CC BY-NC-ND
87
Е.В. Савенкова
НЕКЛАССИЧЕСКОЕ ПРОЧТЕНИЕ
ТЕМЫ СУБЪЕКТА: СУБЪЕКТИВАЦИЯ И ЖЕЛАНИЕ
В статье рассматриваются решения проблемы субъекта в терминах субъективации (Фуко) и желания (Делез). Сравнение концепций Фуко и Делеза проводится в рамках вопроса о способах власти, о способах, которыми субъект конституирует себя.
Ключевые слова: субъект, субъективация, желание, власть, М. Фуко, Ж. Делез.
В рамках философии французского постмодерна предлагается ход, развенчивающий власть субъекта, преодолевающий субъект-объектную структуру классического образца. Подобное преодоление выражается у разных философов в различных терминах, мы остановимся на вариантах решения проблемы субъекта в терминах субъективации (Фуко) и желания (Делез). Впрочем, стоит отметить, что речь по-прежнему идет здесь о проблеме субъекта, хотя эту проблему необходимо в какой-то степени вывернуть наизнанку. Оборачивание проблемы кризиса субъекта в философии постмодерна сводится к вскрытию условий возможности субъекта. Если для того, чтобы сработала классическая конструкция субъект-объектного взгляда, необходимо сконструировать внешний предмет исследования, наделяемый смыслом со стороны самостоятельного субъекта, то теперь, выворачивая конструкцию классического субъекта, постструктурализм понимает оптимальную дистанцию теоретического взгляда иначе. Теперь дистанция не абсолютна, но ситуативна и описывается скорее через термин «поверхность», через процедуру субъективации.
Власть классического субъекта основывалась на ряде моментов. Классическая конструкция субъекта создает перспективу взгляда абсолютного Наблюдателя. Эта перспектива основана, прежде всего на оптимальной дистанции между субъектом и объектом - дистанции, позволяющей формировать суждения,
претендующие на всеобщий характер. Через эту перспективу застраивается место Бога как Субстанции, место Человека как агента действия, место вещи как объекта наблюдения. Здесь выстраивается система иерархии, позволяющая владеть смыслами. Образование смысла, таким образом, оказывается операцией власти.
Проблема субъекта сформировалась как проблема трансцен-дирования эмпирического Я на некий предел, где речь уже может идти об идеальном конструкте, о самотождественном целом. Субъект, таким образом, трансцендирует себя к пределу и распознает предел как собственную часть. Так через трансценди-рование субъект полагает свои собственные основания. Благодаря этому механизму субъект приобретает законодательную способность.
Но если субъект определен как процесс, а не как факт, заранее предшествующий действию или высказыванию, если субъект не застроен раз и навсегда, то значит, уместно спросить о том, как застраивается субъект. «Каковы ситуации, формирующие эту искусственную дистанцию, оптимальную дистанцию, позволяющую создавать и удерживать смыслы. Каковы правила субъективации?» - так ставится вопрос у Фуко. Субъективация понимается как установление поверхности техники понимания. Таким образом, правильнее было бы говорить о субъективации как об установке себя через эмпирическое Я.
Для Фуко разворачивание вопроса о пределах мысли строится через замену «субъекта» «субъективацией». Здесь власть классического наблюдающего (подсматривающего) субъекта, детально проанализированная в работе «Надзирать и наказывать», трансформируется в техники заботы о себе. Субъект узнается разрушенным и как агент действия, и даже как точка противодействия. Для позднего Фуко дискретность, проявляющаяся в человеческой жизни, истории, языке, и есть процесс узнавания субъекта как субъективации.
Идея субъективации рассматривается через опыт существования, где исключается как внешнее, так и внутреннее воздействие, поскольку вообще снимается оппозиция внешнего и внутреннего Я. То, что разворачивается через деятельность субъективации, не определяется ничем внешним, так как нет ничего внешнего по отношению к этой деятельности. Но собственное существование в опыте субъективации не может быть определено ничем внутренним, поскольку Я теперь понимается как процесс показа, как поверхность. Соответственно, то, что раньше в экзистенциальной традиции определялось как собы-
тие, теперь у Фуко описывается через техники и практики различного рода. Термин «событие» исключается как раз потому, что уже исключено деление на внешнее и внутреннее, поскольку исключен термин «сущность», по отношению к которому всегда определялось, что считать внешним, а что внутренним.
Фуко в «Герменевтике субъекта» говорит о том, что мы вступаем в новую эру взаимоотношения субъективности и истины. В современную эпоху истина уже не в состоянии более служить спасением субъекту. Она ни при каких условиях не гарантируется субъекту, поскольку тот более не выступает гарантом цельности, а самотождественность распадается. Как замечает Фуко, «субъект воздействует на истину, однако истина не воздействует больше на субъект. Связь между доступом к истине и требованием преобразования субъекта и его бытия им самим была окончательно прервана...»1. Таким образом, конструкция субъекта-законодателя прекращает свое существование и уступает место субъекту как процессу, точнее - способу субъективации. Теперь вопрос о том, как должен трансформироваться субъект, чтобы открыть себе путь к истине, не имеет смысла, поскольку трансформация субъекта - это не плод его волевых усилий, а случайное стечение обстоятельств.
Итак, пространство мысли и действия для Фуко конституируется скорее дискурсивными практиками, но не субъектом, закладывающим основания, дающим смысл и суверенно отправляющим власть. Вообще картезианский принцип cogito, как принцип самоидентификации через смыслообразование, не может претендовать на то, чтобы быть конституирующим принципом, так как является скорее формой субъективации, нежели незыблемой основой. И дело здесь не в поиске иных основ, а в смещении фокуса теоретического взгляда, стало быть, в растождествлении любых парадигм, претендующих на основательность, на место основы. Логика Фуко довольно проста: то, что обычно представляется основой или смыслом, уже является продуктом рационализации, скроенным по определенным правилам эпохи.
В рамках проекта Воли к знанию вновь происходит обращение к теме субъекта - здесь она берется, правда, еще в рамках проблематики власти, от которой Фуко вскоре будет дистанцироваться. Впрочем, не для того, чтобы отрицать ее, но для того, чтобы переформулировать в новой перспективе. Проблема власти теперь трансформируется в проблему «управления» самим собой и другими, а тема субъекта оказывается вписанной в рамки истории форм субъективности и анализа способов субъекти-вации. В двух последних работах Фуко речь идет о том, каким
способом субъект конституирует себя в качестве субъекта в некотором поле, где он свободен по отношению к кодексам и запретам, т. е. каковы должны быть процедуры субъективации. Вопрос заключается в определении условий, которым он подчиняется, статуса, которым он обладает, и позиции, занимаемой им в Реальном или Воображаемом для того, чтобы стать узаконенным субъектом того или иного типа познания и поведения. Таковы три основные точки опроса фигуры субъекта на предмет выяснения способа его субъективации.
Собственно термин «субъективация» в текстах Фуко формируется в качестве концепта, определяющего так называемые «техники себя». Ближайшим полем для вопроса о техниках себя у Фуко оказывается вопрос о способах власти, о способах, которыми субъект конституирует себя в качестве объекта возможного узнавания. История «заботы о себе», таким образом, -это способ писать историю субъективности через исследование доминирующих культурных установок эпохи и трансформаций некоторых отношений к себе. Субъект для Фуко отнюдь не является условием возможного опыта. Как раз опыт, понимаемый как рационализация процесса, самого по себе не законченного, и завершается в субъекте (или, скорее, в субъектах). Нельзя говорить об опыте, морали, истине для всех. В данном случае возможно лишь провести поиск стилей существования, настолько отличающихся друг от друга, насколько это возможно, и поиск этот ведется в отдельных группах, в неких сингулярностях. Поэтому наряду с «заботой о себе» Фуко говорит о «стилизации существования», о «жизни как произведении искусства».
XX век - это время, когда интеллектуальные и культурные инвестиции власти в тело становятся максимальными: «Владение своим телом, осознание своего тела могло быть достигнуто лишь вследствие инвестирования в тело власти: гимнастика, упражнения, развитие мускулатуры, нагота, восторги перед прекрасным телом... - всё это выстраивается в цепочку, ведущую к желанию обретения собственного тела посредством упорной, настойчивой, кропотливой работы, которую власть осуществляет над телом детей, солдат, над телом, обладающим хорошим здоро-вьем»2. Подобный тезис выдает особое понимание власти в философии Фуко - власть здесь понимается как управление, поэтому она прежде всего связывается с давлением. Подобное понимание напрямую формирует проблемное поле субъективации.
Для Фуко власть - это прежде всего некое поле или децент-рированная структура. Власть не исходит от субъекта, наоборот - она есть везде, где возникают отношения, она есть то, что
эти отношения упорядочивает и в ходе этого упорядочивания формирует субъектов отношения. Так парадоксальным образом субъект оказывается продуктом власти, которая производит его, посредством дисциплины и наблюдения формируя из аморфной, неподотчетной плоти эффективные тела. Следовательно, власть у Фуко становится не только тотальной, но и репрессивной, т. е. по природе своей связанной с подавлением и угнетением. Иное понимание власти мы видим в философии Делеза: здесь власть воспринимается прежде всего как креативная мощь и используется в качестве онтологического концепта.
В «Анти-Эдипе» Делез и Гваттари расследуют состояния, когда субъект не успевает (не может?) заступить на свою вахту. Нечто, некое событие «Х», способно произвести сбой в администрировании и блокировать передачу и осуществление власти. Такое подвешенное состояние, когда один субъект выбит из седла, а другого, подходящего, который мог бы занять его место в данной ситуации, просто нет, можно назвать состоянием шизо. В этом смысле желание как неоформленный поток - это чистый предел субъекта. Следовательно, желание - это риск как таковой, поскольку оно ставит под угрозу саму определенность, заставляя нас переживать свои границы как чужие, не связанные с нашими субъектными представлениями о себе. Субъект оказывается всегда безнадежно меньше своих ожиданий. Здесь уместно вспомнить о кантовском чувстве возвышенного: субъект, поставленный лицом к лицу с величественным зрелищем, неизбежно осознает свою о-пределенность на фоне бесконечно возвышенного пейзажа. Восприятие возвышенного чревато выявлением ранящего несоответствия между мной и моим собственным чувством: я всегда недостаточно велик для него. Но просвещенный кантовский субъект в этой уничижительной обстановке способен хотя бы сохранить лицо, находя радость в том, что именно он при всем своем несовершенстве способен вместить в себя это чувство, тогда как постмодернистский субъект лишен даже этой радости, поскольку он существует в тени подозрения, что ни одно из своих чувств он не может считать своей способностью. Это означает, что чувство возвышенного реализуется за его счет: когда оно осуществляется, самого субъекта тем самым уже нет. Это объясняет, почему современный субъект существует в полупридушенном состоянии, придавленный комплексом неполноценности и надуманным чувством вины.
Термин «желание», изначально принадлежащий психоаналитическому словарю, у Делеза и Гваттари оказался нагружен всей той мощью и креативным потенциалом потоков становления, ко-
торые прочитывались Делезом в ницшеанской воле к власти, в результате чего этот концепт не только перестал вписываться в психоанализ (в котором тематика желания всегда завязана на нехватку и подавление), но и востребовал в качестве методологии шизоанализ как совершенно иную перспективу исследования.
Власть как желание рассматривается в книге Делеза «Капитализм и шизофрения», написанной им совместно с Феликсом Гваттари. Первая часть проекта, «Анти-Эдип», это некий симбиоз психоаналитического и философского исследования. В этой работе проводится очень тонкий, практически ювелирный микроанализ того, как осуществляются инвестиции власти в тело.
Инвестиции власти, по мнению Делеза и Гваттари, происходят на микроуровне в тело, которое называется в «Анти-Эдипе» «телом без органов». Тело без органов - это тело, которое не имеет образа себя и существует только в момент своего создания. Используя термин «тело без органов», Делез и Гваттари хотят уйти от приравнивания тела к организму, желая показать, что проблема инкорпорирования власти в тело гораздо глубже, чем муштра, производимая с телом, достаточно поверхностная и наглядная. Власть в данном случае осуществляется путем внедрения органов в тело без органов, путем производства организмов.
Важнейшим для понимания концепта «тело без органов», да и всего «Анти-Эдипа», является термин <Ау1е» - поток, который первичен по отношению и к телу без органов, и к организму. Это не то, что длится или посредством чего нечто длится, - это скорее само чистое дление. Этими потоками пронизано все, на их пересечении и образуются тела без органов. По отношению к hyle тело без органов - нечто сингулярное.
Если для Фуко, как уже указывалось выше, забота о себе всегда ситуативна и так или иначе ограничивается конкретными рамками, а именно возможностью управлять собой, то для Делеза и Гват-тари подобное жадное управление через ограничение становится мишенью и метафорически определяется как паранойя.
Параноик здесь - это тело, напичканное «органами», которое, постоянно представляя себя, беспокоится о них. Параноик всё время говорит «Я!» или «Я?», но как только тело сказало «Я» и, шире, как только тело стало способно произносить слова, оно тут же попадается в ловушку, сразу же обнаруживает органы и начинает ощущать постоянную угрозу. Язык - вот главное отличие тела без органов от организма. Тело без органов существует до и вне всякого языка. Но это «до» не временное, это «до» в онтологическом смысле. Таким образом, тело без органов пытается сопротивляться «организменным машинам», «машинам прину-
дительной организменности»: «Для того, чтобы противостоять соединяющим, связующим и прерванным течениям, оно (тело без органов) учреждает контрпоток бесформенности, неразлича-емую жидкость... Для того, чтобы противостоять использованию слов, составленных из членораздельных (артикулированных) фонетических конструкций, оно (тело без органов) издает только задыхания и крики, которые являются явными анартикулиро-ванными блоками звуков»3.
Везде, где на тело без органов осуществляется охота, находятся машины. «Тело без органов отталкивает их (машины-желания) с тех пор, как оно ощущает их как аппарат гонения. Генезис машины лежит в оппозиции процесса производства машин-желания и непроизводственности тела без органов»4. Машина желания - это машина, которая производит тип желания, противоположный желанию как Ьу1е.
Итак, сравнивая два на первый взгляд различных концепта, мы, с одной стороны, обнаруживаем общее критическое поле - это вопрос о способах власти, о способах, которыми субъект конституирует себя. Также можно отметить, что вопрос о власти тесно связывается с критикой классического субъекта. Фуко и Делезом проводится своего рода философская диверсия, направленная на последовательное изживание картезианской установки. Поэтому вопрос о власти субъекта связывается с проблемой тела.
С другой стороны, можно отметить, что именно через отношение к власти выявляется различие концепций Фуко и Делеза. Для Фуко власть понимается как управление, поэтому уклонение от власти описывается как «забота о себе». Для Делеза власть понимается как креативная мощь, поэтому критика классического субъекта связывается с потоком желания, формирующимся в «телах без органов». Но и в том, и в другом случае замечается тенденция к рассеиванию власти и как следствие - к децентрации субъекта.
Примечания
1 Фуко М. Герменевтика субъекта // Социо-логос. М., 1991. С. 288.
2 Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью / Пер. с франц. С.Ч. Офертаса; под ред. В.П. Визги-на, Б.М. Скуратова. М., 2002. С. 162.
3 Deleuze G. Translation of: L'anti-Oedipe. Reprint. Originally published N. Y., 1977. P. 9.
4 Ibid.
