CC BY
227
ИСТОРИЯ РОССИИ
УДК 281.93 Р. А. Соколов
основные тенденции развития русской церкви в XIII — первой половине XIV в.1
Тема монгольского завоевания издавна привлекает внимание историков. И долгое время было принято считать, что оно привело к отмиранию общинных властных институтов и возникновению монархической власти. Новейшие исследования показали отсутствие оснований для таких представлений. Л. Н. Гумилев призывал не преувеличивать размеры материального урона от монгольских военных рейдов 1237-1240 гг. по Руси (впрочем, сам историк был склонен этот урон преуменьшать, что является другой крайностью.) Ущерб от Батыева нашествия и последующих набегов был немалым, но общественного развития Руси они не прервали. Народ не попал в тотальное рабство. Не произошло и разрушения системы городов-государств, сложившейся к тому времени [ср.: 1, с. 267]. Эти положения были развиты в книге Ю. В. Кривошеева «Русь и монголы» (СПб., 1999) [подробно см.: 2]. Концепция, изложенная в этой монографии, на наш взгляд, обоснована, и в ее рамках возможны дополнительные исследования, особенно по вопросам, подробно не освещенным автором. Потому представляется актуальным попытаться проследить основные моменты развития церкви как политического и общественного института в ту эпоху. Хронологическими рамками настоящей статьи выбрано время от 1237 г. до начала правления митрополита Алексея (1354-1378 гг.), при котором Русь стала вынашивать реальные планы сопротивления центральной ордынской власти.
* * *
Разорение русских земель 1237-1240 гг. не обошло стороной церковную организацию. Но уже тогда татары показали свое знакомство с политическими традициями Руси и готовность не нарушать их. Духовенство традиционно несло функции послов [3, с. 62-64], и, кажется, именно в этих целях был использован монголами Порфирий Черниговский («...а епископа оставиша жива и ведоша и въ Глуховъ. А оттоле приидоша къ
1 Исследование осуществлено в рамках реализации ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы (Государственный контракт № П564 от 17.05.2010, научно-исследовательская работа по проблеме «Формирование государственной идеологии в России в Х1У-ХУ11 вв.»).
© Р. А. Соколов, 2011
Киеву с миромъ и смирившася (курсив наш. — Р. С.) съ Мьстиславомъ и Володимеромъ, и съ Даниилом» [4, стб. 300-301; 5, с. 79]). И в дальнейшем клирики будут играть роль дипломатических посланцев татар и к татарам, во многом дипломатическими причинами будет обусловлено также создание в 1261 г. Сарайской епархии [6, с. 46 и др.]. Иерархи будут выполнять дипломатические посреднические функции и в отношениях русских князей между собой [см. напр.: 7, с. 351; 8, с. 86].
Вообще, русское духовенство сразу после завоевания стало проникать в монгольскую среду [см. напр.: 9, с. 46, 80; о причинах такого проникновения см.: 10, с. 279-280], а епархия в ордынской столице позволила церкви не только окормлять пленненых соотечественников, но и установить непосредственные отношения с ханами. Вероятно, в Сарае был сооружен и православный храм [11, с. 27-28]. Миссионерство русского духовенства было вызвано, наряду с желанием проповеди христианства, и политической целесообразностью: обращение татар могло ослабить зависимость Руси [10, с. 279]. Кроме того, Русская церковь стремилась противопоставить свою проповедь католической, ведь и Рим был озабочен налаживанием связей с монголами, стремясь решить при этом свои политические задачи, в том числе окатоличивание Руси [12, с. 66-67, 76].
Невозможность для греков прислать нового митрополита после, скорее всего, бежавшего Иосифа позволила поставить первого русского по происхождению верховного пастыря, признанного гордыми ромеями, которые однако должны были дать ему твердые антикатолические инструкции [13, с. 293]. Митрополит Кирилл сразу оказался в центре политических событий: он едет на Север Руси, и одна из причин поездки — скрепление антитарского союза князей. Разъяснения побывавшего в Степи Александра Невского и неудача Андрея Ярославича сделали взгляд Килилла на перспективы сопротивления Орде более трезвым, и в дальнейшем он станет поддерживать курс на сохранение мира с монголами (возможно, в последующее время он посетил Сарай) [14, с. 129-133]. Этот митрополит первым стал практиковать частые объезды подчиненных земель, во время которых он вершил свой апелляционный суд, что было его долгом и одновременно источником дохода [13, с. 291]. Здесь можно увидеть аналогию с полюдьем — объездами князьями своих земель (мысль о такой аналогии принадлежит Ю. В. Кривошееву). Кирилл был хорошо знаком с этим явлением, он понимал, что оно утратило свои языческие черты (этот процесс разворачивался уже с рубежа Х1-Х11 вв.), и решил использовать полюдье для нужд своей кафедры. Для приемников Кирилла путешествия по подвластным землям станут нормой.
В 1257-1259 гг. на севере Руси была проведена монгольская перепись, во время которой «толико не чтоша игуменовъ, чернецовъ, поповъ, крилошанъ, [тех] кто зрит на святую Богородицу и на владыку» [15, стб. 475]. Особое положение церкви закрепят ханские ярлыки. Несмотря на преобладание в современных исследованиях мнения о политической подоплеке такой религиозной толерантности [см. напр.: 16, с. 71-72], мы полагаем, что монголы считали веротерпимость основой своей собственной религиозной концепции, которая объясняется единственно их убеждениями, а не какими-то политическими мотивами. В данном случае политические выгоды не брались в расчет, но они неотвратимо вытекали из религиозной толерантности. Все это и стало основой для особого положения церкви. Источники не содержат конкретных сведений об его изменении и после принятия ислама Узбек-ханом [17, с. 383]: к тому времени христианство прочно вошло в жизнь Орды [10, с. 286-287]. Лишь Джанибек-хан неудачно пытался серьезно ущемить экономические права клириков, но побудительные импульсы для это-
го, скорее всего, шли от русских же удельных князей [18, с. 156]. Важно, что привилегии не провели жесткой грани между церковью и остальным обществом [19, с. 265].
Не угасала и внутрицерковная жизнь. Продолжался рост числа монастырей. Велась борьба с «нестроениями», имевшими место в церкви. На них указал собор 1274 г. Проповеди Серапиона Владимирского показывают, на каком уровне находилась в первый век монгольского владычества русская литература [20, с. 107-117]. И. Ф. Мейендорф справедливо замечал, что в митрополите русские никогда не видели союзника татар [17, с. 384]. Напротив, «в условиях политической разобщенности, всеобщего материального и духовного оскудения, вызванного монгольским завоеванием, значение церкви в жизни русского общества неизмеримо возросло» [21, с. 129]. И особенно ярко это проявилось в политической сфере. Интердикты русские первоиерархи накладывали с разбором, дабы не уронить своего авторитета. В то же время необходимо было считаться с иноземной властью и растущим значением князя. И церковь смогла прекрасно сориентироваться и постараться извлечь все возможные выгоды для себя (паства, напомним, — неотъемли-мая часть церкви, а значит, выгоды церкви были и ее выгодами). Вероятно, зависимость от общины города-государства в период Киевской Руси дала церковной организации богатый опыт взаимодействия с народом и научила всегда помнить о его интересах. И этот опыт особенно пригодился позднее, когда города-государства начали постепенно разлагаться под воздействием объективных и субъективных факторов, и зависимость от общины ослабевала. (Особенно выдающейся была дипломатия ариепископа Новгородского Василия Калики, виртуозно действовавшего в треугольнике «община — великий князь — митрополит» [см.: 22, с. 54-60].)
Потому распад старой государственной системы не менял отношения народа к церкви. Отступники от веры вызывали к себе презрение (Зосима в Ярославле в 1262 г.). С ослаблением Орды князю было уже не достаточно получить ярлык, чтобы удержать власть: ему нужно было войско, которое бы этот ярлык подкрепило [19, с. 251]. А какой силой могла бы подкрепить свои ярлыки церковь? Лишь признанием справедливости привилегий духовенства народом. Судя по источникам, конфликты завоевателей с местным населением на религиозной почве были редкостью [23, с. 25], хотя они, конечно, имели место: народ не прощал утеснений веры и духовенства (вспомним печальную судьбу того же расстриги Зосимы и заступничество народа за дьякона Дудко в Твери). А татарин Багуи-багатур во время восстания 1262 г. в Устюге спасся от народного гнева, приняв христианство [24, с. 30, 70]. Высокое значение православия в сознании народа служило залогом усиления общественно-политических позиций церкви на Руси в период так называемого «ига». Впрочем, возникали и конфликтные ситуации. Поставленный в 1288 г. епископом Ростовским Тарасий стал уделять внимание пригороду Ростова — Устюгу. Он привозит туда колокол (символ вечевой власти) [24, с. 71], что, видимо, особенно не понравилось ростовцам. И во время совершения очередного вояжа в Устюг Тарасий был захвачен князем Константином Борисовичем [15, стб. 572; 24, с. 71]. В будущем колокола будут вывозиться из одного города в другой, и каждый раз это будет делаться, дабы унизить общину, у которой отбирался символ независимости — вечевой колокол [2, с. 322-326]. Получение колокола усилило бы авторитет Устюга, что пугало ростовцев и их князя.
В историографии нашел признание тезис о содействии церкви консолидации земель. Но методы для этого были не только политические (поддержка великих князей). В призывах клириков (например, Серапиона Владимирского) относиться человечно друг
к другу можно без труда увидеть желание внушить народу мысль о Руси как политическом целом, мысль об отношении к жителям других русских земель как к соотечественникам. Это была кропотливая работа по трансформации «полисного», «городского» патриотизма в патриотизм государственный, общерусский. Конечно, на изменение ментальности влияли и другие факторы: социально-экономические, социально-политические и т. д.
Не случайно митрополичья кафедра замещалась последовательно то русскими, то греками довольно долгое время. Периодичность такой замены довольно странна. Никифор Григора объяснил это древним обычаем. Конечно, это не так. Григора, скорее, говорил «о политической практике, неофициально применявшейся в XIII в.» [см.: 17, с. 396-397]. Греки пытались сохранить власть и сопротивлялись желанию князей выбирать митрополитов. Но совсем не брать в расчет требований русских они не могли и потому были вынуждены лишь ограничиться недопущением создания двух прецедентов подряд. Возможно, такова была сознательная политика Константинополя. Причина этого — установление в конце ХІІІ-ХІУ в. равновесия зависимости митрополичьей власти от патриарха, с одной стороны, и от русского светского властителя — с другой.
В «монгольский» период прослеживаются эволюционные изменения положения церкви в обществе, которое становилось более прочным и значительным. Храмы в Древней Руси — собственность общины [25, с. 47]. Едва ли митрополит мог затворить их в ХІІ-ХІІІ вв.! А в 1270 г. он угрожает интердиктом (причем без оглядки на ханскую власть, ибо благодаря усилиям князя Василия Ярославича монголы в тот момент уже не гневались на Новгород), в 1329 г. Феогност применяет отлучение против Пскова. И община покоряется. Это ли не свидетельство постепенного усиления независимости церкви от общины в политических решениях! Но скачкообразных перемен нет: с 1237 по 1329 г. прошло почти сто лет. Угроза применения интердикта делит этот срок на две части (постепенный переход от угроз к реальным действиям). Община даже воздействовала на решения церковных соборов. Так, на соборе 1312 г. в Переяславле, оправдавшем митрополита Петра, важную роль сыграли светские лица [18, с. 107], которые должны были выражать волю народа [см.: 26, с. 381]. Но одновременно усиливалось значение княжеской власти. На церкви это отразилось прежде всего во влиянии великого князя на поставление митрополитов. Налицо эволюционный характер этого процесса, который осложнялся желанием разных князей иметь «своего» митрополита. Поставление Кирилла по воле Даниила Галицкого объяснимо объективными причинами (отсутствие греческих кандидатов), Максим ставится независимо от воли русских, Петр - кандидат Галицкого князя Юрия Львовича, а его менее счастливый соперник Геронтий, скорее всего, — Михаила Тверского. Несмотря на желание Петра передать свою кафедру Федору Луцкому [27, с. 26], после его смерти был поставлен по воле Константинополя Феогност. Хиротония Алексия была предопределена заранее, хотя и осуществилась не без осложнений, а уж после его смерти на берегах Босфора не успевали поставлять русских кандидатов. Постепенно рос авторитет Русской кафедры в Восточной церкви, важной вехой чего стала канонизация митрополита Петра при Феогносте.
Интересно проследить, как постепенно менялись отношения митрополитов к новому центру Северной Руси — Москве и ее князьям. Максим, переехав во Владимир, поддержал Тверь [4, с. 376]. Вероятно, он проявил тем самым недальновидность, ибо выступил на стороне старого порядка в ущерб новому (за передачу власти по боковой ветви княжеского рода, а не по нисходящей). А между тем митрополиту было бы вы-
годно опереться на сильную власть князя [28, с. 202-203]. (Кажется, первая попытка ввести наследование великокняжеского стола от отца к сыну, минуя братьев (дядей), была предпринята в 1075 г. Ярополком Изяславичем, посетившим Рим и получившим грамоту от папы для своего отца, изгнанного в то время из Киева братьями.) Петр был принужден стать сторонником Москвы из-за отрицательного отношения к нему тверских князей. Феогност сразу встал на сторону Москвы (вспомним интердикт против Александра Михайловича), но иногда имел серьезные разногласия с ее князьями (например, по вопросу о третьем браке Симеона Гордого; он так же снял отлучение с Александра Тверского). Наконец, Алексей последовательно защищал интересы Москвы и практически не конфликтовал с Дмитрием Ивановичем.
Эволюция церкви как общественного института проходила, видимо, в рамках постепенной трансформации городов-государств в качественно иную форму государственного устройства — единую державу. Этот процесс можно считать завершившимся в эпоху Ивана III. Такова одна из причин упрочения независимости клира от отбщины и одновременно усиления роли князя во внутрицерковной жизни.
* * *
Церковь — один из основных институтов древнерусского общества, и, как другие общественные институты, она развивалась во времени. Развитие это было эволюционным, постепенным, оно обусловливалось нормальным ходом исторического процесса. Татарское завоевание не внесло каких-то кардинальных перемен в политическое положение церкви. Непонятна точка зрения ученых, которые ставят в вину церкви ее развитие в период зависимости Руси от монголов. Прогресс церковной жизни доказывает, на наш взгляд, что и общество Руси в целом продолжало свое движение вперед. Особенно это касается культурного развития. Ведь высокая культура была самым тесным образом связана с церковью. И потому справедливо утверждение Г. Флоровского: «.. .В истории русской культуры татарское иго не было разделом эпох. Не наблюдаем ни рабочего перерыва, ни перелома творческих настроений и стремлений» [29, с. 8].
Источники и литература
1. Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси. Л.: Изд-во ЛГУ, 1988. 269 с.
2. Кривошеев Ю. В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII-XIV вв. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1999. 408 с.
3. Щапов Я. Н. Церковь в Древней Руси. (До конца XIII в.) // Русское православие: вехи истории. М.: Политиздат, 1989. С. 61-65.
4. Полное собрание русских летописей (ПСРЛ). Т. VI. Вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. М.: Языки русской культуры, 2000. 581 с.
5. ПСРЛ. Т. XXXIX. Софийская Первая летопись по списку Н. И. Царского. М.: Наука, 1994. 204 с.
6. Насонов А. Н. Монголы и Русь (история татарской политики на Руси). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1940. 178 с.
7. Приселков М. Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. М.: Наука, 1950. 520 с.
8. ПСРЛ. Т. XVIII. Симеоновская летопись. СПб.: Археографическая комиссия, 1913. 316 с.
9. Плано Карпини Джованни дель. История монгалов. Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. Книга Марко Поло. М.: Мысль, 1997. 461 с.
10. Сочнев Ю. В. Русь и Золотая Орда: некоторые аспекты конфессиональных взаимоотношений // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. Ч. 2. М.: Институт востоковедения; Научноинформационная фирма «Туран», 1993. С. 279-291.
11. Полубояринова М. Д. Русские люди в Золотой Орде. М.: Наука, 1978. 133 с.
12. Пашуто В. Т. О политике папской курии на Руси (XIII в.) // Вопросы истории. 1949. № 5. С. 52-76.
13. Карташев А. В. Очерки по истории Русской церкви. Т. I. М.: ТЕРРА, 1993. 686 с.
14. Соколов Р. А. Александр Невский и выбор внешнеполитического курса Русской церковью // Михайловский замок. Историко-литературный журнал. 2000. № 3. С. 129-133.
15. ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. М.: Языки русской культуры, 1997. 496 с.
16. Охотина Н. А. Русская церковь и монгольское завоевание (XIII в.) // Церковь, общество и государство в феодальной России: Сб. статей. М.: Наука, 1990. С. 67-84.
17 Мейендорф И. Ф. История церкви и восточно-христианская мистика. М.: Институт ДИ-ДИК; Православный Свято-Тихоновский Богословский институт, 2000. 576 с.
18. Голубинский Е. Е. История Русской церкви. Т. II. Период второй, Московский. От нашествия монголов до митрополита Макария включительно. Первая половина тома. М.: Крутицкое патриаршее подворье; Общество любителей церковной истории, 1997. 920 с.
19. Беляев И. Д. История русского законодательства. СПб.: Лань, 1999. 639 с.
20. Соколов Р. А. «Слова» Серапиона Владимирского: обстоятельства появления и историография // Университетский историк. Альманах. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2002. С. 107-117.
21. Борисов Н. С. Иван Калита. М.: Молодая гвардия, 1997. 301 с.
22. Соколов Р. А. Архиепископы Моисей и Василий Калика и внешняя политика Великого Новгорода // Мавродинские чтения. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2002. С. 54-60.
23. Белозеров И. В. Религиозная политика Золотой Орды на Руси в XIII-XIV вв.: Автореф. канд. дис. М., 2002. 18 с.
24. ПСРЛ. Т. XXXVII. Устюжские и Вологодские летописи XVI-XVII вв. Л.: Наука, 1982. 228 с.
25. Кривошеев Ю. В. Церковь в социальных противоречиях середины XII — начала XIII в. (на Северо-Востоке Руси) // Актуальные проблемы дореволюционной отечественной истории. Материалы научной конференции, посвященной 20-летнему юбилею Удмуртского государственного университета. Ижевск, 23 октября 1992 г. Ижевск, 1993. С. 44-56.
26. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и великая Степь. М.: Мысль, 1992. 781 с.
27. Седова Р. А. Святитель Петр, митрополит Московский в литературе и искусстве Древней Руси. М.: Русский мир, 1993. 199 с.
28. Соколов П. П. Русский архиерей из Византии и право его назначения до начала XV в. Киев: Типография И. И. Чолохова, 1913. 578 с.
29. Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж: УМСА-РВ.Е88, 1983. 602 с.
Статья поступила в редакцию 12 октября 2010 г.
