CC BY
68
РОССИЯ ВЧЕРА , СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
Ю.С.Пивоваров
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ*
Пивоваров Юрий Сергеевич -член-корреспондент РАН, директор ИНИОН РАН.
«Русская идея» как «примитивная» демократия или самодержавная республика
Коснемся важнейшей темы: соотношение «Русской идеи» с расколом России на две субкультуры (следствие петровских реформ; возникло две России: европеизированная субкультура верхов и традиционалистская, «старомосковская» субкультура низов - основной массы населения). Вот что говорил об этом В.В.Роза-нов: «Есть две России: одна Россия видимостей, громада внешних форм с правильными очертаниями, ласкающими глаз; с событиями, определенно начавшимися, определительно оканчивающимися, - “Империя”, историю которой “изображал” Карамзин, “разрабатывал” Соловьёв, законы которой кодифицировал Сперанский. И есть другая - “Святая Русь”, “матушка-Русь”, которой законов никто не знает, с неясными формами, неопределенными течениями, конец которых непредвидим, начало безвестно: Россия существенностей, живой крови, непочатой веры, где каждый факт держится не искусственным сцеплением с другим, но силой собственного бытия, в него вложенного. На эту потаенную, прикрытую первой, Русь - взглянули Буслаев, Тихонравов и еще ряд людей, имена которых не имеют никакой “знаменитости”, но которые все обладали даром глубокого внутреннего зрения. К ее явлениям принадлежит раскол»1.
«Россия видимостей» и «Россия сущностей» - кто только не писал об этом! Напомню лишь несколько имен: Ив. Киреевский, Герцен, Ключевский, Маркс, Шпенглер... И разумеется, любое обсуждение «Русской идеи» должно проходить
* Часть I данной статьи см.: Россия и современный мир, 2003, № 2, с. 5-27.
1. Розанов В.В. Религия, Философия, Культура. - М., 1992. - С. 33.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
в контексте этого раскола. Это то, на что не обратил внимания В.С.Соловьёв. Но мимо чего не можем пройти мы, люди, имеющие опыт ХХ столетия.
А теперь послушаем одного из наиболее чутких и глубоких отечественных социальных мыслителей - Н.Н.Алексеева. Именно ему удалось (на мой взгляд) сформулировать властно-политическое измерение «Русской идеи» как ее понимала (скорее инстинктивно чувствовала) «Россия сущностей». В работе «Русский народ и государство» (написана в эмиграции) он констатирует:
«Ни в одной стране Западной Европы мы не встречаемся с явлением, которое до последнего времени можно было наблюдать в России: именно, с резким разрывом между духовной жизнью высших классов и духовной жизнью широких народных масс. Со времени Петра Великого высшие классы жили духовными интересами западноевропейского мира . Русские же народные массы в это время жили своей собственной...»2. Иными словами, мыслитель воспроизводит идею раскола России на две субкультуры. Каждая из которых обладала своими собственными представлениями о религии, нравственности, власти, праве, своей эстетикой, бытом и прочим. Особо Алексеев подчеркивает: «Русский народ имеет...свою собственную интуицию политического мира, отличную от воззрений западных народов и в то же время не вполне сходную с воззрениями народов чисто восточных»3 (эта «интуиция отлична и от “воззрений” России высших классов; “европеизированная” Россия, как известно, осуществила рецепцию западных идей, и вся оригинальность ее политической философии в их “некотором своеобразном пре-ломлении”»)4.
Эту самую особую народную «интуицию политического мира» Алексеев предлагает рассматривать в контексте русской истории. Вокруг нее, говорит он, витает множество мифов. «Много в этих мифах было подмечено истинного, ибо едва ли можно отрицать, что русский народ шел действительно своими путями, но много в то же время в них и надуманных теорий и романтических вымыслов. Истина и сказка переплелись здесь в одно целое, и они до сих пор еще не отделены друг от друга, хотя отделения их требует величайшая и истинно трагическая серьезность настоящего исторического момента»5.
Прежде всего, призывает мыслитель, пора покончить со славянофильскими мифами. Смысл их в том, что русский исторический процесс полностью отличен от западного. Если Европа шла путем насилия, вражды, «разномыслия», то мы -«спокойным произрастанием» и «внутренним убеждением», согласием. У них революции, перевороты, юридические гарантии и договоры, «внешняя правда», у
2. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - М., 1998. - С. 68.
3. Там же. - С. 69.
4. Там же. - С. 68.
5. Там же. - С. 69.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
нас - мир, нравственное единство, добро, «внутренняя правда», «взаимная доверенность власти и народа». - Эти мифы, несмотря на всю их «фантастичность», «неадекватность», столь прочно вошли в русское сознание, что даже историки прямо противоположного направления (Соловьёв, Ключевский, Платонов) были «склонны» к ним. Особенно это проявилось в вопросе о Смуте начала XVII столетия, а также при оценке различного рода движений протеста.
Иными словами, Алексеев утверждает: русская историческая мысль - в общем и целом - не поняла той глубины и остроты социальных конфликтов, которые терзали страну в XVI-XVIII вв. Слишком много внимания уделялось династическим вопросам и «боярским интригам». - «Только историки, испытавшие влияние марксистских идей, решительно порвали с этой старой, навеянной славянофилами традицией и пытались объяснить “русскую смуту” как продукт социально-экономических условий, как выражение классовой борьбы. Нельзя не видеть громадного научного превосходства этих последних воззрений, благодаря которым становится понятным, почему сравнительно незначительные династические вопросы вдруг, как кажется, ни с того ни с сего начинают поднимать тысячи людей, вести их на смерть, сталкивать с другими тысячами и приводить общественную жизнь в состояние небывалого кризиса (заметим, похвалы марксизму расточает последовательный не-марксист. - Ю.П.). Таких движений не объяснишь, если не понять социального быта народных масс и соответствующей им социальной психологии. “Русская смута” проявляла себя в течение описанных трех столетий не потому, что мутили крамольники, но вследствие глубоких трещин, обнаружившихся в теле русского государства. Не мирное согласие, а глухая, подземная рознь, глубокие вулканические течения, клокотавшие внутри русского общества, - вот что порождало русскую смуту. Пора скинуть с русской истории эти романтические прикрасы, которыми наделяли ее славянофилы. И скинуть их нужно вовсе не во имя утверждения тождества путей русских и путей западных, но в полном сознании всех отличий, российской истории свойственных. Россия не теряет своего особого лица от того, что история ее полна смут»6.
Здесь очень важна следующая мысль Алексеева: русская история на протяжении трех веков (XVI-XVIII) была смутой, то разгоравшейся, то незаметно тлевшей, но непрекращающейся. И именно как историю смуты необходимо изучать отечественную историю. - Далее мыслитель указывает на ряд специфических черт, которыми обладает русский исторический процесс.
Во-первых, он имеет по преимуществу пространственное (географическое, в терминологии Алексеева) измерение. Это выражается в колонизации русичами бескрайних просторов Восточноевропейской равнины и Северной Азии. Во-вто-
6. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - М., 1998. - С. 72-73.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
рых, и это вытекает из первого, «вся наша история и есть прежде всего борьба с Азией, приспособление к Азии и ассимиляция Азии (в первую очередь “кочевой Азии”, уточняет Алексеев. - Ю.П.)»7. В-третьих, русское государство вырастает из этих отношений с Азией. «Государство наше родилось в процессе суровой долголетней борьбы с азиатскими кочевниками, которые были сначала победителями, а потом постепенно стали побежденными. Государство наше, выросшее в этой борьбе, типично имело характер военного общества, построенного как большая армия по принципу суровой тягловой службы»8.
В-четвертых, наши исторические пути принципиально отличаются от западных. Алексеев формулирует это таким образом: «Свободные формы промышленных обществ были ему (русскому социуму. - Ю.П.) совершенно чужды»9. То есть именно отсутствие свободы признается главным индикатором отечественного развития в сравнении с европейским. Но этот дефицит, это - с западной точки зрения - негативное качество «покрывалось», «снималось» явлением вольницы, или точнее: кочевой вольницы. «.Жизнь в государстве нашем была не из легких. Суровое московское тягло не всем было по душе, подвижные элементы населения всячески старались от него укрыться. А вольных элементов этих было много, кочевая вольница была. нашей своеобразной стихией, проявлявшейся и в новгородских “ушкуйниках”, и в славных низовых “товариществах” южного казаче-ства»10.
В-пятых, «особенностью нашего государства было то, что вокруг него на юго-востоке простирались бесконечные земли, где укрыться было действительно легко и удобно. В этом наше отличие от Запада, где мир был узок и укрыться было некуда, разве только в бесконечных морских пространствах. Поэтому проблема Запада была проблемой, решаемой на конечной территории, а наша проблема разрешалась на территории неопределенной. Поэтому на Западе к усовершенствованию внутренней стороны общественной жизни, а у нас. к внешнему расширению в пространстве. Поэтому западная история следовала принципу социальной интенсификации, мы же шли путем экстенсивным. На Западе, если государство давило, можно было придумать только один исход: усовершенствовать государство и ослабить давление. У нас государство давило по необходимости, но мы не стремились усовершенствовать государства, а уходили от него в степь и в леса. Государство настигало ушедших - они опять уходили дальше. Так и протекал процесс колонизации»11 .
7. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - М., 1998. - С.73.
8. Там же.
9. Там же.
10. Там же.
11. Там же. - С. 73 - 74.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
Итак, наша история развертывается на «неопределенных территориях». Следовательно, потенциальным ее качеством является пространственный универсализм, принцип социальной экстенсификации. Кочевая вольница бежит от государства, которое настигает ее. Этому способствует и исторический тип хозяйствования на земле. «Бегство населения снизило развитие сельскохозяйственной техники, способствовало распространению переложной системы, при которой земледелец сожжет лес, попашет, выпашет все из земли и побежит дальше»12. - По сути, подобную систему земледелия можно назвать кочевой. Получается формула: кочевая вольница, убегающая за существующие в данный момент пределы государства, плюс земледелие, кочующее в пределах государства (об исторических и природно-географических причинах формирования «кочевого земледелия» здесь говорить не будем).
Подводя итог анализу исторического своеобразия России, Алексеев пишет: «Снимая. с русской истории романтический флер, мы должны сказать, что определяющими силами ее были, с одной стороны, силы, организующие государство, силы порядка, с другой - силы, дезорганизующие, анархические, внешне выражающиеся в различных проявлениях русской смуты. Особенностью русской истории является то, что смута эта не была попыткой организации вольницы в пределах государственного порядка, но представляла собой вечный выход ее из государства в дикое поле и темные леса. Уход от государства есть первостепенный факт русской истории, который физическое свое воплощение нашел в казачестве и свое нравственное оправдание - в различных политических воззрениях, оправдывающих бегство от организованных политических форм общественной жизни»13.
Основываясь на таком понимании русского исторического процесса, Алексеев далее переходит к рассмотрению политических воззрений русского народа. Он делает вывод: «Основной организующей идеей русской истории была идея московской самодержавной монархии, которая с воцарением Петра истолкована была в смысле западного абсолютизма и превратилась в идею Российской Империи петербургского стиля»14. И эта полуязыческая, берущая свои истоки в древневосточных деспотиях концепция, безусловно, разделялась широкими народными массами. «Русский народ должен был почувствовать себя конгениальным замыслу иосифлян - иначе не было бы и московского государства»15. Свидетельством этому являются события Смутного времени. Народ сначала смирно созерцал Смуту. Более того, «по наивности» даже дал вовлечь себя в крамолу, но вовре-
12. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - М., 1998. - С. 74.
13. Там же. - С. 75.
14. Там же. - С. 75.
15. Там же. - С. 76-77.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
мя одумался. «Тогда он и пошел в ополчение Минина и Пожарского. Так им и была провозглашена монархия московского стиля - этот исконный общенародный русский идеал. Посадские люди и .мужики, шедшие на освобождение Москвы, - эта московская “общественная середина” - . поддерживали программу московской монархии. Не увлекаясь “ни реакционными планами княжеского боярства”, ни “исканием общественного переворота”, они олицетворяли собой ту консервативную силу, для которой монархический идеал. был. глубоким убеждением»16.
И русский народ верил в свое государство (иосифлянско-грозненское) «вплоть до царствования Петра I, вплоть до учреждения империи, когда, по мнению. широких народных кругов, государство бесповоротно впало в грех. Учреждение империи резко обозначает тот водораздел, перейдя который известные части русского народа уже прямо начинают отвращаться от государства, переставшего хранить заветы старины и веры»17.
Тогда у русского человека возникает стремление исправить новые неправильные порядки. «С величайшим подъемом ищет он “правды” и хочет государство построить как “государство правды”»18. И это «государство правды» существенно отличается от идеала иосифлянской монархии. В общем и целом в русских народных воззрениях представлено четыре варианта «государства правды»: 1) православная правовая монархия; 2) диктатура; 3) казацкая вольница; 4) сектантский подход к государству.
Идея православной правовой монархии, по Алексееву, теснейшим образом связана с учением заволжских старцев, нестяжателей. В «политическом» отношении их «правда» означала следующее. «.Она (“правда”) не восставала против монархии, однако и не считала установившуюся иосифлянскую монархию носительницей справедливости и правды. Она требовала преобразования московской монархии в государство правовое. С точки зрения . права это означало подчинение царя началу законности: “Всякий царь да покоряет царство свое истине закона своего”. . Это совпадало с упрочением в государстве большей личной свободы. Отсюда безусловная враждебность писателей. (этого. - Ю.П.) направления к рабству, которое они не считали совместимым с христианством. Отсюда их большая гуманность по отношению к еретикам и принципиальное признание начала религиозной свободы. Наконец, с точки зрения участия граждан в управлении государством, “московская правда” придерживалась мнения о необходимости ограничить самодержавие некоторым народным “советом” с более или менее широким началом представительства»19.
16. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - М., 1998. - С. 77.
17. Там же. - С. 79.
18. Там же. - С. 83.
19. Там же. - С. 93.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
Иван Пересветов первым у нас (XVI в.) формулирует идею диктатуры. Причем отчасти эта идея была реализована в опричном режиме Иоанна IV. Алексеев называет доктрину Пересветова «своеобразным московским фашизмом», «восточным фашизмом». Суть этого «фашизма» - борьба с аристократией, ее претензиями на власть, и с порабощением и эксплуатацией народных масс. «.Пересветовс-кая монархия есть монархия социальная. Но это самое главное, она есть монархия, основанная на диктатуре некоторой избранной, особо организованной военной группы»20. - На Руси этой группой стала опричнина. «Она была попыткой ввести новый государственный строй при помощи диктатуры и следуя методам чисто революционным»21 .
Политическая идеология русской казацкой вольницы не может быть понята вне контекста жизнедеятельности казацких организаций, и прежде всего «понизового товарищества» Запорожской Сечи (как наиболее изученного). Казаки сохранили в своем устройстве общинные славянские начала. Алексеев цитирует известного исследователя казачества В.Антоновича: «Верховная власть была представлена общей сходке, суду которой подлежала каждая отдельная личность; также сходка (рада) устанавливала годичный уряд и собирала с него отчет. Все члены общества были, безусловно, равны и равноправны, все вместе сохраняли и наблюдали общественную нравственность по своим понятиям»22 .
Словом, это была прямая и первобытная демократия. «Ее отличает прежде всего полное отсутствие начала права, которое мы замечаем, скажем, в “общей воле” Руссо. Оттого в казацкой демократии нет признания каких-либо личных прав, ни установленных (как у Руссо), ни естественных (как у Локка). В ней нет также никаких границ, определяющих компетенцию “общей сходки” и выбранных ею властей, в ней нет распределения функций. Оттого “гетманская” власть в ней деспотична, неограничена, так же как деспотична и власть веча или рады. Поэтому, когда Богдан Хмельницкий вел казаков под московского царя, казаки эти у царя просили гарантий от гетмана. Но столь же мало было гарантий и у гетмана, да и у любого члена “товарищества”. . “Произвол массы” и “бесправие личности” - вот что характеризует эту демократию в отличие от демократий западных. В силу сказанного становится понятным, почему такая демократия столь легко уживается с монархией, и даже . деспотической. Известные в истории “казацкие цари” были или орудиями массы или деспотами восточного типа.»23.
Алексеев уточняет: «Казацкие общины, как и древние русские народоправства, были республиками, имевшими своих князей и царей; и в то же время их
20. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - М., 1998. - С. 97.
21. Там же.
22. Цит. по: Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - С. 100.
23. Там же. - С. 101.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
можно назвать монархиями, власть в которых принадлежала народу. Когда русский крестьянин в 1917 году иногда утверждал, что он хочет республику, да только с царем, он, по-своему, не говорил никакой нелепости. Он просто жил еще идеалами русской вольницы, идеалами казацкого “вольного товарищества”. Ибо идеал этот глубоко вкоренился в русскую народную душу. Он стал одной из стихий русской народной толщи, стихией . подземной, вулканической»24.
Кстати, сила и органичность этой идеи находит свое - отчасти может быть, даже и неожиданное - подтверждение в том, что ее воспроизвел в своем творчестве один из основателей русского либерализма, мыслитель с репутацией западника К.Д.Кавелин. Речь идет о его известной концепции «самодержавной республики» (мы скажем о ней ниже). На мой взгляд, это является безусловным доказательством живучести модели казацкой вольности. На это указывает и сам Алексеев: «Казацкий идеал, бесспорно, победил в России. в 1917 году..»25. То есть победила «демократия первобытная, кочевая, политически аморфная, полуанар-хическая»26.
И последняя версия русского «государства правды» - сектантская. По мнению Алексеева, она близка казацкой вольнице. Смысл ее в том, что государство лежит во зле и в нем царствует Антихрист. Следовательно, надо уйти из греховного «земного града». Как это ни парадоксально, уход от мира, от Московского царства, лежащего во зле, не мешал сектантам сохранять надежды на обретение рая на земле. Идея именно земного рая, справедливых социальных порядков стала родовым признаком отечественного сектантства.
В общем и целом Алексеев квалифицирует политические воззрения русского народа как «примитив». Он «глубоко жил в русских народных массах и бессознательно определял политические судьбы России. Действенная сила “примитива” этого обнаружилась в 1917 году - в момент полного разрушения старого государственного порядка. Русская интеллигенция пыталась построить на развалинах империи новое демократическое здание в европейском стиле, но широкие народные массы оказались равнодушными к этому предприятию. И понятно: западная демократия выросла из глубины религиозных эмоций, воспитанных реформацией; у нас же этих процессов не было, народ наш по-другому верил и воспитал в своей душе другое понятие о политической правде»27.
В 1917 г., говорит Алексеев, в России возобладали: 1) идея вольницы; 2) идея диктатуры; 3) идея социального устроения на земле на началах коммунизма. «Возобладало то, что содержалось в идеологии казачества, в идеологии Пересветова,
24. Цит. по: Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - С. 100.
25. Там же. - С. 107.
26. Там же.
27. Там же. - С. 114.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
царя Ивана и опричнины, в идеологии сектантского земного рая, построенного на началах рационалистических. Принесенный к нам западный марксизм нашел широкое распространение только потому, что он соответствовал глубоким народным настроениям. Марксистский талмудизм остался привилегией нового правящего класса, народ от него стоит далеко и своеобразно переживает в марксизме только то, что соответствует “примитиву”»28.
Большевизм победил («привился» по слову Алексеева) не потому, что русскому народу была открыта новая правда, но - главным образом - вследствие старой правды, в нем заложенной. «Однако большевизм принес нечто свое и новое. Если бы Пугачёв в 1773 году разбил империю, его социально-политическое бессилие обнаружилось бы в несколько дней. Ибо ни в его социальных мероприятиях (“воровство”, “черный передел”), ни в его политической программе (“самозванство”) не было ничего практически действенного. Большевики, осуществившие дело Пугачёва в 1917 году, “воровство” превратили в коммунистическую систему и на место казацкого царя поставили советский строй. Что касается до этого последнего, то сила его обнаружилась главным образом в том, что он на место непосредственной казацкой демократии поставил своеобразно построенное народное государство, опирающееся на сочетание диктатуры с народным представительством. Диктатура . была идеей старой, представительство - элементом совершенно новым. Русский народ идеи представительства не понимал, она не привита была ему религией, как в странах, переживших реформацию, где она родилась из церковного устройства реформированной религиозной общины. Русскому народу в широких массах она была привита не Государственной думой, но
29
советами »29.
Когда-нибудь, предрекал Алексеев, коммунизм в России погибнет. Родится что-то иное, отличное и от царского периода, и от советского. Но так или иначе «примитив» сохранится. «Возобладавшие в 1917 году идеи демократии, диктатуры и социальной справедливости как-то должны остаться и стать основами будущего периода русской истории»30. Правда эти идеи должны быть «исправлены» и «преображены». - «Должны быть освобождены от материализма и преображены в смысле религиозном. Производя это исправление опять-таки в духе “примитива”, нам остается выбор между иосифлянской монархией и идеалом правового государства в духе Нила Сорского»31 .
Теперь посмотрим, что Н.Н.Алексеев пишет о советском государстве, которое у него далеко не «случайный» продукт русской истории. Обратимся для этого
28. Цит. по: Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - С. 114-115.
29. Там же. - С. 115.
30. Там же.
31. Там же. - С. 115-116.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
к его замечательной работе «На путях к будущей России (Советский строй и его политические возможности)» (1927).
В ней мы найдем, пожалуй, наиболее тонкий и глубокий анализ властного устройства Советской России в первые два десятилетия ее существования (в период до Конституции 1936 г.). Исходные посылки Алексеева таковы: капитализм социально и морально несостоятелен. Русский человек никогда с ним не согласится и не смирится. В нем, несмотря ни на что, живет исконное стремление к правде, к «государству правды». - «Сила советского государства заключается в том, что оно своею целью поставило решительную борьбу с капитализмом; объявило себя . “государством правды” и заставило многих поверить в то, что оно действительно есть “государство правды”. Поэтому идейно победить коммунистическую власть может не “государство факта”, а какое-либо другое “государство правды”. Иными словами, такое государство, которое также поставит своею целью борьбу с капиталистической эксплуатацией, но во имя иных, не коммунистических целей и другими, не коммунистическими средствами»32.
Кстати, не принимают капитализма не только русские-красные, но и русские-белые. В этом, помимо прочего, своеобразная слабость последних. - «Полной неспособностью найти нравственное оправдание капитализму отличается все наше белое движение, идейная неудача которого . заключается в том, что оно ровно ничего не могло выставить против большевизма, кроме жизненного героизма и штыков. Искренне говоря, никто из белых нравственно капитализма защитить не мог, а между тем боролся за капитализм. На том берегу было несомненное преимущество, проявляющееся не в силе оружия, но в способности агитации - в способности убедить в своей правде среднего русского человека»33.
Далее Алексеев переходит непосредственно к анализу «строения» Советского государства. В его основе, говорит он, «лежат два принципа, которые сторонникам и идеологам советской власти представляются гармонически примиренными, на самом же деле в той форме, в какой они существуют, таят в себе глубокое противоречие. Это - принцип пролетарской демократии и принцип пролетарской диктатуры»34.
Следуя рекомендациям большевистских юристов, Алексеев начинает «изучение структуры советского государства с фундамента - . с самих советов, которые составляют первоначальную клетку всей советской системы»35. И здесь им делается важнейшее для понимания русского коммунизма наблюдение. «Советское государство в противоположность новейшим европейским демократиям от-
32. Цит. по: Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - С. 309.
33. Там же.
34. Там же. - С. 322.
35. Там же. - С. 323.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
правным пунктом своим считает не отдельного активного гражданина, образующего вместе с другими гражданами неорганизованную массу народа; напротив того, советское государство отправляется от первоначально организованных ячеек граждан, именно от советов - деревенских, городских, фабрично-заводских. Городские и сельские советы и являются теми первоначальными государственными органами, из которых образуются все остальные органы советского государства. Советская республика отправляется, таким образом, не от голосующего корпуса граждан, как некоторого высшего государственного органа, но от множества территориальных мелких организмов, которые вырабатывают из себя политическое тело республики»36.
Итак, в основе советской системы находились не «отдельные граждане», как это было в европейских демократиях, но - «территориальные мелкие организмы», т.е. некие коллективы. Иными словами, первоначальным атомом западного строения являлось политико-юридическое «Я», коммунистического - соответствующее «МЫ». Ну, как здесь ни вспомнить «МЫ-философию» С.Л.Франка, которую он совершенно справедливо полагал русским мировоззрением per se (в том смысле, что это есть альфа и омега русской религиозной философии; во всяком случае, ее главного направления) и которая довольно подробно описана нами.
Если воспользоваться языком Франка, то европейскую политическую систему следует квалифицировать как индивидуалистическую демократию, а советскую - как сверхиндивидуальную демократию. Или: «Я-демократию» и «МЫ-де-мократию».
Но вернемся к «территориальным мелким организмам», которые, по Алексееву, являлись первичными атомами советского космоса. «Отталкиваясь» от них, он дает формулу новой власти: «Эти первоначальные организмы объединяются ... в последовательный ряд более высших единств, административно-хозяйственного характера, связанных ... с некоторым территориальным базисом»37. - В этой алексеевской формуле важнейшее - стягивание воедино административных и хозяйственных функций, административного и хозяйственного управления. Именно на этом принципе и строилась коммунистическая система. При этом, как показывает ученый, она возникла не на пустом месте. И одновременно ее становление было решением тех задач, которые не удались предшественнику Советов - царизму.
«Известное количество сельских советов объединяется в некоторое высшее целое, именуемое волостью. Эту административную единицу советский строй унаследовал от старой России - и не только петербургской, но и древней, московской. Создавшаяся главным образом в податных целях в старой Руси, волость осталась в качестве органа местного крестьянского самоуправления после реформ
36. Цит. по: Алексеев Н.Н. Русский народ и государство. - С. 323-324.
37. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство... С. 324.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
императора Александра Второго. Большевики связали старую волость с советской системой и подвергли ее постепенному преобразованию. В настоящее время почти во всей России волость стала территориально более крупной и получила новое название района, который по своим территориальным размерам приблизительно соответствует двум-трем старым волостям. Объединенные в волости или районы сельские советы вместе с советами городскими составляют следующую, более крупную советскую единицу - уезд, который в настоящее время пережил общую судьбу перерайонирования и укрупнения и стал называться округом. Наконец, несколько уездов образуют губернию. Губернии как административные единицы были образованы в конце XVIII века . и существовали почти без всяких значительных изменений до революции 1917 года. Уже в конце XIX в. деление России на губернии считали устарелым и, главное, искусственным, не соответствующим хозяйственным интересам страны (выделено мною. - Ю.П.). Широкий план районирования, проводимый советским правительством, стремится объединить старые губернии в более крупные административные единицы, образованные по признакам географическим, экономическим и национальным. В результате районирования губернии превращаются в край или область - высшую единицу советской административной автономии»38.
Подчеркнем еще раз: советское политическое строительство имело целью создать более эффективную, чем дореволюционная, систему управления страной. Важнейшим «качеством» этой системы было сплетение в тугой узел, в неразрывное единство административных и хозяйственных функций, властного и экономического «контроля и учета». Зачем, почему? - Да, потому что большевики по-своему, «на свой салтык», восстановили фундаментальный принцип русской цивилизации - единство власти и собственности. Восстановили власте-собствен-ность как основу социального порядка.
Не могу не вспомнить как горячо протестовал против возможности, «угрозы» отделения друг от друга административного и хозяйственных начал Ю.Ф.Са-марин, один из лучших и глубоких наших умов. Будучи выдающимся теоретиком и практиком великих реформ эпохи Александра II, еще в ходе подготовки освобождения крестьян (здесь он сыграл просто первостепенную роль) Юрий Федорович резко выступил против планов, построенных «на признании отдельности административной и хозяйственной единиц крестьянского самоуправления: создавалась волость и волостное административно-полицейское управление»39. Для Самарина это было коренной ошибкой. Он писал, что «не понимает юридического положения, отдельного от хозяйственного быта. Отделение хозяйственной единицы от административной на практике невозможно по неразрывной связи инте-
38. Алексеев Н.Н. Русский народ и государство... - С. 324-325.
39. Цит. по: Нольде Б.Э. Юрий Самарин и его время. - Париж, 1926. - С. 114.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
ресов, сопряженных с общинным владением землей в России, почти повсеместно существующих, и тех обязанностей крестьян к правительству, которые находятся в прямом отношении к этому владению»40.
В этих словах абсолютно точно «схвачена» суть проблемы. Крестьяне владеют - общинно, не частным образом! - землей на условиях выполнения ими определенных обязанностей по отношению к правительству. То есть власть освобождает крестьян от крепости помещиков (рабской зависимости от них), но не от крепости себе. Власть говорит крестьянам: владейте общинно землей, но служите мне. Я вам владение (коллективное) землей, вы мне службу..
А вот теперь как раз самое время вспомнить концепцию «самодержавной республики», которую сформулировал на рубеже 70-80-х годов XIX столетия К.Д.Ка-велин. Она в высшей степени важна и интересна для нашей темы сама по себе. Но есть кое-что и посущественнее этого «самого по себе». - Кавелин, либерал, западник, профессор, человек рафинированной западной культуры, ярчайший представитель европеизированной петербургской цивилизации, воспроизвел в рамках этой концепции, как уже отмечалось, идею «первобытной», сверхиндивидуальной, «по-луанархической» демократии. Идею, характерную и порожденную «Россией сущностей», а не «Россией видимостей», к которой со всеми потрохами принадлежал ученейший Константин Дмитриевич Кавелин. Не правда ли странно? - А может и нет. И В.С.Соловьёв не ошибался, пытаясь обнаружить «Русскую идею», так сказать, поверх барьеров, разделявших Россию на различные «субкультуры». И раскол нашей страны на «два враждебных склада, два враждебных направления» (по словам В.О.Ключевского) в результате петровских преобразований не коснулся «Русской идеи». И не ошибался Лев Толстой, обнаружив эссенциальное единство, одноприродность Кутузова, Наташи Ростовой, Пьера Безухова и многомиллионного крестьянского мира.
Впрочем, послушаем Кавелина. В работе «Разговор с социалистом-револю-ционером», написанной после взрыва царского поезда, в самый разгар охоты террористов на Александра II, он рисует адекватный России социально-политический строй. Ее норму, целеполагание, идею. «Русскую идею». Поразительно, что Кавелин опирается при этом на воззрения своего многолетнего оппонента Самарина. Вот вам и «цена» другого «судьбоносного» раскола отечественной культуры: на славянофилов и западников! Оказывается, что в основе своей «русское» едино. - «Позвольте мне ... напомнить вам одно очень умное слово Ю.Ф.Самари-на. Он где-то сказал: “В идеале русском представляется самодержавная власть, вдохновляемая и направляемая народным мнением”. Мне кажется, что это вполне верно. Тут выражено органическое единство власти и народа, а так как народ, без сомнения, по самому существу своему самодержавен, то и единая с ним власть,
40. Цит. по: Нольде Б.Э. Юрий Самарин и его время. - Париж, 1926. - С. 115.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
eo ipso (тем самым. - Ю.П.) должна быть самодержавной»41. Это, так сказать, общая формула. Но имеется и расшифровка того, что есть «самодержавный народ» и как реально воплощается «органическое единство власти и народа».
Сначала о «самодержавном народе». Это такой народ, который «убережен судьбою от принципов римских42, уже и теперь не знает сословных разделений»; народ - «как нельзя более веротерпимый и стремящийся к осуществлению своего исторического идеала не в грубой конституционной борьбе большинства с меньшинством, но в общинном единогласии под эгидой самодержавной власти»43. Причем Кавелин уверен, что «семидесятимиллионный крестьянский мир не пойдет ни за дворянством, ни за буржуазией»44.
Далее о том, в какой властной форме осуществится «органическое единство» самодержавия и народа-крестьянина. «Царь есть единственный и самый верный оплот крестьянства против аристократических или мещанских (читай: буржуазных. - Ю.П.) конституций; он и в будущем лучшая гарантия против возникновения всяких привилегированных правящих классов. И нет сомнения, что всею массой своей дружно и уверенно Россия может идти только за самодержавным, т.е. свободным (!!! - Ю.П.) царем, не зависящим ни от бояр, ни от плутократов. Сама история заставляет нас создать новый, небывалый своеобразный политический строй, для которого не подыщешь другого названия, как - самодержавной республики»45 .
Этот «небывалый» политический строй - самодержавная республика - должен будет провести социалистические преобразования в России. В общем же Кавелину видится такая страна: «Я начинаю с крестьянской общины, вполне автономной во всех делах, до ее одной касающихся; затем союзы общин уездные и губернские или областные со своими выборными представительствами: а целое завершится общим земским собором под председательством самодержавного, наследственного царя. Для того наследственного, чтобы не было борьбы партий и смуты при его избрании, для того самодержавного, чтобы он мог быть всегда царем всех, а не того случайного большинства, благодаря которому он бы царствовал»46 .
Таково социально-политическое кредо Кавелина. Заметим, что в нем нет места традиционно-либеральным идеям и ценностям: разделению властей, конституци-
41. Кавелин К.Д. Наш умственный строй: Статьи по философии истории и культуры. - М., 1989. - С. 439.
42. То есть в первую очередь от института частной собственности, вообще от правовых принципов.
43. Кавелин К.Д. Указ. соч. - С. 436.
44. Там же.
45. Там же.
46. Там же. - С. 440.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
онному государству, частной собственности, плюрализму социальных групп и т.д. Напротив, всему этому объявляется война не на жизнь, а на смерть. Важнейшая составная часть кавелинской программы - онтологическое неприятие интеллигенции («Если верховная власть и действует иногда как бы в согласии с интеллигенцией, так это с ее стороны только временная ошибка, со стороны интеллигенции - это злой расчет»47. Ее же позитивы - социалистически-общинный уклад, пронизывающий Русь по всей социальной горизонтали, и самодержавие, организующее принцип властной вертикали. Причем социалистически-общинный народ, как уже отмечалось, «самодержавен», а самодержавие - «народно». И эти предикаты не случайны. Здесь устанавливается внутренняя, сущностная (а не внешняя, формальная, юридическая), как полагал Кавелин, связь царя с народом и народа с царем. Это даже не связь в привычном смысле этого слова, а некая диффузия друг в друга. Это не мужское и женское начала, но мужско-женское или женско-мужское. Это - социальный андрогин. Для понимания такого организма не подходит веберианская социология с ее типами господства и рациональности. Перед нами воплощенное всеединство. Важнейшая, подчеркну, характеристика «Русской идеи».
Нельзя не заметить, что кавелинский идеал фактически реализовался в социально-властном устройстве СССР. Это была «самодержавная республика» (кстати, это невероятное словосочетание «выныривает» из глубин народного сознания в 1917 г.; по воспоминаниям одного западного дипломата, солдаты на митингах требовали создания «республики во главе с царем» или «самодержавной республики»). Безусловно, система советов («союзы общин уездные, губернские или областные со своими выборными представительствами» - внизу и «общий земский собор» - пленум ЦК плюс Верховный Совет - во главе) была народна, а сам советский народ самодержавен, т.е. социалистичен. Недоработали, правда, по линии неограниченной власти генсека-царя. Она так и не стала наследственной.
И все же поразительна эта идентичность уходящих в глубину истории народных представлений о власти, советского порядка и концепции либерально-западнического профессора. Разумеется, это и есть теория и практика «Русской идеи». Как сказал бы наш учитель Николай Михайлович Карамзин, «в ее политическом и гражданском отношениях».
Три источника и три составных части «Русской идеи»
А теперь обратимся к сфере, весьма близкой русской мысли, но все же иной -идеологической. Русская история знает три официальные идеологии, которые вполне можно рассматривать в качестве трех различных исторических воплоще-
47. Кавелин К.Д. Указ. соч. - С. 439.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
ний «Русской идеи» или хотя бы попыток ее сформулировать. Это - «Москва -Третий Рим», «Православие. Самодержавие. Народность» и Марксизм-Ленинизм. Все они хорошо изучены и сказать о них нечто новое почти невозможно. Не будем пытаться и мы.
Зададимся лишь вопросом. А есть ли в них что-то общее? - С определенной точки зрения общее есть у «третьеримской» и коммунистической идеологий. Об их структурном подобии писалось немало (в том числе и автором этого текста). Отмечалось также, что эти идеологии не являются собственно русскими, они во многом плод заимствования (в первом случае из общехристианского источника, во втором - западной науки). Кроме того, и та и другая идеология по сути своей универсалистские. То есть трактуют всемирную историю и лишь в ее контексте судьбу России. Правда, она оказывается мессианской.
Напротив, уваровская «официальная народность» принадлежит к партику-ляристским идеологиям. Таким, которые трактуют истории только одной страны. И вроде бы, на первый взгляд, триада придумана дома и не имеет характер рецепции. Но, конечно, главное отличие первой и третьей (по времени) идеологий от второй в том, что они вводят Россию во всемирную, всеобщую историю, а она выводит.
Тем не менее попробуем обнаружить общее во всех трех вариантах русского самоопределения в истории. И здесь нам не миновать замечательной работы покойного В.С.Библера «Национальная русская идея? - Русская речь! Опыт культурологического предположения». В этом обширном эссе - исследовании затронуто много важных и остроактуальных тем, мы же остановимся лишь на тех, что потребны нам.
Рассматривая уваровскую триаду («тройчатку», по его выражению), В.С.Биб-лер делает несколько принципиальных замечаний. Во-первых, говорит он, центральный, главный элемент формулы - Самодержавие (Власть, Держава, Государство). Во-вторых, Православие и Народность суть «пристяжные» Самодержавия; они должны «работать» на него.
Но послушаем самого В.С.Библера: «Движение к этой действительно центральной идее державности оказалось неким несущим каркасом, на который можно накручивать все остальные идеи. В самом деле, взятая отдельно религиозность есть великая, значительная идея, но в тройчатке “державность - религиозность -народность” (так философ порою переиначивает уваровскую триаду; с целью осовременивания - Ю.П.) религиозность имеет единственный смысл освящения державности, объединения всех людей этой нации, причем не вокруг какого-нибудь частного института государственного устройства, но вокруг некой действительно исходной, высокой, не сводящейся к каким-то сиюминутным утверждениям государственной идеологии: если ты придерживаешься (православной) религиозности - то она (спрятанная в ней державность) выше любых твоих личных уст-
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
ремлений, любой идеи, связанной . с тем, что . ты индивид. Частное лицо . Идея державности есть идея лишь в ключе религиозности. Это в плане духовности. В религиозности идея государства переступает границы личности и частных связей. Она (идея государства. - Ю.П.) теперь связана не с землей, но с небом. И вторая «пристяжная», также имеющая свой смысл, есть понятие народности. Если религиозность придает предельную духовность высокой идее государственности, державности, то народность позволяет рассматривать всех людей, все страты, все классы, все прослойки, все малые группы, живущие в этом обществе, как единый, один, многоголовый, а по сути - одноголовый субъект - народ. Только народ как единое неразделимое целое может венчаться государственностью - силой единого народного действия . Народ - это почва государственного единства. Вне “народности”, которая выше, значимей отдельных личностей, сливает их в нечто природное, почвенное, неразделимое целое, идея государственности также не может являться идеей. Она сразу ссыхается до указания о необходимости платить налоги, соблюдать законы, избирать власти и т.п. Одухотворяющей силой дер-жавности может стать при указании на небо - религиозность и при указании на почву - народ.
.Грани религиозность - народность это грани державности, государственности как основы общественной жизни, как ее высшего синонима. В сочетании всех “углов” этого “треугольника” понятие общества сводится полностью к понятию государства, подпираемого идеями народности и религиозности»48.
Итак, библеровское толкование формулы Уварова сводится к утверждению Православия и Народности предикатами Самодержавия. Вместе с тем Народность есть сведение всех субъектов общества к единому, одному субъекту, моносубъекту. Но и Православие понимается (здесь) как некое преодоление, снятие индивидуальности, частности. То есть и в этом случае по сути происходит редукция по-лисубъектности к моносубъектности. Таким образом, мы получаем Власть (Самодержавие) как основополагающие и Народность с Православием в качестве его моносубъектных (а не просто) предикатов. Более того, все элементы этой триады нераздельны, хотя и не слиянны. Они не существуют таковыми по отдельности, и лишь в рамках триады обретают эти свои качества. Даже центральный элемент (Самодержавие) невозможен без двух других.
Скажем еще раз. И православие, и народность, и самодержавие становятся подобными лишь при условии их соединения в эту систему: Систему взаимосвязей и взаимообусловленности.
Но какое это имеет отношение к «третьеримству» и коммунимзму? - Прямое. Теперь могу ответить я. Начнем с «Москвы - Третьего Рима». Церковь, Не-
48. Библер В.С. Национальная русская идея? - Русская речь! / Октябрь. - М., 1993. - № 2. - С. 156-157.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
веста Христова, бежит из падшей (увы!) Византии, Константинополя, Второго Рима - в Москву. Отныне Святая Русь, Москва становятся земным пристанищем Церкви и Истины (Православия). Но персональным хранителем Православия назначается Царь. Который, таким образом, становится Царем-Священником. И «заодно» (в силу и других процессов, событий) единственным персонификато-ром русской власти. Следовательно, учительный старец Филофей подчеркивает - по сути дела - не роль Москвы как Третьего (и последнего, четвертому не быть) Рима, но роль Царя Московского, русской Власти. Православие «спасается» лишь в его руках, при его наличии, им самим. Разве же это не установление центральной роли Самодержавия в рамках этой доктрины?49 - Конечно, да.
Выходит, что и у Филофея мы обнаруживаем два известных нам элемента -Православие и Самодержавие. Причем в известной же связи - соотношении. А народность? - Нет, в прямом смысле ее не было. И быть не могло о те поры. Времена (исторические) еще не приспели. Однако интенционально мы можем обнаружить и ее.
В 1517 г. Мартин Лютер положил начало великой христианской Реформации. Которая, как оказалось впоследствии, имела не только чисто религиозное измерение, но и социально-политическое (чего, разумеется, виттенбергский монах предвидеть не мог). - «Выдвинув положение о том, что человек не нуждается в посредниках для общения с Богом, он (Лютер. - Ю.П.) заложил основы европейской демократии, ибо тезис “Каждый сам себе священник” - это и есть демок-ратия»50. Произнеся это, Томас Манн один из лучших умов Германии ушедшего столетия, точно указал на религиозные корни западной демократии и ее сущност-но полисубъектный характер. Иными словами, демократия Европы и её дочерних предприятий (Сев. Америка, Австралия и т.д.) обладает принципиально личностным (т.е. христианским по природе) и принципиально плюральным (антоним: монистический) этосом. Но иначе и быть не могло. За спиной Лютера стояла по-лисубъектная, христианская, феодальная история. И он уповал на Бога и подобных ему человеков (на все их множество). И потому возникшие позже понятия «народ» и «нация» (еще в большей мере) означают именно это полисубъектное множество человеков. То есть западная народность - это современное полисубъ-ектное общество, в рамках которого все группы и индивиды обретают институционально закрепленный статус независимых социальных агентов. Отношения этих агентов между собой регулируются правом.
49. Как здесь не вспомнить Н.Н.Бердяева. «Русское религиозное призвание ... связывается с силой и величием русского государства, с исключительным значением русского царя» - Русская идея ... - Париж 1934. - С. 12.
50. Манн Т. Собр. соч. - М., 1961. - Т. 10. - С. 311.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
В отличие от своего немецкого собрата Филофей уповал на Бога и подобную Ему Власть. Человеков он не «заметил», да это и понятно, ведь если Царь - Священник, то не «каждый - сам себе». И потому, русская народность (то, что возникнет со временем) выше человеков, она «снимает» их личностно-индивидуальный «партикуляризм», она - скажу вслед за В.С.Библером - одноголовый субъект, единое неразделимое целое (вот и вновь стоим перед дихотомией «^-миросозерцания» и «МЫ-миросозерцания»). Видимо, адекватная категория западной народности - privacy, русской - sobornost. Можно и дальше собирать доказательства в пользу содержательной близости (если не идентичности) «Москвы -Третьего Рима» и «Православия. Самодержавия. Народности», но, полагаю, достаточно и этого.
Обратимся теперь к Марксизму-Ленинизму. И будем держать в уме, что имеем дело с секулярным феноменом. При этом сразу же подчеркну: обнаружить в коммунистической догме нечто схожее с уваровской триадой совсем не сложно. Во-первых, общепризнан ее кратократический характер. И в теории, и в практике коммунизма «власть власти», «власть как насилие», «власть от власти», безусловно, занимают центральное место (надеюсь: подтверждающие цитаты и «улики» не нужны). Причем речь идет, конечно, о Русской Власти, о новой исторической форме Самодержавия.
Далее. Место отвергнутого «Православия» занимает коммунистическая идеология. И что бы относительно нее ни говорилось, главная задача этой «рациональной иррациональности» сводилась к освящению Власти, объединению вокруг этого cratos - а всех (без исключения) людей. Ну, а что касается коммунистической «Народности», то, вне всякого сомнения, она явилась высшей точкой отрицания всякой частности, партикуляризма, privacy. «Советский народ» как «новая историческая общность» - это не выдумка советников Леонида Ильича Брежнева, это - многие еще помнят! - «реальность, данная нам в ощущении». Это - несомненный факт русской истории. И подобно «Народности» эпохи Николая I, эта, коммунистическая, «Народность-Общность» была пристяжной Власти, ее фундаментом, абсолютно благотворной природной средой. То есть энергетически и экологически обеспечивала власть.
Вот, собственно, и вся компаративистика. Вряд ли найдутся серьезные возражения по поводу такой трактовки трех великих наших идеологий, которые и есть «наше все». Но было бы неправильно поставить точку здесь. Или перейти к другому аспекту темы. - Здесь нам вновь необходима Соловьёвская мелодия. Мелодия «социальной Троицы».
Напомню: по аналогии с идеей Троицы В.С.Соловьёв говорит о земной (социальной) Троице - церковь - государство - общество. «Русская идея» с его точки зрения и состоит в том, чтобы придать (восстановить) социальной Троице «образ божественной Троицы». Другими словами, наполнить церковно-государ-
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
ственно-общественное тело духом истинного христианства. Или - иначе - учредить небо на земле.
Таким образом, «Русская идея», по признанию гениальнейшего ее выразителя, состоит в реализации триады «Церковь - Государство - Общество». Но в контексте и соловьёвского подхода per se, и того, что было сказано нами при обсуждении и уваровской концепции, и «третьеримской», и коммунистической, мы видим: и здесь речь идет о «Православии - Самодержавии - Народности». Ибо именно так (некоторые различия не в счет, когда идет большая игра) трактовал свою «социальную Троицу» Владимир Сергеевич.
Правда, имеется одно существенное отличие «продукта» Уварова от «продукта» Соловьёва. Граф Сергей Семенович создавал партикуляристскую и анти-западническую «русскую идею». А философ Соловьёв универсалистскую (и уже тем самым вполне «западническую»). - Что же! Это не должно нас смущать. Таковы в соловьёвские времена были, значит, «очередные задачи» русской власти (русского мира вообще). В уваровские - иные. С исторической же точки зрения позиция Соловьёва видится как транзитная между царским самодержавием и советским коммунизмом. В этом смысле Владимир Соловьёв есть «зеркало русской революции». (Которая, кстати или не кстати, оказалась не прыжком из «царства необходимости» в «царство свободы», а смертельным вываливанием, как из окна в крови и стеклах с разрывом сердца и задохнувшись еще в полете, из «царства относительной необходимости» в «царство необходимости абсолютной»). И в этом же смысле Владимир Соловьёв (подобно Льву Толстому) Иоанн Предтеча русской революции.
Но и не только Соловьёв со своей «социальной Троицей» изоморфен трем основным русским идеологиям (а все вместе они плюс соловьёвство, повторю, суть различные воплощения и измерения «Русской идеи»). И то, что писали Франк, Алексеев, Бердяев, Кавелин, другие, вполне укладывается в смысловое пространство, очерченное этими идеологиями. Или, если хотите, наоборот, «триада» идеологий непротиворечиво входит в философские построения этих любомудров. В свою очередь совокупность этих интеллектуальных продуктов поразительно близка народному миросозерцанию. То есть оказывается, что русские рефлексии и русские инстинкты одноприродны, сущностно идентичны. Вот вам (нам) и трагический разрыв между народом и интеллигенцией, о котором мы кудахчем уже около двух столетий! На самом же деле правы были Брежнев с Сусловым, утверждавшие, что «народ и партия едины». В переводе с аппаратно-коммунистического на обычный, обывательский язык это означает: в России едины народ и власть, народ и интеллигенция (партийная, народная, антинародная; даже эта последняя едина с народом; вглядитесь в постсоветские судьбы Солженицына, Зиновьева, Максимова, Синявского, Ковалёва, Шафаревича и пр.), народ и религия (и тогда, когда этот самый народ изничтожает религию, и тогда, когда бережно храня - вдруг
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
еще пригодится! - партийный билет и кагэбешное удостоверение, валом валит в церковь), власть и религия (гонитель веры легко превращается в «подсвечника» - это народ о начальниках со свечками в храмах, священники по сути несут государственную службу; взаимоотношения напоминают брачные: любовь туго сплетена с ненавистью и равнодушием, но в целом образуется неразрывное единство), власть и интеллигенция (и здесь нет никакого трагического разрыва; и если отношения власти и религии напоминают брачные, то эти - любовников; а такие отношения - горячо-страстные, надрывные, малощадящие друг друга, тайные и таинственные, может быть даже гибельные.).
Все у нас едино, а потому - и всеединство. Церковь, государство, народ, интеллигенция, идеология, мысль, «МЫ-миросозерцание», Советы как сверхинди-видуальная демократия, партия (и «нового типа» и «партия власти»). Все диффу-зирует друг в друга, перетекает из одного в другое и в третье и обратно, все в постоянной смуте и хаосе, подмораживание сменяется оттепелью, перестройка застоем, ускорение реакцией, лысый правитель обязательно уступает место волосатому и наоборот, каждая эпоха отрицает предыдущую и этим отрицанием продолжает железную историческую последовательность, все одновременно западники и славянофилы, патриоты и космополиты, моральные проповедники и циники, верующие и атеисты.
Обо всем этом гениально сказано в таинственном стихотворении Иосифа Бродского «Представление». Мне кажется, что именно в нем в абсолютно точной форме выражено это самое всеединство, единство единого, противоположного, антагонистического, хаотического, кристаллического, высокого, низкого, общего, личного, жизни, смерти, земли, неба. Это и есть «Русская идея».
Вот и получается, что последние пятьсот лет - т.е. исторически всегда! - мы прожили с одной «Русской идеей». Она принимала различные конфигурации, являлась в новых одеждах, прятала свое лицо за иноземными масками. Но ее дыхание всегда было ощутимо. И потому любой поиск «Русской идеи» обречен. Мы не только ее имеем, но и живем по ней. Мы ее постоянно реализуем. И как только рушится очередная реализация, принимаемся за это дело заново. Мы удивительно последовательны в этом. Русская история есть осуществление «Русской идеи». Более того, русская история есть осуществленная «Русская идея». В той степени, в которой идеи вообще могут воплощаться.
А если кому не нравится такая «Русская идея», пусть себе подыщет другой народ, другую историю, другой (если хотите) климат. Здесь уже случилось так.
Особенности национальной Идеи
Теперь-то мне ясно, что в молодости я ничего не понял в «Русской идее». Думал, что это «надстройка», а она оказалась «базисом». Искал ее на небе, за «го-
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
ризонтом», в прошлом, а она была под ногами и в настоящем (впрочем, и в прошлом, которое в России всегда и настоящее и будущее; и наоборот будущее и настоящее - прошлое и т.п.). «Русской идее» можно вполне адресовать ахматовское: «В заветных ладанках не носим на груди, / О ней стихи навзрыд не сочиняем, / Наш горький сон она не бередит, / Не кажется обетованным раем. / Не делаем ее в душе своей / Предметом купли и продажи, / Хворая, бедствуя, немотствуя на ней, / О ней не вспоминаем даже. / Да, для нас это грязь на калошах, / Да, для нас это хруст на зубах. / И мы мелем, и месим, и крошим / Тот ни в чем не замешанный прах. / Но ложимся в нее и становимся ею, / Оттого и зовем так свободно - своею».
«Русскую идею» нельзя сочинить, придумать, навязать. Она уже есть. Это то, что осуществилось, это - констатация и константа. Она предельна, не предполагает развития, закрыта. Воплощена. Четвертому Риму не быть, коммунизм - финал истории. В уваровской триаде все три элемента всегда были и всегда будут. Все социальное пронизано духом, а духовное - социально. Во всем господство «МЫ-мировосприятия» и сверхиндивидуального. Цель одна и едина - спасение всех в этой «социальной Троице», являющейся земным воплощением Троицы небесной, Божественной.
«Русская идея» не предполагает развития, социального времени, не знает свободы и необходимости. Она «данность-в-Боге», а не движение к нему. Не следование за Христом (это ключевое западное die Nachfolge), а пребывание в Нем. И пребывание-в-коммунизме (он всегда близок, как в девятнадцатом году, по слову Михаила Кульчицкого), а не долгий путь к нему. Каждое «нынешнее» поколение «советских людей» живет при нем или в нем. И спасается (от всего того, что не входит в «Русскую идею», интенционально противостоит ей, или - противобежит).
В этом отличие «Русской идеи» от европейской - «Свобода. Равенство. Братство», и от American dream - «Дом. Семья. Машина». Европейская и американская триады предполагают развитие, т.е. социальное время, они в процессе осуществления, но - никогда - не осуществлены полностью. Они открыты, динамичны (не статичны как наша), их адрес - личность, индивид, человек. А у нас - некая коллективность, соборность, «МЫ» (немецкий исследователь В.Пфайлер пишет: «Это унаследованное от Византии представление об универсалистском иерархи-зированном порядке, в рамках которого индивид включен в коллективные структуры; сами же структуры являются частью Божественного Космического Поряд-
ка»51 ).
«Русская идея» всегда есть отрицание «современной жизни». Каждой «современной жизни» в любую эпоху. Она - домодерн и постмодерн. «Русская идея» и модерн несовместимы. Здесь царствует вечность - вечность-в-прошлом или веч-
51. Pfeiler W. Historische Rahmenbedingungen der russischen politischen Kultur// Russland auf dem Wegzur Demokratie? - Paderborn. - 1993. - S. 21.
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
ность-в-будущем (или обе вместе, одновременно). Эти вечности и образуют русское «настоящее». Помните «Степь» Петра Андреевича Вяземского: «Бесконечная Россия / Словно вечность на земле! ... / Тонут время и пространство / В необъятности твоей». - «Необъятность, кстати, у князя означает не только (и не столько) “географию”, но - некое метафизическое состояние, в котором исчезают основные бытийственные характеристики - “время” и “пространство”. Причем в этой “необъятности”, “бесконечности”, “вечности на земле”, во всей этой метафизике вполне метафизический климат: “Пыль метет метелью знойной, / Вьюгой огненной золы”. Каково?! - И Вяземский отвечает «каково» здесь человеку: «Пусто все, однообразно, / Словно замер жизни дух; / Мысль и чувство дремлют праздно, / Голодает взор и дух». - Но Петр Андреевич не был бы истинным русским поэтом (мыслителем), если бы не заключил: «Грустно! Но ты грусти этой / Не порочь и не злословь: / От нее в душе согретой / Свято теплится любовь».
Это стихотворение и есть «Русская идея».
Повторю: этой «Идее» нечего делать в Современности. Они говорят на разных языках и представляют разные, несовпадающие миры. Оттого русский, несущий в своей груди «Русскую идею», - «лишний человек». У себя, в России, «пыль метет метелью знойной, вьюгой огненной золы». Попробуй-ка, выживи! Попробуй-ка, пойми умом! (Вместе с тем какие претензии? Ведь «Русская идея» об отдельно взятом индивиде ни-че-го не говорит. Не подразумевает даже). Остается -свято любить. - Но и в Современности русский «лишний человек» (а на Руси если человек, то неизбежно - «лишний») - чужой. Его «Русская идея» не вписывается в modern world (каждой, повторю, эпохи).
Это подтверждает и «святая русская литература» (квалификация дана Томасом Манном; заметим: у нас «Святая Русь» и «святая литература», главное - «святость» - у них общее). Она не просто создала образ «лишнего человека», центральный, кстати, в диспозиции культуры «золотого века» нашей истории - XIX (это русское «осевое время»). Как только «лишний человек» явился на свет, литература принялась изживать его. Подобно Тарасу Бульбе, убивающему своего сына Андрия («я тебя породил, я тебя и убью»; а ведь этот гарный хлопец - Андрий, не Гоголь - был тоже «лишний человек»). Контрнаступление от имени русской жизни (т.е. воплощения «Русской идеи») начал «проклятый хохол» (Розанов о Гоголе: «Ты победил проклятый хохол» - так Василий Васильевич приветствовал Великий Октябрь). На Чацкого, Онегина и Печорина он обрушил «мертвые души». Ими, этими «мертвяками», покрылась вся Русь. Как снегом засыпало. А затем явился умелец покруче Гоголя - Лев Толстой. Заставив весь мир «плакать» над образами своих «лишних» (Андрей - тоже Андрий, Пьер, Анна Каренина, Левин и др.), утопил их затем в «народности» (да, да, той самой!).
У Чехова же от «лишних людей» остались болезни, серость, безысходность. «Чеховский интеллигент» - это ведь на самом деле то, чего боялся Константин
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II.
ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
ИДЕОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА
Леонтьев. Это - «средний европеец, как идеал и орудие всемирного разрушения». Это - «вторичное смесительное упрощение» или «упростительное смешение». Это - унылая и беспросветная серятина.
Но эпоха подлинного имперсонализма настанет после 1917 г. Мы уже говорили о «МЫ-мироощущении» Маяковского, Замятина, Платонова. О последнем точно сказано Бродским: «Платонов не был индивидуалистом, ровно наоборот: его сознание детерминировано массовостью и абсолютно имперсональным характером происходящего». Мир Платонова - это «неодушевленная масса», без истории и времени, «фиктивный мир», «бытие в тупике» (а соединив Бродского с Дмитрием Галковским, главным русским писателем последних лет, получим -«бытие в бесконечном тупике»; есть ли лучшая метафора русской жизни, которая, как известно, равняется «Русской идее»). - Нарастание имперсонализма (и освобождение от «лишнего человека») было характерно и для других великих литераторов той эпохи. - Блока («Скифы», «Двенадцать»), поздних Мандельштама и Цветаевой (имперсонализм Блока, скорее, мировоззренческим, а этих двоих - выражавшийся в новой поэтике), Хлебникова, раннего Заболоцкого. То, что процесс самоликвидации человека в первые четыре десятилетия ХХ в. зашел в нашей литературе за все мыслимые пределы, доказывает поведение Пастернака. Он с горечью и любовью (при этом немножно сверху вниз) укорявший Маяковского за предательство поэзии, за то, что тот опустился до «трагедий ВСНХ» (т.е. упрекал за отречение от человека, личности в пользу обезличенности, «мас-совидности» - любимое словечко Ленина), он, навзрыд рыдавший над телом друга и вроде бы понимающий гибельность такого пути, уже через год весело скажет: «весь я рад сойти на нет / в революцьонной воле». Слава Богу, с ним этого не произошло. Но и ему не удалось избежать тенденции расчеловечения (правда, в том же 31-м дописан «Спекторский.»).
Однако окончательно «Русская идея» победила русскую литературу в «Климе Самгине». Это главный русский роман ушедшего века. Как «Евгений Онегин» ему предшествовавшего. Недаром, между ними ровно сто лет. Вот в эту сотню русская литература и уложилась. - Но поразительно не то, что так быстро все закончилось. А то, что между пунктом отправления и пунктом прибытия никакого сущностного различия нет. Онегин и Самгин самые близкие в русской литературе персонажи. Близнецы-братья. У них общая трагедия (судьба) - им невыносимо бремя человека, бремя личности. И то, и другое опыт гениального отчаяния, опыт невозможности быть. Прямо по Цветаевой: «Жизнь - это место, где жить нельзя», или по Рильке: «невозможность жизни и страдание». Анна Ахматова говорила о Кафке: «Это про меня».
Так вот «Онегин» и «Самгин» тоже «про меня». Про невозможность человека на Руси. И эта идея была еще у Пушкина! Причем он «сказал» ее не где-нибудь, а в центральном своем произведении. Да, да это была «Русская идея».
РУССКАЯ ИСТОРИЯ КАК «РУССКАЯ ИДЕЯ». ЧАСТЬ II. ВЛАСТЕЦЕНТРИЧНЫЕ И
РОССИЯ ВЧЕРА, СЕГОДНЯ, ЗАВТРА идеологические основания
Ну, и последнее. «Русская идея» интенциально антизападническая. Почти во всех своих вариантах и воплощениях. Прав был Николай Данилевский, когда говорил, что Россия это «принципиальная» Анти-Европа. При этом в «Русской идее» заложено искушение Западом, тоска по Западу, подавляемое «хочу быть европейцем», «хочу как на Западе». Этот самый «АЬеп^ап^ стал для русских одновременно и целью, к которой стремятся, и целью, по которой стреляют.
Здесь, пожалуй, пора поставить точку. Тема поистине неисчерпаема. Ведь «Русская идея» это тот мир, та история, та социальность, та экология и прочее, чем мы живы и живем уже пять столетий. Американский исследователь (очень хороший, известный) Тим Мэк-Дэниэл назвал свою книгу «Агония Русской идеи». Философ-эмигрант Дмитрий Чижевский полагал эту «Идею» тяжелой болезнью, изнуряющей русский народ. «Агония», «болезнь», не знаю, так казалось уже много раз. А мы вновь вышиваем по тому же самому узору.
