CC BY
50эволюционизма трактуется как коэволюция, как сопряженная эволюция системы и среды.
Концепция универсальной эволюции сформировалась во второй половине XX в. Ее становлению способствовали философские идеи Г. Спенсера, А. Бергсона, А. Уайтхеда, Тейяра де Шардена, представителей естественнонаучной ветви русского космизма - А.Л. Чижевского, К.Э. Циолковского, но особенно, В.И. Вернадского. Основываясь на теории самоорганизации И.Р. Пригожина, в 1980 году Э. Янч предложил концепцию универсальной эволюции [Jantsch, 1980]. Сегодня это «международный институционально организованный исследовательский проект, ориентированный на интеграцию естественной и гуманитарной науки (Моисеев, Назаретян, Федорович, Christian, Spier, Chaisson, Velez, Huges-Warrington, и др.) [Назаретян, 2013, с. 269].
Сегодня концепция универсальной эволюции является той мировоззренческой платформой, на которой выстраиваются различные научные и философские проекты, связанные с прогнозированием будущего (Назаретян А.П., Малинецкий Г.Г., Панов А.Д. и др.), с моделью устойчивого развития (Моисеев Н.Н., Урсул А.Д. и др.), а также образовательные (Big History Project). Роль эволюционизма как основы современного научного мировоззрения освещается в научно-образовательных трудах [Кривицкий, 2019]; [Эволюция: космическая, биологическая, социальная, 2009].
В середине XX века представители школы историков науки К. Поппер, С. Тулмин, И. Лакатос экстраполировали многие положения и понятия эволюционной теории Дарвина на область научного знания. К. Лоренц и сторонники эволюционной эпистемологии также основываются на убеждении, что развитие знания является непосредственным продолжением эволюции живого мира, а динамика этих процессов характеризуется и универсальными законами. На современном этапе развития науки, который характеризуется постнеклассической парадигмой научности, происходит конвергенция естественных и гуманитарных наук, выделяются трансдисциплинарные исследования, что стало возможным, когда объектом научного познания становятся сложные саморазвивающиеся системы, включающие человека, и формируется единая научная картина мира, основа которой идея глобального (универсального) эволюционизма.
Значение идеи универсальной эволюции для современной научной картины мира подчеркивал В.С. Степин: «универсальный эволюционизм становится доминантой синтеза знаний в современной науке. Это та стержневая идея, которая пронизывает все существующие специальные научные картины мира и является основой построения целостной общенаучной картины мира, центральное место в которой начинает занимать человек» [Степин, 2006, с. 347]. Таким образом, не только становление эволюционизма, но и его трансформация от классического к глобальному (универсальному) эволюционизму повлияло как на научное мировоззрение, так и на организацию и на идеалы и нормы научного исследования.
Литература
1. Голубев, 2001 - Голубев В.С. Введение в синтетическую эволюционную экологию. М.: Папирус-Про. 2001. 320 с.
2. Кривицкий, 2019 - Кривицкий Л. Эволюционизм. Том первый: История природы и общая теория эволюции. [Электронный ресурс]. - Режим доступа: https://www.e-reading.club/book.php?book=1023111 Дата обращения 06.02.2019
3. Назаретян, 2013 - Назаретян А.П. Нелинейное будущее. Мегаисторические, синергетические и культурно-психологические предпосылки глобального прогнозирования. М.: Изд. МБА. 2013. 440 с.
4. Саймон, 2008 - Саймон Г. Структура сложности в развивающемся мире // Компьютеры, мозг, познание: успехи когнитивных наук. М.: Наука. 2008. С. 21-27.
5. Синергетическая парадигма, 2011 - Синергетическая парадигма. Синергетика инновационной сложности. М.: Прогресс-Традиция, 2011. 496 с.
6. Степин, 2006 - Степин В.С. Философия науки. Общие проблемы. М.: Гардарики. 2006. 384 с.
7. Черникова, 1987 - Черникова И.В. Глобальный эволюционизм (философско-методологический анализ). Томск: Изд. ТГУ. 1987. 187 с.
8. Черникова, 2017 - Черникова И.В. Процедура интерпретации в современном естествознании // Вестник ТГУ. 2017. № 425. С. 105-111.
9. Эволюция: космическая, биологическая, социальная. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ». 2009. 368 с.
10. Jantsch, 1980 - Jantsch E. The self-organizing Universe: Scientific and human implications of emerging paradigm of evolution. Oxford etc.: Pergamon press, 1980. 343 p.
УДК 167.7:001
МЕТАФОРА «НАУЧНЫХ РЕВОЛЮЦИЙ» В ЭПИСТЕМОЛОГИИ НАУКИ
Георгий Александрович Антипов
Доктор философских наук, профессор Новосибирский государственный университет экономики и управления
Концепт «научных революций» со времён «Структуры научных революций» Томаса Куна не менее прочно вошёл в область историко-научных исследований, нежели понятие политических революций в общественную историю. Что же касается этой самой «структуры», его «прочность» значительно уступает последней в возможностях применения к анализу реальной истории науки. В то же время именно аналогия с политической революцией послужила основанием для концепции Куна в целом. Политические революции, считал он, направлены на изменение политических институтов способами, запрещаемыми сами этими институтами. В обществе, разделённом на враждующие лагеря или партии, какие-то партии стремятся отстоять старые социальные институты, другие же -установить новые. При наступлении подобной поляризации политический выход из создавшегося положения оказывается невозможным. Поскольку различные лагеря... не признают никакой надинституциональной структуры для примирения разногласий, приведших к революции, то вступающие в революционный конфликт партии должны в конце концов обратиться к средствам массового убеждения, часто включая силу («Структура научных революций»). И без какой-либо конкретизации, адаптации к реалиям научного дискурса, представленная «структура» наделяется эвристическими функциями применительно уже к анализу истории науки. Видимо здесь кроется главная прореха концепции научных революций: феномен, могущий служить лишь метафорой, получает коннотацию аналога. Когда биолог, к примеру, говорит о «прыгающих генах», он очевидно, вовсе не имеет в виду чего-то похожего на соответствующие спортивные упражнения. Не случаен поэтому сегодня тренд, акцентирующий концепт традиции и аспекты когнитивно-институционального анализа, в данном случае применительно к истории науки.
Ключевые слова: эпистемология, наука, революция, традиция, история.
ON THE METAPHOR OF SCIENTIFIC REVOLUTIONS IN THE EPISTEMOLOGY OF SCIENCE
Georgy Alexandrovich Antipov
DSc in Philosophy, Professor Novosibirsk State University of Economics and Management
The concept of "scientific revolutions", since 'The Structure of Scientific Revolutions' by Thomas Kuhn had been published, entered the field of historical and scientific research no less firmly than the concept of political revolutions entered the field of social history. Yet, referring to the interpretation of this very "structure", we may easily see that its "strength" is much inferior to the latter in its application to the analysis of the real history of science. At the same time, namely the analogy with political revolutions served as the basis for Kuhn's concept. According to Kuhn, political revolutions aim to change political institutions in ways that these institutions themselves are prohibiting. Society is divided into warring camps or parties; one party is trying to defend old social institutions, while others are trying to establish the new ones. When such polarization has occurred, it is impossible to find a political way out of the situation. Since the various camps do not recognise any supra-institutional structure for reconciling the differences which have led to revolution, the parties of the revolutionary conflict must eventually turn to the means of mass persuasion, often using force. The presented "structure" is endowed with heuristic functions in relation to the analysis of the history of science. Apparently, here lies the main gap in the concept of scientific revolutions: a phenomenon that can only serve as a metaphor receives the connotation of an analogue. When a biologist, for example, talks about "jumping genes", he or she obviously does not mean anything like the corresponding sports exercises. Today it is not an accidental trend that emphasizes the concept of tradition and aspects of cognitive-institutional analysis in relation to the history of science.
Keywords: epistemology, science, revolution, tradition, history.
Научные революции, несмотря на фундаментальную внедрённость в историко-эпистемологическом дискурсе, не получили там, однако, достаточно внятного толкования. К тому же не получены, по сути, ответы на достаточно серьёзные предупреждения о «не полном служебном соответствии» данного концепта. Достаточно сослаться на Имре Лакатоса: «Благие намерения Куна - рационально объяснить рост научного знания, отталкиваясь от ошибок джастификационизма и фальсификационизма - заводят его на зыбкую почву иррационализма. С точки зрения Поппера, изменение научного знания рационально или, по крайней мере, может быть рационально реконструируемо. Этим должна заниматься логика открытия. С точки зрения Куна, изменение научного знания - от одной "парадигмы" к другой - мистическое преобразование, у которого нет, и не может быть рациональных правил. Это предмет психологии (возможно, социальной психологии) открытия. Изменение научного знания подобно перемене религиозной веры... Надо признать, что каковы ни были намерения Куна, его позиция напоминает политические лозунги идеологов "студенческой революции" или кредо религиозных фанатиков» [Лакатос, 2003, с. 11]. И если конвертировать сказанное в указание об основном направлении критического анализа куновской репрезентации научных революций, нельзя будет обойти вводимого Лакатосом различения по линии «внешнего» и «внутреннего». Как он рассуждал,
«внутренняя история» обычно определяется как духовная, интеллектуальная история, «внешняя история» -как социальная история. Неортодоксальное новое различение между «внутренней» и «внешней» историей ведёт к значительному изменению этой проблемы и может показаться догматическим. Однако представленные определения образуют жёсткое ядро некоторой историографической исследовательской программы, и их оценка является неотъемлемой частью оценки плодотворности этой программы в целом. С «ортодоксальных» же позиций Куна история исключительно концентрирует своё внимание на профессиональной деятельности членов отдельного научного сообщества... Внешняя же история рассматривает отношения между научными сообществами и культурой в целом. В число других обычных областей исследования экстер-налиста включаются научные учреждения, системы образования, а также отношения между наукой и техникой. Лакатос же, полагал Кун, исключает из внутренней истории всякое рассмотрение личностных характеристик учёного, какую бы роль они не играли в выборе теории, в творческой деятельности, создающей теорию. И вот тут он делает замечание, анализ которого позволяет разобраться с сутью всей обсуждаемой коллизии. Лакатос, говорил Кун, употребляет термин «внутренний» как эквивалент термину «рациональный», из чего следует общая оценка тавтологичности метода Лакатоса. Замечу в скобках, отсюда можно вывести известный трагизм исследовательской судьбы самого Куна, пытавшегося до конца жизни создать некий opus magnum, компендий всей своей доктрины, и так его не создавшего. Дело в том, что рациональность присутствует в культуре двумя достаточно демаркированными дискурсами: собственно научным и философским. Наука, и такова её базовая позиция, ориентирует мышление «вовне» относительно мыслящего субъекта, на «объективную реальность». Всеобщим основанием науки поэтому является установка, идентифицировавшаяся всегда как материализм или натурализм. Позиция философии - рефлексия, осознание. Рефлексия есть мышление о мышлении, её ориентиром становятся смыслы, специфические формы репрезентации для человека той же «объективной реальности». Исторически позиция рефлексии находила идентификацию в понятии «идеализм». У Канта данная «развилка» представлена категориями рассудка (наука) и разума (философия). Итак, налицо две когнитивные позиции, отношение которых вполне подпадает под понятие «несоизмеримости», как его вводил Кун. А переход с одной позиции на другую вполне «соизмерим» с куновским переключением гештальта. В связи с этим показательно рассуждение Куна, взятое, правда, уже из «постструктурного» периода. «Я сидел за своим письменным столом, перечитывая "Физику" Аристотеля с цветными карандашом в руке. Погружённый в размышления, я оторвался от текста и рассеянно взглянул в окно. Внезапно обрывки мыслей в моём сознании сложились в совершенно новую картину. Я вдруг понял, что Аристотель был очень хорошим физиком, но особого рода, о котором я никогда не думал» [Кун, 2014, с. 2425]. Нельзя, правда, считать хорошо продуманным присвоение Аристотелю квалификации «очень хорошего физика», несмотря даже на утонение про «особый род» данной «хорошести». А вот отсутствие у «отца» научных революций достаточно отчётливого понимания демаркации когнитивных позиций, присущих философии и науке, - выглядит вполне очевидным. Для рефлектирующего (философствующего) субъекта смысловые структуры и их отношения тоже приобретают статус «объективности», но особого рода. К примеру -законы формальной логики. У Платона это эйдосы, у Гегеля объективная идея, у Поппера «Третий мир». Научные исследовательские программы Лакатоса - тоже обитатели Третьего мира. Рефлексивный анализ (внутренняя позиция) разворачивается в принципиально иной онтологии, нежели онтология, присущая внешней позиции (наука). Тезис Парменида: «одно и то же мысль о предмете и предмет мысли» (явная рефлексия). Поэтому бытие Парменида - это идеальное бытие. Намечаемый тем самым подход Парменид называет «путём истины», отличая его от «пути мнения», то есть чувственного восприятия мира, которое заведомо не может дать истинного представления о нём. Структура и строение мира в элейской философии оказывается, таким образом, его логической структурой и строением. Именно это подводит элеатов к открытию законов логики, а, с другой стороны, заставляет заместить этими законами законы физического мира. Учение Парменида противостоит гераклитовскому panta rei - принципу текучести бытия. В данном отношении оно коррелируется с основной мировоззренческой установкой традиционного общества, негативно относящегося к любым изменениям, новациям. Бытие Парменида едино, неподвижно и непрерывно. Именно в такого рода бытии и живут научные исследовательские программы Лакатоса. «Мы рассмотрели, - писал он, -проблему объективной оценки научного развития, используя понятия прогрессивного и регрессивного сдвигов проблем в последовательности научных теорий. Если рассматривать наиболее значимые последовательности, имевшие место в истории науки, то видно, что они характеризуются непрерывностью, связывающей их элементы в единое целое. Эта непрерывность есть не что иное, как развитие некоторой исследовательской программы, начало которой может быть положено самыми абстрактными утверждениями. Программа складывается из методологических правил, часть из них - это правила, указывающие, каких путей исследования нужно избегать (отрицательная эвристика), другая часть - это правила, указывающие, какие пути надо избирать и как по ним идти (положительная эвристика). Даже наука как таковая может рассматриваться как гигантская исследовательская программа, подчиняющаяся основному эвристическому правилу Поппера: "выдвигай гипотезы, имеющие большее эмпирическое содержание, чем у предшествующих". Такие методологические правила, по Попперу, могут формулироваться как метафизические принципы. Например, общее правило конвенционалистов, по которому исследователь не должен допускать исключений, может быть записано как метафизический принцип: "Природа не терпит исключений"» [Лакатос, 2003, с. 7]. Очевидно, с подобной формулировкой согласился бы и сам Парменид. А вот о Куне ничего подобного сказать нельзя. Вопреки Пармениду и подобно его критикам он ориентирован на онтологию «мира по мнению»: это движе-
ние не по траекториям эпистемологии науки, а по траекториям научной рациональности. Поэтому вполне справедливыми были подозрения Лакатоса о том, что Кун попытался проектировать социологию науки, а не её философию. Что же качается «парадигмы» истории науки, он и вовсе не идёт дальше Pater historiae - Геродота. История науки по Куну это нарратив, рассказ о том, «как на самом деле было». Его же оппонент Лакатос претендовал на выработку научной исследовательской программы истории науки. Проблема соотношения вообще данных типов историографии до сих пор обсуждается в философии (методологии) историографии [Антипов, 2014]. Как справедливо отмечалось, аналогия с политической революцией служит в концепции Куна своего рода эвристикой при разработке понятия революции в науке [Традиции..., 1991, с. 4]. И в то же время эта революция трактуется как «смена понятийной сетки, через которую учёные рассматривают мир». Таким образом, «в одном флаконе» смешиваются два существенно разных подхода к анализу науки: институциональный и когнитивный. Существенно, что революция фигурирует не в качестве метафоры, а в виде полного аналога между конкурирующими политическими институтами: «Подобно выбору между конкурирующими политическими институтами, выбор меду конкурирующими парадигмами оказывается выбором между несовместимыми моделями жизни общества» [Традиции..., 1991, с. 4]. Изначально концепт научных революций получает не эпистемологическую, а аксиологическую смысловую определённость. В условиях констатированной Куном «нормальной науки» с её «задачами-головоломками» нарушение границ стандартов, восприятие таких нарушений должны были восприниматься как нечто экстраординарное. В культурной атмосфере двадцатого века метафора революции подходила на роль ценностного ориентира фундаментальной науки в наибольшей степени. Институт науки для своего воспроизводства требует, конечно, достаточно жёсткого следования образцам, но в то же время должна сохраняться альтернативная ориентация, оправдывающая выход за их круг. Но это уже область иррационального, веры.
Литература
1. Антипов, 2014 - Антипов Г.А. История как память и история как наука // Эпистемология и философия науки. 2014. Т. 42. №4. С. 124-142.
2. Кун, 2003 - Кун Т. Структура научных революций. М.: АСТ; Ермак, 2003. 365 с.
3. Кун, 2014 - Кун Т. После «Структуры научных революций». М.: АСТ, 2014. 443 с.
4. Лакатос, 2003 - Лакатос И. Методология исследовательских программ. М.: АСТ; Ермак, 2003. 380 с.
5. Традиции и революции в истории науки. М.: Наука, 1991. 264 с.
УДК 1.168.001
УИЛЬЯМ ХЬЮЭЛЛ И СОВРЕМЕННАЯ ФИЛОСОФИЯ НАУКИ
Александр Леонидович Никифоров
Доктор философских наук, главный научный сотрудник Институт философии Российской академии наук
Шотландский философ и ученый Уильям Хьюэлл ввел термин «философия науки», определил предмет этой новой философской дисциплины и наметил пути и способы ее развития. Он создал представление о методах науки, структуре научного знания и о развитии науки, которое во многих отношениях предвосхитило концепции науки, созданные в ХХ в. логическим позитивизмом, К.Поппером, Т.Куном и другими представителями философии науки. Свой образ науки и ее развития Хьюэлл создавал на основе тщательного изучения истории практически всех развитых наук своего времени. Результаты своего исследования он представил в обширном труде «История индуктивных наук».
Ключевые слова: викторианская наука, философия науки, история науки, индуктивизм, эмпиризм, позитивизм.
Alexander L. Nikiforov
DSc in Philosophy, chief research fellow Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences
The Scottish philosopher and scientist William Whewell coined the notion "philosophy of science", defined the subject of that new philosophical discipline, and outlined the ways and means of its evolution. He introduced the idea of the methods of science, the structure of scientific knowledge and the development of science. All of those had significantly anticipated the 20th century views of science suggested by logical positivists, Karl Popper, Thomas Kuhn, and other philosophers of science. Whewell's image of science and its evolution relied on a thorough study of the history of practically all the established sciences of his time. He shared the results of his research in the extensive work 'History of the Inductive Sciences'.
