осмыслении особенностей нынешней праворадикалистской угрозы. Взгляд не только политического публициста, но и серьезного исследователя, занимающегося этой проблемой, непроизвольно ищет знакомые приметы. При этом мимо внимания проскальзывает самое существенное — новые формы общественной опасности.
В послевоенные годы с данным обстоятельством столкнулась, в частности, Западная Европа. В возродившемся там праворадикалистском движении вскоре выделились два основных направления: традиционалистское, цеплявшееся за преемственность с прежними фашистскими движениями, за их авторитеты и внешнюю атрибутику, и обновленческое, не делавшее особый акцент на связи с прошлым и уделявшее основное внимание новым проблемам, с которыми столкнулось общество.
Первоначально первостепенное внимание привлекали к себе традиционалисты. Именно их активность вызывала наиболее острую реакцию отторжения. Однако вскоре пришлось менять ориентиры. Выяснилось, что действительная опасность таится вовсе не там, где ее на первых порах искали. Традиционалисты оказались загнанными в политическое гетто и вот уже много лет пребывают в маргинальном состоянии. Обновленцы же превратились — по крайней мере, в ряде стран — в заметную политическую силу.
Нечто подобное наблюдается в России. На протяжении многих лет у нас превалировала точка зрения, согласно которой наша страна обладает устойчивым иммунитетом к фашизму. Для этого утверждения было немало оснований. Именно фашистский (нацистский) режим, напав на СССР, придал войне особо разрушительные, варварские формы. Неисчислимые потери, понесенные в схватке с немецким фашизмом, породили в российском обществе сильную отторгающую реакцию на все, что было (или могло быть) связано с фашизмом, в том числе на само слово и связанную с ним символику.
Вместе с тем иммунитет (как биологический, так и социально-психологический) никогда не бывает абсолютным. Всегда существуют элементы системы, в которых иммунитет ослаблен либо отсутствует. Разрушительно действует на иммунитет и фактор времени, особенно если по той или иной причине возникают работающие против него дополнительные обстоятельства.
Судя по ряду признаков, сейчас этот иммунитет ослаб, хотя еще достаточно прочен, чтобы стать серьезной преградой на пути фашистского вала. Если подходить к проблеме формально, то ситуация в России в этом смысле не хуже, чем в некоторых западноевропейских странах, где не только существуют, но пользуются значительным влиянием и даже представлены в парламентах праворадикальные политические движения. Следовательно, серьезной опасности они не представляют. Такая точка зрения не только возможна, но встречается в специальной литературе. Ее уязвимость — в игнорировании способности фашистских движений быстро набирать влияние, оказавшись в благоприятных условиях.
В странах Западной Европы, в том числе там, где действуют влиятельные праворадикалистские движения (Франция, Италия, Австрия), такие условия пока не сложились. Отсюда сравнительно четкие пределы влияния этих движений. В России, напротив, налицо совокупность обстоятельств, которые в свое время подводили другие страны к порогу фашистского переворота и при определенных предпосылках обеспечивали его успех.
Первое из этих обстоятельств — длительные экономические неурядицы, кульминацию которых составляет нынешний финансово-экономический кризис и многолетняя массовая бедность. Подрывая устои исторически сложившегося образа жизни и основанного на нем группового самоуважения, они препятствуют адаптации населения к новым условиям существования и психологически маргинализирует его. Возникает своеобразный вакуум, который необязательно заполня-
ется фашистским содержанием, но при соответствующих обстоятельствах может всосать его.
Второе обстоятельство связано с кризисом существующей политической системы. Разумеется, неудовлетворенность функционированием институтов политической власти, стремление внести коррективы в действующую политическую систему не аналогичны готовности общества к ее замене властными праворадикальными структурами. И все же размывание веры в существующие власти, приобретая очевидный характер, явно взрыхляет почву, на которой обычно появляются праворадикалистские побеги.
Третье обстоятельство — укоренение в общественном сознании чувства ущемленного национального достоинства. Причины этого — распад исторически сложившейся государственности, дискриминация русского и русскоязычного населения во многих бывших советских республиках, высокомерное третирование российских интересов зарубежными странами, в том числе недавними союзниками и партнерами России. На бытовом уровне чувство ущемленного национального достоинства стимулируется массовой, плохо регулируемой и чаще всего нелегальной иммиграцией. А именно на этом, как свидетельствует исторический опыт, паразитируют правые радикалы.
Этот же опыт позволяет найти ответ на вопрос, почему при кризисных обстоятельствах дезориентированное массовое сознание проявляет большую или меньшую открытость к рецептуре, предлагаемой правыми радикалами. Массовое сознание по своей сути не приспособлено к восприятию сложной и противоречивой совокупности обстоятельств, вызывающих кризисное развитие общества, всего переплетения причинно-следственных связей. В обстановке углубляющегося кризиса, особенно если он связан с заметным ухудшением условий существования, наиболее типичным для этого сознания становятся стремление увидеть конкретного виновника происходящих неурядиц, а также чувство нетерпения, желание немедленно получить ожидаемое или, по меньшей мере, услышать обещание результатов. Упрощая, можно сказать, что на высоком уровне кризисного развития общественное сознание как бы жаждет быть обманутым, поэтому охотно открывается любому ловкому политикану. Конечно, он вовсе не обязательно будет правым радикалом. Однако открывается широкое поле для действий.
Понимание происходящего позволяет определить меры противодействия его негативным последствиям. Самым эффективным было бы кардинальное преодоление вызывающих массовое недовольство кризисных процессов. Очевидно, быстро решить эту проблему невозможно. Можно,
однако, двинуться по пути к этой цели, причем так, чтобы движение, как и его первые положительные результаты, стало заметно группам населения, потерпевшим от кризисных явлений.
Не менее важно предпринять меры, которые могли бы восстановить массовый иммунитет по отношению к правому радикализму (фашизму), возникший в годы Второй мировой войны и окрепший в результате Великой Победы, демонстрируя действительные, а не иллюзорные способы решения назревших острых проблем и постоянно напоминая народам о бедах, которые навлек на них в свое время фашизм. Только в этом случае мы получим моральное право утверждать, что и этот урок Великой Победы осваивается нами не только на словах, но и на деле.
Рассмотрены лишь основные, реализованные и нереализованные (либо частично реализованные) уроки Великой Победы. Некоторые из них неизбежно остались за рамками анализа. Следует подчеркнуть, что сказанное ни в коей мере не умаляет исторического значения этого незабываемого события. Оно лишь свидетельствует о том, что в истории ничего не происходит автоматически, что открытые возможности еще не реальность и что проложенный и расчищенный путь — всего лишь стимул для усилий будущих поколений.
