CC BY
63
2013
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 12
Вып. 4
ПОЛИТИЧЕСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ
УДК 316(091)+316.627+323.272 М. Ю. Прохорова
ОСОБЕННОСТИ ВЛАСТНЫХ ОТНОШЕНИЙ В РОССИИ. КОНЦЕПЦИЯ Н. Н. АЛЕКСЕЕВА
Н. Н. Алексеев (1879-1964) за свою долгую творческую жизнь написал большое количество монографий и статей правовой, социально-экономической и социологической направленности. В своем исследовании мы предлагаем проанализировать очерк «Русский народ и государство» [1].
Разносторонние интересы мыслителя объясняются тем, что как ученый-юрист он формировался под руководством П. И. Новгородцева, заслуги которого перед отечественной политической философией невозможно переоценить. Талантливый ученый, педагог, политический деятель и, наконец, философ — всё это о Павле Ивановиче Новгородцеве. В своих учениках он, прежде всего, ценил безграничную широту ума и нестандартный подход в исследовании тех или иных явлений общественной жизни. Ибо он сам в полной мере был наделен этими качествами.
После окончания Московского университета, как и большинство одаренных выпускников, Н. Н. Алексеев провел несколько лет (1908-1910 гг.) в университетах Германии и Франции. Именно там он увлекся идеями Елленика, Бергсона, а позднее Гуссерля. И, наконец, оказавшись в эмиграции, как и многие соратники по несчастью, поднялся на новую ступень, став философом. Уже в первой монографии, вышедшей в эмиграции, — «Основы философии права» Н. Н. Алексеев выделяет в самостоятельный круг проблем философские аспекты правовой теории [2, с. 17]. Опираясь на собственные концепции, разработанные еще в России, ученый поставил перед собой новую задачу: «выработать юридическую теорию, которая, с одной стороны, проистекала бы из магистральной линии органического социального развития русского народа, а с другой — максимально соответствовала бы современным критериям, требованиям» [1, с. 5-6]. Решить такую задачу, на наш взгляд, под силу только философу-мыслителю.
Вслед за создателями тематического исследования «Философия русского зарубежья» можно утверждать, что в 20-е годы ХХ в. начинает складываться новое направ-
Прохорова Марина Юрьевна — кандидат юридических наук, старший научный сотрудник кафедры социологии политических и социальных процессов, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: marina-aqva@mail.ru
© М. Ю. Прохорова, 2013
ление в философской мысли — русское зарубежье [3, с. 3-66]. Его формируют ученые, общественные деятели и публицисты, высланные из страны или покинувшие ее из-за неприятия нового политического режима. Среди них — П. И. Новгородцев и его ученики Н. Н. Алексеев, Б. П. Вышеславцев, И. А. Ильин, а также Н. О. Лосский, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, П. А. Сорокин и многие другие. Вне зависимости от образования, полученного на родине, и от рода деятельности, выбранного в эмиграции, их принято называть мыслителями. И как справедливо было отмечено А. Ф. За-малеевым, «русская философия входит в моду в Европе, вызывая то удивление, то недоумение. С одной стороны, поражает охват философских исканий русского ума, а с другой — раздражает отсутствие привычных стандартов философствования, которые в западном сознании ассоциировались с представлением о философии вообще» [3, с. 5]. Охват философских исканий объясняется образованием, полученным в России, а отсутствие привычных стандартов обусловлено православием. Мы разделяем позицию Н. О. Лосского, согласно которой «основная, наиболее глубокая черта характера русского народа (в целом и ученых особенно — М. П.) есть его религиозность и связанное с ней искание абсолютного добра. Искание абсолютного добра, конечно, не означает, что русский человек, ... сознательно влечется к царству Божьему, имея в своем уме сложную систему учений о нем. К счастью, в душе человека есть сила, влекущая и осуждающая зло, независимо от степени образования и знаний его: эта сила — голос совести. Русский человек обладает особенно чутким различием добра и зла, он зорко подмечает несовершенство всех наших поступков, нравов и учреждений, никогда не удовлетворяясь или не переставая искать совершенного добра» [4, с. 240-241]. Православие стало для русской эмиграции «знаменем и языком». Аналогичную функцию выполнял протестантизм у англичан в эпоху революционных бурь.
Особенности русского общественного сознания, существенно отличающегося от западного, справедливо подметил однокашник Н. Н. Алексеева — Б. П. Вышеславцев. По его мнению, существует русский подход к мировым философским проблемам, русский способ их переживания и обсуждения [5, с. 154]. При этом только «русская философия постоянно привлекает религию и теологию к решению философских проблем» [5, с. 157]. И именно благодаря такому взаимопроникновению и взаимовлиянию родились, по мнению Вышеславцева, «наиболее ученые и зрелые труды» [5, с. 157].
Безусловно, Н. Н. Алексеев идет тем же путем, чутко различая добро и зло, подмечая несовершенство политических концепций прошлого и современного ему российского общества, а также ищет окончательные решения и сводит все проблемы к последнему смыслу, к Абсолютной истине. Таков путь развития общественной мысли русского зарубежья [5, с. 156].
Очерк «Русский народ и государство» посвящен десятой годовщине Октябрьской революции. На наш взгляд, это произведение является образцом нестандартного подхода к изучению политико-правовых проблем, в данном случае, истоков русской революции. Объем работы, проделанной Н. Н. Алексеевым, таков, что слово «статья» неприменимо к данному произведению. Оно скорее подпадает под определение «очерк», с четко определенной авторской позицией. Применительно к работе «Русский народ и государство» можно сказать, что это публицистическое произведение, в котором автор предстает в несколько необычном для себя качестве. Место
юриста — теоретика права занимает историк и социолог, блестящий специалист в области истории политических и правовых учений России ХУ-ХУ1 вв. Для него данное теоретическое исследование — это логически продуманное целое, в котором связи установлены, противоречия вскрыты, общие принципы найдены и из них извлечены частные их применения [2, с. 21].
Думается, что главный вопрос, который поставил перед собой Алексеев, почему революция 1917 г. была «принята» широкими слоями общества и «откуда» произрастают корни большевизма. Читателям предлагается углубиться в русскую историю и проанализировать достаточно подробно воззрения Нила Сорского, Иосифа Волоцкого, Максима Грека, Ивана Пересветова, Ивана Грозного, а также дискуссию стяжателей и нестяжателей, трактат «Аристотелевы врата или тайная тайна». А также осмыслить такие явления, как казачество — носитель идеи вольницы и сектантство. Ибо для того, чтобы понять современность, необходимо «вчувствоваться и вмысливаться в идеи прошлого, и тогда перед нашим взором откроется ряд совершенно новых, почти что неизвестных отношений» [2, с. 41].
Ведь политическая философия как составная часть любомудрия всегда являлась, по справедливому замечанию Н. Н. Алексеева, «лабораторией, в которой вырабатывались основные научные идеи и гипотезы. Брошенные в виде гениальных прозрений и еще не опознанных во всех своих логических последствиях интуицией, — гипотезы эти впоследствии становились предметом специального научного изучения и полагались в основу той или иной области научно-позитивного знания» [2, с. 9].
Итак, о каких идеях и гипотезах идет речь? Во-первых, предложенный ученым историко-правовой материал опровергает положение о том, что петровская эпоха дала толчок к развитию политической науки в России. Согласно Н. Н. Алексееву, формированию политической философии в России способствовало создание единого централизованного государства. А политическая наука России ХУ-ХУ1 вв. в теоретико-познавательном аспекте не уступает западноевропейской.
Далее получает научное обоснование идея, согласно которой отечественная история потрясений не беднее европейской [1, с. 72]. Ученый не согласен с позицией славянофилов, провозгласивших эволюционный путь развития отечественной государственности. Н. Н. Алексеев опровергает теорию взаимной договоренности власти и народа, путь согласия и мира — истинного пути, в интерпретации славянофилов, развития русской государственности. Опираясь на исторические факты автор развенчивает этот миф — и отечественную историю не обошли стороной перевороты. В отличие от западной историографии «революционные бури» у нас названы смутами. Разные термины, но сущность явлений одна и та же. И только марксистская теория, отмечает далее мыслитель, поставила знак равенства между революцией и смутой. И та и другая — продукт социально-экономического развития общества, одно из выражений классовой борьбы. Это единственное место в работе, где авторская позиция совпадает с марксистской.
Политико-правовые доктрины, созданные на рубеже Х1Х-ХХ вв., есть некий конгломерат идей. Подтверждение этого тезиса мы находим, например, в работе В. И. Ленина «Три источника, три составные части марксизма». Причем В. И. Ленин обратил внимание на следующий факт: для адекватного восприятия марксизма недостаточно знать концепции его ближайших предшественников — Гегеля и Фейер-
баха. Истоки марксизма питаются средневековыми концепциями Т. Мора и Т. Кам-панеллы. Однако современные исследователи продолжили бы этот ряд. Понять утопический социализм невозможно без анализа воззрений античных мыслителей, и прежде всего Платона. То же самое можно сказать и о большевизме. Истоки этого учения уходят в средневековые доктрины. Подтверждением этого положения является, на наш взгляд, работа Н. Н. Алексеева «Русский народ и государство». Для того чтобы понять истоки большевизма необходимо учитывать ряд особенностей общественного сознания русского народа. Согласно Н. Н. Алексееву: «русский народ. имеет свою собственную интуицию политического мира, отличную от воззрений западных народов и в то же время не вполне сходную с воззрениями народов чисто восточных» [1, с. 69]. Большевизм — наглядное тому подтверждение. По мнению мыслителя, как политическое учение он сочетает в себе на первый взгляд взаимоисключающие идеи, такие как правовую монархию и диктатуру, вольницу и сектантство. В основе каждой из этих идей лежат «определенные ценностные предпосылки». Последние могут проистекать как из положительных, так и из отрицательных ценностей. Поэтому важно опознать, что является истинным, а что суть заблуждения в существующих в современной ему России политических институтах, в общественных идеалах, осуществлением которых люди мечтали заменить исторически несовершенные общества [2, с. 223]. У истоков идеи правовой монархии стоял Нил Сорский (1433-1508). Алексеев подчеркивает, что свою доктрину Нил Сорский разрабатывал, прежде всего, для наилучшей организации монастырской жизни. Политико-правовые реформы не входили в круг его задач. Следуя за отцами-основоположниками христианского учения Августином Блаженным и Фомой Аквинским, старец развивает идею двух градов — Божьего и Земного. Первый — идеал, к которому необходимо стремиться, второй — Земной град. Он должен строиться на «евангельской заповеди любви» и активной деятельной позиции [1, с. 80]. Опираясь на Новый Завет, он полагает, что любовь и милосердие — основные качества царя — атрибуты царской власти — «милостив человек — есть царь». И только ему под силу построить «истинное, праведное государство» [1, с. 89].
Методом «премудрой премудрости» царь управляет государством — насилие или грабежи недопустимы. «Правда» — синоним права и справедливости главенствует в такой модели государства. В политической теории Нила Сорского доброта — категория не столько нравственная, сколько политическая. Через нее совершенствуется человеческая личность, которая в свою очередь совершенствует политические институты. При этом личность обладает свободой, например, свободомыслием (как в позитивном, так и в негативном смысле — прежде всего это касается свободы от произвола). Однако полная гармония достигается при согласовании жизни с евангельскими установками. Истинное спасение души возможно, когда общество воплотит в жизнь принцип «социальной справедливости и правды» [1, с. 93], следовательно, в таком обществе нет места рабству или крепостной зависимости.
И еще, власть милостивого царя, по мнению Нила Сорского, должна быть ограничена «народным советом». Однако роль последнего должна была исполнять Боярская дума. При этом во времена старца наделение Боярской думы какими-либо властными полномочиями воспринималось крайне негативно. Ибо для многих Дума была символом раскола, а не единения.
Идея правовой монархии нашла свое отражение в творчестве Максима Грека (ум. 1556) и Ивана Семеновича Пересветова. Однако Н. Н. Алексеев практически не анализирует концепцию Максима, а детально рассматривает воззрения Пересвето-ва, обращая внимание на точки соприкосновения воззрений.
Итак, у Пересветова ключевым моментом является «правда» — право. Отсутствие правовых основ в государственности объявляется грехом — «все, что основано на слезах, крови, рабстве (крепостничестве)» [1, с. 95]. По мнению Пересветова, в интерпретации Н. Н. Алексеева, идеал для России «может быть только государство правды» [1, с. 95]. Опираясь на «правду» и «веру», можно достичь идеала. Однако Н. Н. Алексеев делает несколько неожиданное сравнение Пересветова с Макиавелли. Ибо для первого государство правды — это царская власть, которая тверда и единолична. При этом власть может быть не только сильной, но и деспотичной. А наличие «праведного суда», карающего виновных, мыслится Пересветовым как некий сдерживающий фактор — противовес диктатуре. Другой сдерживающий фактор, по Пересветову, это — «совет» из «средних людей, юнаков храбрых, ... числом ... двадцать тысяч» [1, с. 97]. Фактически здесь речь идет об армии. Итак, Иван Пересветов стал первым отечественным мыслителем, который воспринимал военную организацию как фактор стабильности общества.
Однако на практике идеи Пересветова привели к опричнине — диктатуре Ивана Грозного. Н. Н. Алексеев характеризует правление Ивана IV как «московский фашизм XVI века». И как во времена Грозного, так и в XX в., диктатура «встретила поддержку народа» [1, с. 99]. Причем устанавливается диктатура, по справедливому замечанию Алексеева, «исходя из благих намерений». Ведь в XVI в. она должна была противостоять боярской междоусобице, во имя сохранения государства московского. Как известно, диктатура пролетариата устанавливалась как «благо» для рабочего класса.
Значительное место в очерке «Русский народ и государство» отводится проблеме диктатуры. Как одно из направлений в политической философии она имеет глубокие исторические корни. Еще античная тирания признавалась неправильной формой правления. Однако в отечественной политической науке первое теоретическое обоснование диктатуры связано с воззрениями и практикой государственного строительства Ивана Грозного (1533-1584). Бесспорно, последнего нельзя считать основоположником теории неограниченной верховной власти, самовластия монарха, не признающего никакие законы. Ведь организованный правителем террор — неотъемлемая часть человеческой истории, так же как и попытки теоретического обоснования диктатуры.
Мировоззренческая позиция Ивана IV во многом перекликается с макиавеллевской. В каждой концепции прослеживается отрицательное отношение, во-первых, к междоусобице, чаще всего способствовавшей иноземному вторжению, во-вторых, к вмешательству церкви в дела государства. Как Макиавелли, так и Грозный видели свою родину единым, централизованным государством, способным не только противостоять, но и подавить в зародыше любые мелкопоместные заговоры. Однако, если для Италии задача объединения страны была первоочередной, для нее и создавалась концепция Макиавелли, то для России во главе угла стояла проблема укрепления уже централизованного государства, недопущение раскола. По мнению
исследователей, угроза боярского раскола была надуманной, а политика Ивана IV скорее носила предупредительный характер.
Как и Макиавелли, так и Иван Грозный предлагали решать проблемы государственного строительства, отбросив моральные принципы. При таком подходе опорой государства становится войско. Психологический механизм, объясняющий поведение диктатора, блестяще, на наш взгляд, описан Б. П. Вышеславцевым в монографии «Этика преображенного эроса». В интерпретации мыслителя диктатуре предшествуют определенные личностные изменения: «дух, ум, внутренний человек, высшее сокровенное я» желает зла и преступлений. Это желание зла нельзя объяснить слабостью плоти, рассуждает далее Б. П. Вышеславцев. Человек руководствуется и опирается на силу «произвола злой воли». Иными словами, начинается трансформация личности. Она сознательно отказывается от «добра» и делает только то, что хочет. Личностные изменения политика закономерно накладывают отпечаток и на государственное устройство. Сначала преступление становится нормой поведения, затем «отменяется» существующая система законодательства и завершается данный процесс «тиранией или диктатурой — самочинным возведением своей преступной воли в закон для других» [5, с. 87].
Особое место в политической жизни России занимает вольница. Толчком к разрастанию этого движения как самостоятельной силы стали, по мнению Н. Н. Алексеева, «политические мероприятия Ивана Грозного» [1, с. 99].
Стремление к политической независимости росло параллельно с укреплением крепостнического строя. Однако идеологически вольница не восприняла свободолюбивые воззрения ни Нила Сорского, ни И. С. Пересветова. При этом «террористические методы» в той или иной форме присутствовали в этом движении. Отсутствие «писаной идеологии» крайне осложняет изучение этого явления.
Для того чтобы все же понять идеологическую программу вольницы, Алексеев предлагает исследователям прежде всего обратиться к анализу «понизового товарищества» Запорожской Сечи.
Ядром вольницы являлась община, которая управлялась общей сходкой или неким подобием народного собрания. Иными словами, перед нами общность людей, «связанных между собой духовными, экономическими, политическими, этническими, правовыми и иными коммуникативными отношениями» и прообраз «публичной власти, которая регулирует общественные отношения» [6, с. 532]. Сходка выполняла как административные, так и судебные функции. А все ее члены были равны и равноправны [1, с. 100]. А так как функции публичной власти были у всех членов сходки, то перед нами «первобытная демократия», или прямая демократия. Алексеев ставит в данном случае знак равенства между этими понятиями. Но, по нашему мнению, это касается только казацкой вольницы. Итак, особыми ценностями в этом обществе признавалось равенство каждого отдельного казака при решении конкретных задач общины, например, при выборе «властных структур». Однако деятельность этой общины не была урегулирована какими-либо писаными нормами. И в этом еще одна особенность вольницы. Такое понятие, как правопорядок, вольница не знала. Поэтому применительно к членам общины нельзя сказать, что они имели определенный правовой статус. Единственное их право — это право на свободу от крепостной зависимости. Фактически казаки подчинялись власти либо гетмана, либо народного собрания. А эта власть была деспотична и неограничен-
на. Для Алексеева вольница — это «произвол массы» и «бесправие личности», ибо в этой общественной организации отсутствует идея ценности другого существа или другого «я». По мнению мыслителя, последнее есть характеристика человеческого общества [2, с. 202]. Идеальное общество, в интерпретации Алексеева, немыслимо без живого и жизненного чувства содружества и симпатии, а не только без правового порядка [2, с. 203]. Продолжая мысль ученого можно сделать следующий вывод: общество, основанное на «родовым призраке общинного быта», — казацкая вольница есть сочетание двух начал, в котором уживается «вольное товарищество», или «первобытная демократия», с монархией. Практическое воплощение этой идеи впервые было реализовано после отмены крепостного права. Она породила в деревне «произвол схода и бесправие личности» [1, с. 101]. А после 1917 г. тот же казацкий идеал, заменив царей и самозванцев на «государство советов» как особую форму русского восточного деспотизма, победил в России [1, с. 107].
Теоретическое обоснование такой сложной политической конструкции можно найти в работе Н. Н. Алексеева «Основы философии права». Мыслитель обратил внимание на такие особенности общественной жизни как запутанность отношений, при этом от упрощения получается полное искажение подлинного лица тех факторов, которые требуется понять и изучить [2, с. 204]. Ученый предупреждает, что общество нельзя сводить к однообразной системе связей. Ибо социальное бытие «есть ряд отдельных взаимопроникающих и взаимообусловленных сфер, образующих некоторую перекрещивающую систему связей. Живое общество представляет собой некоторое целое, отдельные части которого как бы срослись вместе, . а совсем особым (характерным только для общества) путем, который нужно почувствовать, чтобы не внести в познание социального чуждых ему представлений» [2, с. 204].
Используя сказанное выше как своего рода методологическую установку, еще раз проанализируем вольницу. Итак, это чисто русское явление. Явление, достаточно стабильно укоренившееся в сознании народа. В его основе лежит стремление к освобождению от оков крепостничества, но не от «оков» государственности. Наличие института царской власти — необходимое условие развития вольницы. Однако вольница не знала не только позитивного права, но и не признавала за членом сообщества естественных прав. И в этом ее коренное отличие от военной демократии античности. Именно казацкая вольница стала прообразом большевистского варианта организации политической власти. Необходимость позитивного права была все же признана большевиками. Режим, установившийся в стране после 1917 г., является наглядной иллюстрацией тезиса Б. П. Вышеславцева о том, что власть есть нечто наиболее проблематичное и загадочное. Она загадочна в своей сущности, в своей социальной природе и проблематична в своей ценности [5, с. 212].
И наконец, последняя составляющая большевистской идеологии — это сектантство. По справедливому замечанию Н. Н. Алексеева его можно сравнить с реформацией. Хронологически эти два явления в русской и западной политической истории совпадают. Как на Западе — реформация, отечественное сектантство питается идеями радикализма, поэтому нельзя ставить знак равенства между сектантством и расколом. Ибо последнее затрагивает по своей сути только вопросы вероисповедания.
В основу сектантства заложена идея неприятия правительства или в более радикальном варианте — государства в целом. Причина неприятия — «безблагодатность или богопротивность». В зависимости от степени радикализма сторонники той или
иной секты трактуют понятие государства как институт, противный Богу или принесший богопротивную ересь. И в зависимости от степени радикализма сторонники того или иного течения допускали разные формы борьбы: активную — борьбу с сатаной и пассивное сопротивление — уход в пустыни или леса. Одной из форм борьбы признавалось самоистребление — активная борьба с государством. Большевистская идеология, как известно, была сторонницей активной формы борьбы, однако место самоистребления заняло физическое истребление политических противников.
У Алексеева русское сектантство условно делится на две части. Первое направление — это негативно относящееся к институту царской власти. Опираясь на собственную оригинальную интерпретацию отечественной истории со времен Елизаветы Петровны, сторонники этой секты проповедовали идею восстановления на престоле истинного царя. Последний должен был возродить идеальное государственное устройство или «Град Божий». Фактически это направление продолжало идеи сторонников правовой монархии. Государство при таком подходе — «оплот истинной веры, ибо в нем соберутся все истинные сыны веры» [1, с. 112].
Другое крыло сектантства — духоборство идеологически сходно с ранним христианством. Здесь мир также делится на богатых и бедных. Последние являются носителями истинной веры. Мир богатых — мир грешный, существует параллельно с «вольной нищетой». Далее взгляды духоборов сближаются с воззрениями социалистов-утопистов, для которых государство — безвластная, анархическая община, построенная на полном равенстве имущества и живущая на основе коммунистического порядка [1, с. 113].
Идеология большевизма заимствовала из этой формулировки ряд идей, в частности, общину, полное равенство имущества, то есть отрицание частной собственности. Последнее есть нивелирование в правах, которое на практике ведет к отсутствию не только имущественных, но и личных прав, не говоря уже о политических правах.
Итак, по Н. Н. Алексееву, правовая монархия, диктатура, вольница и сектантство — составные части большевизма. Благодаря этим «национальным идеям», а не марксизму, большевизм стал господствующей идеологией. Ведь, как показала практика, идеи западного толка, например, либерализм и парламентаризм, оказались чуждыми для широких слоев общества. Они были «инородными телами» в народном сознании, ибо не учитывали «старую правду» — стремление обрести свободу от угнетения, но сохранить праведного царя. Опираясь на отечественную историю, мыслитель убедительно доказал, что, оказавшись перед выбором между диктатурой и смутой, наш народ выбирал первое, уповая на мудрость царя. Царь в сознании народа всегда был прав, а вина за все беды традиционно возлагалась на правительство.
Но власть большевиков, по мнению Н. Н. Алексеева, явление временное, и русский народ «ужаснется тому, что он создал в результате своих многолетних мечтаний» [2, с. 223]. На определенном этапе своего развития Россия окажется перед выбором пути преображения. Мыслитель уверен, что будущее принадлежит православному правовому государству, или справедливому правопорядку, которое сумеет сочетать твердую власть — начало диктатуры с народоправством — началом вольницы и со служением социальной правде [1, с. 116]. Однако в данной работе ученый не дает развернутого определения указанных выше понятий, так как поставил точку.
Литература
1. Алексеев Н. Н. Русский народ и государство. М.: Аграф, 1998. 640 с.
2. Алексеев Н. Н. Основы философии права. СПб.: Юр. институт, 1999. 216 с.
3. Замалеев А. Ф. О гносеологизме в русской философии / Историко-философский аспект // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 6. 2008. Вып. 2. С. 3-66.
4. Лосский Н. О. О характере русского народа // Условия абсолютного добра. М.: Политиздат, 1991. С. 367.
5. Вышеславцев Б. П. Вечное в русской философии // Этика преображенного Эроса. М.: Республика, 1994. С. 351-352.
6. Поляков А. В. Общая теория права. СПб.: Издательский дом СПБГУ 2004.
Статья поступила в редакцию 11 июня 2013 г.
