CC BY
92
ров, учитывая при этом, что нет и не может быть «непроходимых границ» между жанрами.
Из истории развития утопии хорошо известно, что шёл процесс её постепенного сближения с сатирической фантастикой, а с конца XIX -начала XX в. - с научно-фантастическими жанрами. По мнению Т. Чернышёвой, «логика исторического развития утопии такова, что она, идя по пути проверки прежних рационалистических схем гармоничного устройства общества, перестроила свою структуру, оторвалась от трактата, закрепилась в сфере искусства и превратилась в роман о будущем в его идеально-положительном и экспериментально-отрицательном вариантах» [11].
Перечисленные нами признаки утопии в процессе её эволюции модифицировались и трансформировались, приобретали новые черты. Шёл процесс диффузии утопии с другими жанрами, она старалась отойти от классических канонов и вырваться из «прокрустова ложа» описательно-сти. Кроме того, каждая национальная литература (в том числе и русская) вкладывала в этот жанр своё самобытное содержание и пыталась обогатить его новыми художественными приёмами. Каждая эпоха порождала утопии, которые не помещались в рамки какой-то одной схемы. Но основной состав признаков оставался неизменным до начала XX в.
Примечания
1. Свентоховский А. История утопий. М.: Изд. В. М. Саблина, 1910. С. 6.
2. Чернышева Т. А. Природа фантастики. Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1984. С. 311.
3. Кампанелла Т. Город Солнца // Утопический роман ХУ1-ХУ11 веков. М., 1971. С. 158.
4. Кабе Э. Путешествие в Икарию. Философский и социальный роман // Зарубежная фантастическая проза прошлых веков. М., 1989. С. 368.
5. Мор Т. Утопия // Утопический роман ХУ1-ХУ11 веков. М., 1971. С. 59.
6. Мор Т. Указ. соч. С. 79.
7. Верас Д. История севарамбов // Утопический роман ХУ1-ХУ11 веков. М., 1971. С. 395.
8. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. 2-е изд. М., 1990. С. 14.
9. Бахтин М. М. Указ. соч. С. 14.
10. Кагарлицкий Ю. И. Что такое фантастика? М., 1974. С. 117.
11. Чернышёва Т. А. Указ. соч. С. 326.
УДК 82
А. О. Туева
ОСОБЕННОСТИ ХРОНОТОПА В РАССКАЗЕ Л. ЛЕОНОВА «БУРЫГА»
В статье рассматриваются особенности пространственно-временной организации художественного мира в рассказе Л. Леонова «Бурыга». Обращается внимание на сочетание языческих и христианских мотивов.
The article deals with the specific features of spatio-temporal Organization of the artistic world of Leonid Leonov's story "Buryga". Attention is drawn to the combination of pagan and Christian motifs.
Ключевые слова: хронотоп, язычество, христианство, система образов.
Keywords: chronotope, paganism, Christianity, the system of characters.
Определяющее значение в формировании любого художественного мира имеет хронотоп. Хронотоп как формально-содержательная категория литературы был подробно рассмотрен М. М. Бахтиным: «В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. ... Этим пересечением рядов и слиянием примет характеризуется художественный хронотоп» [1]. Хронотоп также имеет существенное жанровое значение. В частности, анализ стилевого влияния Ф. М. Достоевского и отдельных элементов хронотопа позволил Я. Минмину охарактеризовать жанр рассказа «Бурыга» как меннипею [2].
Рассказ «Бурыга» стоит во главе новеллистического цикла 1922-1923 гг., причём это место было определено для него самим Леоновым. Более того, Леонов просил никогда не печатать того, что было им написано до «Бурыги», и тем самым перечеркнул весь поэтический период своего творчества. Однако «Бурыга» является гармоничным продолжением того художественного мира, который был создан в стихах Леонова.
В начале 1920-х гг. Леонов заявляет о смене художественного метода: он отвергает символизм и считает себя реалистом. Но «... символистская культура, которую впитал в себя с юности молодой художник, отзывалась в его последующей прозе в разных вариантах и связях» [3]. Именно в стихах впервые появились мистические символические миры и черти, которые населяют лео-
© Туева А. О., 2012
А. О. Туева. Особенности хронотопа в рассказе Л. Леонова «Бурыга»
новские рассказы 1920-х гг. [4] Символизм наложил отпечаток на своеобразие хронотопа в рассказе «Бурыга».
Характеристика пространства обладает огромной важностью. Для рассказа «Бурыга» это тем более важно, что его выделял сам Леонов как колыбель своего творчества, как произведение, в котором уже обозначены основные образы и мотивы дальнейшего творчества: «Там уже заложено всё то, что в дальнейшем развёрнуто в моих книгах: лес, цирк, любовь к родине, всепоглощающая страсть, сказочные и таинственные силы леса» [5]. «Структура художественного пространства становится моделью пространства Вселенной автора», - считал Ю. М. Лотман [6]. В «Бу-рыге» чётко выделены два мира (в явных традициях символизма): пространство леса как мир идеальный и пространство вне леса - территория людей, людских недостатков и страстей - как мир несовершенный, даже уродливый в некоторых своих проявлениях. Я. Минмин, говоря о рассказе «Бурыга», называет цивилизацию миром, в котором правят не естественные, а выдуманные, искусственные законы и правила [7]. Связано это с тем, что уже в «Бурыге», самом первом серьёзном рассказе, наметилась одна из главных тем всего Леонова - тема извечной гармонии человека и природы и уродующего влияния на них мира собственности, алчности, предпринимательства [8]. Отсюда понятно, что гармоничное человеческое существование мифологизировано и противостоит реальному миру.
Объединяет эти миры в одно художественное целое образ главного героя Бурыги и организующий мотив дороги, пути, который волей-неволей приходится пройти герою. Таким образом, в произведении присутствует динамичный центр художественного пространства, воплощённый в главном герое.
Топос леса в рассказе раскрыт в традиционном народном, даже языческом понимании, но с наслоением элементов православной картины мира. Критик А. Воронский так оценил дебютный рассказ Леонова: «Многие считают Леонова мистиком. Это едва ли так. Художественное нутро у Леонова совершенно языческое, земное... В основе творчество Леонова реалистично и питается языческой любовью к жизни. Леонов любит жизнь, как она есть, в её данности.» [9] Избранная Леоновым сказовая манера повествования в сочетании с последним предложением «Так дед Егор из Старого Ликеева рассказывал» отсылает нас к народному крестьянскому сознанию начала XX в. Характерно, что в картине мира деда Егора органично сочетаются языческие и христианские элементы.
Сочетание языческих и христианских элементов в рассказе деда Егора, а также их наслоение
друг на друга ярче всего проявляется на уровне топоса леса и системы образов.
Лес изображён как «зелёное приволье», над которым по небу с облаками «земные радости плывут». Стихия леса - это колыбель жизни, царство красоты и гармонии: «Там по утрам солнце ласково встаёт. Там затянет по утрам разноголосая птичья тварь на все лады развесёлые херувимские стихеры, там побегут к болотному озерку неведомые, неслыханные лесные зверюги... Ранними утрами поёт там лес песню, а над ним идут, идут, идут алые облака, клубятся, сталкиваются...» [10] Лес густо населён духами: кроме Бурыги, в нём живут его дед леший, приятели Волосатик и Рогуля, «болотники да окаяшки разные, нечисть лесная». Время от появления луны до полуночи - пора «развесёлой гулянки ночной», «лихо идёт по бору гул да уханье». После полуночи вся нечисть засыпает: «Идёт по бору зелёный храп. Качаются сонно багуны да лютики...» Жизнь Бурыги изображена идиллически, весной и летом в ней нет забот и печалей, его детство счастливое и обещает такую же счастливую жизнь. Тоска грызёт детёныша только осенью, когда скрывается солнышко и лесной твари приходит время спать. В отличие от своих приятелей Рогули и Волосатика, Бурыга не может смириться с осенними дождями, он по-детски хнычет и бродит по лесу вплоть до Ерофеева дня. Здесь Леонов следует народным поверьям. В народе считалось, что указано лешим на Ерофея-мученика (4/17 октября) пропадать или замирать. Перед этим они учиняют неистовые драки, ломают с треском деревья, зря гоняют зверей и, наконец, проваливаются сквозь землю, чтобы явиться на ней вновь, когда она отойдет, оттает весной, и начать снова свои проказы. Через призму сознания Бурыги Леонов сообщает, что «на Ерофеев день, на волчью свадьбу, установлено нечисти пропадать. В ту пору ходит дед [дед Бурыги, т. е. леший] по бору с дубиной, а в самом скука, и сам весь всклокоченный. Ему попадись тогда под руку, он тебе либо хребет перешибёт, либо доведёт до смертной икоты». Всю зиму Бурыга ворочается без сна в дупле, тоскуя о ласковом солнце и весёлой лесной жизни.
Несмотря на яркие языческие краски, в описании лесной жизни есть христианские наслоения: птичья тварь поёт «херувимские стихеры», Рогуля «всё больше насчёт божественного любил», месяц в небе стал «необычайным пером райской птицы», лесные духи названы окаяшками.
Мифологическое пространство леса динамично, находится в постоянном движении. В естественном состоянии это движение имеет круговой характер и подчинено циклу времён года, что неоднократно подчёркивается автором. Кроме того, это пространство дискретно: мы узна-
ём, что есть ещё соседний бор, куда бежал леший после вырубки родного леса. Мы можем предположить, что жизнь в соседнем бору устроена так же и что существует множество подобных пространств, находящихся в естественном гармоничном состоянии. Единственная конкретная историческая примета появляется в конце рассказа и опять же связана с христианством: «И жил в том бору один старец справедливый, Сергий, - он бога славил и всю земную тварь любил.» Очевидно, что речь идёт о преподобном Сергии Радонежском. А значит, появляется временной и пространственный ориентир - лесная поляна на небольшом холме Маковец, Радонежский бор, по одним сведениям, 1337 г., по другим - 1345 г., когда Сергий Радонежский остался в одиночестве и несколько лет жил в лесной чаще. Лесной детёныш Бурыга у Леонова рассказывает приятелю Шарику: «А старец, надо сказать, строг был: блоху жалел, себя же еженощно терзал по-разному». Именно к этому доброму справедливому старцу, будущему христианскому святому, в одну «лютую» зиму пришли погреться лесные окаяшки Бурыга, Волосатик и Рогуля и поселились в печной трубе: «Знал это старец и молчал и оставлял иногда нам, как бы случаем, на шестке то хлебца корочку, то щец в плошке, а мы и сыты.» - рассказывает Бурыга.
Нарушила эту гармонию детская шалость -Волосатик ради смеха подсыпал табаку в стар-цеву просфору. В наказание за шалость святой Сергий проклял окаяшек: «Ты, говорит, Волосатик, сгоришь золотым цветом на Иванов день. Тебя, говорит, Рогуля, зашибёт дед на Ерофея до смерти. А ты, ... Бурыга, с перешибу от поганой руки будешь в чужой земле сдыхать, - не сдохнешь, но завоняешь.»
Интересно, что в качестве временных ориентиров называются праздники двойственной природы, так или иначе связанные с нечистой силой. «Церковный календарь . во многих случаях приспособился к старым языческим срокам молений и празднеств» [11], поэтому произошло наложение христианской символики на языческие поверья. Иванов день (также Иван Купала) -это праздник языческого происхождения в честь солнца, изначально приуроченный ко дню летнего солнцестояния. С принятием христианства его стали отмечать в день рождения Иоанна Крестителя, и праздник потерял астрономическое соответствие солнцестоянию. «Золотой цвет», в котором суждено сгореть Волосатику, - это огонь, который в купальскую ночь обладал очистительной силой. Большие костры на холмах возжигались как «антитеза нечисти» [12].
Ерофеев день (17 октября) - день памяти свя-щенномученика Иерофея, епископа Афинского, также был связан с разгулом нечистой силы (см.
выше), и Рогуле суждено погибнуть от руки лешего. Самое страшное проклятие отец Сергий оставил для Бурыги: быть оторванным от родной земли, перешибленным поганой (т. е. нехристианской) рукой, сдыхать и источать смрад.
Для идеального лесного мира наступают последние дни: «Да вот не дождалось раз весны такой озорное племя, пришло горе горькое. Однажды утром громко запели топоры, они хряснули весело сизыми ладонями, они пошли гулять-целовать: куда поцелуют - там смерть. А ещё тем же утром жестокими зубьями заскрежетали пилы, загрызли громко, запели звонко, - не замолишь слезой их лютого пенья. Встал на бору железный стон.» «Утопическая гармония, обеспеченная законами преодолевающего смерть циклического, всё возрождающего времени, уничтожается наступлением мира цивилизации. Леонов использует для обозначения этого мира уже устоявшийся в русской литературе символ железного (ср. использование этого же символа у Блока "На железной дороге", у Есенина (с которым Леонов как раз в период его провозглашения себя последним поэтом деревни был дружен) в теме наступления железного города на деревянную и соломенную деревенскую Русь)» [13].
В сказочный, мифологический лес приходят топоры и пилы, и спасения от них нет: «Зимой другого жилья не сыщешь, против железа не забунтуешь; смирись, подставь глотку под синие зубья, молчи.» Лесорубы - в кумачовых рубахах, «в плечах сажень, любой с удару сосну собьёт», такая сила пугает самого старого лешего. Эти люди с лёгкостью рушат всё то, что в лесу сохранялось веками и было священно, наступают на саму жизнь: «... затоптана сапогами лесорубов высокая лесная папороть, полыхают весёлые костры. Лежит любимая лешева берёза по земле, лежит, как зелёная лесная хоругвь...» Лесорубы несут не просто разрушение, а гибель, их песня мешается с дымом и стелется по земле. Леший, защитник и хозяин леса, не может противостоять этой новой силе, не может сохранить свои святыни, поэтому перед ним два пути: либо покориться и погибнуть, либо бежать и бросить лес на растерзание лесорубам. И леший уходит: «Пошёл дед к своему племяннику - тот лешим в соседнем бору состоял. Была у него в котомке страшная святочная харя - про всякий случай, паспорт на имя какого-то Мокея Степанова, с подписями и приложениями казённой печати -не подцарапаешься...» Паспорт - тоже примета времени, он отсылает нас к XX в., когда после 1905 г. была введена «паспортная книжка». Мифологический лес в финале истреблён, но его ценности и верования живы в сознании деда Егора, что даёт надежду на будущее восстановление гармонии между человеком и природой.
А. О. Туева. Особенности хронотопа 6 рассказе Л. Леонова «Бурыга»
Стоит отметить, что в рассказе Леонова нет чёткого отношения к этой новой силе. Лесорубы - не злодеи, это богатыри в красных рубахах, работящие, поющие песню. Совершившееся дано как факт: старый лес гибнет, его хоругви поруганы, для обитателей жизнь изменится раз и навсегда. Старый идеальный мир погиб, но какой будет новая жизнь для тех, кто остался, мы не знаем, так как главный герой, Бурыга, покидает родные места и уходит к людям.
Миры леса и цивилизации находятся в противостоянии в нескольких произведениях Леонова: «В рассказах "Бурыга" и "Случай с Яковом Пи-гунком" предметом любви оказывались мифологические персонажи - мелкая лесная нечисть... Они олицетворяли в прозе Леонова мистический срез наивной и беззащитной природы, изгоняемой из жизни» [14]. Это противостояние вынуждает Бурыгу отправиться в путь по кругу: он уходит из леса, олицетворения архетипического Дома, и возвращается опять же в лес.
Сначала он попадает в деревню с полулесным названием Власьев Бор к бабке Кутафье. Это пограничное место между лесом и цивилизацией. Об этом свидетельствует не только название, но и то, что именно отсюда в лес пришли лесорубы и сюда приехал барин Гейнрих Бутерброт, чтобы купить лес. Лес как вневременная и идеальная субстанция становится объектом купли-продажи. На границе двух миров также стоит бабка Кутафья: «Однако, как показывает проводимое леоновской меннипеей испытание, стояние на границе двух миров невозможно, особенно после совершения предательства - Кутафья, продав Бурыгу. оказывается в мире искусственном, где нет уже места добрым естественным чувствам» [15]. Купленный как предмет, Бурыга оказывается в чемодане. Так начинается обезличивание, даже овеществление природного гармоничного существа. После Власьева Бора Бурыга попадает на железную дорогу, по которой едет в город. Железная дорога - распространённый в первой трети XX в. символ противостояния естественного и искусственного, деревенского и городского, символ наступления цивилизации на природу. Именно она прокладывает жёсткую границу между мирами в художественном пространстве рассказа «Бурыга».
Примечательно, что город изображён в двух ипостасях: гостиница и цирк. В этом мире нет ничего настоящего, все предметы лишены своей истинной сути. Гостиница олицетворяет искусственный, ненастоящий дом, который покупается за деньги и подменяет собой архетипичный образ Дома, а цирк - искусственную жизнь, искусственное веселье (которое также покупается за деньги) и вводит в рассказ мотив маскарада. Не случайно Бурыга находит друга в лице клоуна,
чьё веселье фальшиво, а жизнь полна драматизма. Даже дети, выросшие в искусственном мире города, лишены чистоты и обаяния детства (в отличие от Бурыги, который тоже детёныш): один из мальчиков бросает в Бурыгу апельсином.
Овеществление героя в дальнейшем продолжается: в Испанию он привезён как «продукт иностранного производства». Испания, в сущности, - это продолжение городского пространства. Леонов в ранних рассказах часто использует сказовую стилизаторскую абстракцию - то есть намеренное изменение хронотопа, внешних исторических и географических признаков изображаемой реальной действительности (см. рассказы «Гибель Егорушки», «Халиль»). Так, в начале рассказа «Бурыга» читаем: «В Испании испанский граф жил. И было у него два сына: Рудольф и Ваня». Имя Ваня - традиционное и, можно сказать, очевидное для русской жизни. Все условия жизни этого «испанского графа» характеризуют обедневшего среднего русского помещика: «В средних ещё годах профершпилил граф всё своё состояние на одной комедиантке заезжей, а к старости остался у него лишь пиджак да дом старый, который даже и починить не на что было.. Вот живёт граф в нижнем этаже, там ещё хоть мебель осталась, а в парадных залах, наверху, живому не житьё: крыша протекает, зимой топить нечем, - там графовы дедушки на портретах помещаются, им-то всё равно. Сам граф на почте главным служил, ребята его испанскую грамоту учили, кухарка суп варила; так и жили». Перед нами перенесение народного представления о спокойной, правильной, размеренной русской жизни на экзотическую почву: глава семьи служит на государственной службе, в доме есть женщина-кухарка, которая варит суп, ребята учат грамоту. Интересно отметить также то, что барский дом описывается через крестьянское сознание деда Егора с его практицизмом и житейской мудростью: «в верхних залах живому не житьё», «крыша протекает», «топить нечем» - большой дом ни к чему. Таким образом, подобно тому как в городе Бурыга сталкивался с искусственным жильём, в Испании он оказывается в доме, непригодном для счастливой беззаботной жизни. Это тоже не дом в архетипичес-ком понимании этого слова, а как бы временное жильё, верхние этажи которого населяют лишь портреты.
Поменяв много хозяев, Бурыга находит искреннее участие только у испанского пса Шарика, потому что «душа в нём не по-людскому отзывчивая». Именно в Шарике воплощается человечность, сострадание, дружелюбие.
У рассказа открытый финал. Бурыга уходит в надежде вернуться в свой лес, которого уже нет, и что будет дальше с лесным детёнышем - неиз-
вестно. Пространственное кольцо лес - город -лес замыкается за рамками рассказа. «Можно сказать, что Бурыга выиграл сражение за космос своей жизни, ибо везде побывал, везде прижился, да и домой отправился» [16], - считает Т. М. Вахитова.
Итак, пространственная организация рассказа «Бурыга» по горизонтали сложна и многослойна. Прежде всего выделяются противостоящие друг другу топосы леса и города. Пространство леса дискретно и динамично, пространство города монолитно и статично. На топос леса наслаиваются исторические приметы, языческая и христианская символика, на топос города - образы-символы цирка, гостиницы. Противостояние двух миров вынуждает героя отправиться в путь, и герой становится динамическим центром художественного пространства. Т. М. Вахитова отмечает, что в ранних рассказах Леонова «за счёт. гибкости и возможности переключения героя в разные пространственные сферы возникала определённая дискретизация пространства и одновременно его расширение и разнообразие» [17].
Однако по вертикали перед нами единый мир, который (и это можно с уверенностью утверждать) принадлежит топосу леса. «Постоянное обращение писателя к космической символике есть свидетельство серьёзных авторских раздумий о судьбах человечества, цивилизации, Вселенной. Из космических мотивов у Леонова наиболее часто повторяется мотив неба, звёзд, месяца. В обращении писателя к этим мотивам ощущается прежде всего желание акцентировать древнейший, архетипический смысл, сохранившийся в виде бытовых представлений в современности с языческих времён» [18], - пишет Т. М. Вахитова. Космические мотивы повторяются в рассказе дважды. Первый раз - в описании лесной жизни: «Там по утрам солнце ласково встаёт: оно не жжёт затылка, не суёт тебе клубка горячей шерсти в глотку, оно своё там, знакомое. Ранними утрами поёт там лес песню, а над ним идут, идут, идут алые облака, клубятся, сталкиваются: то не ледоход небесный - то земные радости плывут». Здесь космический мир «сверху» гармонично сливается с лесным пространством. Иная картина в конце рассказа, когда Бурыга живёт в конуре у Шарика: «А за конурой идёт бледная луна, остановилась синяя
ночь, звёзды по небу, повыть охота!..», «В небе синяя ладья. В ладье той плывут неведомые сны, по земле цветут синие снежные цветы, - кто Хороший посеял вас?» Природа принимает Бу-рыгу обратно, покровительствует ему: «И опять в небе ночь была. Она шептала молитвенно вниз: "Ступай, Бурыга, ступай. Я тебя, где нужно, в тьму закутаю, где нужно - на крыльях пронесу, - ступай."»
Строение леоновского художественного пространства в рассказе «Бурыга» утверждает первенство природного мира над человеческим, естественных законов - над искусственными. Однако человеческое пространство расширяется и оттесняет природное, и вместе с последним из жизни уходят чистота и искренность.
Примечания
1. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М., 1975. С. 235.
2. Минмин Я. Некоторые стилевые традиции в ранней прозе Л. Леонова (1921-1925 гг.). СПб., 2004.
3. Вахитова Т. М. Художественная картина мира в прозе Л. Леонова: структура, поэтика, эволюция. СПб., 2006. С. 27.
4. Там же. С. 40-41.
5. Ковалёв В. А. В ответе за будущее. М., 1989. С. 45.
6. Якубина Л. В. Анализ пространственных отношений текста // Русская словесность. 2002. № 1. С. 41.
7. Минмин Я. Некоторые стилевые традиции в ранней прозе Л. Леонова (1921-1925 гг.). СПб., 2004. С. 101-102.
8. Богуславская 3. Б. Леонид Леонов. М., 1960. С. 3.
9. Воронский А. Леонид Леонов // Красная новь. Кн. 3. 1924. С. 303.
10. Рассказ «Бурыга» цит. по: Леонов Л. М. Ранняя проза: повести и рассказы. М., 1986.
11. Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1980. С. 199.
12. Там же. С. 201.
13. Минмин Я. Некоторые стилевые традиции в ранней прозе Л. Леонова (1921-1925 гг.). СПб., 2004. С. 105-106.
14. Вахитова Т. М. Художественная картина мира в прозе Леонида Леонова: структура, поэтика, эволюция. СПб., 2006. С. 71-72.
15. Минмин Я. Некоторые стилевые традиции в ранней прозе Л. Леонова (1921-1925 гг.). СПб., 2004. С. 102.
16. Вахитова Т. М. Художественная картина мира в прозе Леонида Леонова: структура, поэтика, эволюция. СПб., 2006. С. 72.
17. Там же. С. 72.
18. Там же. С. 180-182.
