CC BY
194
УГОЛОВНОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО
Ищенко Петр Петрович
кандидат юридических наук,
заместитель начальника Следственного управления Следственного департамента ФСКН России
(е-mail: petrovi4@rinet.ru)
Некоторые актуальные проблемы следственной практики по уголовным делам о преступлениях совершенных преступными
сообществами
Аннотация
В статье описываются современные тенденции развития следственной практики по уголовным делам о преступлениях, совершенных преступными сообществами, которые определяются новыми редакциями статьей 35 и 210 УК РФ.
Annotation
In article modern lines of development of investigatory practice on criminal cases about the crimes made by criminal communities which are defined by new editions by article 35 and 210 criminal codes of Russian Federation are described.
Ключевые слова: уголовное дело, Верховный суд РФ, преступное сообщество, уголовно-процессуальный закон, доказательство.
Keywords: criminal case, the Supreme court of the Russian Federation, criminal community, the criminally-remedial law, the proof.
С| овременные тенденции развития следственной практики по уголовным делам о преступлениях, совершенных преступными сообществами (преступными организациями), в основном определяются новыми редакциями статей 35 и 210 УК РФ, введенными в действие Федеральным законом № 245 ФЗ от 3.11.2009 года, а также разъяснениями, данными Пленумом Верховного Суда Российской Федерации в Постановлении от 10 июня 2010 г. № 12 "О судебной практике рассмотрения уголовных дел об организации преступного сообщества (преступной организации) или участии в нем (ней)". Этими разъяснениями окончательно поставлена точка в споре относительно признаков преступного сообщества (преступной организации).
Как из закона, так и из юридической практики исключен такой признак ОПС, как "сплоченность". Субъективное и нечеткое содержание данного признака создавало своего
рода "юридический люфт", обуславливавший в процессе судебного рассмотрения дела непроизвольное "сползание" с большим трудом доказываемого преступного сообщества в сторону менее тяжкой формы групповой преступности - организованной группы. Сегодня этот вопрос решен. Введенный законодателем признак структурированности объективен и доказуем. Содержанию данного признака дано ясное определение в разъяснениях Пленума Верховного Суда. Однако изменение норм материального права вызвало отдельные трудности их практического применения.
Так, уточнение законодателем формулировки преступного сообщества (преступной организации) в ч. 4 ст. 35 УК РФ по непонятной причине было воспринято рядом судей и надзирающих прокуроров как некая "декриминализация" состава ст. 210 УК РФ в прежней редакции. По информации Генеральной прокуратуры РФ, в ряде регионов квалификация действий обвиняемых по ст. 210 УК РФ не
169
УГОЛОВНОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО получила подтверждения в ходе судебного рассмотрения именно вследствие данного обстоятельства.
Такая позиция представляется необоснованной, поскольку преступность и наказуемость деяния, в силу ст. 9 УК РФ, определяется уголовным законом, действовавшим на момент его совершения. Обратную силу имеет лишь закон, устраняющий преступность деяния, смягчающий наказание или иным образом улучшающий положение обвиняемого. Ни одного из трех перечисленных оснований в Федеральном законе № 245 ФЗ от 3.11.2009 года и в новой редакции статей 35 и 210 УК РФ не содержится.
Изучение причин неподтверждения в суде данной на предварительном следствии квалификации обвиняемых по указанной статье Уголовного кодекса не выявило ссылок суда на данное обстоятельство при обосновании квалификации деяний обвиняемых в вынесенных приговорах. Представляется, что такие судебные решения вызваны скорее слабой доказательственной базой, собранной в ходе расследования, нежели изменением закона.
Вторая, связанная с первой, проблема может быть сформулирована так: какие признаки преступного сообщества должны быть вменены и обоснованы в постановлении о привлечении в качестве обвиняемых, которые совершили преступление до вступления в силу указанного Федерального закона, а привлекаются только сейчас. Следуя логике статей 9 и 10 УК РФ, нужно применять ранее действовавшие формулировки как 35, так и 210 статей УК. Однако единого мнения по данному вопросу нет ни среди следователей, ни среди надзирающих прокуроров.
Стремясь нивелировать возникшие разногласия, следствие сегодня действует по принципу "каши маслом не испортишь" и вменяет в вину как старые признаки (т.е. "сплоченность"), так и новые ("структурированность"). Получившийся результат странно диссонирует с формулировками обвинения и вступившими в силу приговорами в отношении ранее осужденных членов этого же преступного сообщества, но другого способа "угодить всем" у следствия нет.
Серьезную озабоченность вызывает опубликованное в п. 6 Обзора законодательства и судебной практики Верховного Суда РФ за четвертый квартал 2009 года (в редакции Постановления Президиума Верховного Суда РФ от 16.06.2010 года) решение по конкретному уголовному делу. В решении указано, что суд обоснованно исключил из числа доказательств ряд заключений фоноскопических экспертиз, поскольку органами предварительного следствия
не выполнены требования ст. 202 УПК РФ в части получения образцов голосов обвиняемых для сравнительного исследования. Образцы голоса были получены оперативным путем, скрытно от обвиняемых, в отсутствие защитников, без разъяснения им процессуальных прав.
Рассматривая данное решение с точки зрения его возможного прецедентного значения, нельзя не заметить, что оно фактически ограничивает круг применяемых при производстве судебных экспертиз образцов лишь экспериментальными, чем необоснованно сужает процессуальные права и возможности следователя по использованию возможностей судебных экспертиз. При такой постановке вопроса, за рамками допустимости оказываются образцы, именуемые в криминалистике и судебной экспертизе свободными и условно-свободными, которые активно используются в следственной, экспертной и судебной практике.
Действующий уголовно-процессуальный закон не содержит о них прямого упоминания, поскольку их возникновение, как материальных объектов, не связано с расследованием уголовного дела или с производством судебной экспертизы, предоставляя их использование разумной инициативе следователя. Правильно ли, лишь в силу указанной специфики, налагать запрет на использование в качестве образца, например, почерка для экспертного исследования, писем обвиняемого, написанных им в предшествующий совершению преступления период, или собственноручно написанного им заявления? В случае смерти или безвестного исчезновения человека альтернативы свободным образцам просто нет. Существуют также экспертные образцы и коллекции, используемые при производстве экспертиз, возникновение которых также не связано с процедурой, прописанной в ст. 202 УПК РФ. Далеко не всегда образцы для экспертного исследования могут быть получены процессуальным путем.
Судебно-фоноскопическая экспертиза является едва ли не единственным бесконтактным способом идентификации личности, имеющимся в распоряжении следователя. В силу этого, результаты таких экспертиз в изобличении и доказывании вины участников преступных сообществ или иных форм групповой и организованной преступности имеют чрезвычайно важное значение, а в условиях отказа от дачи показаний и "круговой поруки" обвиняемых -просто незаменимы.
В то же время, уголовно-процессуальным законодательством не предусмотрено механизма получения образцов голоса обвиняемого
(подозреваемого) в случае, если последний отказывается дать их добровольно (в отличие, например, от образцов смывов с рук, срезов ногтей, отпечатков пальцев рук и т.п., процесс получения которых носит узаконено принудительный характер). Преступники, будучи со временем все более информированными о методах работы правоохранительных органов, отказываются давать образцы своего голоса. Каких-либо действенных, предусмотренных законом способов принудить их к этому не существует.
В последнее время, при расследовании уголовных дел о преступлениях, совершенных членами преступных наркосообществ, следствие все чаще стало сталкиваться с проблемой получения образцов голоса обвиняемого на каком-то конкретном языке, одном из тех, которыми он владеет. Обвиняемый соглашается добровольно предоставить образцы своего голоса и речи, но на другом языке, не на том, на котором он разговаривал при совершении преступления. Он заявляет, что не владеет своим родным языком, несмотря на всю очевидность обратного (например - этнический таджик заявляет, что не говорит по-таджикски). Делается это преднамеренно, чтобы избежать возможности использования образцов голоса для экспертного исследования.
Имеющиеся в распоряжении отечественных правоохранительных органов возможности по производству фоноскопических экспертиз на иностранных языках весьма ограничены. Экспертизы голоса и речи на таджикском, узбекском, цыганском и азербайджанском языках делаются только экспертными подразделениями ФСКН России. Согласно утвержденных методик, экспертизы эти комплексные и для их проведения необходимо участие специально обученных лингвистов - носителей данного языка. Количество таких специалистов крайне мало, чтобы их пересчитать, достаточно пальцев одной руки.
"Центром речевых технологий" разработана языконезависимая методика идентификации говорящего по голосу, которая используется для производства экспертиз Санкт-Петербургской фирмой "Форенэкс". Экспертное исследование по данной методике проводится без участия лингвистов, на основании лишь акустического анализа, состоящего в поиске (по динамическим спектрограммам) и сравнении сопоставимых микрофрагментов речи, отражающих геометрию речевого тракта дикторов.
Используема экспертами "Форенекса" методика весьма интересна и привлекательна. Однако, экспертные "мощности" компании
171
УГОЛОВНОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО невелики, а сама методика не прошла достаточной апробации судебной практикой. Кроме того, используемый в экспертной методике подход находится вне "традиционного русла" отечественной фоноскопической экспертизы и не получил одобрения ведущих авторитетов -экспертных подразделений МВД и ФСБ России. Последнее обстоятельство, однако, не мешает следователям этих ведомств проводить экспертизы в "Форенэксе", несмотря на их высокую стоимость.
Какова бы ни была методика экспертного исследования, "обойти" проблему получения образцов голоса обвиняемого невозможно. В сложившейся проблемной ситуации, единственным способом преодолеть противодействие обвиняемых остается обращение к возможностям, предоставленным Федеральным законом № 144 ФЗ от 12 августа 1995 г. "Об оперативно-розыскной деятельности" уполномоченным на то оперативным подразделениям (в том числе - по сбору образцов для сравнительного исследования).
Полагаю, что практика должна идти по следующему пути: в случае невозможности получения образцов голоса и речи обвиняемых в порядке, предусмотренном ст. 202 УПК РФ (что должно быть зафиксировано в материалах дела), следователь дает об этом поручение сотрудникам оперативных подразделений, которые, проведя необходимые оперативно-розыскные мероприятия, представляют следователю их результаты в порядке, предусмотренном межведомственной Инструкцией о порядке представления результатов оперативно-розыскной деятельности дознавателю, органу дознания, следователю, прокурору или в суд от 17.04.2007 № 368/185/164/481/32/184/97/147. Полученные образцы направляются следователем эксперту для использования при производстве экспертизы. Полученное заключение эксперта используется в процессе доказывания. Такой порядок представляется оптимальным и единственно возможным для разрешения проблемной ситуации данного типа.
В случае принятия судом в ходе рассмотрения уголовного дела решения об исключении из доказательств заключения судебно-фоноскопической экспертизы по мотивам получения образцов для сравнительного исследования "непроцессуальным" путем (как имело место в случае, вошедшем в обзор практики Верховного Суда РФ), государственным обвинителем должно быть заявлено ходатайство о назначении такой экспертизы судом. Обязанность обеспечить получение надлежащих образцов голоса обвиняемого при производстве
УГОЛОВНОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО экспертизы в судебном заседании, в данном случае, будет возложена на суд, принявший необоснованное решение об исключении заключения экспертизы из числа доказательств.
Лишение следствия возможности использовать свободные и условно-свободные образцы для экспертных исследований, а также получения таких образцов оперативным путем в случае, если вышеупомянутое судебное решение определит дальнейшее развитие судебной практики, будет иметь серьезные негативные последствия для борьбы с организованной преступностью. К сожалению, принятое 21 декабря 2010 года Постановление Пленума Верховного Суда РФ № 28 "О судебной экспертизе по уголовным делам" обошло стороной весь этот непростой, но важный комплекс вопросов.
Действующий уголовно-процессуальный закон и судебно-следственная практика недостаточно приспособлены к расследованию и судебному рассмотрению больших уголовных дел, в том числе - о преступных сообществах (преступных организациях). Это довольно странно, учитывая, что он создавался с учетом опыта борьбы с всплеском преступности в 90-х годах прошлого века.
Возьмем, к примеру, п. 4 ч. 1 ст. 237 УПК РФ, гласящий, что судья по собственной инициативе или по ходатайству стороны возвращает прокурору уголовное дело, если имеются предусмотренные ст. 153 УПК РФ основания для соединения уголовных дел. Ясно, что в целях экономии и целесообразности лучше такие дела рассматривать в одном производстве. Однако любой, кто расследовал большие дела еще в советское время, знает, что следствие могло длиться годами, дела заканчивались и направлялись в суд частями, "по мере готовности". Это не странная прихоть следователей, а объективная необходимость, продиктованная спецификой расследования.
Расследуя дела о преступлениях, совершенных преступными сообществами (преступными организациями), практически никогда не удается поймать и привлечь к ответственности сразу всех участников преступной деятельности. В конце расследования, перед направлением уголовного дела в суд, из него выделяются в отдельное производство дела в отношении оставшихся на свободе членов преступного сообщества. Пока идет расследование, затем ознакомление обвиняемых с материалами дела, установленные ст. 109 УПК РФ предельные 18-месячные сроки содержания обвиняемых под стражей уходят в прошлое. Не редки случаи, когда к моменту
направления дела в суд удается установить и задержать еще одного-двух обвиняемых. Вследствие этого, у суда возникают предусмотренные п. 4 ч. 1 ст. 237 УПК РФ основания для возвращения уголовного дела прокурору.
Если суд, подойдя к вопросу формально, поступит таким образом, у следствия не останется никакой законной альтернативы немедленному освобождению обвиняемых, предельный срок содержания которых под стражей истек. Никакой гарантии, что они сразу же не скроются от следствия, нет, а значит, нет и уверенности, что это дело будет когда-нибудь рассмотрено. Продление судом до максимально возможных сроков содержания обвиняемых под стражей перед возвращением дела для дополнительного расследования также не всегда может спасти ситуацию.
Среди привлекаемых к уголовной ответственности (особенно за наркопреступления) лиц много иностранных граждан, а сроки исполнения международных следственных поручений, в среднем, составляют полгода. Может понадобиться производство стационарной психиатрической экспертизы и т.п.
Разумным решением представляется поставить перед законодателем вопрос об исключении п. 4 из части 1 ст. 237 УПК РФ, а также о предоставлении суду права по своему усмотрению, при наличии оснований, предусмотренных ст. 153 УПК РФ, соединять, либо рассматривать совместно, в одном судебном заседании, такие дела при условии их поступления в суд до окончания судебного следствия по одному из дел и удаления суда в совещательную комнату для вынесения приговора.
Установленный порядок рассмотрения судами ходатайств о продлении сроков содержания под стражей громоздок и нерационален, что создает дополнительные проблемы следствию. Каждый раз, при продлении таких сроков, следователь должен представлять в суд копии материалов дела, необходимые для рассмотрения данного вопроса. При повторных продлениях сроков, следователь снова представляет копии в основном тех же документов. Если это уголовное дело о преступном сообществе (преступной организации), а обвиняемых десять-пятнадцать, то к каждому продлению сроков следователь должен представлять в суд 10-15 томов таких материалов. На это уходит не только масса сил и средств, но и не менее недели тех самых сроков, за продлением которых обращается следователь.
Быстро дела указанной категории не расследуются, а значит обращаться в суд за
ш
продлением сроков приходится 4-5 раз по каждому делу. То есть, из отведенных следствию 18 месяцев предельного срока содержания обвиняемых под стражей от одного до полутора месяцев приходится тратить на копирование материалов дела. Этих неэффективных трудовых и ресурсных затрат можно было бы избежать, если бы материалы в судах формировались в накопительном порядке, а следователь при повторных обращениях представлял бы вместе с ходатайствами лишь дополнительно полученные материалы к уже имеющимся, а не изготавливал все заново. Одновременно судья, получив такой материал, будет видеть "подводные камни", с которыми столкнулся другой судья при предыдущем продлении сроков. Это создаст преемственность судебного надзора.
Существующая ныне практика продления сроков содержания обвиняемых под стражей полна негативных примеров. Так, в производстве следственного отдела УФСКН России по Ульяновской области находится уголовное дело по обвинению 11 членов организованной преступной группы. При продлении сроков содержания под стражей обвиняемых Ульяновским областным судом эти сроки были продлены лишь на 1 месяц, вместо испрошенных трех. Следователь немедленно вынужден был приступить к подготовке следующего продления сроков: представлять материалы дела руководителю Следственного департамента ФСКН России в Москву, согласовывать новые ходатайства о продлении содержания под стражей, направлять материалы уголовного дела, которые уже к тому времени составляли 20 томов, в суд не менее чем за 7 суток, а также договариваться с конвойными подразделениями о доставке обвиняемых.
Аналогичный случай имел место на Сахалине по уголовному делу по обвинению 7 членов организованной преступной группы. Смысл продления сроков при такой постановке вопроса утрачивается. Получается, что суд продлил срок содержания обвиняемых под стражей под судебно-следственную волокиту. И как тут не вспомнить решения Европейского суда о "разумных сроках содержания под стражей" и новеллы нашего законодателя по этому же вопросу. Древние римляне говорили: "Пусть рухнет мир, но свершится правосудие!". Но требует ли Фемида бессмысленных жертв?
Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 5 марта 2004 года № 1 "О применении судами норм Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации" в п. 13 обязывает следователей при составлении обвинительного
173
УГОЛОВНОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО заключения, если по делу привлечены несколько обвиняемых или обвиняемому вменяется несколько эпизодов обвинения, приводить перечень доказательств в отдельности по каждому обвиняемому и по каждому эпизоду обвинения. Разъяснение понятное, очевидно продиктованное стремлением внести ясность в итоговый документ предварительного следствия.
Никто, однако, не удосужился подумать, к чему это приведет на практике. Необходимость соблюдения вышеуказанного требования Верховного Суда при расследовании многоэпизодных и многофигурантных уголовных дел, в частности - о преступлениях, совершенных преступными сообществами (преступными организациями) приводит к тому, что обвинительное заключение приобретает размеры, трудно совместимые со здравым смыслом. Так, по уголовному делу по обвинению 39 обвиняемых - членов преступного сообщества Судакова-Старостина (УФСКН по Самарской области), обвинительное заключение составило 84 тома, с которого было изготовлено более 3400 томов копий. При вручении их обвиняемым для перевозки использовались грузовики КАМАЗ и "Газель" (так как в КАМАЗ все не вошло!).
Весьма недешево обходятся государству и услуги переводчиков, которые переводят весь этот "книжный магазин" на родные языки обвиняемых. Так, по уголовному делу по обвинению Хашими и других членов подпольной банковской системы "Хавала" обвинительное заключение составило 6400 страниц. Перевод его на дари обошелся казне в 2 миллиона рублей. И это без учета трудовых и иных материальных затрат на эту работу, выполняемую, как обычно, в "авральном" режиме на пределе человеческих возможностей, поскольку УПК РФ не отводит следователю времени ни на составление обвинительного заключения, ни на его перевод.
Между тем, сами судьи при составлении приговоров, правила расписывать доказательства в отношении каждого обвиняемого и по каждому эпизоду не придерживаются. Разумно и экономно группируя материал по эпизодам преступной деятельности или иным образом, они получают куда более компактный и воспринимаемый приговор, чем громоздкое обвинительное заключение. Раньше и следователи могли писать обвинительные заключения подобным образом, пока упомянутое разъяснение Верховного суда не лишило их такой возможности. Необходимо поставить вопрос перед Верховным Судом Российской Федерации об отмене положений п. 13 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 5 марта 2004 года № 1, либо изменении их таким образом, чтобы они не препятствовали
УГОЛОВНОЕ СУДОПРОИЗВОДСТВО
разумной компоновке доказательств в обвинительном заключении.
Проблемы предварительного следствия по делам о преступлениях, совершенных преступными сообществами (преступными организациями), конечно, вышеперечисленными не исчерпываются. Приведенные примеры лишь
еще раз заставляют обратить внимание на необходимость дальнейшей оптимизации уголовного и уголовно-процессуального законодательства, совершенствования судебно-следственной практики в целях повышения эффективности борьбы с проявлениями организованной преступности.
174
