CC BY
68
ИСТОРИЯ ПОВСЕДНЕВНОСТИ
Ляпин Денис Александрович, кандидат исторических наук, доцент Елецкий государственный университет им. И.А. Бунина, г. Елец denis-l@ma.il. ги
УДК 908
ОТ КРЕПОСТЕЙ К ГОРОДАМ:
ПОВСЕДНЕВНО-БЫТОВЫЕ И ПОВЕДЕНЧЕСКИЕ МОДЕЛИ
НАСЕЛЕНИЯ ЮЖНОРУССКОЙ КРЕПОСТИ КОНЦА XVI В.1
Статья посвящена рассмотрению важных аспектов повседневной жжизни населения крепости на Юге России в конце XVI века. Автор анализирует документы, связанные с историей городов Елец и Воронеж, и описывает процесс урбанизации на начальном этапе. В статье предпринята попытка показать русскую крепость на начальном этапе своего существования: проанализировать повседневно-бытовые и поведенческие модели деятельности, которые позволят нам выделить некоторые единицы интегративной деятельности местного общества как единой динамической организации.
В рамках этой статьи показаны некоторые формы поведенческой модели местного населения: коллективизм, самоорганизация, самодисциплина, патернализм, проявлявшийся в отсутствии четких границ личной (частной) и общественной жизни. Все это создавало условия для выработки основных факторов, с помощью которых местное общество успешно осваивало новое природное пространство в условиях военных действий: 1. Совместный труд, общинное начало, коллективизм; 2. Частный интерес ставится ниже общественной необходимости; 3. Патерналистические взгляды на власть; 4. Наконец, личный интерес в стремлении обосноваться на новых землях, получить новый статус.
Автор также отмечает еще один важный фактор: стрельцы и городовые казаки являлись крестьянами с опытом ведения хозяйственной деятельности. Этот опыт вполне компенсировал отсутствие военных навыков, поскольку от первых поселенцев требовалось не столько умение воевать, сколько умение выживать, приспосабливаться к новым условиям. Они заводили свое хозяйство, занимались промыслами и ремеслами в свободное от службы время. Кроме того, государство активно использовало стрельцов и казаков для распашки казенной десятинной пашни. Таким образом, город-крепость имел не только военную, но и хозяйственную функцию, его жители кроме военных задач решали еще и экономические: создать вокруг себя освоенный в хозяйственном плане регион, связанный экономически с другими русскими городами. Следовательно, хозяйственные навыки служилых людей также являлись важнейшим интегративным фактором в процессе колонизации южнорусской окраины.
Ключевые слова и фразы: повседневная жизнь, Елец, Воронеж, русская крепость, урбанизация, колонизация.
1 Статья выполнена по гранту РГНФ и администрации Липецкой области, проект № 16-11-48001 0/Ц
The article is devoted to important aspects of everyday life of the population of the fortress in the South of Russia in the late sixteenth century. The author analyzes the documents relating to the history of cities Yelets and Voronezh. The author describes the process of urbanization at an early stage. In article attempt to show the Russian fortress at the initial stage of its existence: to analyze the everyday-domestic behavioral patterns and activities that will enable us to identify some unit of integrative activity of the local community as a single dynamic organization.
In this article it shows some form of behavioral patterns of the local population: collectivism, self-organization, self-discipline, paternalism, manifested in the lack of clear boundaries ofpersonal (private) and public life. All this created conditions for the development of basic indicators of integrative activity by which the local community successfully mastered a new natural space in the context of military action: 1. Joint labor, community start, collectivism; 2. Private interest, is below public need; 3. Paternalistic views on the power; 4. Finally, personal interest in seeking to settle on new lands, get new status.
The author also notes another important factor: the archers and policemen Cossacks were peasants with experience of business. This experience completely made up for the lack of military skills, as the early settlers were required not so much the ability to fight, rather the ability to survive, to adapt to new conditions. They got their farm, doing arts and crafts in their free time. In addition, the state actively used the Streltsy and Cossacks for plowing state of the tithe of arable land. Thus, the city-fortress had not only military but also economic function; its residents in addition to military tasks were decided and economic: to create around him mastered in economic terms, the region associated economically with other Russian cities. Thus, the commercial skills of service people are also an important integrative factor in the process of colonization of the southern suburbs.
Key words and phrases: everyday life, Yelets, Voronezh, Russian fortress, urbanization, colonization
Проблема освоения южнорусского пограничья в XVI-XVII вв. имеет много аспектов, связанных с различными подходами и методиками. Последнее время процесс колонизации Центрально-Черноземного региона успешно изучается тамбовскими исследователями [4, с. 233-248; 5, с. 616; 7, с. 80-85; 8, 9-16]. Их плодотворное сотрудничество с крупными зарубежными учеными-демографами повлияло на развитие методик исследования в области исторической демографии. В изучении колонизации «степного фронтира» Юга России тамбовские исследователи добились безусловных успехов. В этой связи изучение процессов урбанизации (в экономическом, военном, политическом и культурологическом аспектах), которые следовали за колонизацией обширных лесостепных и степных пространств, приобретают дополнительную актуальность. Особенно важно изучение XVII в. как переходного времени, когда крепости и остроги стали превращаться в полноценные города.
Одним из важнейших признаков урбанизации является наличие торгово-ремесленного населения в городах, причем этот слой должен преобладать в процентном соотношении. В этой связи, появившиеся во второй половине XVI-XVII вв. крепости на южной окраине Российского государства, где абсолютно преобладало военно-служилое население, прошли долгий путь своего развития, став в начале XVIII столетия полноценными городами в социально-экономическом отношении. Изучение процесса урбанизации этого региона, границы которого в разные периоды отчасти совпадали с территорией современного
Центрального Черноземья, является актуальной задачей современной исторической науки.
Однако не менее значимым является изучение социально-культурных изменений, сопровождавших процесс перехода от крепости к городу. В этой связи следует обратиться к историко-антропологическому аспекту изучения прошлого. С точки зрения исторической антропологии город является одной из форм организации человеком природного пространства, следовательно, в устройстве города отражалась не только текущая практическая необходимость, но также сознание и культура его создателей.
Изучение города периода освоения Юга в ХУ1-ХУ11 вв. с этих позиций позволит лучше понять основные факторы, позволяющие русскому населению вырабатывать наиболее устойчивые и эффективные модели развития социальной системы с учетом природно-климатических, военных, политических и экономических факторов. В этой связи историко-антропологичсеккий подход позволит под новым углом рассмотреть феномен самоорганизации и колонизации русским населением обширных лесостепных и степных территорий Юга в конце XVI-XVII вв.
Здесь мы ставим своей целью показать крепость на начальном этапе своего существования: проанализировать повседневно-бытовые и поведенческие модели деятельности, которые позволят нам выделить некоторые единицы интегративной деятельности местного общества как единой динамической организации.
В центре нашего внимания два города-крепости - Елец (1592-1593) и Воронеж (1594). Этот выбор обусловлен сохранностью источников: только по этим городам сохранились документы о постройке и заселении на начальном этапе. Впервые некоторые документы о строительстве и заселении Ельца были изданы Г.Н. Анпилоговым [1]. Затем дело было полностью опубликовано в 2001 г. [3]. Документы о строительстве Воронежа также частично публиковались Г.Н. Анпилоговым, а затем использовались В.Н. Глазьевым в работе о воронежских воеводах [2]. Полностью они до сих пор не введены в научный оборот [9].
Строительство Воронежа началось в 1585 г. под руководством воеводы С.Ф. Сабурова на месте русского сторожевого пункта [2, с. 16-17]. Процесс постройки города начался поздней осенью 1585 г. служилыми людьми из Данкова, Ряжска, Михайлова, а закончился летом 1586 г. Город стал крупной крепостью на Дону, он закрывал собой один из путей вторжения татар на Русь [6, с. 202]. Строительство Воронежа повлекло за собой осложнение русско-крымских отношений, поскольку татары считали, что русские не должны были выходить за реку Быструю Сосну. В итоге в качестве ответной реакции в 1587 г. сорокатысячное крымское войско нанесло удар по городу Крапивна, полностью уничтожив его. Татары разграбили также окрестные села и деревни, взяли в плен много людей и угнали скот [6, с. 204]. Затем на Верхний Дон совершили несколько нападений отряды, посланные из Речи Посполитой, которые в 1590 г. обманом захватили и разрушили Воронеж [2, с. 16-17]. Вскоре было принято решение о восстановлении города, и в 1594 г. он был построен вновь.
Решение о строительстве Ельца было принято в 1591 г., сразу после крупного набега летом 1591 г., который совершил крымский хан Казы-Гирей. Строительство Ельца было поручено А.Д. Звенигородскому и И.Н. Мясному.
План строительства Ельца и Воронежа был конкретно связан с ландшафтом: город являлся как бы продолжением существовавшего природного пространства. Крепость занимала наиболее возвышенное место, башни старались ставить на естественных высотах, или стратегически важных участках. Слободы тянулись в стороны от крепости вдоль реки. Оба города имели две стены укреплений. Пер-
вая защищала центр, где располагались наиболее важные постройки. Вторая стена (острог) окружала слободы [3, с. 101].
Население Ельца, как и Воронежа, по нашим подсчетам, составляло, примерно, 3 тысячи человек. При этом каждая семья имела свой двор, включавший комплекс построек, и небольшой огород, не считая земельных участков за территорией крепости и острога.
Социальный состав первых жителей Ельца выглядел следующим образом: 200 детей боярских (первое время они проживали в городе), 600 городовых казаков, 200 стрельцов, 100 донских казаков, 20 пушкарей, затинщиков, воротников, 20 священнослужителей. Для Воронежа цифры определяются приблизительно: 200 донских казаков, 200 стрельцов, 200 казаков, 20 пушкарей, затинщиков, воротников, 20 священнослужителей, 10 черкасс. Эти данные можно представить в следующей диаграмме:
700
600
500
400
300
200 100 0
ж
о*
Елец Воронеж
«г
/ /
Ф / /
О*
/■V»
Диаграмма 1. Примерный социальный состав населения Ельца и Воронежа на 1594 г. (РГАДА. Ф. 141. Оп. 1. Д. 1; Д. 2).
Обращает на себя внимание наличие большого числа казаков в крепостях. Безусловно, это связано с практической необходимостью. Казачество здесь делилось на две группы: городовые и донское (а в Воронеже это еще и черкассы). Городовые казаки использовались, в отличиие от стрельцов, в различных службах -посылались в разъезды, патрули, сопровождали обозы и послов, они могли быть использованы в качестве пехоты, при обороне крепости. Донские казаки являлись профессиональными войнами, они получали большое жалование, имели крупные земельные участки, но в то же время сохраняли свою автономность. Показательно, что в Ельце и Воронеже их слободы не прилегали к крепости и находились на некотором расстоянии [9, л. 72].
Стрельцы составляли местную пехоту, которая использовалась для патрульной службы в крепости, им поручалась охрана стратегических объектов, кроме того, они наделялись милицейскими функциями.
Дети боярские представляли собой наиболее привилегированную группу местного общества, хотя не все из них отличались большим материальным до-
статком. В их задачу также входила патрульная и сторожевая службы, кроме того, они посылались в разъезды и станичные отряды.
Пушкари, затинщики и воротники обслуживали крепостные укрепления, отвечали за их сохранность и состояние. Священнослужители не подчинялись светским властям в судебных делах, хотя активно взаимодействовали с ними в остальных сферах. Их главной задачей была организация религиозной жизни населения.
Все служилые группы представляли собой определенные корпорации, которые были объединены общностью прав и обязанностей. Они делились на группы: десятки, полусотни, сотни. Во главе городовых казаков и стрельцов стояли головы, донскими казаками управляли атаманы и есаулы, а дети боярские решали все вопросы коллективно. Пушкари, затинщики и воротники напрямую подчинялись воеводе.
Вся эта служилая масса представляла собой единую систему, которая успешно функционировала не только в военном отношении, но и в хозяйственно-бытовом. У каждой группы были свои места проживания - слободы, свои районы для выпаса, участки под пашню, свои внутренние взаимоотношения. В результате в подобных группах сразу возникала особая корпоративная психология, делившая вчерашних крестьян (стрельцов и казаков) на обособленные группы, часто вступающие в конфликты [10].
Все служилое население подчинялась местному воеводе и его помощнику -городовому голове. Несмотря на массовые бытовые конфликты, дисциплинированность местного общества была достаточно высокой. Большую роль здесь играли не столько профессионализм и строгое выполнение приказов, сколько практическая необходимость, способствовавшая развитию коллективизма и духа взаимопомощи. Эффективное строительство слобод, крепостных и оборонительных сооружений в условиях военной опасности в степной зоне заставляю местное население выполнять работу сообща, решать задачи общими усилиями, объединяться для совместных действий, а значит развивать самоорганизованность и самодисциплину, чувство общего долга, умение жертвовать личными интересами ради общественных нужд.
В Воронеже и Ельце в строительстве укреплений участвовали не только стрельцы и казаки, которые обязаны были выполнять подобного рода работы, но и дети боярские и донские казаки [6, с. 202]. Через какое-то время привилегированные группы отказывались от участия в «городовом деле», но не потому, что это не входит в их обязанности, а в силу занятости в других важных мероприятиях. Кроме того, в условиях отсутствия крестьян они сами распахивали свои пашни. Воронежские казаки просили только дать им более удобные участки.
Строительство крепостных стен требовало совместных усилий большого числа людей: деревья валили в лесу в нескольких километрах от строительного участка, возили на собственных лошадях или переносили без них, обрабатывали, вкапывали в землю, соотнося с имеющейся частью стены [9, л. 163-163 об.]. Коллективные усилия требовались и в частных вопросах: постройка собственных домов, их размещение и укрепление стеной слобод (за боеспособность слобод отвечали сами жители).
В итоге, общие трудности способствовали выработке эффективного способа организации пространства. Крепость была самостоятельным сообществом, состоящим из небольших служилых групп, имевших самостоятельность в решении собственных дел. При этом воевода выступал арбитром в решении различного спектра вопросов, связанных не только с военной, но и с бытовой стороной жиз-
ни. В этом смысле для населения крепости был характерен своеобразный патернализм и традиционные патриархальные взгляды на общество.
Например, воронежский воевода Б. Хрущев боролся с неподобающим поведением жителей, которые «держали у себя пиво и вино и сидели по ночам с огнем» [9, л. 4-5]. В этой связи вызывает интерес перечень обязанностей, которые надлежало исполнять елецкому казачьему голове А. Хотяинцеву в отсутствие воеводы: беречь город от огня, «жить смирно», бороться с «воровством» и пьянством, лично осматривать город и острог каждый день, запирать ворота на ночь [9, л. 102]. Первоначально слово «смирно» означало «покорно, тихо, кротко», смириться - значит быть послушным своей судьбе. Слово «воровать» значило «заводить бунт, мятеж, выступать против власти». Следовательно, градоначальник должен был поддерживать дисциплину, порядок не только в смысле исполнения обязанностей по службе, но и в общественно-бытовом отношении.
Для того чтобы лучше понять специфику организации местного сообщества, необходимо определить особенности поведения и самосознания местных жителей. Конечно, устойчивость к бытовым и жизненным трудностям, о чем мы говорили в связи с развитием чувства коллективизма, была связана отчасти с тем, что вхождение в новые социальные условия было часто добровольным. Трудно сказать, что именно заставляло материально обеспеченного крестьянина средней Оки переходить в стрельцы или казаки степной крепости. Привычную стабильность он менял на риск и опасность. Вот описание имущества крестьянина, перешедшего в казачью службу в 1593 г. в Елец: 17 рублей, «два мерина: мерин рыж, а другой гнед, цена 6 рублев..., да две коровы цена 2 рубля, [да] две шубы борань-их, да серьмяга сера, а цена шубам и серьмягам полтора рубля, да десятеро овец 3 рубля, да десятеро свиней 3 рубля ж, да всякая подвореноя рухледь подворенная, а у брата моего. лошадей, коров, овец, свиней и всякой подворной рухледи (имущества) и платья на 40 рублей с полтиною, да хлеба: 20 чети ржи, 20 чети овса, 3 чети пшеницы, 3 чети гороху, 4 чети гречи, 5 чети ячмени и 2 чети семени конопляного» [9, л. 8 об.].
В другом случае пришедший на службу в Елец бывший крестьянин перечисляет свое имущество, удержанное его бывшим помещиком, так: «мерин гнед, да корова, да телица, да пятеро овец, да десятеро свиней, да четыре полтины мяса, да двадцать куриц, да взял у [мен]я ормяк, да крашенину, да шапку женскую кам-чяту бе[лую], да шапку нагольнюю лисью, да коробью с рубашками, да два кру[га], да сошники с полицами, да две косы, да четыре серпа, [да] котел пивной с кручем, да две бочки пивных, да четыре напола, [да] три кадки с капустою, да.хлеба тритцать чети р[жи], да сорок чети овса, да пять чети гречихи, да осьмину про[са]. [А] оземи, государь. полторы д[есятины]» [6, л. 42 об.].
Таким образом, мы видим город-крепость южнорусского пограничья конца XVI в. как один из способов организации служилого сообщества, специфика которого определяется в связи с экономическими, климатическими, военными, политическими факторами, а также с особенностью политической культуры и самосознания местного населения.
В рамках статьи нами были показаны только некоторые формы поведенческой модели местного населения. Прежде всего, отметим такие важнейшие показатели, как коллективизм, самоорганизация, самодисциплина, а также присущий населению патернализм, проявлявшийся в отсутствии четких границ личной (частной) и общественной жизни. Все это создавало условия для выработки основных показателей интегративной деятельности, с помощью которых местное общество успешно осваивало новое природное пространство в условиях военных действий: 1. Совместный труд, общинное начало, коллективизм. 2. Частный инте-
рес ставится ниже общественной необходимости. 3. Патерналистические взгляды на власть. 4. Наконец, личный интерес в стремлении обосноваться на новых землях, получить новый статус.
Следует отметить также еще один важный фактор: стрельцы и городовые казаки являлись крестьянами с опытом ведения хозяйственной деятельности. Этот опыт вполне компенсировал отсутствие военных навыков, поскольку от первых поселенцев требовалось не столько умение воевать, сколько умение выживать, приспосабливаться к новым условиям. Они заводили свое хозяйство, занимались промыслами и ремеслами в свободное от службы время. Кроме того, государство активно использовало стрельцов и казаков для распашки казенной десятинной пашни. Таким образом, город-крепость имел не только военную, но и хозяйственную функцию, его жители кроме военных задач решали еще и экономические: создать вокруг себя освоенный в хозяйственном плане регион, связанный экономически с другими русскими городами. Следовательно, хозяйственные навыки служилых людей также являлись важнейшим интегративным фактором в процессе колонизации южнорусской окраины.
Список литературы
1. Анпилогов Г.Н. Новые документы о России конца XVI - начала XVII в.
- М., 1967.
Anpilogov G.N. Novye dokumenty o Rossii konca XVI - nachala XVII v. -
M., 1967.
2. Глазьев В.Н. Воронежские воеводы и их окружение. - Воронеж, 2007.
Glaz'ev V.N. Voronezhskie voevody i ih okruzhenie. - Voronezh, 2007.
3. Глазьев В.Н., Новосельцев А.В., Тропин Н.А. Российская крепость на южных рубежах. Документы о строительстве Ельца, заселении города и окрестностей в 1592-1593 годах. - Елец, 2001.
Glaz'ev V.N., Novosel'cev A.V., Tropin N.A. Rossijskaja krepost' na juzhnyh rubezhah. Dokumenty o stroitel'stve El'ca, zaselenii goroda i okrestnostej v 1592-1593 godah. - Elec, 2001.
4. Жуков Д.С. Эвристический потенциал фрактального моделирования процессов включения южнорусского фронтира в состав России в XVII - середине XIX вв. / Д.С. Жуков, С.К. Лямин, В.В. Канищев // Границы и пограничье в южнороссийской истории: Материалы Всероссийской научной конференции. - Тамбов, 2014. - С. 233-248.
Zhukov D.S. Jevristicheskij potencial fraktal'nogo modelirovanija processov vkljuchenija juzhnorusskogo frontira v sostav Rossii v XVII - seredine XIX vv. / D.S. Zhukov, S.K. Ljamin, V.V. Kanishhev // Granicy i pogranich'e v juzhnorossijskoj istorii Materialy Vserossijskoj nauchnoj konferencii. - Tambov, 2014. - S. 233-248.
5. Жуков Д.С. Фронтир и фрактал: результаты компьютерного моделирования динамики южно-российского фронтира в середине XVII-XVIII вв. / Д.С. Жуков, В.В. Канищев, С.К. Лямин // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. - 2013. - № 10 (126). - С. 6-16.
Zhukov D.S. Frontir i fraktal: rezul'taty komp'juternogo modelirovanija dina-miki juzhno-rossijskogo frontira v seredine XVII-XVIII vv. / D.S. Zhukov, V.V. Kanishhev, S.K. Ljamin // Vestnik Tambovskogo universiteta. Serija: Gumanitarnye nauki.
- 2013. - № 10 (126). - S. 6-16.
6. Загоровский В.П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI веке. - Воронеж, 1989.
Zagorovskij V.P. Istorija vhozhdenija Central'nogo Chernozem'ja v sostav Rossijskogo gosudarstva v XVI veke. - Voronezh, 1989.
7. Мизис A^. Бортные ухожья как форма заселения и освоения южнорусского пограничья в XVI-XVII вв. // Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. - 2013. - № 10 (12б). - С. 80-85.
Mizis A.Ju. Bortnye uhozh'ja kak forma zaselenija i osvoenija juzhno-russkogo pogranich'ja v XVI-XVII vv. // Vestnik Tambovskogo universiteta. Serija: Gumanitarnye nauki. - 2013. - № 10 (12б). - S. 80-85.
8. Мизис ЮА. Проблема формирования русского фронтира на юге России в XVI - первой половине XVIII в. в отечественной историографии / ЮА. Мизис, С.Г. Кащенко // Вестник Санкт-Петербургского университета. - Серия 2. История. - 2011. - № 1. - С. 9-16.
Mizis Ju.A. Problema formirovanija russkogo frontira na juge Rossii v XVI -pervoj polovine XVIII v. v otechestvennoj istoriografii / Ju.A. Mizis, S.G. Kashhenko // Vestnik Sankt-Peterburgskogo universiteta. - Serija 2. Istorija. - 2011. - № 1. - S. 9-16.
9. РГAДA. Ф. 141. Оп. 1. Д. 1; Д. 2. Выражаю благодарность В.Н. Глазьеву за предоставленные материалы.
RGADA. F. 141. Op. 1. D. 1; D. 2
10. Рощупкин A^. Социальное сознание служилого человека южного по-граничья Московского государства в конце XVI в. // История: Факты и символы. -2015. - № 2. - С. 42-51.
Roshhupkin A.Ju. Social'noe soznanie sluzhilogo cheloveka juzhnogo pogranich'ja Moskovskogo gosudarstva v konce XVI v. // Istorija: Fakty i simvoly. -2015. - № 2. - S. 42-51.
Овчинникова Юлия Сергеевна, кандидат культурологии
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, Москва
julia. barkova@gmail. com
УДК 78
МИФОЛОГИЧЕСКАЯ СИМВОЛИКА ДРЕВНИХ МУЗЫКАЛЬНЫХ ИНСТРУМЕНТОВ В ТРАДИЦИОННОЙ КУЛЬТУРЕ ШОТЛАНДСКИХ ГЭЛОВ
Статья посвящена изучению мифологической символики древних музыкальных инструментов шотландских гэлов. На основе анализа археологических артефактов, резных орнаментов каменных крестов, мифологических и фольклорных текстов, а также современных музыкальных реконструкций автор исследует символику бронзовых горнов и погремушек, карникса, большого каменного гонга, трехствольной язычковой флейты и арфы в гэльской традиции.
Развитие музыкальной культуры древних гэлов рассматривается в тесном взаимодействии с природой, что в гэльской религиозно-мифологической традиции проявлялось в почитании природы и в культе деревьев, животных и птиц. Среди древнейших артефактов гэльской музыкальной культуры - большой звенящий камень с острова Тайри (около III тысячелетия до н.э.), сакральная функция которого нашла отражение в эсхатологических мотивах локальных легенд. С культом быка связаны бронзовые погремушки, символизирующие репродуктив-ность, и бронзовые горны в форме бычьих рогов (VII в. до н.э.), которые напоминали растущий месяц и предположительно были обращены к божеству луны.
